Роберт Хайнлайн Звездный десант

21 октября 2012 — Цви Найсберг

Здесь 87988 слов, тогда как в первоначальной версии этого перевода их было ровно 61500 это легко проверить при помощи ворда.

Оригинальное количество слов на английском языке 84709

Английский язык - язык логики, а Хайнлайн хотел написать книгу в самом сжатом виде максимально использовав это качество родного ему языка.

Звездный десант

Эй, вперед, обезьяны!

Или вы хотите жить вечно?

Неизвестный сержант. 1918 год

Я всегда начинаю дрожать перед десантом. Понятно, мне делают инъекцию и проводят гипнотическую подготовку, так что на самом деле я просто не могу трусить.

Наш корабельный психиатр, проанализировав данные моего биополя и задав мне, пока я спал, кучу глупых вопросов, заявил, что это не страх, что в этом вообще нет ничего серьезного - так дрожит хороший рысак перед скачками. Я ничего не мог сказать на этот счет, так как не мог представить себя рысаком.

Но факт есть факт: каждый раз я, весь трясся.

За полчаса до выброса, после того как мы собрались в нужном отсеке нашего корабля - "Роджера Янга", командир отряда осмотрел каждого. По-настоящему он не был нашим командиром - в прошлом десанте лейтенант Расжак получил свое, и теперь его не было с нами. Осмотр проводил сержант крейсера Джелал. Джелли был наполовину финн, наполовину турок с Искандера системы Проксимы. Смуглый, небольшого роста, он напоминал заурядного клерка, но однажды я видел, как он расправился с двумя рядовыми - богатырями скандинавами, такими высоченными, что он едва мог дотянуться до их голов. Но эти головы треснули друг о друга, как два кокосовых ореха, а он спокойно отступил на шаг, когда здоровяки свалились на пол. Вне службы с ним можно было общаться запросто. Ты мог даже в глаза называть его Джелли. Новобранцы, конечно, себе этого не позволяли, но так мог обращаться к нему всякий, кто хотя бы раз побывал в боевом десанте.

Но сейчас он был, что называется, при исполнении.

Каждый уже осмотрел свое боевое снаряжение, (это же знаешь ли как своя голова на плечах).

После построения нас тщательно всех осмотрел заместителя командира взвода, а уж потом нас проинспектировал Джелли: бесстрастное лицо, глаза, которые, кажется, автоматически фиксировали малейшее упущение.

Он остановился возле Дженкинса, замершего напротив меня, и надавил кнопку на его поясе, которая включала датчик физического состояния десантника.

- Покинуть строй!

- Но, сержант, это всего лишь легкая простуда.

Врач сказал...

Джелли не дал продолжить.

- Но, сержант, - огрызаясь рявкнул он. - Лекарь, по-моему, не собирается участвовать в десанте.

И ты не будешь - вместе со своим "38 и пять". Или ты думаешь, я стану с тобой лясы точить перед самым выбросом? Покинуть строй!

Дженкинс ушел, и было видно, как его одолевают и злость, и стыд, и тоска.

Мне и самому стало тоскливо. Поскольку нашего лейтенанта не было, произошло повышение по цепочке, и меня назначили помощником командира 2-го отделения в этом десанте, и теперь в моем отделении образовалась дырка, которую некем заполнить. А в этом не было ничего хорошего. Это значит, что если кто-нибудь из моих ребят во что-то вляпается, позовет на помощь, то помочь ему будет некому.

Джелли более никого не отстранил от десанта. Он отступил от строя на несколько шагов и осмотрел нас, качая головой.

- Что за банда обезьян, - прорычал он. - Если никто из вас не вернется из текущего десанта, может кое-кто подсуетится начать все сначала и создать подразделение тех солдат, каковыми лейтенант хотел видеть именно вас.

Хотя быть может, ничего и не выйдет - уж такие к нам нынче идут новобранцы...

И внезапно, выпрямившись, он выпалил:

- Я только хочу напомнить вам, обезьяны, что каждый из вас весьма дорого обошелся государству - если считать оружие, бронескафандр, специальные боеприпасы, прочую амуницию, подготовку и все остальное, включая и весь ваш немереный харч!

Все это стоит, чуть ли, с полмиллиона.

Добавьте сюда еще тридцать центов - столько на самом деле стоите вы сами - и получите окончательную цифру.

Он свирепо глянул на нас.

- Думаю, теперь вы все поняли! Мы можем потерять всех вас, но мы не можем позволить себе терять то, что на вас надето. Герои мне не нужны. И лейтенанту лишнее геройство не понравилось бы. Вас ждет работа, вы спуститесь, выполните ее и будете ждать сигнала к отбою. Понятно?

Он еще разок свирепо глянул на нас.

- Считается, что вы знакомы с планом операции. Но некоторые из вас плохо поддаются гипнозу. Так что я все обрисую в общих чертах. Выбрасываться будете в две цепи, с рассчитанным интервалом в две тысячи ярдов. Все время держите контакт со мной.

Все время держите контакт и соблюдайте дистанцию со своими товарищами с обеих сторон, пока не займете настоящую оборону.

Постарайтесь получше вычистить все там внизу, чтобы фланговые спокойно уткнулись носом в землю. (Он говорил обо мне: как помощник командира отделения я должен быть левофланговым, и с одной стороны меня не прикрывал никто. Я начал дрожать.)

- ...Как только они приземлятся, выровняйте цепи и разберитесь с интервалом.

Двенадцать секунд. Потом вперед перебежками - четные и нечетные. Помощники командиров следят за счетом и порядком.

Он посмотрел на меня.

- Если все сделаете правильно, в чем я сильно сомневаюсь, фланги сомкнутся как раз перед сигналом отбоя, а там уже и домой. Вопросы?

Вопросов не было. Впрочем, их не было никогда. Он продолжил:

- Еще одно. Это всего лишь рейд, а не настоящий бой. Это демонстрация нашей огневой мощи, мы должны их пугнуть. Наша задача - дать врагу понять, что мы можем легко уничтожить их город, но пока не хотим разрушать его.

Пусть знают, что они не находятся в безопасности, даже если мы и не

применяем тотальной бомбардировки. Пленных не брать. Убивать только при прямой необходимости. Но вся занятая нами площадь должна быть вычищена.

Я не хочу, чтобы какой-нибудь бродяга из вашего отряда притащил на корабль взрывающее устройство. Всем понятно?

Он взглянул на часы.

- У "Сорвиголов Расжака" высокая марка, и ее нужно держать. Лейтенант

просил передать, что будет следить за вами... и надеется, вы сумеете прославить свои имена!

Джелли бросил взгляд на сержанта Миглаччио, командира первого отделения:

- Пять минут для падре - провозгласил он.

Парни один за другим выходили из строя и становились на колени перед сержантом Миглаччио. Совершенно неважно, кто ты был, во что верил - в Аллаха, Христа, Иегову или какую-нибудь ересь, ты мог встать перед падре на колени, он обращал свое сердце к каждому, кто хотел с ним поговорить перед десантом.

Я чего-то слышал, что некогда были в войсках священники, которые не шли в бой вместе со всеми, но я никак не мог взять себе в толк, как данное напутствие могло чего-нибудь значить.

Как может священник благословлять кого-нибудь на то, чего он сам не хочет и не может делать? Так или иначе, в десанте выбрасывался каждый и воевал тоже каждый - вплоть до капеллана, повара и штабного писаря.

Когда мы начали спускаться по широкому коридору, никто из "сорвиголов" не остался в отсеке - кроме Дженкинса, конечно, но это не его вина.

К падре я с другими не подошел: боялся, что кто-нибудь заметит, как меня трясет.

В конце концов, он вполне мог благословить меня и на расстоянии. Но вдруг он сам подошел ко мне, когда последний из преклонивших колени встал, и прижал свой шлем к моему для личного разговора.

- Джонни, - произнес он тихо, - ты первый раз участвуешь в выброске

как сержант.

- Да, - сказал я, хотя на самом деле я был таким же сержантом, как Джелли офицером.

- Я только вот что хочу сказать, Джонни. Не пытайся сразу стать генералом. Ты знаешь свою работу. Исполни ее. Только исполни. Не старайся получить медаль.

- О, спасибо, падре. Все будет нормально.

Он проговорил что-то ласковое на языке, которого я не знал, потрепал меня по плечу и заторопился к своему отделению.

- Тэнн, заткнись! - скомандовал Джелли, и мы все подтянулись.

- Отряд!

- Отделение! - эхом ответили Миглаччио и Джонсон.

- По отделениям - приготовиться к выбросу!

- Отделение! По капсулам! Исполняй!

- Группы! - мне пришлось подождать, пока четвертая и пятая группы рассядутся по капсулам, а уже затем пройти по отсеку отстрела капсул к своей.

Я устраивался в капсуле и думал: интересно, тех древних, которые залезли в троянского коня, тоже трясло? Или это только я один такой? Джелли проверил герметичность каждого и собственноручно закупорил меня. Закрывая колпак, он нагнулся ко мне и сказал:

- Не теряй головы, Джонни. Считай, что ты на учениях.

Он закрыл капсулу, и я остался один. "На учениях"! Меня затрясло еще сильнее.

В наушниках раздался голос Джелли:

- Контакт! "Сорвиголовы Расжака"... готовы к выбросу!

- Семнадцать секунд, лейтенант! - отозвалось бодрое контральто капитана корабля.

Меня резануло, что она назвала Джелли лейтенантом. Конечно, лейтенанта нет в живых, а Джелли, вполне возможно, займет его место... Но мы все еще оставались "Сорвиголовами Расжака".

- Счастливо, ребята! - сказала она.

- Спасибо, капитан.

- Пристегивайтесь. Пять секунд.

Я был плотно пристегнут к креслу - лоб, живот, голени, - но дрожал пуще прежнего.

Когда отделяешься от корабля, становится легче. Сначала сидишь в кромешной темноте, замотанный, как мумия, так что едва дышишь - для того, чтобы снять последствия ускорения. Сидишь и знаешь только то, что в капсуле вокруг тебя азот и шлем снимать нельзя (хотя и при всем желании ты не смог бы этого сделать).

Знаешь, что отсек отстрела, забит такими же капсулами, и если по кораблю вдарят, то тебе останется только молиться и спокойно помирать. Не в силах двинуться с места, будешь бесконечно дожидаться в темноте смерти и думать, что все про тебя забыли...

Будешь вертеться на орбите в развороченной скорлупе корабля, мертвой скорлупе, и наконец получишь свое, не в силах двинуться, чувствуя только, как удушье сдавливает горло.

Или корабль сойдет с орбиты, и ты получишь свое внизу, если не сгоришь на пути к планете.

Потом сработала программа, капсулы были отстрелены, и я перестал дрожать.

Когда кораблем управляет женщина, не жди никакого комфорта. Синяки обеспечены, где только возможно. Да, да я знаю, что они лучше справляются с работой пилота, чем мужчины, у них более быстрая реакция, и они легче переносят перегрузки. В бою это важно, так как повышает твои шансы, равно как и шансы самих пилотов. Но они мало чем могут помочь, когда на ваш хребет наваливается тяжесть, в десять раз превосходящая обычный ваш вес.

Хотя я должен отметить, что капитан Деладрие свое дело знала. Я даже не почувствовал, когда "Роджер Янг" перестал тормозить. Прозвучала ее команда:

- Центральный отсек... отстрел! - И два звучных хлопка: бум! бум! Это

Джелли и заместитель командира взвода отделились от корабля. И тут же: - Отсеки левого

и правого борта - автоматический отстрел!

Бум! И капсула дергается и передвигается на новое место. Бум! И она дергается снова, как патрон в магазине старинного автоматического оружия.

Что ж, так оно на самом деле и есть... только вместо стволов длинные туннели отсеков космического военного крейсера, а каждый патрон - капсула достаточных размеров (буквально впритык) чтобы вместить десантника при полном боевом снаряжении.

Бум! Я всегда был номером третьим и покидал корабль одним из первых.

Теперь же я был "крайним Чарли" - замыкал выброс трех групп. С непривычки ожидание казалось долгим, хотя каждую секунду отстреливалось по капсуле. Я стал считать хлопки. Двенадцать. Тринадцать. Бум! Четырнадцать - странный звук - это пошла пустая, в которой должен был быть Дженкинс. Бум!..

Что-то клацнуло: мой черед, моя капсула в камере отстрела. И наконец - А-А, М-М! - взрыв, сила которого заставляет вспомнить маневр торможения нашего капитана как нежную ласку.

И тут же неожиданно все ощущения пропадают. Пустота. Ни звуков, ни давления, ни веса. Парение в темноте... свободное падение, примерная высота - тридцать миль.

Атмосферы как таковой еще нет, плавно падаешь навстречу планете, на которой никогда не был. Но дрожь прошла: ожидание кончилось. Когда ты отделился, особенно плохо тебе уже не будет: случись беда, все произойдет так быстро, что получишь свое, почти не успев ничего заметить.

Я почувствовал вибрацию и раскачивание капсулы, вес возвращался быстро, и вскоре мне стало совсем хорошо (нам сказали, что сила тяжести на планете будет чуть меньше земной).

Все это означало, что капсула вошла в атмосферу. Пилот, если он артист, мастер своего дела (а наш капитан такой и была), должен производить маневр торможения и отстрела капсул таким образом, чтобы их скорость совпадала со скоростью вращения планеты. От этого зависит, насколько точным будет приземление. Неуклюжий пилот может так разбросать капсулы, что десанту будет очень трудно собраться, восстановить строй и выполнить свою задачу.

Десантник чего-либо стоит тогда, когда его точно выводят на цель.

Я подумал, что в нашем деле пилот не менее важен, чем сам десантник.

По тому, как плавно моя капсула вошла в атмосферу, я мог судить: капитан положила нас с почти нулевым боковым вектором - об этом можно только мечтать.

Я почувствовал себя счастливым не только потому, что мы придем точно к цели в нужное время, но и потому, что капитан, качественно справляющаяся с задачей при выбросе десанта, будет также хороша, когда придет пора возвращаться домой.

Внешняя оболочка капсулы прогорела и отвалилась. Атмосфера начала тут же разъедать вторую оболочку, качка и тряска усилились, потом стали еще сильнее - вторая оболочка прогорела и отвалилась по кускам. Одна из тех уловок, которые позволяют десантнику, летящему в капсуле, надеяться дожить до пенсии. Куски оболочки, которые отваливаются от капсулы, не только тормозят падение, но и наполняют небо бессчетным количеством целей, способным сбить с толку любой радар - каждая из них может быть десантником, бомбой или чем-нибудь еще.

Этих кусков достаточно, чтобы свести с ума любой баллистический компьютер, - и сводят.

Для пущей забавы с корабля выпускается целая куча фальшивых яиц-капсул сразу после выброса десанта, и эти фальшивки летят быстрее наших капсул, потому что оболочек не сбрасывают.

Они достигают поверхности планеты, взрываются, отвлекают внимание, расчищают площадку - короче, прибавляют дел комитету по организации встречи на планете.

В то же время радиосвязь корабля, игнорируя всякий радарный шум,

намертво привязана к направленному сигналу командира корабля. Компьютеры корабля рассчитывают твою ближайшую задачу. Когда вторая оболочка отлетела, из третьей был автоматически выброшен первый ленточный парашют. Он работал недолго, да и

не был рассчитан на это: один чувствительный, мощный рывок - и парашют летит своей дорогой, я своей. Второй парашют работал чуть дольше, а третий уже довольно длительное время.

Я увидел, что внутри капсулы начинает подниматься температура, и начал думать о приземлении.

Третья оболочка отлетела, когда до конца отработал третий парашют, и

теперь вокруг меня не было ничего, кроме бронескафандра и пластикового

яйца, внутри которого я все еще был привязан. Наступило время решать, где и когда я буду приземляться. Не двигая руками (я не мог), пальцем включил

экран ближнего видения и, когда он засветился чуть выше моих глаз на

внутренней поверхности шлема, начал считывать данные.

Миля плюс восемьдесят метров. Немного ближе, чем я люблю, особенно в

отсутствие компании. Яйцо теперь падало с постоянной скоростью, и не было

никакого смысла оставаться внутри. Однако температура на поверхности яйца

показывала, что автоматически оно откроется еще не скоро. Поэтому другим

пальцем я нажал на кнопку, освобождавшую меня немедленно.

Первая часть программы отрезала ремни, которые меня опутывали. Вторая

взорвала окружающий меня пластик, и он стал падать, расколовшись на восемь частей. Я был на свободе, "сидел" на воздухе и видел все своими глазами!

Меня согревала мысль, что оболочка пластикового яйца покрыта тонким слоем

металла и каждый кусок ее выглядит на экране радара точно так же, как

десантник в бронескафандре. Тому, кто обрабатывал данные радара - будь это живое существо или компьютер, - предстояла неприятная задача: решить, какой из девяти объектов является десантником, не говоря уже о тысячах кусков и обломков, летящих на расстоянии нескольких миль вокруг. При подготовке десантнику обязательно дают поглядеть - и своими глазами, и на экране радара, - в какое замешательство приводит выброс десанта силы обороны на земле: уж больно беззащитным и словно раздетым чувствуешь себя, когда кувыркаешься вот так в воздухе без скорлупы. Можно легко впасть в панику, открыть парашют слишком рано и превратиться, как у нас говорят, в сидящую утку. Или вообще не открыть парашют и сломать ноги, позвоночник или проломить череп.

Я вытянулся, распрямился и огляделся вокруг. Потом сложился и снова

выпрямился теперь уже в позиции "ныряющий лебедь", лицом вниз, и попытался получше рассмотреть, что там подо мной. На планете, как и планировалось, была ночь, но инфравидение, если к нему привыкаешь, дает вполне четкую картину. Река, по диагонали пересекавшая город, была прямо подо мной. Она стремительно приближалась, сияя, так как температура воды была выше, чем земли. Мне было все равно, на какой берег приземляться, лишь бы не в воду: это бы сильно затормозило дело.

Сбоку, по правую руку, примерно на моей высоте мелькнула вспышка.

Кто-то из не очень дружелюбных туземцев, засевших внизу, кажется, сжег

кусок оболочки моего яйца. Не медля, я выбросил первый парашют - только для того, чтобы как можно скорее исчезнуть из поля зрения радара, если они начнут кучно обстреливать выбранный кусок неба. Я быстро пришел в себя после рывка и еще секунд двадцать плыл на парашюте вниз, а потом отбросил его, не желая привлекать внимание. Должно быть, все это сработало. Меня не сожгли. Примерно на высоте шестисот футов я открыл второй парашют... затем заметил, что меня несет прямо в реку и что на высоте примерно в сто футов я пролечу над чем-то вроде склада - строением с плоской крышей, стоящим у реки... Я отбросил парашют и с помощью реактивных двигателей скафандра приземлился на крышу склада. Первое, что я сделал, попробовал запеленговать сигнал нашего сержанта Джелала.

И обнаружил, что оказался не на той стороне реки. На кольце компаса в

моем шлеме огонек Джелала горел далеко к югу от того места, где я ожидал

его увидеть. Значит, я взял слишком к северу. Я побежал к краю крыши, на

ходу пытаясь наладить связь с командиром ближайшей группы. Он оказался

где-то в миле от меня.

- Эйс! Выравнивай цепь! - крикнул я, бросил позади себя портативную

бомбу и резко стартовал, чтобы пересечь реку и добраться до другого берега на двигателях. Эйс ответил так, как я и думал. Он засек меня, но не собирался бросать свою группу. Я почувствовал, что он вообще не настроен слушать мои приказы.

Склад за моей спиной поднялся в воздух, и взрывная волна настигла меня

над рекой, хотя я предполагал, что взрыв произойдет, когда я буду уже укрыт зданиями на дальнем берегу. Что-то нарушилось в гироскопической системе, и я был близок к тому, чтобы кувыркнуться в воду. Ведь я поставил взрыватель на пятнадцать секунд... или не поставил? Я вдруг понял, что позволил себе потерять над собой контроль. Худшая вещь, которая может случиться с тобой в бою на поверхности планеты. "Все равно, что на учениях, - предупредил меня Джелли.

- Делай все спокойно и правильно, пусть это отнимет у тебя лишние

полсекунды".

Добравшись до другого берега, я снова связался с Эйсом и приказал,

чтобы он перестраивал группу. Он не ответил: видимо, уже занялся этим. Он

делал свою работу, и до поры мне было наплевать на его невоспитанность. Но на корабле (если Джелли утвердит меня помощником командира) придется выяснять с ним отношения, чтобы понял, кто начальник. Он был капралом, а я лишь занимал капральскую должность. Но он должен мне подчиняться, и я не мог допустить, чтобы мои приказы в бою игнорировались. Это было бы

гибельным для всех.

