Жуков и Марья вошли в избушку. То, что они увидели, когда Фёдор Прохорович зажёг стоявшую на столе керосиновую лампу, их обрадовало, но и немало удивило. Это была весьма уютная чистая комната с печкой, покрытой затейливыми изразцами, с белой скатертью на столе, с широкой кроватью под жаккардовым покрывалом. Возле печки лежали аккуратно сложенные чурки берёзовых дров.
- Здесь, кажется, живут, - сказал Жуков. - Верно, лесник. Но в комнате никого не было.
- Смотрите, на столе записка, - проговорила Марья. - Прочитай, - попросил её Жуков.
Марья прочитала: - Путник, ты устал, промок и промёрз. Отдохни, поешь, согрейся. Здесь всё к твоим услугам. Ваш добрый друг.
- Странно, - засомневался наученный жизнью никому никогда не верить Жуков. - Так не бывает...
- Значит, бывает, - ответила Марья, которая так устала и замёрзла, что ей было не до размышлений Фёдоро Прохоровича, подозрительно оглядывающего странное пристанище. - Лучше затопите печку.
Жуков присел перед печкой и принялся её растапливать. Вскоре по комнате разлилось живое тепло.
ДАЛЬНЕЙШЕЕ ЗНАКОМСТВО С ИЗБУШКОЙ.
В настенном шкафчике Жуков обнаружил несколько банок консервов с этикетками на иностранном языке, бутылку виски, "Кока-колу", банку с красной икрой, буханку мягчайшего белого хлеба, блок сигарет "Честерфильд". Этот набор продуктов в глухом лесу поверг Жукова в изумление.
- Послушай, Марья, ущипни меня, - попросил он девушку. - Я, кажется, сплю... Или мы вломились в заказник ЦК партии. Кто ещё у нас может жрать импортные консервы, лакать виски с "Кока-колой" и курить заграничные сигареты? Только наши вожди... Нам лучше смотаться отсюда, пока нас не захомутали здесь.
Марье не хотелось выходить под дождик и брести неведомо куда. К тому же она зверски проголодалась. О чём она и сказала Жукову. Тот поколебавшись, согласился остаться в избушке, сказав: - Ладно, не сталинские времена. Авось не посадят.
Они сели за стол. Жуков вскрыл одну из консервных банок с чёрным быком на этикетке. В банке оказалось розоватое мясо. Не удержался он и откупорил бутылку виски. - Нам сейчас в самый раз, - сказал он, разливая виски по стаканам, и предложил: - Выпьем, Марья, для профилактики простуды.
СМЕЛЕЕ, МАРЬЯ!
Тепло, вкусная еда и виски сделали своё дело: путников начало клонить в сон.
Хромой, всё это время возлежавший на кровати и смотревший на них с усмешкой, скомандовал: - Довольно тянуть резину. В постель...
- Давай, спать, Марья, - сказал Жуков. - Кровать одна, но на двоих нас хватит. Скидавай платье, бельишко и ложись. А я повешу наши тряпки сушиться.
Он пошарил по комнате в поисках какой-нибудь сухой одежды, но не нашёл. Заботливый хозяин упустил из виду, что она может потребоваться его незванным гостям. И в сырой одежде спать негоже.
Марья смутилась: раздеться при мужчине? Жуков улыбнулся. - Брось, Марья. Спать в мокром - верный способ заболеть бронхитом или пневмонией. Марья сняла платье и нырнула под пуховое одеяло и уже там освободилась от лифчика и трусиков. Болеть она не хотела.
Жуков тоже разделся и развесил бельё на горячей печке. Марья на него не смотрела, только так, разок мельком взглянула на него и удивилась: как молодо выглядит тело Фёдора Прохоровича.
А тот лёг на кровать с другого края. Рыжий развалился поверх одеяла в ложбинке между ними.
- Я чую, ты дрожишь? - сказал Марье Жуков. - Да, никак не согреюсь, - ответила та.
КАК ПРОГРЕТЬСЯ, ЧТОБЫ НЕ ЗАБОЛЕТЬ
- Повернись ко мне спиной, - сказал Жуков. - Я обниму тебя и буду греть.
Марья испугалась: - Что вы! Как можно!