Но времени размышлять у меня не оставалось. Еще над рекой я засек

прекрасную цель и хотел взять ее, пока никто другой ее не заметил: группа

сооружений на холме, напоминавших общественные здания. Какие-то храмы или, может быть, дворцы... Они были расположены в нескольких милях от той зоны, которую мы должны были охватить. Однако существовало правило, согласно которому разрешалось до половины боеприпасов израсходовать в стороне от зоны захвата (и, конечно, быстро оттуда ретироваться) с тем, чтобы затруднить противнику определить твою настоящую цель и твое

месторасположение. Все, однако, надо было проделать очень быстро,

практически на ходу. Самое главное - чтобы тебя не могли засечь, и здесь

могут выручить только внезапность и скорость.

Я подключился к Эйсу, повторил свой приказ насчет выпрямления цепи и

одновременно начал готовить свою пусковую ракетную установку. Голос

Джелли застиг меня в самый разгар приготовлений:

- Отряд! Перебежками! Вперед!

Мой босс, сержант Джонсон, тут же прогремел:

- Перебежками!! Нечетные номера! Вперед!

Это означало, что у меня еще есть двадцать секунд. Я запрыгнул на

крышу рядом стоящего здания, приложил ракетимег к плечу, нашел цель и нажал на первый курок: теперь ракета сама увидела свою цель. Тогда я нажал на второй курок, проводил взглядом ракету и спрыгнул с крыши на землю.

- Второе отделение!! Нечетные номера! - прокричал я, просчитал сколько

нужно в уме и приказал: - Вперед!

И сам выполнил свою команду, взлетев над следующим рядом домов и успев

уже в воздухе выпустить струю пламени из ручного огнемета по домам, стоящим прямо у реки. Похоже было, что эти дома из дерева - так они занялись.

Одновременно с бомбодержателя стартовали две портативные бомбы на двести

ярдов вправо и влево от меня, но их полета я уже не проследил: взорвалась

моя первая ракета. Взрыв с автоматической настройкой не спутаешь ни с чем

(если ты уже когда-нибудь его видел). Конечно, это была не самая крупная

штука - меньше двух килотонн по номиналу, но кому охота чтобы на соседней койке разлеглась космическая катастрофа? Ракеты хватило на то, чтобы выбрить начисто верхушку холма и заставить тех, кто находился в городе, призадуматься и поискать укромное местечко. Кроме того, каждый, кто глядел в момент взрыва на холм, не сможет вообще ничего больше увидеть в течение ближайших двух часов. Ни мне, ни кому-нибудь из наших это не угрожало: обзорное окно шлема было покрыто специальным составом и, кроме того, имелись автоматические затемнители.

Поэтому я лишь мигнул, зажмурился на мгновение и тут же открыл глаза,

как раз, чтобы увидеть, как из дома рядом со мной выходит скинн. Он

посмотрел на меня, я - на него. Он начал поднимать что-то, скорее всего

оружие. А тут еще Джелли закричал:

- Нечетные! Вперед!

Мне некогда было валять дурака: я находился еще за пятьсот ярдов от

того места, где надлежало быть. В моей левой руке еще был ручной огнемет,

я включил его и подпрыгнул над домом, из которого этот абориген вышел.

Огнемет, конечно, обычно служит для поджигания, но это и хорошее защитное

оружие, если перед тобой только один противник. Из него, по крайней мере,

не надо целиться.

Я был все же чересчур несобран: уж слишком высоко подпрыгнул. Да и в

сторону слишком много забрал. Часто возникает желание выжать максимум из двигателя бронескафандра, но никогда нельзя делать этого! Иначе долгие

секунды будешь висеть в воздухе, представляя прекрасную мишень. Лучший

способ продвижения - скользить над домами. При этом нельзя оставаться на

одном месте больше одной-двух минут, нельзя допускать, чтобы тебя хоть на

миг взяли на мушку. Будь везде и нигде. Шевелись.

В этот раз я подпрыгнул выше домов и обнаружил, что в очередной раз

спускаюсь на крышу. Эта крыша была не такой удобной, как та, с которой я

запустил ракету. Она была покрыта джунглями каких-то столбов, труб и

подпорок - может быть, фабрика или химический завод. Ни одной нормальной

площадки для приземления. И что еще хуже, с полдюжины туземцев высыпало

прямо на крышу. Скинны были гуманоидами восьми-девяти футов ростом, но

гораздо более тощими, чем мы, и с более высокой температурой тела. Они не

носили одежды и на инфраэкране шлема казались составленными из светящихся

неоновых трубочек. Они выглядели еще забавнее, если смотреть

невооруженным глазом, но сейчас я не веселился: передо мной была моя

смерть.

Если эти ребята попали на крышу тридцать секунд назад, когда

взорвалась моя ракета, то увидеть меня или кого-нибудь из наших они бы не

смогли. Но я ни в чем не мог быть уверен, а рисковать слишком глупо.

Поэтому я подпрыгнул еще раз прямо с воздуха, бросил вниз горсть пилюль,

которые на десять секунд зададут им жару, приземлился, подпрыгнул опять и

крикнул в микрофон:

- Второе отделение! Четные номера... Вперед!

Одновременно я продолжал продвигаться, стараясь сократить разрыв с

отрядом и выискивая при каждом прыжке цель, которая стоила бы ракеты. У

меня еще были три небольшие ракеты класса. А, и, уж во всяком случае, не

хотелось тащить их обратно на корабль. Однако в сознание было крепко

вколочено, что с атомным оружием нужно обращаться так, чтобы цель

оправдывала затраченные на изготовление ракеты средства. Этот вид оружия

мне доверили только второй раз.

Сейчас я мечтал обнаружить какие-нибудь водопроводные сооружения:

прямое попадание могло сделать целый город непригодным для жилья. Так можно было, никого прямо не убивая, заставить эвакуироваться все население. Как раз такой, кстати, была боевая задача.

Судя по карте, которую мы выучили под гипнозом, водопровод должен был

находиться где-то в трех милях вверх по течению реки. Но засечь его я

никак не мог. Наверное, высоты не хватало. Меня так и подмывало прыгнуть

повыше, но я хорошо помнил совет Миглаччио не мечтать о медали, а

придерживаться схемы боя. Я поставил пусковую установку на автоматический

режим, чтобы две небольшие портативные бомбы отделялись каждый раз, когда я прыгаю. Таким образом я уничтожал различные цели в небольшом радиусе вокруг себя, но все-таки глаза сами выискивали стоящую цель и прежде всего водопровод.

Вот что-то появилось в пределах досягаемости - не знаю, водопровод или

нет, но что-то довольно большое. Подпрыгнув на крышу самого высокого из

близлежащих строений, я прицелился и пустил ракету. Когда я уже опускался, в наушниках послышался голос Джелли:

- Джонни! Внимательней! Пора загибать фланги. Рэд, это и тебя

касается.

Я подтвердил получение приказа и услышал, как-то же сделал Рэд.

Включив свой передатчик на равномерную подачу сигнала, чтобы Рэд всегда мог меня запеленговать, я настроился на его волну и произнес:

- Второе отделение! Складываемся в конверт! Командирам групп

подтвердить приказ.

Четвертая и пятая группы ответили "принято". Эйс пробурчал:

- Мы уже выполняем. Побыстрей перебирай ногами.

Сигнал Рэда показывал, что правый фланг находится почти на линии моего

продвижения, но еще в добрых пятнадцати милях отсюда. Никуда не денешься,

Эйс прав. Нужно поторапливаться, иначе я никогда их не догоню. А ведь на

мне еще оставалось два центнера боеприпасов и всякой всячины, которую нужно пустить в дело. На это тоже требовалось время. Десант приземлился в форме буквы V: Джелли находился в точке, из которой расходились лучи, а мы с Рэдом на самых краях цепей. Теперь мы должны были замкнуть круг, окружив заданную площадь... Это означало, что Рэду и мне придется пройти гораздо больше остальных, но в то же время я мог на полную катушку участвовать в боевых действиях.

Хорошо еще, что продвижение рывками и перебежками кончилось, как

только мы начали замыкать круг. Теперь я мог спокойнее все рассчитать и

сосредоточиться на скорости продвижения. Но как быстро мы ни двигались,

обстановка становилась все опаснее. Мы начали десант с огромным

преимуществом благодаря внезапности удара, нас не смогли расстрелять в

воздухе (я надеялся, что этого избежали все), и мы так продуманно ведем

бой, что не приходится бояться, что перестреляем друг друга, тогда как у

них есть постоянная опасность попасть в своих, когда они метят в нас. (Если они вообще могут взять кого-нибудь из нас на прицел. Я не специалист по теории игр, но сильно сомневаюсь, что какой бы то ни было компьютер способен на основе анализа моих действий предусмотреть, где я буду находиться в следующий момент.)

Так или иначе, но местная оборона начала отвечать огнем. На мою долю

пришлось два весьма ощутимых разрыва где-то совсем недалеко: вернее, так близко, что даже в бронескафандре я лязгнул зубами и чуть не откусил себе

язык. Мне показалось, что в какое-то мгновение сквозь меня прошел луч

такого жесткого излучения, что волосы на голове зашевелились, а сам я на

какую-то долю секунды был словно парализован - не мог двигать руками, будто сломаны обе ключицы. Если бы за мгновение до этого скафандр не получил приказ на прыжок, не знаю, как бы я оттуда выбрался.

Подобные ситуации заставляют хорошенько задуматься: какой черт толкнул

меня стать солдатом? Но я был слишком занят, чтобы останавливаться и

раздумывать. Дважды прыгнув вслепую над домами, я опустился прямо в гущу туземцев, тут же снова подпрыгнул, успев лишь несколько раз наугад махнуть вокруг себя огнеметом.

Так я несся сломя голову и сократил половину своего отставания - мили

четыре - в минимальный срок, правда, не ведя мощного огня, а производя

лишь случайные разрушения. Мой бомбовый запас опустел еще два прыжка назад, и, оказавшись в похожем на колодец дворе, я остановился на секунду, чтобы проверить резерв боеприпасов и переговорить с Эйсом.

Оказалось, я достаточно далеко от фланговой группы и вполне еще могу

подумать, куда деть оставшиеся ракеты класса А. Я подпрыгнул на самое

высокое здание поблизости от меня.

Уже совсем рассвело, и видимость стала хорошей. Я поднял затемнители и

быстро обежал глазами окрестности. Мне нужно было найти что-либо позади

нас, стоящее того, чтоб потратить ракету. Хоть что-нибудь - времени на

выбор у меня уже почти не было.

Я обнаружил кое-что любопытное на горизонте, по направлению к их

космодрому - может, административные или инженерные сооружения, возможно, космический корабль. Примерно на полпути к этой штуковине громоздилось строение, которое я даже приблизительно не мог опознать. Космодром

находился почти на пределе дальности полета ракеты, но я все же дал ракете взглянуть на него. "А ну-ка, найди его, малышка!" - сказал я и выпустил ее. Затем выстрелил последней ракетой по первой бросившейся в глаза цели. И тут же подпрыгнул.

Здание, которое я покинул, сразу вспыхнуло: прямое попадание.

Наверное, эти тощие ребята решили (и правильно), что ради того, чтобы

прищучить одного из нас, можно пожертвовать домом. Или, может, это один из моих приятелей, забыв о правилах ведения боя, пальнул куда ни попадя? Так или иначе, но мне после всего этого расхотелось подпрыгивать высоко в

воздух или скользить над крышами. Я решил пройти пару домов насквозь. Снял со спины тяжелый огнемет, опустил на шлем затемнители и

сконцентрированным направленным пламенем, как ножом, вырезал

кусок стены. И вошел...

Я выскочил оттуда быстрее, чем можно себе представить.

Я не знал, куда я вломился. Церковь? Зал для духовных собраний? А

может, ночлежка для этих тощих. Или даже штаб их обороны. Что бы там ни

было, но огромный зал был заполнен таким количеством этих доходяг, которое я не мечтал увидеть за всю мою жизнь.

Нет, это была не церковь, потому что кто-то выстрелил, когда я уже

подался назад. Но, благодаря бронескафандру, я ощутил лишь средней силы

удар, выбивший из моих рук оружие, в ушах зазвенело, но я даже не был ранен - пуля ушла рикошетом. Однако они сами натолкнули меня на мысль, что я не могу уйти от них просто так, не оставив на память сувенир. Я сорвал с пояса первую попавшуюся штуковину и бросил ее в зал. Она тут же начала квакать. Как нам всегда говорили во время тренинга на базе: выполнить действие сразу гораздо полезнее, чем долго обдумывать оптимальный ход и сделать его через час.

По счастливой случайности я выбрал наилучший вариант. Это

была бомба, выданная каждому из нас в единичном экземпляре

специально для этой миссии.

Кваканье, которое я услышал, когда ее бросил, оказалось

голосом самой бомбы, кричавшей на туземном языке:

- Я бомба с тридцатисекундным механизмом действия!

Я бомба, которая взорвется через тридцать секунд!

Двадцать девять!.. Двадцать восемь!. Двадцать семь!

Предполагалось, что подобная штука должна здорово попортить им нервы.

Наверное, так и было: лично мои нервы плохо выдерживали это кваканье: как

будто негодный мальчишка проговаривает считалку прежде, чем убить всякого, кто ему подвернется. Конца считалки ждать не стал - подпрыгнул и только успел еще подумать: хватит ли им дверей, чтобы вовремя убраться? В самой высокой точке прыжка я поймал сигнал Рэда, а когда приземлился, - сигнал Эйса. Я опять отставал - нужно торопиться.

И все же три минуты спустя мы благополучно замкнули круг. Слева от

меня, примерно в полумиле, был Рэд. Он доложил об этом Джелли.

Мы услышали облегченное рычание сержанта и его команду:

- Кружок замкнулся, но сигнала пока еще нет. Начинайте медленно двигаться

вперед и хорошенько прочищайте все вокруг. Подбавьте немножко перца.

Но каждый пусть помнит о парнях по бокам, не устраивайте парилку для своих.

Все было проделано хорошо, смотрите, не испортите собственную работу.

Отряд!.. Начать сближение!

Мне тоже казалось, что все сделано хорошо. Большая

часть города пылала, и хотя было уже совсем светло, я не

решался снять со шлема щиток - настолько густым был дым.

Джонсон, командир нашего отделения, скомандовал:

- Второе отделение! Рассчитайся!

Я вторил ему:

- Четвертая, пятая и шестая группы - рассчитаться и доложить!

Система связи и руководства боем была простой, отлаженной и

надежной. Любая операция проводилась быстро. Джелли мог

связаться с кем угодно, прежде всего, с командирами отделений.

Командир отделения был тоже связан не только со своими ребятами,

но и с другими отделениями. В результате отряд мог устроить

перекличку в считанные секунды. Я слушал, как перекликается

четвертая группа, а пока осматривал свою амуницию, прикидывал в уме

оставшуюся огневую силу, и даже успел бросить небольшую бомбу в тощего,

который высунул свою голову из-за угла. Он исчез, то же самое сделал я:

"прочистить вокруг" - так сказал наш командир.

В четвертой группе что-то бубнили, сбиваясь со счета, пока командир

группы не вспомнил, что нет Дженкинса. Пятая группа отщелкала как заводная,

и я уже начал предвкушать приятное возвращение домой... но перекличка

остановилась после номера четвертого в группе Эйса. Я позвал:

- Эйс, где Диззи?

- Заткнись, - буркнул он. - Номер шесть! Отвечай!

- Шесть. - отчеканил Смит.

- Семь!

- Шестая группа, у нас нет Диззи Флореса, - сказал Эйс. - Командир

группы выходит на поиск.

- Отсутствует один человек, - доложил я Джонсону. - Флорес, шестая

группа.

- Потерялся или убит?

- Не знаю. Командир группы и помощник командира отделения выходят на

поиск.

- Джонни, пускай этим займется Эйс.

Но я словно не слышал его, поэтому ничего и не ответил. Зато я

прекрасно слышал, как он докладывает Джелли и как Джелли проклинает все на свете. Прошу меня правильно понять: я вовсе не рвался за медалью. Поиск пропавшего десантника - прямое дело помощника командира отделения. Именно он, если возникнет необходимость, предназначен для одиночной охоты, он "крайний", подсознательно его заранее относят к статье расходов. Если отделение уже собрано, помощник командира практически не нужен - если жив командир, конечно.

В одно из мгновений я особенно остро почувствовал, что отделен от

всех, что мне, наверное, не удастся вернуться. И все из-за чудесных звуков, разнесшихся в пространстве - шлюпка, предназначенная для нашего

возвращения, уже приземлилась и звала нас к себе. В принципе, сигнал

посылает автоматическая ракета, которая выстреливается впереди шлюпки.

Эдакий гвоздь, зарывающийся в почву и начинающий вещать сладкую

приветственную музыку. Шлюпка прибывает по этому сигналу тремя минутами

позже, и самое лучшее для тебя - заранее ждать на остановке, потому что

автобус обычно ждать не может, а следующего, как правило, не предвидится.

Но бросить десантника просто так нельзя - по крайней мере, пока есть шанс, что он жив. Так принято у "Сорвиголов Расжака". Так принято в любой части десанта или, как нас называют, Мобильной Пехоты. Ты обязан

постараться найти пропавшего.

Я услышал приказ Джелли:

- Выше головы, приятели! Собирайтесь в тесный кружок, готовьтесь к

возвращению. Но не забывайте прикрывать отход! Ну, поскакали!

И я услышал ласковую мелодию позывных:

К вечной славе пехоты

Да прославится имя,

Да прославится имя

Роджера Янга!

Как близки сердцу эта музыка, эти слова. Мне показалось, что я ощущаю

сладкий вкус мелодии на своих губах.

Но действительность была мрачной: мой путь лежал в другую сторону. Я

приближался к Эйсу, по пути расходуя все бомбы, гранаты и взрывчатые

пилюли, которые тянули меня вниз.

- Эйс! Ты засек его?

- Да. Можешь возвращаться. Бесполезно!!!

- Я вижу, где ты. А где он?

- Прямо передо мной, с четверть мили. Убирайся к черту! Это мой

человек.

Я не ответил и взял левее, чтобы соединиться с Эйсом там, где, по его

словам, находился Диззи.

Я увидел такую картину: Эйс стоял над телом Диззи, рядом лежали двое

убитых тощих, еще большее количество живых разбегалось в стороны. Я

опустился рядом.

- Давай снимем с него скафандр. До прилета шлюпки считанные секунды.

- Он слишком сильно задет.

Я пригляделся и понял, что он говорит правду: в скафандре Диззи зияла

дыра, из нее сочилась кровь. Я словно оцепенел. Чтоб транспортировать

безнадежно раненного, нужно снять с него бронескафандр... потом

подхватываешь его - и улетучиваешься. Человек без бронескафандра весит

гораздо меньше самой амуниции и боеприпасов.

- Что же делать?

- Потащим, - сказал Эйс мрачно. - Берись с левой стороны.

Он схватил Флореса за пояс справа, и мы поставили тело на ноги.

- Держи крепче. Теперь... по счету приготовься к прыжку. Один, два... Мы прыгнули. Прыгнули косо и не слишком далеко. Один человек не смог

бы и оторвать его от земли: слишком тяжел бронескафандр. У двоих это

кое-как получилось.

Мы снова прыгнули, потом еще и еще раз. Каждый раз Эйс отсчитывал

старт, а при приземлении нам приходилось несладко. Балансировать было

тяжело - видно, гироскопы у Диззи совсем вышли из строя.

Мы услышали, как оборвались позывные - это приземлилась шлюпка. Я даже

засек посадку, но это было слишком далеко от нас. Мы услышали и команду сержанта отряда:

- В порядке очереди приготовиться к посадке!

И тут же голос Джелли:

- Последний приказ пока не выполнять!

Мы выбрались наконец на открытую местность, увидели вертикально стоящую шлюпку, услышали завывание сигнала, предупреждавшего об отлете.

Отряд еще не начал грузиться, а занял оборону вокруг ракеты, образовав как бы щит, который должен обезопасить шлюпку.

Тотчас раздалась команда Джелли:

- В порядке очереди - начать погрузку. Но мы все же были еще слишком

далеко! Я видел, как грузится первая группа, как сжимается и уплотняется круг десантников вокруг шлюпки.

Одинокая фигура вдруг отделилась от отряда и понеслась к нам со скоростью, возможной только для офицерского скафандра.

Джелли перехватил нас, когда мы находились в воздухе, ухватился за

пусковую установку Флореса и помог нам мощными двигателями своего

скафандра.

В три прыжка мы добрались до шлюпки. Все давно уже находились внутри, но дверь была открыта. Мы ворвались внутрь, втащили Флореса и задраили люк. В динамике раздался угрюмый голос капитана: она крыла нас, что не

сможет вовремя быть в точке встречи, и мы все - именно все - получим свое!

Джелли не обращал на нее внимания. Мы уложили Флореса и сами легли рядом.

Когда стартовали, Джелли сказал самому себе:

- Все на борту, лейтенант. Трое раненых, но все на борту.

О капитане Деладрие я уже, кажется, говорил: лучшего пилота нельзя и

придумать. Встреча шлюпки и корабля на орбите рассчитывается и выверяется

неимоверно тщательно. Я не знаю, как это делается, но только мне сто раз

втолковывали, что, раз она рассчитана, изменить ничего нельзя. Никто не в

состоянии ничего изменить.

И только она это сделала. Она засекла, что шлюпка опаздывает и не может прийти к месту встречи вовремя, ухитрилась затормозить, потом опять

набрать скорость, встретить нас и забрать на борт - и все лишь с помощью

глаз и рук, не имея даже времени обработать данные на компьютере. Если

Всемогущему когда-нибудь понадобится помощник, который следил бы за тем,

как звезды соблюдают предназначенные им траектории, я знаю, где можно

такого помощника найти.

Флорес умер, когда мы подлетали к кораблю.

Было страшно невмочь,

И я бросился прочь

И бежал тогда как ненормальный,

Сам от страха не свой

И закрылся у мамочки в спальне.

Янки Дудль, помоги.

Янки Дудль - денди.

Научи плясать и петь

И с подружкой не робеть,

Янки Дудль, денди.

Я и не собирался идти в армию, А уж тем более в пехоту!

С чего вдруг, я бы предпочел получить десять плетей на центральной городской площади и чтобы мой отец сказал, что я позорище для всей славной фамилии.

Я, конечно, упоминал в разговорах с отцом, доучиваясь в средней школе, что я обдумываю идею поступить на Федеральную Службу.

Полагаю, что каждый парень начинает об этом подумывать, когда назревает его восемнадцатилетние.

Мне исполнилось восемнадцать через неделю после окончания школы.

Однако большинство ребят только об этом подумывали, недолго тешились этой идеей, а потом шли, кто куда, поступали в колледж, нанимались на работу или чего-то еще.

Вполне возможно, что так случилось бы и со мной... если бы мой закадычный школьный приятель не надумал, со всей серьезностью поступать на службу.

В средней школе мы с Карлом всегда были заодно и все делали вместе:

вместе высматривали девушек, вместе приударяли за ними, работали в одной команде на школьных дебатах, вместе "гоняли туда-сюда электроны" в самодельной лаборатории, устроенной в доме у Карла.

Я-то не был силен в теории, но зато ловко работал паяльником.

С Карла семь потов сходило при работе над теоретической частью, ну а я занимался практикой, следуя его инструкциям.

Это было так здорово!

Впрочем, как и все, что мы вместе делали.

У родителей Карла не было такого состояния, как у моего отца, но это не влияло на наши отношения. Когда отец купил мне к четырнадцатилетию небольшой вертолет, машина настолько же принадлежала Карлу, насколько и мне.

То же и с лабораторией, устроенной в подвале их дома, она была, в том числе и моя.

Когда Карл неожиданно заявил, что не хочет сразу после школы идти дальше учиться, а решил сначала попробовать военной службы, это заставило меня призадуматься.

Он, в самом деле, этого хотел, похоже на то, он считал такой путь для себя естественным, правильным и очевидным.

Так что я сказал, что тоже пойду на службу.

Он как-то странно покосился в мою сторону.

- Твой старик тебе этого никогда не позволит.

- Чего? Как он сможет меня остановить?

И, конечно, ему это не по плечу - это незаконно.

Вербовка в Федеральную Службу была первым полностью свободным выбором человека (а может и последним).

Если юноше или девушке исполнялось восемнадцать, он или она могли сделать свой выбор, и никто тут не мог ничего поделать.

- Ты погоди еще, - сказал Карл и заговорил о другом.

Так что вот я, как бы походя, обиняками, завел с отцом осторожный

разговор.

Он отложил газету, вынул изо рта сигару и уставился на меня:

- Сынок - ты, чего это - спятил?

Я пробормотал, что мне оно так не кажется.

- Но то, что я слышу на то, как раз и похоже.

Он вздохнул.

- Что ж... мне следовало этого ожидать, это вполне предсказуемый этап во взрослении подростка.

Да - а, я помню, как ты начал ходить, перестав быть малюткой в люльке ты уж какое-то время был просто ведь мелким пакостником.

Ты грохнул одну из любимых маминых ваз - китайскую, эпохи Мин.

Причем вполне сознательно - я в этом уверен. Правда, ты был, еще слишком мал, чтобы понимать цену этой вазы, поэтому я тебя просто отшлепал по рукам... Еще я помню, тот день, когда ты стащил одну из моих сигар и как тебе, потом было плохо.

Я и твоя мать постарались попросту не заметить, что ты в тот день лег спать, так и не поужинав, и я до сих пор тебе про это не напоминал. Мальчишкам просто необходимо попробовать, чтобы понять, что забавы мужчин пока еще не для них. Мы наблюдали, как ты вступаешь в пору юности и начинаешь замечать, что девчонки, они все разные и до чего примечательные.

Он опять вздохнул.

Все нормальные этапы взросления.

И последний, в самом конце юности, когда мальчик решает пойти на службу и переодеться в красивую форму.

Или же он решает, что он влюблен, влюблен так, как до него еще никто не влюблялся, а потому он должен немедля ни минуты вступить в брак.

Или же и то и другое. Он хмуро улыбнулся.

Со мной все это было. Но я вовремя через все переступил, не выставив себя дураком и не разрушив свою жизнь.

- Но, папа. Я не собираюсь разрушать свою жизнь. Всего лишь один срок службы. А не военная карьера!

- Давай мы это обсудим, ладно. Выслушай и дай мне сказать, чего уж ты сделаешь... потому что этак оно тебе намедни приспичило.

Перво-наперво наша семья вот уже сто лет далека от всякой политики, она выращивает свой сад на своем куске земли. И я не вижу причин, ради которых ты стал бы нарушителем этой замечательной традиции.

Думается мне, это влияние того типа из твоей школы - как его имя? Ты знаешь, о ком я говорю.

Он имел в виду нашего преподавателя истории и нравственной философии – вполне уж естественно, ветерана федеральной Армии.

- Мистер Дюбуа?

- Ну и глупое имечко, но оно ему к лицу. Иностранец, конечно.

Тому же положено быть вне закона - использовать школы как скрытые центры вербовки в армию. Похоже, мне стоит написать резкое письмецо на эту тему. У налогоплательщиков тоже есть кое-какие права!

- Но папа он совсем не замешан ни в чем же таком! Он... - Я остановился, не в силах найти подходящие слова. Мистер Дюбуа был заносчив и надменен.

Он ясно давал понять, что никто из нас не достоин службы.

Мне он просто не нравился.

- Если уж что, - сказал я, - то он скорее отбивает к этому всякую охоту.

-Хм, так ты и знаешь, как берут быка за рога?

А впрочем, это неважно.

Окончишь школу, потом поедешь в Гарвард и будешь там изучать теорию и практику бизнеса не мне тебе рассказывать. После поедешь в Сорбонну, будешь понемногу путешествовать, встречаться с нашими клиентами и контрагентами и сам увидишь, как делается бизнес в других частях света.

Потом возвратишься домой и приступишь к работе. Начнешь с самой примитивной. Биржевым агентом или кем-нибудь в этом роде.

Это нужно, чтобы соблюсти ритуал. Но не успеешь моргнуть глазом, как окажешься среди управленцев.

Я не хочу, чтобы кто-нибудь помоложе и пошустрее лез вперед тебя. Насколько быстро ты станешь боссом, будет зависеть только от твоего желания и терпения. Вот так! Как тебе сюжет? По сравнению с тем чтобы выкинуть два года твоей жизни попросту коту под хвост.

Я не ответил. Ничего нового я пока не услышал: я знал, что этот путь всегда был моим. Отец встал и положил мне на плечо руку.

- Сынок, не думай же, что я к тебе безразличен - это не так.

Но давай непредвзято взглянем на факты. Если бы где-нибудь шла война, я первый бы тебя поддержал, или бизнес перевел на военные рельсы.

Но войн-то нет и больше, слава Богу, уже не предвидится.

Мы переросли саму такую возможность. Планета живет мирно, счастливо и, кроме того, имеет достаточно хорошие отношения с другими планетами.

Так что же это такое так называемая Федеральная Служба?

Чистейший воды паразит. Бесполезный, совершенно ни на что путное не годный орган, живущий за счет налогоплательщиков.

Надо сказать, весьма дорогостоящий способ содержать на общественные деньги бездарей, которые иначе были бы просто безработными.

Их содержат годами, а потом они просто переводят кислород до конца своих дней.

И ты тоже того же хочешь?

- Карл вовсе не бездарь!

- Прости. Нет, конечно, он хороший парень... только мозги ему не в ту сторону вправили.

- Отец насупился, а затем улыбнулся: - Сынок, я хотел приберечь кое-что в качестве сюрприза - как подарок к окончанию школы.

Но сейчас решил открыть секрет, и, быть может, он поможет тебе поскорее выкинуть всю эту чепуху из головы.

Я не хочу, чтобы ты думал, что я боюсь какого бы то ни было твоего решения. Я слишком доверяю твоему здравому смыслу, хотя ты и молод.

Но ты сейчас в сомнении, в тревоге. Я знаю - мой подарок поможет прочистить тебе мозги. Ну, угадай, что это?

- Ну, не знаю...

Он ухмыльнулся:

- Каникулы на Марсе.

По всей видимости, у меня был дурацкий вид.

- Ей богу, папа, но я и не думал...

- Я хотел, чтобы мой сюрприз тебя удивил, так оно и вышло.

Я знаю, мальчишки без ума от таких путешествий, хотя мне не ясно, чего уж в этом некоторые видят впрямь ведь такого этакого, когда им это уже не впервой.

И то будет хорошее время для тебя побыть самому по себе – я об этом уже упоминал?

И выкинуть всякую чушь из мозгов.

Тем более что когда ты по-настоящему включишься в нашу работу, тебе будет трудно выкроить даже неделю, чтобы слетать на Луну.

Он взял газету.

- И не надо меня благодарить. Просто уходи и дай мне дочитать газету. Ко мне скоро нагрянут несколько джентльменов. Бизнес есть бизнес.

Я вышел из комнаты. Отец считал, что все уже уладил... да и мне тоже так показалось. Марс! И я, буду предоставлен самому себе!

Но я не сказал о поездке Карлу.

У меня было противное чувство: вдруг он решит, будто меня просто купили.

Что ж, может быть, так и было. Карлу я просто сказал, что отец смотрит на службу в армии как-то иначе, чем я.

- Еще бы, - ответил он. - Мой тоже. Но это моя судьба.

Я все раздумывал, пока шли последние занятия по истории и нравственной философии.

Эти предметы отличались от других тем, что каждый обязан был принимать участие в занятиях, но экзаменов не было.

И мистер Дюбуа, похоже, не особенно заботился о том, чтобы мы отчитывались о своих знаниях. Иногда он, правда, тыкал пальцем левой руки (он никогда не утруждал себя запоминанием имен) и отрывисто бросал вопрос. И тогда уж могла начаться полемика.

На самом последнем уроке, правда, мне показалось, он все-таки решил исподволь узнать, что же мы усвоили.

Одна из девчонок вдруг с вызовом заявила:

- А моя мама говорит, что насилие никогда не может ничего создать.

- Да? - Дюбуа холодно посмотрел на нее. - А я уверен, что отцы известного тебе города Карфагена были бы очень рады это услышать.

Почему к ним не обратилась твоя мать? Или ты сама?

Они и раньше цепляли друг друга: поскольку раз уж ты не мог провалить этот курс, тебе без нужды было лебезить с мистером Дюбуа.

Она съязвила:

- Все пытаетесь посмеяться надо мной! Всем известно, что Карфаген был разрушен!

- Мне казалось, что ты этого не знаешь, - угрюмо вымолвил Дюбуа.

- Но раз ты в курсе дела, может, тогда ответишь: что иное, как не насилие, навсегда определило их судьбу? И вообще я не собирался смеяться лично над тобой. Я против своей воли начинаю презирать беззастенчиво глупые идеи и принципы - тут уж ничего не могу поделать.

Всякому кто исповедует исторически не обоснованную, как и аморальную концепцию насчет того, что "насилие не в состоянии ничего создать", я бы посоветовал вызвать из небытия души Наполеона Бонапарта и герцога Веллингтона и дать им обсудить этот вопрос.

Призрак Гитлера будет третейским судьей, а присяжными могут быть Додо (из сказки Льюиса Кэрролла. Прим. переводчика) эта мудрая птица, Бескрылая гагарка и странствующий голубь (истребленные человеком виды. Прим. переводчика).

Насилие, откровенная сила, в истории человечества решило гораздо больше вопросов, чем какой-либо другой фактор, и противоположное мнение не имеет права даже называться концепцией. Народы, забывавшие эту главную правду в истории человечества, всегда платили за это недомыслие своей жизнью и свободой... Еще один год, еще один класс отучился - и еще одно мое поражение.

В ребенка еще можно заложить какие-то знания, но научить думать взрослого человека, видимо, невозможно.

Вдруг он ткнул пальцем в меня:

- Ты. Какая разница в области морали, если она вообще есть, лежит между воином и гражданским человеком?

- Разница, - сказал я, лихорадочно соображая, - разница в сфере гражданских обязанностей, гражданского долга.

Воин, солдат, принимает личную ответственность за безопасность того политического объединения, членом которого состоит и ради защиты которого он при необходимости должен пожертвовать своей жизнью. Гражданский человек этого делать не обязан.

- Слово в слово по учебнику - пренебрежительно сказал Дюбуа.

- Но ты хоть понимаешь, что сейчас сказал? Ты веришь в это?

- ...Я не знаю, сэр...

- Конечно, не знаешь! Я вообще сомневаюсь, что кто-либо из вас способен осознать, в чем именно заключается его гражданский долг, даже если он вдруг объявиться перед ним и громко рявкнет ему в лицо.

Он посмотрел на часы:

- Ну вот наконец и все. Последнее "прости". Кто знает, может быть, мы с кем-нибудь еще увидимся в менее удручающей обстановке. Свободны.

Через три дня нам вручили дипломы об окончании школы, еще через три мы отпраздновали мой день рождения, а через неделю - Карла.

И все это время я так не и смог ему признаться, что передумал идти в армию. Я был абсолютно уверен, что он и так все понимает, и мы этого вопроса просто не касались - наверное, оба чувствовали какую-то неловкость.

А через день после его дня рождения я отправился провожать Карла к пункту вербовки.

По пути к Федеральному Центру мы столкнулись с Карменситой Ибаннес, нашей одноклассницей, заставлявшей любого испытывать удовольствие от того факта, что он принадлежит к расе, разделенной на два пола.

Кармен не была моей девчонкой.

Она вообще была ничьей: никогда не назначала два свидания подряд одному и тому же парню и ко всем нам относилась одинаково приветливо и скорее обезличено.

Но знаком я с ней был довольно близко, поскольку она часто пользовалась нашим бассейном - он был точно таких размеров, какие установлены для соревнований на олимпиадах.

Она приходила то с одним приятелем, то с другим, иногда одна, к чему ее поощряла моя мама.

Мама считала, что Кармен должна оказывать на меня хорошее влияние. Что ж, возможно, мама была права.

Она заметила нас, подождала, пока мы ее догоним, и улыбнулась:

- Привет, ребята!

- Хэлло, Очи Черные, - сказал я, - каким ветром?

- А ты не догадываешься? Сегодня мой день рождения.

- Да? Поздравляем! Будь счастлива!

- И вот я решила пойти на Федеральную Службу.

- Что?

Думаю, Карл был так же сильно удивлен, как и я.

Но на нее это было очень похоже. Она никогда не болтала зря и обычно все секреты держала при себе.

- Кроме шуток? – этак безотчетно блеснул я мыслью.

- С чего бы это я стала шутить? Я стану пилотом звездного корабля.

Уж во всяком случае, я хочу попытаться.

- Не вижу причин, почему бы у тебя это не вышло, - быстро отреагировал Карл.

Он был прав - теперь-то я знаю, насколько он был прав.

Кармен была небольшого роста, изящная и ловкая, с отличным здоровьем и изумительной реакцией. К тому же она довольно профессионально занималась прыжками в воду, быстро решала математические задачи.

Я вот окончил школу с индексом "удовлетворительно" по алгебре и "хорошо" по деловой арифметике. Она же легко проскочила весь курс по математике, который могла предложить наша школа, и успела еще закончить специальный курс. Но я мне как-то не приходило в голову о том призадумываться. Правда говоря, она всегда же казалась этаким неброским украшением жизни.

Так что у тебя и мысли не возникало, что и она на что-нибудь стоящее все ж таки да может сгодиться.

- Мы... то есть я, - сказал Карл, - тоже буду вербоваться.

- Как и я, - выговорилось у меня в знак согласия, мы оба будем. Нет, не то чтобы я принял решение.

Мой язык, будто зажил своей собственной жизнью.

- Это ж чудесно!

- И я хочу пойти в космические пилоты, - сказал я твердо.

Кармен не рассмеялась и ответила очень серьезно: ох как здорово!

- Мы ведь, скорее всего, будем сталкиваться на тренировках.

Мне бы так этого хотелось.

- Пересекающиеся траектории? - вмешался Карл - пилотам космических кораблей не полагается сталкиваться.

- Не будь идиотом, Карл мы будем сталкиваться только на Земле.

Карл, а ты тоже хочешь стать пилотом?

- Я? - переспросил Карл. - Нет, я не собираюсь быть водителем самосвала.

Вы меня знаете. "Старсайд, Ар энд Ди", электроника. Если, конечно, подойду.

- Скажешь тоже - "водитель самосвала"! А вот зашлют тебя на Плутон, да и оставят там, чтоб ты мерз!

- Нет уж, мне повезет, это точно. Ну чего, входим или нет?

Пункт помещался за оградой в изящной ротонде. За столом улыбался настоящий сержант Звездного Флота в настоящей форме, как говориться при всем параде.

Вся грудь у него была усеяна значками и наградами. Но я заметил, что правой руки у него нет. Так нет, что туника была уже сшита без рукава.

А как подойдешь к перегородке так уж разглядишь, что и ног у него тоже нет.

Это казалось его нисколько не смущало.

Карл сказал:

- Доброе утро. Я решил поступить на службу.

- Я тоже, - кивнул я.

Нас он просто проигнорировал. Сержант соизволил, поклонился, спустив стул чуть пониже, провозгласив:

- Доброе утро, юная леди. Что я могу для вас сделать?

- Я тоже решила поступить.

Он улыбнулся:

- Чудная девушка! Если вас не затруднит, поднимитесь в комнату 201 и спросите майора Роджэс, она вами займется.

Он кинул на нее еще один быстрый оценивающий взгляд.

- В пилоты?

- Если можно.

- Сдается, у вас все для этого есть. Найдите мисс Роджэс.

Кармен ушла, поблагодарив его и ободряюще махнув нам на прощание.

Сержант, развернулся, обратив на нас свое внимание, разглядывая меня и Карла, но с полнейшим отсутствием даже намека на то дружелюбие, с каким он встретил маленькую Кармен.

- Итак? - буркнул он. - В чем дело? Стройбат?

- О нет, сэр, - сказал я. - Я бы хотел стать пилотом.

Он зыркнул на меня и просто отвел глаза.

- Вы?

- Я хотел бы попасть в Корпорацию исследований и развития, - взвешенно сказал тот. - Лучше всего что-нибудь связанное с электроникой.

Мне вот думается, что для этого мои шансы достаточно высоки.

- Они есть, если вы на это сгодитесь, - угрюмо буркнул сержант. - И их нет, если вы пришли с плохой подготовкой и пустой головой. А ну-ка парни, как вы думаете: почему меня держат здесь, у двери?

Я его не понял. А Карл спросил:

- Почему же?