- Можно, - ответил Фёдор Прохорович. - Это испытанный зэковский способ на Колыме, где я имел несчастье отбывать срок.
- А вы сидели? - удивилась Марья, не подозревавшая об этом периоде жизни Фёдоро Прохоровича.
- Давно, - ответил Жуков. - Ещё при Сталине. За длинный язык и короткий ум. Ладно, спи. Ничего плохого я тебе не причиню.
Он обнял Марью. Та, пригревшись возле него, вскоре уснула.
БЕС СЕРДИТСЯ
Хромой сердито топнул копытом, закричал: - Импотент чёртов! Что медлишь? Девка в твоих руках! Дырявь её! Но уставший, переживший гонку, устроенную взбесившимся Буланкой, вливший в себя стакан виски Жуков тоже погрузился в сон. Хромой схватил вилы и принялся ими колоть Фёдора Прохоровича. Но задубевшая зэковская кожа не поддавалась. Зубья вил погнулись, даже не поцарапав Жукова. Хромой отбросил их и гневно вскричал: - Дерьмо! Руки нужно оторвать тому, кто такое дерьмо выковал!
СОН НИКИТЫ ЭРНЕСТОВИЧА
Никита Эрнестович спал. Отошла неприятная ломота в теле, перестал бить озноб и прекратился непонятный сумбур в голове. Теперь ему снился сон: бескрайний зелёный луг и Марья на нём. Они шли рука об руку.
Потом они обнимались, и лучи восходящего солнца ласкали их. - Любимый, - шептала Марья. - Любимый... - Любимая, - отвечал он со сладостным томлением в груди. Они упали на мягкую траву... И Марья пропала... Он рвал траву и звал Марью: - Машааа!..
ОТКУДА ЭТО?
Никита Эрнестович проснулся. Он открыл глаза и улыбнулся оттого, что чувствовал себя здоровым и бодрым.
На дворе стояло замечательное утро. Солнце согревало омытую ночной грозой землю.
Ах, как замечательно вновь почувствовать себя здоровым! Пусть слегка кружится голова, но тело уже наливается силами, а душа полнится желаниями.
- Пора приниматься за дела, - подумал Никита Эрнестович и стал одеваться.
Он взял со стула брюки и увидел соскользнувший на пол кусок розовой ткани. Он поднял его и удивился. Это был лифчик, и не просто лифчик, но лифчик огромных размеров.
- Откуда он здесь взялся? - подумал озадаченно Никита Эрнестович.
Он напряг память. Что-то смутное проскользнуло в его мозгу. Ему припомнилось, что когда его бил ледяной озноб, чьи-то руки обнимали его, чьё-то тело согревало его... Похоже, он бредил, но лифчик в его руках не был бредом.
- Значит, и вправду, со мной лежала женщина, - подумал Никита Эрнестович. - Возможно, благодаря теплу её тела, её энергии я таким чудесным образом и так быстро поправился? Но кто она? Марья?
Никита Эрнестович с сомнением осмотрел лифчик. Нет, он был явно не Марьиного размера. Но если не Марья, то кто же?
Он не успел додумать, в дверь постучали. Никита Эрнестович торопливо сунул лифчик под подушку и ответил: - Войдите!
БЛАГОДАРНОСТЬ
Грудью вперёд вошла хорошо выспавшаяся Татьяна Ильинична. - Доброе утро, - поздоровалась она. - Как ваше самочувствие?
- Уже неплохо, - ответил Никита Эрнестович, соразмеряя лифчик с объёмами медсестры. И пришёл к выводу, что они вполне совпадают.
- И кто мог кроме неё ночью лечь ко мне в постель? - подумал он и сказал: - Вашими стараниями. Большое спасибо вам за вашу заботу. Я этого никогда не забуду.
Татьяна Ильинична, всю ночь проспавшая без задних ног, смутилась и пролепетала: - Простите. Больше это не повторится...
- Право, вам не в чем себя упрекнуть. И не смущайтесь. О вашем благородном поступке знаем только я и вы, - сказал Никита Эрнестович, размышляя, как, не конфузя женщину, вернуть забытый ею деликатный предмет, но не нашёлся и спросил: - Фёдор Прохорович ещё не пришёл?