- Да потому что правительству совсем до неоновой лампочки отслужите вы свой срок или нет! Да потому что некоторые сегодня взяли моду - и таких слишком много - отслужил один срок, получил привилегии и носишь знак, который всякому будет говорить, что ты ветеран.

Не важно, был ли ты в боевых частях или нет... Но если вы действительно захотите поступить и я не смогу вас от этого отговорить, мы вас примем, поскольку это ваше право, закрепленное не где-нибудь, а в Конституции. Читали? Каждый, неважно, мужчина он или женщина, имеет от рождения право принять участие в Федеральной Службе и обрести полные права гражданства. Но на деле выходит, что нам приходиться лезть из кожи вон, чтобы найти дело для всех волонтеров, дабы они занялись тем, за что славы им никак не предвидится.

Вы не можете все стать настоящими солдатами, нам столько не нужно и большинство призывников не лучшие кадры для армии.

Знаете, что требуется тому, кто хочет стать настоящим солдатом?

- Нет, - признался я.

- Подавляющее большинство считает, что достаточно иметь две руки, две ноги и тупую башку - и готово, он солдат. Что ж, на пушечное мясо сгодится. Может быть, этого даже б хватило какому-нибудь Юлию Цезарю.

Но сегодня настоящий солдат - специалист высочайшей подготовки, которого в любой другой отрасли называли бы не иначе как "мастер".

Мы не имеем права допускать к нашему ремеслу тупиц.

Поэтому для тех, кто настаивает на своем праве отслужить один срок и кто явно для нас не годится по разным параметрам, мы выдумали целый список грязных, безобразных, опасных работ, так что они порой убираются домой, поджав хвост, еще до окончания этого несчастного срока... по крайней мере, мы заставляем их помнить до конца жизни, что их гражданство не пустой звук, оно дорого стоит - ведь им-то приходится за него немалым вот заплатить.

Возьмем, к примеру, эту юную леди, которая только что была тут. Она хочет быть пилотом. Надеюсь, она добьется своего. Нам всегда нужны хорошие пилоты и нам их не хватает. Может быть, у нее это выйдет.

Но если у нее ничего не получится, то окажется она в лучшем случае где-нибудь в Антарктиде, ее красивые глазки покраснеют, поскольку не видать ей ничего кроме искусственного освещения, а ручки будут все в мозолях из-за грязной, тяжелой работы.

Я хотел, было сказать ему, что самое худшее, на что может надеяться Карменсита, - место программиста на станции космического слежения. Ведь она по-настоящему талантливый математик. Но он продолжал бубнить свое.

- А потому они меня ребята тут и посадили - отбивать у таких как вы всякую к тому охоту.

- Посмотрите-ка вот сюда, - он повернул свой стул, чтобы убедится, что мы видели, что у него нет ног. - Предположим, вас не зашвырнут копать туннели на Луне и не заставят быть подопытной свиньей для изучения неизвестных болезней из-за полнейшего у вас отсутствия каких-либо дарований. Пусть у вас даже обнаружат кое-какие таланты.

Положим, мы сделаем из вас истинных воинов. Так вот, поглядите-ка на меня - вот что вы можете получить в результате всего... если вашим родителям не отобьют телеграмму с "глубокими соболезнованиями"

Причем это наиболее вероятно, потому что в наши дни на учениях или в бою, не так уж и много раненых. И если ты получил свое, тебя просто кидают в ящик, вот и все.

Я лишь редкое исключение. Мне еще повезло. Хотя может, ты и не назовешь это везением.

Он помолчал, потом снова заговорил:

- Так что, ребята? Не вернуться ли вам домой, не пойти учиться в колледж, а потом заняться химией, страхованием или еще чем-нибудь? Срок службы - это не приключение в детском саду. Это действительно военная служба, грубая и опасная даже в мирное время... или самая что ни на есть никем нежданная и негаданная телеграмма. Никакого отпуска. Никакой настоящей романтики... Ну так что?

- Я здесь, чтобы пойти на службу - сказал Карл.

- И я тоже.

- А вы понимаете, что не вам, в конечном счете, определять сферу вашей службы?

- Думаю, - сказал Карл, - мы сможем настаивать на своих предпочтениях.

- Конечно, конечно. Это первое и последнее, о чем вы можете просить до конца срока. Офицер-распределитель обратит внимание на вашу просьбу.

Но первое, что он сделает, - проверит, не требовались ли на этой неделе, например: левши-стеклодувы и это ты думаешь, принесет тебе счастье? Правда, он сквозь зубы признает, что у вас есть альтернативный вариант, пожалуй, находящийся на дне Тихого океана и тогда он проверит ваши врожденные способности и образование. В среднем один раз из двадцати случаев, он будет вынужден признать, что все на что вы годитесь так это работа стеклодувом.

Пока какой-нибудь шутник в форме не выдаст вам в руки подписание о переводе на совсем иное место службы. В других 19 случаях из 20 он, поняв, что стеклодува из вас так и не выйдет он придет к выводу, что вы именно то, что им нужно для испытания экспериментального оборудования для выживания на Титане. Он добавил задумчиво: там очень холодно, и нет ничего удивительного в том, что это оборудование частенько выходит из строя, его надо проверять в полевых условиях все же... лабораторные опыты не могут дать нам ответы на все имеющиеся вопросы.

- Я могу заниматься электроникой, - твердо сказал Карл. - Если для меня найдется свободная вакансия.

- Даже так? Ну а что малый на счет тебя?

Я колебался. И этак вдруг я отчетливо понял: если не рискну, то потом всю жизнь буду задавать себе вопрос, являюсь ли я чем-то еще кроме как "сынком босса"?

- Я собираюсь попробовать.

-Ну что ж, вам не сказать, что я того вот и не пытался.

- Ваши свидетельства о рождении у вас с собой? А заодно покажите ваши удостоверения личности.

Десятью минутами позже мы все еще не приняв присягу, были уже на верхнем этаже, где нас прощупывали, простукивали и просвечивали.

Мне почему-то пришло в голову, что главная цель всех этих проверок не в том, чтобы узнать, здоров ты или нет, а как раз таки в том, чтобы довести тебя до болезненного состояния, если уж в этом и есть попытка отсева.

Я решил спросить одного из докторов, какой процент поступающих отсеивают по причине физических недостатков. Он выглядел напуганным:

- Как это? Мы никого не отсеиваем. Нам и закон этого не дозволяет.

- Хм. Но прошу меня извинить, доктор, зачем же тогда весь этот парад гусиной кожи?

- Определенная цель есть, - ответил он, слегка отодвинувшись и ударив

меня по колену молоточком (я лягнул его, но не сильно), - хотя бы для того, чтоб определить, какие обязанности вы сможете выполнять по своим физическим данным.

Хотя, если вы даже прикатите сюда на инвалидной коляске, будете слепым на оба глаза и достаточно тупым, чтобы настаивать на поступлении, - и тогда вам найдут чего-нибудь соответствующе тупое.

Да хотя бы, пересчитывать на ощупь щетинки на спинке у гусеницы.

Единственный шанс не попасть на службу - это получить у психиатра удостоверение в том, что вы не можете понять, о чем говорится в присяге.

- О... хм доктор, у вас уже было медицинское образование, когда вы поступили на службу? Или они решили, что вам лучше всего исполнять эти обязанности и послали вас учиться?

- Меня? - Казалось он, впал в ступор. - Я что, пацан, с виду таким дурнем тебе показался?

Я штатский. Вольнонаемный.

- О, извините, сэр.

- Без обид. Но военная служба - для муравьев. Поверь мне. Я вижу, как они уходят, и вижу, как они возвращаются - если, конечно, вообще возвращаются. И ради чего? Для чисто абстрактной политической привилегии, которая не приносит ни цента и которой большинство из них так и не сумеют по состоянию своего интеллекта - дельным образом воспользоваться.

Ну, а если б они дали власть медикам, но не воспринимай все это всерьез - ты можешь подумать, что я подговариваю тебя к измене, есть ли свобода слова или ее вовсе нет.

Но молодой человек, если у тебя хватит ума сосчитать до десяти, ты слиняешь отсюда, пока это еще возможно.

Так, а теперь возьми вот эти бумаги и отправляйся к сержанту, который вас встречал.

И помни, чего я тебе сказал.

Я вернулся в круглый холл ротонды. Карл был уже там. Сержант Звездного флота быстро просмотрел мои бумаги и мрачно заметил:

- Вы оба почти до неприличия здоровы, не учитывая, конечно, пустоты ваших голов.

Так, теперь еще некоторые формальные процедуры.

Он нажал на кнопку, и в холле появились две женщины - одна, похожая на боевую алебарду, и другая, весьма изящная и миловидная.

Сержант ткнул пальцем в бумаги медицинского осмотра, наши свидетельства о рождении и дипломы и сказал официальным тоном:

- Я пригласил вас сюда и попрошу всех присутствующих, ознакомиться с предоставленными документами. Нужно определить, что они из себя представляют, проанализировать каждый из них в отдельности – связаны ли они чем-нибудь между собой, все они касаются этих вот двух мужчин, что находятся здесь в вашем присутствии.

Женщины смотрели на нас с казенным равнодушием. Да и могло ли быть иначе - ведь это их каждодневные обязанности. Так или иначе, они тщательно просмотрели все наши документы. Потом опять сняли отпечатки пальцев, и та, что помиловидней вставила в глаз лупу - такую, какие бывают у часовщиков и ювелиров, и долго сравнивала отпечатки наших пальцев от рождения до нынешнего дня. Точно также она рассматривала и сравнивала наши подписи.

Я уже было начал сомневаться, что я это я. Сержант важно добавил:

- Вы нашли подтверждение тому, что они отвечают за свои действия и могут принять присягу?

- Мы обнаружили, - начала та, что постарше, - что документы, отражающие их нынешнее физическое состояние, являются официальным авторитетным заключением, сделанным специальной комиссией психиатров.

Комиссией установлено, что оба претендента психически нормальны и могут принимать присягу. Никто из них не находится под влиянием алкоголя, наркотиков или других препаратов, а также гипноза.

- Очень хорошо, - он повернулся к нам. - Повторяйте за мной: я, достигнув совершеннолетия, по своей собственной воле...

- Я, - эхом откликнулись мы, - достигнув совершеннолетия, по своей собственной воле...

- ...без всякого насилия со стороны кого бы то ни было, при отсутствии посторонних стимулов, после получения всех необходимых предупреждений и объяснений о последствиях данной присяги...

- ...поступаю на Федеральную Службу Федерации Землян на срок не менее двух лет, а также на любой более длительный срок, если это будет вызвано необходимостью службы...

На этом месте я слегка поперхнулся. Я всегда думал, что срок - это два года, уж мне ли того не знать раз про то все так говорят.

Неужели нас вербуют на всю жизнь?

- Я клянусь соблюдать и защищать Конституцию Федерации от любых возможных врагов на Земле и вне Земли; поддерживать и защищать конституционные свободы и права граждан и законопослушных жителей Федерации, включенных в нее государств и территорий: выполнять на Земле и вне Земли все предписанные мне законом обязанности любого правомочного характера, что могут быть законным образом мне поручены прямой или же делегированной властью...

- ...выполнять все соответствующие законам приказы Главнокомандующего федеральной Службы, всех офицеров и лиц облеченных необходимыми полномочиями...

- ...и требовать такого же подчинения приказам от всех солдат находящихся на службе, сторонних гражданских лиц, и негуманоидов, законно переданных мне в подчинение...

- ...и будучи с почетом отправлен в отставку по окончании полного действительного срока службы, или же будучи переведен в резервный, отставной статус после завершения соответствующего полного срока, исполнять все обязанности и обязательства, а также пользоваться всеми правами федерального гражданства, включающие, но неограниченные долгом, обязанностью и привилегией реализации своего права на голосование до естественного конца своей жизни, если не буду лишен этой привилегии по приговору суда, равных мне по положению граждан.

- Вот так, так! Мистер Дюбуа довольно долго проводил анализ присяги Федеральной Службы с точки зрения истории и нравственной философии. Он даже заставлял нас выучить эту присягу фразу за фразой, но ты не мог реально ощутить весь вес этих слов, пока они на тебя не надвинулись, слившись в тяжелую громадину, готовую раздавить, словно колеса Джаггернаута.

В какой-то момент я вдруг почувствовал, что перестал быть штатским человеком, с торчащей наружу рубашкой и пустой головой.

До меня еще не дошло, кем это я стал, но было понятно, кем я уже не был.

- И да поможет мне Господь! - проговорили мы оба вслед за сержантом, и Карл перекрестился. Перекрестилась и женщина, что была помоложе.

После этого опять было изрядное количество подписей, опять брали отпечатки зальцев - причем со всех пяти. Нас сфотографировали, и цветные фотографии подшили к нашим бумагам. Наконец сержант Звездного Флота оглядел нас в последний раз:

Да так и надо. Самое время сделать перерыв на обед. Пришло время ребятки, чтобы вот подкрепится.

Я с трудом сглотнул.

- ...Сержант?

- Чего? Говори не стесняйся.

- Могу ли я отсюда как-то дать знать своим родителям? Сказать им, что я... Сообщить им о том, что происходит?

- Мы можем обставить все еще лучше.

- Сэр?

- Вы оба свободны теперь на сорок восемь часов. - Он с ледяным взором осклабился. - Вы знаете, что будет, если вы не вернетесь?

- Трибунал?

- Можно обойтись без бутафории. Просто на ваших бумагах появится отметка: срок службы удовлетворительно не закончен. И у вас никогда, никогда, никогда не будет другого шанса. Мы даем вам время поостыть, чтобы отфутболить тех деток переростков, что приходят сюда, ничего серьезного не имея в виду, и которым совсем не до выполнения своих клятвенных обязательств.

Это спасает правительство от лишних расходов, а ребятишек и их родителей от жгучего стыда: ведь соседи не о чем не догадаются. Вы даже можете не говорить своим родителям...

Он отъехал назад на стуле от своего стола.

- Итак, мы увидимся в полдень послезавтра. Если, конечно, увидимся. Принесите свои личные вещи.

Несладко же было мне оставлять дом - Отец сначала пошел в лобовую атаку, потом перестал со мной разговаривать. Мама ушла в свою спальню.

Когда я покидал дом - на час раньше, чем требовалось, - никто не видел, как я уходил, кроме утреннего повара и мальчиков слуг.

Я остановился перед столом, за которым сидел сержант, и подумал, что нужно как-то отсалютовать. Но не знал как. Он поднял голову и посмотрел на меня.

- А, вот твои бумаги. Возьми и иди в комнату 201. Они возьмут тебя в оборот.

Постучи и войди.

Через два дня я уже знал, что пилотом мне стать не суждено.

Кое-что из того что написали обо мне мои экзаменаторы было: невысокая степень интуитивного восприятия... невысокий уровень математических способностей... невысокий уровень математической подготовки... хорошая реакция... хорошее зрение. Я был рад, что хоть что-то у меня хорошее, а то я, было, подумал, что максимально доступная мне скорость - это скорость счета на пальцах.

Офицер по кадрам выдал мне лист моих наименьших предпочтений разных родов службы и еще четыре дня я подвергался испытаниям дикими, немыслимыми тестами, о которых никогда даже не слышал. Хотел бы я знать, например, что они от меня хотели, когда стенографистка вдруг вспрыгнула на свой стул и завизжала:

- Змеи!

Никаких змей, конечно, не было - безобидная пластиковая кишка.

Письменные и устные тесты все были такими же глупыми, но раз уж им так это нравилось, я не сопротивлялся. Тщательнее всего я составлял "этот список предпочтений" - работ, на которые я бы хотел попасть.

Естественно, прежде других я выбрал из длинного перечня все виды работ в Космическом Флоте (кроме пилота). Пойду ли я техником генераторов или поваром, я знал, что предпочту любую работу на флоте, службе в частях наземной армии: мне хотелось попутешествовать. За флотом я поместил разведку.

Разведчики тоже много путешествуют, и я счел, что такая работа не должна быть скучной.

Я ошибался, но это не важно. Затем шел длинный перечень, психологическая война, химическая война, биологическая война, экологическая война (я не знал, что это такое, но все же это казалось интересным) логистика, тут вышла маленькая ошибка. Я изучал логику для школьных дебатов, но логистика, в конце концов, оказалась чем-то совсем иным, и еще дюжину наименований. После некоторых колебаний в самом конце я выбрал какой-то Корпус К-9 и пехоту.

Среди не боевых, гражданских служб я выбирать не стал: если не в боевые части, то все равно, куда пошлют. Будут использовать как подопытное животное или рабочую силу для терронизации (превращения в Землю) Венеры. И то и другое означало: так тебе и надо, дурак.

Мистер Вейсс - офицер-распределитель - занимался мною почти неделю после того, как я был допущен к проверке. Он был специалистом по психологической войне, майором в отставке. Хотя он фактически продолжал службу, но ходил только в штатском и настаивал, чтобы его называли только мистер.

В его присутствии я расслаблялся и чувствовал себя свободно.

В один из дней он взял мой список предпочтений, результаты всех проверок и тестов и школьный диплом.

Последнее меня порадовало: в школе дела у меня шли довольно хорошо. Показатели были достаточно высокие, чтобы не выглядеть дураком, и достаточно низкие, чтобы не показаться выскочкой и зубрилой. Курсами школы я не манкировал, да и завалил только один. Да и вне школы был, по нашим меркам, заметным человеком: активное участие в команде по плаванию, по гонкам на треке, должность казначея класса, серебряная медаль на ежегодном литературном конкурсе, председатель комитета выпускников и все такое прочие.

Хорошо составленное досье полностью отображенное на бумаге.

Он взглянул на меня, когда я вошел, и сказал:

- Садись, Джонни.

Еще полистал бумажки и наконец положил их на стол.

- Любишь собак?

- Хм? Да, сэр.

- Насколько ты их любишь? Твоя собака спит с тобой в одной постели?

И вообще, где сейчас твоя собака?

- Но... у меня нет собаки. По крайней мере, сейчас. Но, а когда была... что ж, она, не спала в моей кровати. Видите ли, мама вообще не хотела, чтобы в доме были собаки.

- Так. Но ты когда-нибудь приводил собаку в дом тайком?

- Ну... подумал я, как же это объяснишь, что мама не рассердиться, а уж устроит тебе жуткую, сучью жизнь, стоит только попробовать сдвинуть ее с того места на котором она стоит. Но я счел, за лучшее промолчать - Нет, сэр.

- Ммм... ты когда-нибудь видел неопса?

- Один раз. Их показывали на выставке в Театре Макартура два года

назад. Да только вот общество защиты животных из-за них было окрысилось.

- Так. Давай я тебе расскажу о команде К-9. Ведь неопес - это не просто собака, которая разговаривает.

- Я так и не понял того нео в театре. Они что, вправду разговаривают?

- Да говорят. Только нужно, чтобы ухо привыкло к их речи. Они не выговаривают буквы "б", "м", "п" и "в", и нужно привыкнуть к тем звукам, которыми они эти буквы заменяют.

Навроде проблемы заячьей губы, только буквы другие. Но в любом случае их речь не хуже человеческой.

Дело в том, что неопес - это не говорящая собака. Это вообще не собака, а искусственно синтезированный мутант, полученный на основе собаки.

Нео, если он натренирован, в шесть раз умнее обычного пса или, если можно провести такое сравнение, почти так же умен, как умственно отсталая человеческая особь. С той лишь разницей, что умственно отсталый человек - в любом случае человек с дефектом, а неопес проявляет стабильные незаурядные способности в той области, для которой он предназначен.

Мистер Вейсс нахмурил брови.

- Но и это еще не все. Нео может жить только в симбиозе. В симбиозе с человеком. В этом трудность. Ммм... ты слишком молод, чтобы знать самому, но ты видел семейные пары - своих родителей, наконец. Ты можешь представить близкие, ну как бы семейные отношения с неопсом?

- Э... Нет. Нет, не могу.

- Эмоциональная связь между псом-человеком и человеком-псом в команде К-9 намного сложнее, тоньше и важнее, чем эмоциональные связи в большинстве человеческих семей.

Если человек погибает, мы убиваем неопса. Немедленно!

Это все, что мы можем сделать для бедного создания. Милосердное убийство.

Если же погибнет неопес... что ж, мы не можем убить человека, хотя это и было б самым простейшим решением. Мы ограждаем его от контактов и госпитализируем, а потом медленно и постепенно собираем в единое целое.

Он взял ручку и сделал в бумаге отметку.

- Считаю, что мы не можем рисковать и посылать в К-9 парня, который не может против воли матери привести пса в дом и спать с ним в одной постели.

Так что давай, подумаем о чем-нибудь другом.

И только тут я окончательно понял, что ни для одной работы выше К-9 в моем списке предпочтений я не гожусь. А теперь для меня потерян и этот шанс.

Я был настолько ошеломлен, что с трудом услышал следующую фразу.

Майор Вейсс говорил спокойно, как о чем-то давно пережитом, похороненном на дне души.

- Я работал когда-то в К-9. Когда мой нео по несчастливой случайности погиб, они продержали меня в изоляторе госпиталя шесть недель, пытаясь реабилитировать для другой работы. Джонни, ты интересовался разными предметами, изучал столько всякой всячины - почему ты не занимался чем-то стоящим?

- Сэр?

- Ну, ничего. Тем более что теперь уже поздно. Забудь об этом. Ммм...

Твой преподаватель по истории и нравственной философии, похоже, хорошо к тебе относится.

- Правда? - Я был удивлен. - А что он сказал?

Вейсс улыбнулся.

- Он сказал, что ты неглуп. Просто малость невежествен и подавлен комплексами своего окружения. Для него это довольно высокая оценка. Я его знаю.

Но мне эта оценка высокой не показалась. Этот самодовольный, занудный, старый...

- Что ж, продолжил Вейсс - парень, который получил тройку с минусом по качественному восприятию телепрограмм - плохим во всем быть не может.

Я думаю, ладно учтем рекомендацию мистера Дюбуа. Как ты смотришь на то, чтоб пойти в пехоту?

Я вышел из Федерального Центра, чувствуя себя присмиревшим, да вот не то чтобы разнесчастным. По крайней мере, я был солдатом. Бумаги в моем кармане подтверждали это. Все-таки я не был так туп и бесполезен, для всего кроме тех бессмысленных заданий (для одного-то вида занятости).

Рабочий день как раз пару минут назад завершился, и здание почти опустело - оставались, кажется, только ночные дежурные и несколько припозднившихся.

У выхода я столкнулся с человеком, лицо которого показалось мне знакомым, но сразу я его не узнал.

Он поймал мой взгляд.

- А-а, парень, - сказал он живо. - Так ты еще не в космосе?

Тут и я узнал его. Сержант Звездного Флота, который принимал нашу присягу. Я думаю, у меня отвисла челюсть. На этом человеке была штатская одежда, он шел на двух целых ногах. И размахивал двумя руками.

- Д-добрый вечер, сержант, - пробормотал я.

Он прекрасно понял причину моего удивления, оглядел себя и легко улыбнулся:

- Успокойся, парень. После работы мне не обязательно сохранять свой устрашающий вид.

Тебя уже определили?

- Только что получил приказ.

- Ну и как?

- Мобильная Пехота.

Его лицо расплылось в широченной довольной улыбке, он стукнул меня по плечу.

Моя часть.

- Держись, сынок! Мы будем делать из тебя мужчину... или убьем в процессе обучения.

А может быть, и то и другое.

- Вы полагаете, это хороший выбор? - спросил я с сомнением.

- Хороший выбор? Сынок, это единственный выбор вообще. Мобильная Пехота - это ядро армии. Все остальные - это или нажиматели кнопок, или профессора. Все они только помогают нам - мы делаем главную работу.

Он дернул меня за рукав и добавил:

Пошли мне открытку.

- Сержант Звездного Флота Хо, Федеральный Центр. Так она до меня дойдет. Счастливо! - И он вышел из здания - грудь колесом, голова гордо поднята, каблуки цокают по мостовой.

Я посмотрел на свою ладонь. Руки, которую я пожал, на самом деле не было. Но у меня было полное ощущение, что моей ладони коснулась живая ладонь, и не просто коснулась, а твердо пожала. Я что-то читал о таких специальных протезах. Но меня впрямь же трухнуло, когда я в первый раз имел с ними дело.

Я пошел к гостинице, где жили новобранцы, ожидающие распределения, нам даже форму еще не выдали, и днем мы носили простые комбинезоны, а вечером - собственную одежду. В своей комнате я начал упаковывать вещи, так как улетал рано утром. Вещи я собирал для того, чтобы отправить их домой: Вейсс предупредил, что с собой лучше ничего не брать - разве что семейные фотографии или может быть музыкальный инструмент, если я на нем играю.

А я не играл. Карл отбыл тремя днями раньше, получив назначение в "Ар энд Ди" - то самое, которого он и добивался.

Мне казалось, что я так же счастлив, как и он. Или я был просто ошеломлен и не мог осознать, что со мной происходит?

Маленькая Кармен тоже уже отбыла в ранге курсанта Звездного Флота (правда, пока в качестве стажера). Она, скорее всего, будет пилотом... Что ж, она это заслужила. Я полагал, что у нее-то это выйдет. В разгар моих сборов в комнату вошел мой временный сосед.

- Получил приказ? - спросил он.

- Ага.

- Куда?

- Мобильная Пехота.

- Пехота? Ах ты бедняга, дубина простофиля! Мне тебя искренне жаль. Уж честное слово.

Я выпрямился и сказал сердито.

- Заткнись! Мобильная Пехота - это лучшая часть армии! Это сама армия!

Вы все работаете только для того, чтобы помочь нам - мы делаем главную

работу.

Он ухмыльнулся:

- Ладно тебе, сам все увидишь.

- Тебе чего пасть кулаком заткнуть?

Он будет править ими железной

рукой.

Откровение от Иоанна

Базовую подготовку я проходил в лагере имени Артура Курье, расположенном на севере, в голой степи. Я был в числе двух тысяч других таких же жертв. Под "лагерем" я имею в виду те единственные солидные строения, отведенные под склады амуниции.

Мы спали и ели в палатках, а жизнь вели на открытом воздухе.

Если уж ты назовешь - это жизнью, а я вот ее таковой в тот момент не считал. Я вырос в теплом климате, а там мне все время казалось, что Северный полюс находится в пяти милях к северу от лагеря и приближается все ближе и ближе. Без сомнения, наступал ледниковый период.

Однако упражнения еще как они тебя отогреют, так что начальство строго за тем следило, чтобы у нас их было более чем предостаточно.

В первый же день в лагере нас разбудили еще до рассвета.

Я с трудом привыкал к переходу из одной часовой зоны в другую, и мне показалось, что нас подняли, когда я только-только заснул.

Сначала не верилось, что кто-то всерьез хочет сделать это посреди ночи.

Но так уж они решили. Громкоговоритель неподалеку врезал военный марш,

который, без сомнения, мог разбудить и мертвого. К тому же назойливый прыщ так вот и рвал глотку возле палаток для выполнения команды на построение:

- Всем выходить! Шевелитесь! Вытряхивайтесь наружу!

Он снова вломился в нашу палатку, как раз, когда я снова укрылся одеялами с головой. Сорвал их с меня и спихнул с кровати на твердую холодную землю. Похоже, в этом не было ничего личного: он даже не оглянулся, ударился ли я.

Десятью минутами позже, натянув штаны, майку и ботинки, я оказался в шеренге таких же новобранцев, построенных для поверки и гимнастики.

Над горизонтом на востоке показался узкий краешек солнца.

Перед нами стоял большой, широкоплечий, неприязненного вида человек.

Одет он был так же, как мы, но, глядя на него, я чувствовал себя плохо сохранившийся мумией: он был гладко выбрит, брюки отутюжены, в ботинки можно было глядеться, как в зеркало.

Но главное, его движения - резкие, живые, свободные.

Возникало впечатление, что он не нуждается в сне... просто каждые десять тысяч миль делай техосмотр и пыль с него почаще стирай.

Он хрипло крикнул:

- Слшш меня!.. Внима... Млчать!.. Я Крейсерский сержант Зим, ваш командир. Когда будете обращаться ко мне, салютуйте и говорите "сэр".

Так же обращайтесь к каждому, кто носит жезл инструктора...

В руках у него был стек, и теперь он махнул им в воздухе, словно рисуя все, что хотел сказать. Я еще в день прибытия заметил людей с такими же жезлами и решил, что приобрету себе такой же - очень они симпатично выглядели. Теперь-то я от этой мысли просто напрочь отказался.

- ...потому что у нас не хватает офицеров, чтобы обучать вас всех, и вам придется иметь дело с нами. Кто чихнул?

Молчание.

- КТО ЧИХНУЛ?

- Это я, - раздался чей-то голос.

- Что я?

- Я чихнул.

- Я чихнул, СЭР!

- Я чихнул, сэр. Я замерз, сэр.

- Ого! - Зим подошел к курсанту, который чихнул, поднес кончик жезла

почти к самому его носу и спросил:

- Имя?

- Дженкинс... сэр.

- Дженкинс... - повторил Зим с таким видом, будто в самом слове было что-то неприятное и даже постыдное. - Могу представить, как однажды ночью, находясь в патруле, ты чихнешь только потому, что у тебя сопливый нос. Так?

- Надеюсь, что нет, сэр.

- Что ж, и я надеюсь. Но ты замерз. Хмм... мы сейчас это дело поправим. Он указал своим стеком.

- Видишь склад вон там?

Я невольно бросил взгляд в том же направлении, но ничего не увидел, кроме расстилавшейся до горизонта степи. Только пристально вглядевшись, я различил, наконец, какое-то строение, которое, казалось, было расположено на линии горизонта.

- Вольно. Обежишь его и вернешься. Бегом, я сказал. И быстрее!

Бронски! Пришпорь-ка его.

- Есть, сержант! - Один из той компании со стеками, окружавшей сержанта, рванулся за Дженкинсом, легко его догнал и звучно стегнул по штанам стеком.

Зим повернулся к нам все также дрожащим по команде смирно.

Он прохаживался туда-сюда вдоль строя, оглядел нас и казался на редкость опечаленным. Наконец остановился, тряхнул головой и сказал, обращаясь явно к самому себе, но так, что всем было слышно:

- Кто бы думал, что это мне светит этим вот заниматься!

Он опять оглядел нас.

- Эй вы, обезьяны... нет, даже "обезьяны" вы и того не стоите.

Жалкая банда мартышек. Вы впалогрудые, слабосильные, слюнявые юнцы, оторванные от нянькиного передника. За всю свою жизнь, я не видел такой позорной толпы милых маменькиных сынков. Эй, вы там!

Втянуть кишки!

Глаза прямо! Я с вами разговариваю!

Я невольно втянул живот, хотя и не был уверен, что он обращается ко мне.

А он все нес и нес свое, и я уже начал забывать о холоде, слушая, как он бушует.

Он ни разу не повторился, и, ни разу не допустил богохульства и непристойности.

Позже я узнал, что это он приберегает для сугубо специальных случаев, сегодняшний таковым не являлся. Однако он умудрился описать наши физические, умственные, моральные и генетические пороки с большой художественной силой и обидными подробностями.

Но как-то все это пролетело мимо меня. Меня очень заинтересовало изучение ее внешней стороны - языка, манеры говорить.

Хотел бы я, чтобы он поучаствовал в нашем школьном диспуте.

Наконец он остановился, и казалось он вот, вот заплачет. Я не могу это вынести - сказал он с горечью.

- Я должен кое-кого отсеять... Когда мне было шесть, мои деревянные

солдатики выглядели куда получше. Ну хорошо!

Есть кто-то в этой куче вшей навозных, кто думает, что может сделать

меня? Есть хоть один мужчина? Отвечайте.

Наступило короткое молчание, в котором, естественно, принял участие и я.

У меня не осталось и тени сомнения, что это не я, а он меня сделает.

В этом я уже нисколько не сомневался.

Но тут послышался голос с самого края правого фланга, где стояли наиболее высокие.

- Может быть... думаю, я смогу... сэр.

Зим выглядел осчастливленным.

- Прекрасно! Шаг вперед. Я хочу на тебя взглянуть.

Новобранец вышел из строя. Выглядел он внушительно: по крайней мере,

на три дюйма выше самого Зима и даже несколько шире в плечах.

- Как твое имя, солдат?

- Брэкенридж, сэр. - И вешу я все 210 фунтов (около 96 килограмм)

не из впалогрудых, сэр.

- Каким стилем ты хочешь драться?

- Вы можжете сами выбрать себе способ умерреть - пробурчал он - Я никуда не торроплюсь.

- О?кей. Тогда обойдемся без всяких правил. Можешь начинать, как захочешь. - Зим отбросил свой стек.

Борьба началась - и тут же закончилась. Здоровенный новобранец сидел на земле, придерживая правой рукой левую. Он не издал и звука.

Зим склонился над ним.

- Сломал?

- Думаю, что да... сэр.

- Виноват. Ты меня немного поторопил. Ты знаешь, где санчасть? Ну, ничего. Джонс! Доставьте Брэкенриджа в санчасть.

Когда они уходили, Зим хлопнул парня по правому плечу и тихо сказал:

- Попробуем еще раз - примерно через месяц. Я тебе объясню, что у нас сегодня получилось.

Эта фраза скорее всего предназначалась только для Брэкенриджа, а я расслышал лишь потому, что они стояли совсем недалеко от того места, где я постепенно превращался в сталактит. Зим вернулся и крикнул:

- О?кей, в этой компании, по крайней мере, один оказался мужчиной.

Мое настроение улучшилось. Может, еще кто-нибудь найдется?

Может, попробуйте вдвоем? Любые двое из вас слабосильных жаб, которые думают, что могут справиться со мной - Он завертел головой, осматривая шеренгу.

- Ну, что ж вы, мягкотелые, бесхребетные... Ого! Выйти из строя.

Вышли двое, стоявшие рядом в строю. Я подумал, что они договорились между собой шепотом. Зим улыбнулся.

- Ваши имена, пожалуйста. Чтобы мы сообщили вашим родственникам.

- Генрих.

- Какой такой Генрих?

- Генрих, сэр. Битте. - Парень быстро переговорил с другим и добавил:-

Он не очень хорошо говорит на стандартном английском, сэр.

- Майер, майн герр, - добавил второй.

- Это ничего. Многие из тех, кто приходит сюда, поначалу не умеют на нем хорошенько болтать. Я сам был таким. Скажи Майеру, чтоб не беспокоился, уж это-то ему одолеть.

Однако он понимает, чем мы будем заниматься?

- Яволь, - тут же отозвался Майер.

- Конечно, сэр. Он понимает, только не может быстро объясняться.

- Хорошо. Откуда у вас эти шрамы на лице? Гейдельберг?

- Наин... нет, сэр. Кенигсберг.

- Это одно и то же. - У Зима в руках снова был его жезл.

Он покрутил его и спросил: - Может быть, вы тоже хотите драться с жезлами?

- Это было бы несправедливо для вас сэр, - ответил Генрих. - Голыми руками, если вам угодно.

- Ваше дело. Хотя могу же я вас слегка одурачить. Кенигсберг, да? Правила?

- Какие могут быть правила, сэр, если нас трое?

- Интересное замечание. И договоримся, что, если у кого-нибудь будет выдавлен глаз, его нужно будет вставить обратно, когда мы закончим драться.

И скажи своему соотечественнику, что я готов.

Начинайте, когда захотите. Зим отбросил свой жезл.

- Вы шутите, сэр. Мы не будем выдавливать глаза.

- Согласен, значит, не будем.

- Стреляй не робей

Гридлей воробей.

- Чего, пожалуйста?

- Давайте начинайте. Или возвращайтесь обратно в строй.

Я не уверен, что все произошло так, как мне помнится теперь.

Кое-что подобное я проходил позже, на тренировках.

Но думаю, случилось вот что: двое парней пошли на сержанта, полностью обложив его с двух сторон, но, пока не вступая с ним в контакт.

В этой позиции для человека, который работает один, есть выбор из четырех основных движений, дающих возможность использовать преимущества более высокой подвижности и координированности одного по сравнению с двумя.

Сержант Зим всегда повторял, (и был совершенно прав), что любая группа

слабее одного, за исключением того случая, когда эта группа безукоризненно была подготовлена для совместной работы.

К примеру, сержант мог сделать ложный выпад в сторону одного из них, затем внезапно рвануться к другому и вывести его из строя (в элементарном варианте - хотя бы сломав коленную чашечку).

Затем без всякого лишнего напряга разделаться с первым из нападающих.

Но вместо этого он позволил им обоим напасть.

Майер быстро прыгнул к нему, намереваясь провести силовой прием, а тем значит познакомить сержанта со степью.

Мне думается, тем временем Генрих мог бы, навалившись сверху довести все дело до конца, авось и ботинками.

По крайней мере, так оно поначалу казалось.

Но вот ведь чего как я думаю, мне довелось увидеть.

Мейер, со своим силовым приемом до сержанта так и не дотянулся.

Сержант Зим, поворачиваясь ему навстречу, одновременно ударил двинувшегося к нему Генриха в живот.

В результате Майер взмыл в воздух - ему его собственный выпад с этим очень уж подсобил, а также и Зим со своей стороны нисколько не поскупился.

Однако единственное, что можно было утверждать точно – так это то, что борьба началась, а потом оказалось, что на земле мирно спят два немецких парня. Причем лежали они почти что валетом, только один лицом вверх, а другой - вниз.

Над ними стоял Зим, у которого даже не сбилось дыхание.

- Джонс, - сказал он. - Нет, Джонс ушел, не так ли? Махмуд!

Принеси-ка ведро воды и верни их на свое место. Кто взял мою зубочистку?

Немного погодя ребята пришли в сознание и мокрые вернулись в строй.

Зим оглядел нас и сахарно выспросил:

- Кто еще? Или приступим к упражнениям?

Я кого-то еще - никак не ожидал и не думаю, чтобы он считал как-то иначе.

Однако неожиданно с левого фланга, где стояли самые низкорослые, вышел из шеренги парень. Он повернулся и прошел к центру строя.

Зим посмотрел на него сверху вниз.

- Только ты один? Может, хочешь взять себе партнера?

- Я лучше один, сэр.

- Как скажешь. Имя?

- Суцзуми, сэр.

Глаза у Зима округлились.

- Ты имеешь отношение к полковнику Суцзуми?

- Я имею честь быть его сыном, сэр.

- Ах вот как! Прекрасно! Черный пояс?

- Нет, сэр. Пока нет.

- Приятно мне, что ты не задаешься. Ладно, Суцзуми. Будем драться по правилам или пошлем за доктором?

- Как пожелаете, сэр. Однако я думаю, если позволите высказать свое мнение, то по правилам будет несколько благоразумнее.

- Не до конца понимаю, что ты, под этим понимаешь, однако согласен. - Зим опять отбросил свой жезл власти, ну а затем, уж поверите или нет, они отступили друг от друга, и каждый из них поклонился, внимательно следя за противником.

Они стали двигаться, описывая окружность, делая легкие пробные выпады и пассы руками. Я почему-то вспомнил о боевых петухах.

И вдруг они вошли в контакт - и маленький Суцзуми оказался на земле, а сержант Зим пролетел над ним и упал. Однако сержант приземлился не так тупо со стуком, как без всяких чувств рухнувший Майер.

Он перекувырнулся и в одно мгновение был уже на ногах, готовый встретить Суцзуми лицом к лицу.

- Банзай! - завопил Зим и улыбнулся.

- Аригато, - сказал Суцзуми и улыбнулся в ответ.

Они снова почти без паузы вошли в контакт, и я подумал, что сейчас сержант снова совершит полет. Но этого не было, он так и полез Суцзуми под руку.

На несколько мгновений все смешалось: они схватились, мелькнули руки и ноги. А когда движение прекратилось, все увидели, как сержант Зим подтягивает левую ногу Суцзуми чуть ли не к его правому уху... прескверное сочетание.

Суцзуми стукнул по земле свободной рукой. Зим тотчас же отпустил его.

Они встали и поклонились друг другу.

- Может быть, еще один бой, сэр?

- Прошу прощения. Но у нас есть дела. Как-нибудь потом, а?.. Ради потехи... и чести. Наверное, я должен тебе сказать. Меня тренировал твой уважаемый отец.

- Я уже начал об этом догадываться, сэр. Значит, до другого раза.

Зим сильно стукнул его по плечу:

- Становись в строй, солдат... Равняйсь!

Следующие двадцать минут мы занимались гимнастическими упражнениями, от которых мне стало настолько же жарко, насколько раньше было холодно.

Зим проделывал все упражнения вместе с нами громко выкрикивая счет.

Он с него - как я это подметил так ни разу вот и не сбился.

Когда мы закончили, он дышал так же ровно, как и до занятий.

После он никогда больше не занимался с нами гимнастикой. Мы больше не видели его перед завтраком, у его звания есть свои привилегии.