- Они с Марьей вчера уехали на вызов в Цедилиху, - с облегчением ответила Татьяна Ильинична, поняв, что неприятный разговор о ней закончен.
Никита Эрнестович отпустил сестру. Когда дверь за нею закрылась, он достал из-под подушки лифчик и завернул её в валявшийся на столе старый номер "Затраханской правды".
ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ ЛИФЧИКА
Начинался новый день. Татьяна Ильинична сдала смену и собиралась домой. Она взяла из холодильника вчерашний больничный ужин: литровую банку макарон с мясом, полбуханки чёрного хлеба и маленький кулёк сахарного песку - не пропадать же добру.
Сложив всё в сумку, она "на минутку" отошла в уборную. Никита Эрнестович, подкарауливавший удобный момент, сунул свёрток с лифчиком на самое дно сумки и, свободно вздохнув, пошёл на пищеблок. Он проголодался.
ЧУДЕСА В РЕШЕТЕ
Жуков проснулся от пения птиц и от солнечного света, осветившего таинственную избушку. В ней всё осталось неизменным с вечера.
- Всё-таки, это странно, - подумал он, - в глухом лесу, в какой-то охотничьей избушке найти набор продуктов, как из "Берёзки", накрахмаленные простыни на постели...
Он встал так, чтобы не потревожить сладко спящую Марью, разметавшуюся по постели. Жуков невольно залюбовался её обнажённым телом и подумал: - Повезёт тому парню, который возьмёт её в жёны. Чтобы не соблазняться девушкой, он взял свою одежду и вышел из избушки.
Поднимающееся солнце обещало снова жаркий день.
КАТЕРИНА В РАССТРОЕННЫХ ЧУВСТВАХ
Вернувшись домой, Катерина задумалась. Теперь совершённый ею поступок казался ей, добропорядочной женщине, казался не просто странным, но крайне бесстыдным.
- Лечь голой к мужчине в постель... Чудовищно!.. Это какое-то наваждение... затмение ума... Никита Эрнестович решит, что я старая развратница... - заливалась она краской запоздавшего стыда.
Раздевшись, она открыла сумку, чтобы вынуть сунутый в неё впопыхах лифчик. Но его там не было. Катерина всполошилась: добропорядочные женщины не разбрасываются лифчиками и, приходя в гости, не снимают их. Небось, это не сапоги и не пальто.
- Что делать? - подумала она. - Возвращаться в комнату Никиты Эрнестовича поздно.
Так ничего не придумав, в расстроенных чувствах Катерина отправилась на работу.
А ПОЧЕМУ БЫ И НЕ...
Хромой бесновался из-за непокорности своих подопечных.
- Что ты тянешь? - вдувал он в уши Жукову, присевшему на пенёк возле избушки. - Девка только и ждёт, чтобы ты вдул ей. Натиск, натиск, и она твоя.
Жуков не мог отделаться от впечатления, произведённого на него Марьей. Он не замечал, как постепенно теряет голову. И вот в его мозгу созревает мысль: натиск, натиск и ещё раз натиск... Зверь мой жаждет её...
Встав с пенька, Жуков решительным шагом направился к избушке, где опередивший его Хромой уже обрабатывал Марью.
- Ты же ещё девушка. Кому как ни опытному мужчине сломать тебе целку... Взгляни на него. Какой роскошный мужчина... Отдайся ему...
Марья никак не могла придти в себя от сна: она и Никита Эрнестович гуляют по зелёному лугу, он призаётся ей в любви, а она ему... Она ощущает необыкновенный жар внизу и...
Да, сон оборвался внезапно, как кинолента, но жар не исчезал...
В комнату вошёл Жуков по пояс голый, играющий бицепсами, похожий на какого-то киногероя. Марья смотрела на него, не замечая, что лежит обнажённая. Нет, ей хотелось, чтобы он видел её неприкрытую красоту.
- Позови его, - подал голос Хромой, потирая руки от предстоящей победы над людьми.
Марья протянула руку Жукову и промолвила прерывающимся голосом: - Федя, иди ко мне...
Жуков расстегнул брюки, одновременно сбрасывая с себя брюки и кальсоны, и сделал шаг к кровати и к Марье...