Но в первое утро он был с нами и, когда упражнения закончились, погнал нас обессиленных рысью в столовую.

По дороге он все время прикрикивал:

- Поднимайте ноги! Четче! Выше хвосты, не волочите их по дороге!

Потом мы уже никогда не ходили по лагерю, а всегда бегали легкой рысью, куда бы ни направлялись. Я так и не узнал, кто такой был Артур Курье, но должно быть он был легкоатлетом.

Брэкенридж был уже в столовой, рука у него была в гипсе только пальцы из под повязки выглядывали. Я услышал, как он сказал, у меня сейчас рука сломана под завязку, но подождите, уж я-то с ним поквитаюсь.

На этот счет у меня были большие сомнения. Суцзуми - еще, может быть,

но не эта здоровенная обезьяна. Он просто не знал как ему до него далеко.

Зим, мне, правда, с первого же на него взгляда - не понравился, но в самобытности отказать ему было нельзя.

Завтрак был на уровне, все блюда мне приглянулись. Судя по всему, здесь

не занимались чепухой, как в некоторых школах, где, садясь за стол,

чувствуешь себя разнесчастным. Если ты не можешь удержаться и обжираешься, загребая со стола обеими руками, - пожалуйста, никто не будет вмешиваться. Это было здорово: поскольку трапезы это было единственное время, когда на тебе никто не ездил.

Блюда ничем не напоминали те, к которым я привык дома. Вольнонаемные, обслуживающие столовую, в свободной манере швыряли тарелки к нам на столы. Любое их движение, думаю, заставило бы маму побледнеть и удалиться к себе в комнату.

Но еда была горячая, обильная и, на мой взгляд, вкусная, хотя без изысков. Я съел в четыре раза больше обычной нормы, и запивал все это кофе со сливками так вот чашку за чашкой да еще и с обилием сахара в прикуску. Я мог бы и акулу уплести в один присест, даже не содрав с нее шкуру.

Когда я принялся за второе, появился Дженкинс в сопровождении капрала

Бронски. На мгновение они остановились у стола, за которым в одиночестве

завтракал Зим, потом Дженкинс хлопнулся на свободное сиденье возле меня.

Выглядел он изрядно потрепанным, измученным, он хрипло, прерывисто дышал.

- Эй, - сказал я, - давай плесну тебе кофе.

Он качнул головой.

- Тебе лучше поесть, - настаивал я, - хоть яичницу что ли съешь. Она ж легко внутри оседает.

- Не могу есть. О, эта грязная, грязная скотина, такой и сякой - он начал поносить Зима тихим почти лишенным выражения голосом. Все что я попросил это пойти отдохнуть в свою палатку, и пропустить завтрак. Бронски, не позволил мне этого сделать.

Он сказал мне, что я должен встретиться с командиром роты. Так я и сделал. Я сказал ему, что я болен.

Я же сказал ему. Он прислонил ладонь к моей щеке, и сосчитал мой пульс, сказав при этом, что направление в поликлинику можно будет получить только в 9 часов. Он не дал мне вернуться в мою палатку.

Ну, этот гад ползучий. Я еще подловлю его темной ночью.

Я разбил несколько яиц и почистил их для Дженкинса, а также налил ему кофе в кружку. И немного спустя - он начал есть. Сержант Зим, поднялся, чтобы уйти (в то время как большинство из нас продолжали жевать) он остановился возле нашего стола.

- Дженкинс сказал он.

- О да, сэр.

- Возьми 900 бланк это направление в поликлинику и пойди к доктору.

У Дженкинса свело челюсть - он медленно проговорил.

- Не нужны мне ваши таблетки - я и без них поправлюсь.

- Возьмешь 900 бланк - это приказ.

Он вышел. Дженкинс снова завел свою монотонную мантру.

Под конец он притих, съел кусочек яйца и сказал что-то более громко.

- Я даже представить себе не могу, что за мать могла породить такого как он.

Я только хочу взглянуть на нее, вот и все. Если у него вообще была мать. Это был риторический вопрос, но на него нашелся ответ. В дальнем углу стола, за несколькими пустыми стульями, сидел один из инструкторов капралов. Он уже доел свой завтрак, и ухитрялся одновременно курить и ковыряться в зубах.

Он явно прислушивался к разговору.

- Дженкинс

- Э… сэр

- Ты что не в курсе, на счет сержантов?

- Ну... я ж еще изучаю...

- У них нет матерей. Ты можешь спросить у любого, рядового прошедшего

подготовку. - Он выпустил в нашу сторону облако дыма. - Они размножаются

делением... как все бактерии...

И сказал Господь Гедеону: народу

с тобой слишком много... Итак,

провозгласи вслух народу и скажи:

кто боязлив и робок, тот пусть

возвратится... И возвратилось на-

рода двадцать две тысячи, а десять

тысяч осталось. И сказал Господь

Гедеону: все еще много народа; веди

их к воде. Там Я выберу их тебе...

Он привел народ к воде. И сказал

Господь Гедеону: кто будет лакать

воду языком своим, как лакает пес,

того ставь особо, также и тех

всех, которые будут наклоняться

на колени свои и пить. И было

число лакавших ртом своим с руки

три ста человека... И сказал Господь

Гедеону: тремястами лакавших Я

спасу вас... а весь народ пусть

идет, каждый на свое место.

Книга Судей. VII, 2-7

Через две недели после прибытия в лагерь у нас были отобраны койки.

Если быть точнее, нам было предоставлено сомнительное удовольствие их складывать, тащить четыре мили на склад, а там укладывать в ряд.

Но к тому времени это уже ничего не значило: земля казалась теплее и мягче - особенно когда посреди ночи звучал сигнал и нужно было выколачиваться наружу на построение, изображать из себя солдат.

А такое случалось примерно три раза в неделю.

Но теперь я засыпал моментально, сразу же после окончания этих ложных тревог. Я научился спать когда и где угодно: сидя, стоя, даже маршируя в строю. Даже на вечернем смотре, вытянувшись по стойке "смирно", под убаюкивающие звуки музыки, которая спать мне не мешала, но сразу же просыпался, когда приходило время пройтись славным маршем пред командирами.

Пожалуй, я сделал очень важное открытие в лагере Курье. Счастье оно состоит в том, чтобы до конца выспаться. Только в этом и ни в чем больше.

Все эти богатенькие, разнесчастные люди, которых ты мог вот этак где-то встретить: пьют себе снотворное на ночь глядя.

Пехотинцу, десантнику пилюли ни к чему. Дайте десантнику койку и время, чтобы на нее упасть, и он тут же заснет и будет так же счастлив, как червяк в яблоке.

Теоретически нам выделялось полных восемь часов для сна ночью и еще полтора часа свободного времени после вечерней жратвы. Но на деле ночные часы так и шли на тревоги, службу в патруле, марш-броски, стихийные бедствия, капризы, всех тех, кто был выше по званию как тебя… да так и твоего вечернего отдыха.

И уж, если он не был испорчен: строевой ходьбой и нарядами вне очереди за мелкие проступки, то, скорее всего ты бы его израсходовал на: чистку обуви, стирку, стрижку друг друга (некоторые из нас оказались довольно хорошими парикмахерами) но обрить наголо, чтобы голова выглядела, как биллиардный шар с этим-то может справиться каждый.

Не говоря уже об уйме других дел, связанных с амуницией, заданиями сержантов и так далее. К примеру, мы научились говорить на утреннем построении "мытый". Это означало, что ты мылся, хотя бы раз с прошлого утра. Любой из нас мог солгать и выйти сухим из воды, я сам делал это дважды. Но, по меньшей мере, одного парня из моего взвода, пытавшегося увильнуть от мытья подобным образом (несмотря на неоспоримое свидетельство обратного) вскоре вымыли и начистили до блеска свои же товарищи по оружию, а капрал инструктор был за главного, и давал ценные указания по ходу дела.

Но все же иногда после ужина, если не было других более срочных дел, можно было написать письмо, побездельничать, поболтать с друзьями, обсудить с ними бесконечное число умственных и моральных недостатков сержантов. Самыми задушевными оказывались разговоры о женских существах (мы пришли к самоубеждению, что таких созданий в действительности не существует, что они - миф, созданный воспламененным воображением.

Один паренек, правда, пытался утверждать, что видел девушку у здания штаба, но был немедленно обвинен в хвастовстве и лжесвидетельстве).

Нет, ты мог резаться в картишки. Я научен был тяжким опытом не с этим не связываться, а потому бросил играть и с тех пор ни разу не прикасался к картам.

А уж если у тебя действительно имелось в своем личном распоряжении минут двадцать,

то можно было поспать. Это был лучшая мысль и наилучший выбор: мы недосыпали по целым неделям.

Из мной уже сказанного может создаться впечатление, что лагерные порядки были суровее, чем необходимо. Это не так. Они были суровы насколько - это окажется возможно, причем делалось это намеренно.

У каждого из нас складывалось твердое убеждение, что это явное скудоумие, умышленный садизм, дьявольская услада безмозглых идиотов, заставлять страдать какого-то другого, а не себя.

Но это было не так. Все было слишком тщательно спланировано и рассчитано

слишком умно, как и безлично, чтобы допустить жестокость только ради получения от нее патологического удовольствия.

Это было так уж осознанно здесь обставлено, как хирургическая операция, и было столь же беспристрастно холодно, как и работа хирурга.

Я мог бы, конечно, сказать, что некоторым инструкторам лагерные порядки нравились, но было ли это так на сто процентов, утверждать не берусь.

По крайней мере, теперь я знаю, что при подборе инструкторов офицеры-психологи стараются отсеять всех безмозглых бугаев.

Подбирались, прежде всего, талантливые и последовательные профессионалы, способные создать нас насколько возможно жесткие условия для новобранцев. Обделенный интеллектом бугай, он же сам-то туп и слишком эмоционально увлечен и вероятно чересчур устанет от своих собственных забав, и хватка-то у него тогда ослабнет для успешного проведения подготовки.

И все-таки тупые громилы среди них попадались.

Хотя надо признать, что и среди хирургов (и не обязательно самых плохих) есть такие, которым доставляет удовольствие резать и пускать кровь, как уж оно всенепременно сопровождает хирургическое мастерство.

А это вот тем и было: хирургией. Ее непосредственная цель - прежде всего отсев, изгнание из подразделения тех новобранцев, которые слишком изнеженны, слишком инфантильны для Мобильной Пехоты.

И этим-то оно достигалось, да впрямь их толпами гнали.

Они и меня чуть было не вышибли. Вся наша рота за шесть недель сократилась до размеров взвода.

Некоторые выбывали спокойно, им предоставлялся выбор, (если они того хотели) мест в не боевых службах - по предпочтению.

Других увольняли с жестокими резолюциями: "уволен за плохое поведение", "неудовлетворительная подготовка", "травмы и увечья"...

Обычно ты понятия не имел, почему человек ушел - разве что, если ты видел его перед этим, и он сам поделился с тобой информацией на этот счет.

Но некоторые, вдоволь насытившись армией, громко про то, восклицая уходили сами, навсегда расставаясь с мечтой о получении привилегий.

Многие, особенно люди в возрасте, как ни старались, не могли выдержать физических нагрузок. Помню одного - забавного старикашку по фамилии Карузерс (ему было где-то под тридцать пять). Его уносили на носилках, а он все слабым голосом кричал, что это несправедливо и что он еще скоро вернется.

Это было как-то все-таки грустно, потому что мы любили Карузерса и потому что он действительно старался. Когда его уносили, мы все отворачивались, не надеясь снова с ним встретиться. Потому что его как пить дать спишут по здоровью, и он переоденется в штатское.

Только вот встретил я его, но гораздо позднее. Он отказался увольняться, (ты мог оспорить медицинское освидетельствование) и, в конце концов, стал третьим поваром на одном из военных транспортов.

Он сразу вспомнил меня и захотел поболтать о старых временах: его прямо-таки распирало от гордости (точно так же пыжился мой отец со своим гарвардским акцентом), что и он тоже выходец из лагеря Курье.

Карузерс, считал себя в чем-то лучше, чем обычный флотский.

Ну что ж, может оно и так.

Однако, кроме отсева психологически и физически непригодных и экономии

правительственных затрат на тех, кто никогда их не окупит, была еще одна, прямая и главная, цель - достижение полной уверенности в том, что тот, кто сядет в боевую капсулу, будет подготовлен, дисциплинирован, обладать смекалкой и талантом. Если человек пойдет в бой неподготовленным, то это будет непорядочно по отношению к Федерации, по отношению к братьям по оружию, но хуже всего - по отношению к нему самому.

Но были ли все-таки порядки в лагере более жестокими, чем требовала необходимость?

Могу сказать насчет этого только следующее: каждый раз, когда я готовлюсь к боевому выбросу, я хочу, чтобы по обе стороны от меня в бой шли выпускники лагеря Курье или такого же лагеря в Сибири. Иначе я просто откажусь входить в капсулу.

Но в то время, пока я еще проходил подготовку, я, конечно же, считал все это дешевой и злобной потехой над новобранцами. Вот маленький пример.

Через неделю после прибытия в лагерь нам выдали какие-то нелепые накидки для вечернего смотра (спецодежда и форма достались нам значительно позже). Я принес свою тунику обратно на склад и пожаловался кладовщику-сержанту. Он имел дело с вещами и казался довольно дружелюбным, поэтому я относился к нему как к наполовину штатскому, тем более что тогда еще не умел разбираться в многочисленных значках и нашивках, пестревших на груди многих сержантов. Иначе, наверное, я бы с ним не заговорил. Но тогда решился:

- Сержант, эта туника слишком велика. Мой командир сказал, что ему кажется, будто я несу на себе палатку.

Он посмотрел на одежду, но не притронулся к ней.

- Действительно?

- Да. Я бы хотел другую, более подходящую.

Он так и не шелохнулся.

- Я вижу, тебя нужно образумить, сынок. В армии существуют только два

размера - слишком большой и слишком маленький.

- Но мой командир роты...

- Не сомневаюсь.

- Но что же мне делать?

- Ты хочешь совета? Что ж, у меня есть свеженькие - только сегодня получил. Ммм... вот что сделал бы я. Вот иголка. И я буду настолько щедр, что дам тебе целую катушку ниток. Ножницы тебе не понадобятся, бритвой выйдет лучше. Ушьешь в талии, а на плечах оставишь побольше.

Сержант Зим, увидев результат моего портняжного искусства, буркнул:

- Мог бы сделать и получше. Два часа в свободное время.

К следующему смотру мне пришлось делать "получше".

На протяжении шести недель нагрузки росли и становились все изнурительней.

Строевая подготовка и парады смешались с марш-бросками по пересеченной местности. Постепенно, по мере того как неудачники выбывали, отправляясь, домой или еще куда-нибудь, мы уже дошли до того, что смогли на должном уровне делать по пятьдесят миль за десять часов.

А ведь это приличный результат для хорошей лошади, в случае, если ты не своими ногами топаешь. Отдыхали на ходу, не останавливаясь, а меняя ритм: медленный шаг, быстрый, рысь. Иногда проходили всю дистанцию сразу, устраивались на бивуак, ели сухой паек, спали в спальных мешках и на следующий день отправлялись обратно.

Однажды мы вышли на обычный дневной бросок без пайков и спальных мешков на плечах.

Когда мы не сделали остановки для ленча, я не удивился: уже давно научился припрятывать чего-то на себе - выходя из столовой палатки галеты, сахар и все такое, однако ж, когда мы и после полудня продолжали удаляться от лагеря, я начал было задумываться.

Но, я уже был отучен от задавания глупых вопросов.

Мы остановились ненадолго перед тем, как стемнело, - три роты, теперь-то уже изрядно поредевшие. Был устроен смотр батальона: мы маршировали без музыки, в тишине. Затем расставили часовых и дали команду "вольно".

Я тотчас же отыскал капрала-инструктора Бронски. Во-первых, с ним всегда было немного легче общаться, чем с другими, а во-вторых... во-вторых, я ведь чувствовал, на себе немалую долю ответственности. Дело в том, что к этому времени я уже сам стал новобранцем капралом.

Эти шевроны новобранца мало чего на деле значили - в основном-то одну привилегию быть отчитанным не только за то, что делал сам, но и за все грехи твоего отряда... и они могли исчезнуть с тем же темпом, как появились.

Зим, первыми в качестве младших сержантов опробовал всех кто постарше, ну а я унаследовал нарукавную повязку с шевронами за два дня до того, как командир нашего отряда лег костьми и умотал себе в госпиталь.

Я спросил:

- Капрал Бронски, что все-таки происходит? Когда просигналят к обеду?

Он ухмыльнулся:

- У меня есть пара печений. Могу с тобой поделиться.

- Нет, сэр, спасибо. (У меня самого было припрятано гораздо больше, чем пара печений я уже кое-чего понял.) Сигнала к обеду не будет?

- Они и мне сынок тоже ни слова же, не сказали. Но вертолетов на подлете что-то не видно. Если бы я был на твоем месте, я бы собрал свой отряд и прикинул, что к чему. Может быть, кто из вас сумеет подшибить камнем зайца.

- Значит, остаемся здесь на всю ночь? Но ведь мы не взяли с собой скаток?

Его брови буквально взлетели вверх.

- Нет скаток. Ну так и есть! - Он казалась, это обдумывал. - Ммм... ты когда-нибудь видел, как жмутся к друг другу овцы в снежную бурю?

- Нет, сэр.

- Попробуй же. Они не замерзают, авось и ты не замерзнешь, или вот если тебе наплевать на отряд ты можешь всю ночь напролет бродить где-то вокруг. Никто тебя не побеспокоит, пока ты будешь находиться внутри линии постов. Будешь двигаться - не замерзнешь. Правда, к завтрашнему утру немного устанешь.

Он снова ухмыльнулся. Я отдал честь и вернулся к своему отряду.

Мы начали делить наши запасы на более менее равные порции. В результате мои собственные запасы сильно оскудели: некоторые из этих идиотов даже не

догадались стянуть что-нибудь за завтраком, а другие съели все, что у них

было, на марше. В итоге на каждого пришлось по несколько сушеных слив и печений, что на время успокоило наши желудки.

Овечий метод тоже сработал. Мы собрали весь взвод - три группы, чтоб вместе переночевать. Я б никому не стал рекомендовать такой способ сна. Если находишься снаружи, один бок у тебя замерзает, и ты лезешь куда-нибудь в гущу, чтобы отогреться. Но когда лежишь, сжатый другими телами, соседи то и дело норовят толкнуть локтем, положить на тебя ноги и головы с противным запахом из-за рта. Ты всю ночь понемногу перемещаешься оттуда сюда по типу броуновского движения: ты вроде не бодрствуешь, но и не спишь. От всего этого, кажется, что ночь длится целых сто лет.

Мы были разбужены на рассвете уже ставшим привычным криком:

- Подъем! Быстро!

Призыв к подъему инструкторы убедительно подкрепляли своими жезлами по мягким частям, торчащим из груды тел...

Затем, как всегда, занялись гимнастикой. Я чувствовал себя трупом и совершенно не представлял, как смогу при наклоне дотянуться до носков ботинок.

Но дотянулся, хотя это и было довольно болезненно.

Когда через 20 минут мы отправились в обратный путь, я почувствовал себя

намного старше.

На форме Зима, даже не было следов беспорядка и как-то этому змию даже удалось побриться.

Мы шли к лагерю, солнце уже ощутимо пригревало спины. Зим затянул старые солдатские песни. Под конец запели нашу "Польку капитана-десантника", которая как бы сама собой заставила ускорить шаги и, в конце концов, перейти на рысь. У сержанта слуха не было, все, что он имел так - это громкий голос. Зато Брэкенридж оказался довольно музыкальным парнем, его голос, несмотря на ужасно гулкую фальшь Зима, не давал нам сбиться с ритма. Песни здорово поддержали нас - каждый почувствовал себя немножко нахальнее.

Но пятьдесят миль спустя ни один из нас не находил в себе ни нахальства, ни дерзости. Прошедшая ночь казалась очень длинной.

У дня же вообще не было конца. Тем не менее, Зим отчитал нас за то, что мы неряшливо выглядим перед вечерним смотром, а несколько человек наказал, потому что они не успели побриться за те десять минут, которые у нас были после прихода в лагерь. В тот вечер несколько человек решили уволиться.

Раздумывал и я, но так и не сделал этого - быть может, причина покажется глупой, но на моем рукаве еще сверкали шевроны, и никто их пока не снимал.

В эту ночь нас подняли по тревоге на целых два часа.

Однако вскоре я смог оценить уютное тепло и комфорт сна среди нескольких дюжин моих товарищей. Через двенадцать недель меня сбросили чуть ли не голого в пустынной местности в Канадских скалах, и я должен был продираться через горы сорок миль.

Я проделал все, но на каждом дюйме пути не уставал проклинать армию.

Я даже не был так уж плох, когда добрался до конечного пункта.

Два встреченных мною зайца оказались менее проворными, чем я, и голод отступил.

Благодаря этим зайцам, я оказался к концу пути уже не полностью голым.

Поскольку у меня был хороший теплый костюм из заячьего жира и грязи.

Я сделал себе какие-то допотопные мокасины из шкурок. Ведь эти зайцы больше в них не нуждались. Удивительно, что можно сотворить при помощи плоского камня, если у тебя больше ничего нет под рукой.

После своего путешествия я пришел к выводу, что наши пещерные предки не такие уж и чучела как это принято считать.

Другие проделали такой же путь. Другие - это те, кто не уволился перед тестом на выживание, а решил попробовать. Благополучно прошли все, кроме двух парней, которые погибли в скалах.

Нам пришлось вернуться в горы и потратить тринадцать дней на то, чтобы разыскать погибших. В помощь нам были выделены вертолеты, что кружили у нас над головами и направляли нас на цель и наилучшие средства связи, чтобы мы могли связываться между собой и инструкторами в боевых скафандрах проверяющими всякую новую информацию.

Потому, что десант никогда не бросает своих, пока есть хоть малейший шанс на надежду.

Мы похоронили их со всеми полагающимися почестями. Посмертно им было присвоено звание рядовых Мобильной Пехоты; они первыми из новобранцев лагеря поднялись так высоко. От десантника не ждали долгой жизни, смерть была частью его профессии. Но в Мобильной Пехоте очень заботились о том, как ты умрешь.

Одним из погибших был Брэкенридж. Другим - парень из Австралии, которого я не знал. Не они были первыми, не они стали последними среди тех, кто погиб на испытаниях.

Ты рожден, чтоб быть виновным,

иначе ты не был бы здесь!

С правого борта... ОГОНЬ!

Стрельба - не твое дело, займись-

ка лучше ловлей блох!

С левого борта... ОГОНЬ!

Старинная матросская песня пелась во время приветственных салютов.

Но все это было уже после того как мы покинули лагерь Курье, и многое еще приключилось до этого. Боеподготовка, а в основном тактические занятия, тактические упражнения, тактические маневры.

Мы учились использовать все: от одних только рук до ядерного оружия (конечно, с холостыми зарядами). Я в жизни никогда не думал, что имеется столько способов ведения боя. Начиная с рук и ног... если ты думаешь, что они это не оружие, то ты не видел сержанта Зима и капитана Франкеля - нашего командира батальона, устроивших показательный бой.

Маленький Суцзуми, мог уделать тебя одними руками с белозубой улыбкой на лице.

Зим, сразу же, как раз для этой цели сделал его инструктором, и мы обязаны были выполнять его приказы, хотя и не обращались к нему "сэр".

По мере того как наши ряды таяли, Зим все меньше занимался всеми нами одновременно (за исключением смотров) и тратил все больше времени на индивидуальные тренировки.

Он как бы дополнял капралов-инструкторов.

Внезапно он словно оглох ко всему, кроме своих любимых ножей.

Вместо того чтобы использовать вполне идеальные стандартные ножи - свой он сделал и отбалансировал сам.

При индивидуальном тренинге Зим немного оттаивал, становился просто невыносимым, а не непереносимым вовсе.

Он мог быть даже терпимым к непременным глупым расспросам.

Однажды во время двухминутного перерыва, которые в разнобой устраивались между различными видами работ, один из парней, его звали Тэд Хендрик, спросил:

- Сержант, мне думается, что все это метание ножей - скорее забава?..

Ну и зачем нам этому учиться? На кой ляд это нам сгодится?

- Ну так что ж, - сказал Зим. - А если все, что у тебя есть, - это нож?

А может и ножа даже нет? Что ты будешь делать? Только молитву прочитаешь да помрешь?

Или набросишься на врага и заставишь его отбросить копыта?

Сынок тут все по-настоящему - не игра в шашки, где ты можешь запросто сдаться, если понимаешь, что все равно продул.

- Но я как раз об этом и говорю, сэр. Представьте, что вы оказались невооруженным. Или скажем, один из этих долбанных тесаков у вас даже вот есть.

А у противника - все виды опасного оружия. Уж ничего вы не сделаете - он вас по стенке размажет, как только увидит.

Голос Зима прозвучал почти кротко:

- Ты не туда завел, сынок. Нет его - не бывает ничего подобного, как "опасное оружие".

- Как это, сэр?

- Нет никакого опасного оружия. Есть только опасные люди.

Мы стараемся сделать вас опасными для врага. Опасными даже без ножа. Опасными до тех пор, пока у вас есть одна рука или одна нога и пока вы еще живы. Если ты не понимаешь к чему я клоню, пойди почитай соответствующую литературу, она есть в библиотеке лагеря Курье.

Возьмем теперь твой случай. Допустим, у меня только нож.

Цель номер три, в которую ты промахнулся - вражеский часовой, вооруженный всем, чем хочешь, кроме разве что ядерного заряда. Ты должен его поразить тихо, быстро и так, чтобы он не позвал на помощь...

Зим чуть-чуть повернулся. Чанк! Нож, которого не было до этого в руке сержанта, уже дрожал в самом центре мишени номер три.

- Видишь? Еще лучше иметь два ножа. Но взять его ты должен был в любом случае - даже голыми руками.

- Да... но...

- Тебя все еще что-то беспокоит? Говори. Я здесь, как раз для того,

чтобы отвечать на твои вопросы.

- Да, сэр. Вы сказали, что у противника не будет бомбы.

Но ведь она у него будет. Вот в чем дело. В конце концов, мы ведь вооружаем наших часовых зарядами. Так же будет и с часовым, которого я должен буду взять. То есть я, конечно, не обязательно имею в виду самого часового, а ту сторону, на чьей он воюет.

- Я понимаю.

- Ну, вот видите, сэр! Если мы можем использовать бомбу и если, как вы сказали, это не игра, а настоящая война, и никто тут не дурачится то глупо же ползать посреди бурьяна и метать ножи. Ведь так и тебя убьют, и войну проиграем... Если уж есть настоящее оружие, тебе положено им во имя победы воспользоваться?

Какой смысл в том, чтобы люди рисковали жизнью, используя пещерное оружие, в то время как один ученый тип может добиться, куда большего простым нажатием кнопки?

Зим ответил не сразу, что было совсем на него не похоже.

Наконец он тихо сказал:

- Ты вообще рад, что связался с пехотой, Хендрик? Как ты знаешь, ты можешь уйти.

Хендрик что-то пробормотал.

Говори - сказал Зим.

- Мне не горит уйти, сэр. Я хочу отслужить свой срок, сэр.

- Понятно. Что ж, по правде сказать, у сержанта нет достаточной квалификации, чтобы ответить на твой вопрос. И, по правде сказать, не стоило мне его задавать. Ты должен был знать ответ еще до поступления на службу.

Ты проходил в школе историю и нравственную философию?

- Что? Конечно да, сэр.

- Тогда ты уже слышал ответ на свой вопрос. Хотя я могу сообщить тебе свою - неофициальную - точку зрения. Если б ты захотел дать достойный урок малышу, ты бы ему башку топором снес?

- Еще чего... Нет, сэр.

- Конечно, нет. Ты бы его отшлепал. Точно так же бывают обстоятельства, когда глупо уничтожать вражеский город бомбой: это все равно, что отшлепать малютку топором.

Война - это не только-то и всего насилие, убийство. Война - это контролируемое насилие, предполагающее определенную цель.

А цель - это поддержка решения правительства силой.

Нельзя убивать противника только ради того, чтобы его убить.

Главное - заставить его делать то, что ты хочешь. Не убийство... а контролируемое и целесообразное насилие.

Однако ж не наше с тобой дело брать на мушку цели и думать о господстве в воздухе. Не солдатское дело - определять когда, где и как. Или почему. Солдат дерется, а решают правительство и генералы.

В правительстве решают, почему и каковы масштабы. Генералы говорят нам где, когда и как. Мы осуществляем насилие. Другие люди - постарше и помудрее, как они это говорят - осуществляют контроль. Так и должно быть.

Это наилучший ответ, который я могу тебе дать. Если он покажется тебе неудовлетворительным, могу тебе выдать письменный приказ для обращения к более высокому командованию. Если и там тебе не убедят - иди домой и оставайся штатским! Потому что в этом случае тебе точно не стать нормальным солдатом.

Зим вскочил на ноги.

- Думается мне, что вы тянете время на разговоры, просто чтобы только же сачкануть.

Подъем, солдаты! Раз, два! К мишеням. Хендрик, ты первый. На этот раз я хочу, чтобы ты метнул свой нож в южном направлении. Юг - понял!

А не север. Мишень должна появиться к югу от тебя, и твой нож в общем смысле этого слова тоже должен полететь туда.

Я знаю, что ты не поразишь мишень точно, но постарайся все-таки хотя бы ее припугнуть. И смотри, не отрежь себе ухо и не задень никого рядом.

Сосредоточься на мысли, что тебе нужно послать нож к югу. Приготовься.

Мишень! Пошел! Хендрик опять не попал.

Мы тренировались с жезлами, шестами и простыми палками, с проволокой

(оказалось, с куском проволоки тоже можно сделать множество невероятных

вещей). Наконец мы стали узнавать и то, что можно сделать с современным

оружием: как его использовать, как соблюдать безопасность, как его ремонтировать в случае необходимости. Сюда входили холостые ядерные заряды, пехотные ракеты, различные газы и яды, как и фугасные бомбы, подрывные заряды. И другие вещи, о которых, может быть, лучше не говорить.

И все же мы не бросили изучение старинного, "пещерного" оружия.

Учились, например: пользоваться штыками, надетые на учебные ружья.

А также учились стрелять из ружей, которые палили боевыми, они были почти идентичны ружьям, которые состояли на вооружении пехоты, еще в 20 веке.

Они были очень схожи со спортивными ружьями, которые тогда использовались

на охоте на крупную дичь. Кроме того, что из этих ружей мы не палили ничем иным, кроме железных пистонов, и покрытых более мягким сплавом свинцовых пуль.

Мы стреляли по мишеням с разных дистанций, и по внезапно появляющимся мишеням на учебном полигоне имеющим сложно проходимую полосу препятствий. Этим они хотели научить нас использовать любое наступательное оружие и приучить нас всегда быть в форме, быть бдительными, готовыми ко всему.

Ну что ж мне думается, это им удалось - я в этом фактически уверен.

Мы использовали это оружие на полевых учениях, а также, чтобы сымитировать использование гораздо более смертоносных и "крутых" снайперских винтовок.

Нам вообще приходилось очень часто применять разного рода муляжи.

Бомба или граната против бронетехники или живой силы была достаточно взрывоопасна, чтобы выпустить много черных клубов дыма.

Газ, заставлявший чихать и сморкаться, использовали вместо веществ, от которых ты был бы уже мертв или парализован.

Но и это было в достаточной степени гадко и противно, чтобы приучить тебя, куда лучше позаботиться о своем снаряжении, тем более что в этом случае, если тебя на этом застукивали тебя, еще ждал нагоняй от инструкторов.

Спали мы все так же мало. Больше половины тренировок проходило по ночам, и мы пользовались радарами, инфравидением и прочими хитростями.

Автоматы, заменявшие нам более современное оружие, были заряжены холостыми патронами.

И только один из пятисот был настоящим, боевым.

Опасно? И да, и нет. Быть живым и то ведь уже опасно... А пуля, если она не разрывная, вряд ли сможет убить, разве что попадет в голову или в сердце, да и тогда может, еще не убьет.

Зато одна настоящая штучка на пятьсот холостых делала игру интересней и азартней. Тем более, мы знали: такие же автоматы находятся в руках у инструкторов, которые не упустят случая и не промахнутся.

Они, конечно, утверждали, что никогда намеренно не целятся человеку в голову, но все же иногда такие вещи случались.

И вообще - никакие уверения не могли быть стопроцентной гарантией.

Каждая пятисотая пуля превращала занятия в подобие гигантской русской рулетки. Ты сразу переставал скучать, когда слышал, как, тонко свистнув, проносится мимо твоего уха смертоносная гадина, а потом ее догоняет треск автомата.

Но время шло - и мы постепенно расслабились, азарт пропал.

Тут нам передали послание начальства: если не подтянемся, не соберемся, настоящая пуля будет вкладываться в каждую сотню холостых...

А если и это не сработает, пропорция окажется один к пятидесяти.

Не знаю, изменили что-то или нет, но мы определенно подтянулись.

Особенно когда ранили парня из соседней роты: настоящая пуля задела ягодицы. Она оставила после себя причудливый шрам и кучу полушутливых к нему комментариев, а также возобновила у всех интерес к поискам укрытия во время стрельбы. Мы смеялись над этим парнем, за то куда ему угодила пуля...

Однако все мы знали, что пуля вполне могла попасть ему в голову.

Или в голову одного из нас.

Те инструкторы, которые не занимались стрельбой из автомата, на учениях совсем не прятались. Они надевали белые рубашки и, не пригибаясь бродили, где вздумается, со своими дурацкими жезлами, по всей видимости, легко же в то, веря, что вот не будет же новобранец преднамеренно палить в инструктора.

Что для кое-кого из их числа могло оказаться слишком большим доверием.

Но, так или иначе, шансы распределялись в пропорции один к пятистам, а так ведь и выстрел, специально рассчитанный на смертельное поражение, не будет он боевым, а фактор безобидности подобной стрельбы к тому же повышался еще и тем, что новобранец наверняка же пустит пулю на ветер.

Автомат отнюдь не легкое оружие. Он не рассчитан на максимально точное поражение цели.

Я так понимаю, что и в те далекие дни, когда судьба боя действительно зависела от этого оружия, необходимо было выпустить в среднем несколько тысяч пуль, чтобы убить одного человека.

Это кажется невозможным, но военные историки считают, что именно в этом правда: вполне очевидно, что большинство выстрелов из автоматического оружия не было ни на кого нацелено, а служили они одному же тому, чтоб принудить противника не поднимать головы и не чинить разбой - своей стрельбой.

Во всяком случае, у нас ни одного инструктора не ранило и не убило.

Так же, впрочем, ни один из нас не погиб от автоматного огня.

Новобранцы гибли от других видов оружия и вообще по другим причинам.

Кое-что из этого могло тебя подкараулить и прибить, когда ты что-либо делал не по инструкции.

Например: один парень умудрился сломать себе шею, когда по нему выстрелили первый раз.

Он поспешил укрыться от пуль, но сделал это со слишком большим энтузиазмом.

Ни одна пуля его так и не задела.

А впрочем, не иначе как некой цепной реакцией, именно вот стремление новобранцев укрыться от автоматного огня, и отбросило оно меня на низшую ступень в лагере Курье.

Для начала я потерял те самые шевроны капрала-новобранца, но не за собственные проступки, а за действия одного человека из моего отряда, когда меня и близко-то рядом не было.

Когда я обратил на это внимание, Бронски посоветовал мне умолкнуть.

Поэтому я пошел с этим к Зиму. Он холодно сказал мне, что я отвечаю за действия моих людей независимо от... и дал мне в добавку шесть часов нарядов вне очереди за то, что я разговаривал с ним без разрешения Бронски.

Тут еще пришло письмо очень уж сильно меня расстроившее.

Моя мать наконец-то мне написала.

Затем я рассадил себе плечо, когда в первый раз попробовал боевой бронескафандр. Оказалось, что у них имеются специальные скафандры, в которых инструктор с помощью радиоконтроля может устраивать всякие неполадки. Я свалился и разбил плечо.

В результате меня перевели на щадящий режим оставляющим так много времени для бремени тяжких раздумий, тех долгих часов, когда у меня нашлось этакое множество явных к тому поводов (как мне казалось) самого-то себя пожалеть.

Из-за "щадящего режима" я был прикомандирован в тот день к штабу командира батальона. Поначалу я, оказавшись здесь впервые, изо всех сил старался произвести выгодное впечатление.

Однако быстро понял, что капитан Франкель не любит суеты и излишнего усердия. Он хотел только, чтобы я сидел тихо, не произносил ни слова и не мешал. Так у меня появилось свободное время, и я сидел, сочувствуя самому себе, так как пойти поспать я просто не решался.

Но неожиданно вскоре после ленча, в сон-то меня не клонило, вошел сержант Зим в сопровождении трех человек. Зим был, как всегда, свеж и подтянут, но выражение лица делало сержанта похожим на Смерть на бледном коне. Возле правого глаза у него была видна отметина, которая у другого человека, наверное, обязательно превратилась в здоровенный синяк - вещь для Зима противоестественную.

Среди сопровождавших шел Тэд Хендрик.

Он был весь в грязи - ведь рота вышла на полевые учения. (Они и не думали соскрести всю грязь с прерий, а потому в основном мы об нее вот терлись.) Губа Хендрика была рассечена, виднелась кровь на подбородке и рубашке.

Он был без пилотки, и выглядел ошеломленным.

По обе стороны от него стояли новобранцы. Каждый из них держал по автомату. Руки Хендрика были пусты. Одного из парней я узнал: Лэйви из моего отряда. Он выглядел взволнованным и в то же время гордым. Лэйви успел незаметно мне подмигнуть.

Капитан Франкель казалось, был удивлен.

- В чем дело, сержант?

Зим стоял неестественно прямо и говорил так, словно отвечал заранее выученный урок:

- Сэр, командир роты Н докладывает командиру батальона. Дисциплинарное дело. Статья девять - один - ноль - семь. Неповиновение приказу и нарушение тактического плана, в то время как группа находилась в учебном бою. Статья девять - один - два - ноль.

Капитан, принял озадаченную позу.

- И вы с этим явились ко мне, сержант? Официально?

Я ни разу не видел, чтобы человек был в таком замешательстве, а с другой стороны, ничем - ни одним движением лица или голоса - не выдавал своих чувств.

- Сэр. Если капитану угодно. Новобранец повел себя вопреки всем дисциплинарным нормам. Он сам настаивал на том, чтобы увидеть командира батальона.

- Понятно. Вам нужен судья. Ну, хорошо. Только я все равно ничего не понимаю, сержант. Однако формально, это его право - увидеть меня.

Какая была боевая команда?

- "Замри", сэр.

Я взглянул на Хендрика и понял, что ему придется несладко.

По команде "замри" ты падаешь в грязь там, где стоишь, пытаясь как можно скорее использовать любое укрытие.

При этом ты обязан замереть и не делать ни одного движения - даже бровью не шевелить пока это не закончится.

Или ты вообще мог упасть этак сразу и по земле не ерзать.

Нам рассказывали истории о людях, которых ранило, когда они выполняли эту команду... и они медленно истекали кровью, не издавая ни звука и не двигаясь.

Франкель поднял брови.

- А потом?

- То же самое, сэр. После самовольного нарушения команды - снова отказ ее выполнить.

Капитан нахмурился:

- Фамилия.

Ответил Зим:

- Хендрик, сэр. Новобранец Ар - Ши - семь-девять- шесть-ноль-девять-два-четыре.

- Все ясно. Хендрик, на тридцать дней вы лишаетесь всех прав и будете находиться только в своей палатке - за исключением нарядов, еды и санитарной необходимости. По три часа каждый день будете выполнять наряды начальника охраны: один час перед отбоем, один час перед подъемом и один час во время обеда. Ваш ужин будет состоять из хлеба и воды, хлеба - сколько сможете съесть. А также десять часов наряда каждое воскресенье в такое время, чтобы позволить вам отправлять богослужение, если вы того пожелаете.

"Ничего себе"! - подумалось мне - это ведь он отхватит по полной.

Капитан Франкель продолжал:

- Хендрик единственная причина, почему вы так легко отделались, это же потому, что более строгое наказание проводится только через трибунал...

А я не хочу портить послужной список вашей роты. Свободны.

Капитан опустил глаза и стал разглядывать бумаги на своем столе, инцидента, будто его и не было, но Хендрик как завопит:

- Но ведь вы не выслушали другую сторону!

Капитан поднял глаза.

- Ох уж извините. Вам есть что сказать?

- Вы чертовски правы, есть. Сержант Зим все это нарочно подстроил! Он на мне ездил, ездил, и ездил - с того самого дня, когда я попал в лагерь! Он...

- Это его работа, - сказал холодно капитан. - Вы отрицаете, что дважды не выполнили приказ?

- Нет, но... Он же не сказал, что я лежал на муравейнике!

Франкель скривился от отвращения.

- А... Так вы, значит, предпочли, чтобы вас убили - а, наверное, также вот и друзей ваших - из-за какой-то кучки маленьких муравьев?

- Что значит кучки? Их были сотни... кусачих.

- Даже так? Давайте, молодой человек, с этим определимся. Будь то хоть гнездо гремучих змей, а все ж едино от вас было вполне так ожидаемо... требуемо выполнение команды "Замри". - Франкель помолчал. - Вы еще что-нибудь хотите сказать в свое оправдание?

У Хендрика отвисла челюсть.

- Конечно, хочу! Он ударил меня! Он занимался рукоприкладством!

Целая компания таких же, как он, ходит все время вокруг со своими долбаными стеками, чуть, что ты от них отхватываешь поперек спины, тебе же они настукают промеж лопаток, при этом говоря "подтянись".

И это-то я терпел...

Но он ударил меня. Рукой. Свалил на землю и еще заорал: "Замри, упрямый осел!" Как на счет этого?

Капитан Франкель глянул мельком на свои руки, затем вновь поднял глаза на Хендрика.

- Вы, молодой человек, находитесь во власти заблуждения, весьма распространенного среди штатских. Вы полагаете, что вышестоящие командиры, не могут, как это вы выразились, "заниматься рукоприкладством". В условиях гражданской жизни - несомненно.

Ну, например, если бы мы встретились в театре или магазине. Все то время, что вы относились ко мне с уважением, учитывая мое звание у меня не было бы больше прав ударить вас, чем у вас ударить меня.

Но ведь на службе все совершенно иначе...

Круто развернувшись на крутящемся стуле, капитан указал на стопку папок с бумагами.

- Вот те законы, по которым протекает сейчас ваша жизнь.

Вы могли бы долго рыскать в этих папках, изучить в них каждую статью, любое имевшее место судебное расследование. И вы там и слова не найдете о том, что вышестоящие командиры, не имеют права "заниматься рукоприкладством" или ударить вас на любой иной манер во время выполнения своих служебных обязанностей.

Видите ли, Хендрик, я могу сломать вам челюсть... и буду отвечать за правомочность этого действия только перед вышестоящими офицерами.

Но перед вами я никакой ответственности не несу.

Я мог бы сделать и более...

Бывают обстоятельства, при которых офицер или сержант не только имеет право, но просто обязан убить офицера ниже чином или сержант солдата без промедления и, возможно, даже без предупреждения.

И далеко при этом не будет наказан - его поступок будет одобрен. Например, чтобы пресечь опасное малодушие, трусость перед лицом врага.

Капитан хлопнул ладонью по столу.

- Теперь о жезлах. У них двойное предназначение. Во-первых, они отличают человека, облеченного властью.

Во-вторых, это так уж оно у нас тут рассчитано, что они будут применяться по отношению к вам - спасать вас от сна и держать в боевой готовности.

Это невероятно чтоб хоть один из них, вам чего-нибудь повредил. Не таким макаром их здесь применяют. В большинстве случаев это только комариный укус.

Но зато они экономят тысячи слов. Скажем, вы не встали по сигналу на утреннюю поверку.

Несомненно, капрал мог бы, скажем же этак, упрашивать вас - говорить ласково, медовым голосом, интересуясь у вас - не желаете ли вы сэр получить этим утром завтрак, прямо в постель, и тогда нам придется держать лишнего сержанта, который будет вам нянькой.

Мы не можем... Поэтому он бьет жезлом по вашему спальному мешку и бежит дальше вдоль ряда - подстегивая тех, кто не способен подняться сам. Конечно же, он мог бы просто пнуть вас ногой. Что было бы столь же легально, и примерно столь же эффективно.

Но генерал, отвечающий за подготовку солдат и их дисциплину считает, что будет более достойно для вас и капрала, если он развеет туман в голове заспанного солдата при помощи обезличенного жезла власти.

И я с ним полностью согласен. Да и вообще не важно, что я и ты думаем на этот счет, поскольку это делается так, а никак иначе.

Капитан Франкель вздохнул.

- Хендрик, я объясняю тебе все это, так как бесполезно наказывать человека, прежде чем он понял, за что его наказали. Ты был скверным мальчиком. Я говорю мальчиком, потому что на данный момент ты определенно не являешься мужчиной. Несмотря на все наши усилия. Поразительно скверным мальчиком в виду того, что ты призвался не вчера.

Ничего из того, что ты сказал, не может являться защитой, ни даже малейшим смягчающим вину обстоятельством. Похоже, что ты не понимаешь, не причины, по которой ты здесь, ни что такое твой долг как солдата.

Ну, так скажи мне своими словами, почему ты считаешь, что с тобой обошлись несправедливо. Я хочу, чтобы ты все разложил по полочкам. Это может даже пойти тебе на пользу, хотя я признаюсь, что даже не могу себе представить, чего бы это могло быть.

Пока капитан говорил, я исподтишка бросал взгляды на Хендрика.

Каким-то образом, его тихая, мягкая речь оказалась чем-то куда худшим, чем все окрики Зима долетавшие до нашего слуха.

Возмущение на лице Хендрика сменилось бестолковой ошеломленностью, а затем перешло в озверелую туповатость.

- Говори! - резко приказал Франкель.

- Э-э... В общем, скомандовали замереть, и я упал на землю, в грязь, и вдруг увидел, что лежу прямо в муравейнике. Поэтому я привстал на колени, для того чтобы продвинуться еще хотя бы на пару футов. И тут меня ударили сзади, так что я снова растянулся, и он закричал на меня.

А я привскочил засветил ему, а он...

- СТОП! - Капитан поднялся со стула, вытянулся, став как будто в два раза выше ростом, хотя он едва ли выше меня - и впился взглядом в Хендрика.

- Ты... поднял руку... на своего командира роты?

- Э... я же сказал... Но ведь он ударил первым. Да еще сзади, когда я его даже не видел.

Я никому такого не спускал. Я ему засветил, и тут он ударил меня снова, и тогда...

- Молчать!

Хендрик поперхнулся, потом добавил:

- Я просто хочу свалить из этой вшивой роты!

- Мне думается, что это мы как-нибудь с тобой уладим, - ледяным голосом сказал Франкель. И очень даже быстро.

- Дайте мне лист бумаги. Я увольняюсь.

- Одну минуту. Сержант Зим.

- Да, сэр.

Зим, за уже довольно долгое время и слова не проронил.

Он стоял, навытяжку, глаза смотрят прямо вперед, неподвижный словно статуя, только видно, как перекатываются желваки на скулах.

Теперь я был уверен, что под глазом у него синяк... и что надо. Хендрик, видно засветил ему на совесть.

Но он ничего об этом не сказал, а капитан Франкель ни о чем и не спрашивал...

может быть, он счел, что сержант налетел на дверной косяк и сам, если захочет, объяснит это позднее.

- Вы знакомили роту должным образом с надлежащими статьями закона о службе?

- Да, сэр. Закон вывешен для ознакомления, и его также читают каждое

субботнее утро.

- Я знаю. Я спрашиваю только для соблюдения формальностей.

По воскресеньям, как раз, перед тем как все желающие шли в церковь - они выстраивали нас стройными рядами и зачитывали через громкоговоритель, выдержки из дисциплинарных законов и уставов вооруженных сил планеты.

Они были также выставлены на всеобщее обозрение, на доске объявлений напротив палатки нашей ротной канцелярии. Никто не предавал им особого значения - это был просто другой вид муштровки.

Ты мог молча стоять и дремать, пока это не закончится.

Единственное, на что мы обращали внимание, если мы вообще были на это способны - было то, что мы сами называли "31 способом аварийной посадки". В конце концов, инструкторы сами заботились о том, чтобы мы проштудировали все те правила, которые мы должны были знать на зубок.

Эти 30 с чем-то способов аварийной посадки служили сюжетом для старых и затасканных шуток. Таких например: как горюче-смазочный материал для побудки или домкрат для вещмешка. Они были основными нарушениями устава. Время от времени, кто-то хвастался тем, или же обвинял кого-то другого в том, что его поймали на том, что оказалось способом 32.

Что всегда оказывалось, чем-то нелепым и часто непристойным.

Но ударить старшего по званию! Произошедшее перестало казаться чем-то забавным.

Зиму в глаз засветить? И что ж человека за это повесить? С чего бы... почти каждый в его роте, хоть раз дрался с сержантом, а от кого-то ему даже и доставалось - когда он нас натаскивал по рукопашному бою.

Он брал нас после подготовки у других инструкторов, и мы начинали вести себя самоуверенно и чувствовали себя на высоте, и вот тогда он брался за шлифовку наших навыков.

Да чего там, один раз я видел, как Суцзуми так его отделал, что он потерял сознание. Бронски облил его водой, и Зим вскочил, и улыбнулся, и тряс Суцзуми руку, и тут же забросил его за горизонт...

Капитан Франкель оглядел нас и остановил свой взгляд на мне:

Вы. - Соединитесь-ка со штабом полка.

Я неуклюже рванулся к аппаратуре и отступил назад, когда на экране появилось чье-то лицо.

- Адъютант, - сказало лицо.

Франкель чеканя слог сказал:

- К командованию полка обращается командир Второго батальона. Я настоятельно прошу прислать офицера для участия в суде.

- Как скоро он тебе понадобится Ян? - спросило лицо.

- Также скоро как уж сумеешь ко мне его сюда доставить.

- Ладно, сейчас вот. Я так думаю, Джек у себя в штабе. Статья, фамилия?

Капитан назвал Хендрика, его номер и статью.

Человек на экране присвистнул и стал мрачнее тучи.

- Сейчас все сделаем, Ян. Если не найду Джека, приеду сам. Только доложу старику.

Капитан Франкель обернулся к Зиму.

- Этот эскорт - свидетели?

- Да сэр.

- Командир отделения тоже мог видеть?

Зим несколько заколебался:

- Я думаю, да, сэр.

- Доставьте его. Кто-нибудь влезьте в бронескафандр и одна нога здесь другая там.

- Есть, сэр.

Зим подошел к аппарату связи, а Франкель обратился к Хендрику:

- Вы хотели бы видеть кого-нибудь, кто мог свидетельствовать в вашу защиту?

- Что? Мне не нужны никакие защитники. Он сам знает, что сделал! Дайте мне лист бумаги - я хочу как можно скорее убраться отсюда!

- Все в свое время.

И это время наступит очень скоро, подумалось мне.

Через пять минут явился капрал Джонс, подпрыгивая в командирском скафандре неся на руках капрала Махмуда, он сбросил его и унесся прочь - в то же мгновение когда лейтенант Спайке вошел в дверь.

Он сказал:

- Добрый день, капитан. Обвиняемый и свидетели здесь?

- Все тут. Садись, Джек.

- Запись?

- Уже сейчас.

- Отлично. Хендрик, шаг вперед.

Хендрик шагнул, было видно, что он совершенно сбит с толку и нервы его на пределе. Голос у лейтенанта вдруг стал необычно резким.

- Полевой трибунал назначен по приказу майора Мэллоу, командира Третьего тренировочного полка, лагерь имени Артура Курье, имеющий полномочия в силу общего боевого устава изданного командованием под номером четыре, приказами и боевой подготовке и дисциплине, в соответствии с законами и правилами Вооруженных Сил Земной Федерации.

Присутствующие офицеры: капитан Ян Франкель, Мобильная Пехота, командир Второго батальона, Третьего полка; лейтенант Джек Спайке, Мобильная Пехота, исполняющий обязанности командира Первого батальона Третьего полка. Обвиняемый: Хендрик Теодор, новобранец, номер Ар-Пи 7960924. Статья 9080.

Обвинение: физическое сопротивление вышестоящему чину Земной Федерации в боевых условиях.

В тот момент меня больше всего поразила быстрота происходящего.

Неожиданно я сам оказался "офицером-секретарем суда" и обязан был выводить и приводить свидетелей, как и оповещать их подготовиться.

Я не знал как я выведу сержанта Зима, если он того не захочет, но он поднял бровь, и все вышли из комнаты... за пределы слышимости. Зим отделился от всех и, стоя, ждал в сторонке. Махмуд присел на корточки и вертел в руках сигарету.

Его позвали первым. Свидетелей опросили меньше чем за двадцать минут, и все они повторили историю рассказанную Хендриком. Зима не позвали вообще. Лейтенант Спайке обратился к Хендрику:

- Может быть, вы хотите сами опросить свидетелей? Суд может помочь вам.

- Не надо.

- Необходимо стоять смирно и говорить "сэр", когда обращаетесь к суду.

- Не надо, сэр, - сказал Хендрик и добавил: - Требую адвоката.

- Закон не дает вам этого права во время полевого трибунала.

Хотели бы вы что-либо засвидетельствовать в свою защиту? Вас не просят этого делать, и, учитывая уже имеющиеся свидетельства - это никак не повлияет на суть дела. Но предупреждаю, что всякое свидетельство может быть обращено против вас.

Мы также имеем право проводить очные ставки.

Хендрик пожал плечами.

- Мне нечего сказать. Что мне с этого будет хорошего?

Лейтенант повторил:

- Вы будете свидетельствовать в свою защиту?

- Нет, сэр.

- Суд также должен выяснить: вы были знакомы со статьей обвинения до настоящего дня?

Вы можете отвечать да, нет или вообще не отвечать. Однако за свой ответ вы несете ответственность по статье 9167 говорящей о лжесвидетельстве.

Обвиняемый молчал.

- Хорошо. Суд прочтет вам эту статью и повторит вопрос. Статья 9080: любой служащий Вооруженных Сил, который нападет, ударит или предпримет попытку нападения...

- Мне кажется, нам читали. Они читали так много всего, каждое утро по субботам.

Целый перечень запрещенных поступков.

- Зачитывалась ли вам именно эта статья?

- Э... да, сэр. Ее тоже зачитывали.

- Хорошо. Вы отказались свидетельствовать. Может быть, вы хотите сделать заявление способное облегчить или смягчить вашу участь?

- Сэр?

- Хотите ли вы чего-нибудь этакого поведать суду?

Любые обстоятельства, что вы посчитаете, способными оказать видимое воздействие на те свидетельства, что уже даны? Что угодно, что как-то преуменьшит вашу вину за предполагаемое преступление?

Допустим, вы были больны и приняли лекарство. Присяга не ограничивает вас по данному пункту. Вы можете сказать все, что как вам кажется, сможет вам чем-то помочь.

То, что суд пытается выяснить так это, чего же это вас так удручает своей явной несправедливостью? Если у вас имеются претензии, то в чем они?

- Конечно же! В этом деле все ведь несправедливо. Он ударил первым! Вы же слышали, он первый!

- Что-нибудь еще?

- Но, сэр... разве этого недостаточно?

- Суд окончен. Новобранец рядовой Хендрик Теодор, смирно!

Лейтенант Спайке за время суда так и не садился. Теперь поднялся и капитан Франкель. Атмосфера в комнате стала еще холодней.

- Рядовой Хендрик мы нашли вас виновным по предъявленному вам обвинению.

У меня засосало под ложечкой, они сделают это с ним.

Они оденут Теду Хендрику петлю на шею, а я сегодняшним утром сидел рядом с ним за завтраком.

- Суд приговаривает вас - он продолжил, в то время как у меня подгибались колени - к десяти ударам плетью и увольнению с резолюцией "За несовместимое с уставом поведение". Хендрик застыл с открытым ртом.

- Я сам хочу уйти со службы.

- Наш полевой суд не позволит вам этого сделать.

А также суд хочет добавить, что вы получили столь мягкое наказание только потому, что у суда нет юридического права назначить вам более суровое наказание.

Юридическое право, примененное для вашего отчисления из армии пригодно только для полевого суда. Почему это так суд не будет здесь обсуждать.

Но если бы вы предстали перед трибуналом то кажется очевидным, что в этом случае - свидетельские показания вынудили бы суд приговорить вас к повешению до наступления смерти. Вам еще повезло.

Наш суд проявил максимальную гуманность к вам.

Лейтенант Спайке остановился, затем продолжил:

- Приговор привести в исполнение в ближайшие же часы после утверждения в соответствующей инстанции, если, конечно, он будет утвержден. Все свободны.

Обвиняемого держать под стражей.

Последнее, было адресовано мне. Однако мне с этим абсолютно ничего делать совсем не пришлось, разве что позвонить караульным и получить от них за него расписку, когда его увели.

На время дневного приема в медпункте капитан Френкель снял с меня обязанности дневального и послал меня на медосмотр, где меня и вернули в строй.

Я вернулся в роту как раз, чтобы успеть переодеться к вечернему смотру. Зим не преминул отчитать меня за пятна на форме. Синяк у него под глазом стал большим и разноцветным, но я, как и все другие, изо всех сил старался ничего не замечать.

На плацу уже был установлен здоровенный столб как раз затем местом, где стоял адъютант. Вместо обычных сообщений и разнарядки на следующий день нам зачитали приговор трибунала.

Потом привели Хендрика со связанными впереди руками, двое из охраны шли по бокам.

Мне никогда не приходилось видеть, как секут плетью. У нас в городе устраивали нечто подобное, но отец каждый раз запрещал мне ходить к Федеральному Центру.

Однажды я нарушил запрет отца, но наказание в тот день отменили, а новых попыток я больше не делал. Одного раза мне за глаза хватило.

Ребята из охраны подняли Хендрика на руки и привязали к крюку, торчавшему высоко на столбе. Затем они стянули с него рубашку и оказалось, что она сделана так, чтоб ее можно было снять без всяких затруднений, а майки под ней у него не было.

Потом адъютант произнес металлическим голосом:

- Привести в исполнение приговор суда. Шагнул вперед капрал-инструктор из другого батальона. В руке он держал кнут. Начальник охраны отсчитывал удары.

Отсчитывал медленно. От удара до удара проходило секунд пять, но казалось, что время тянется нестерпимо медленно. При первых ударах Тэд молчал, после третьего несколько раз всхлипнул.

Первое, что я увидел, когда очнулся, - лицо капрала Бронски. Он остро вглядывался мне в глаза, похлопывая по щекам.

Он остановился и спросил

- Ну, теперь все нормально? Возвращайся в строй. Ну, побыстрее.

Нам пора выходить на смотр.

Мы так и сделали строевым маршем, вернулись в расположение роты.

Я не очень-то много съел за этим ужином, как впрочем, и многие другие.

Никто не сказал ни слова насчет моего обморока. Позже я узнал, что был не единственным, кто потерял на экзекуции сознание - этого зрелища не выдержали человек тридцать новобранцев.

Мы слишком мало ценим то, что

нам дается без усилий... и было

бы очень странно, если бы мало

ценилась такая божественная благодать,

как свобода.

Томас Пейн

Ночь после того как вышибли Хендрика была для меня наиболее тяжелой за все время в лагере Курье. Я не мог заснуть!

Нужно пройти полную подготовку в лагере, чтобы понять, до чего должен дойти новобранец, чтобы с ним такое могло случиться.

Конечно, в тот день я не был на занятиях и физически не устал.

Но завтра мне предстояло включиться в обычный ритм, а плечо все еще сильно болело, хотя врач и уверял, что я "годен"...

А под подушкой лежало письмо, в котором мама умоляла меня наконец-то одуматься. И каждый раз, когда я закрывал глаза, я сразу слышал тяжелый шлепающий звук и видел Тэда, который, дрожа прижимался к столбу.

Мне было наплевать на потерю этих дурацких шевронов.

Они больше ничего не значили, так как я окончательно созрел для того, чтобы уволиться. Для себя я это решил. И если бы посреди ночи можно было достать бумагу и ручку, я, бы тут же не колеблясь, написал заявление.

Тэд совершил проступок, длившийся всего долю секунды.

Это была настоящая ошибка: конечно, он не любил лагерь (а кто его любит?), но он старался пройти через все и получить привилегию - право быть избранным. Он хотел стать политиком. Он много говорил о том, что он сделает, когда получит привилегии. Будут перемены - подождите, вы это еще увидите.

Теперь ему никогда не работать ни в одном общественном учреждении.

Всего одно движение - и в один момент он перечеркнул все шансы.

Это случилось с ним, а могло случиться со мной.

Я живо представил, как совершаю подобное - завтра, через неделю... и мне не дают даже уволиться, а ведут к столбу, сдирают рубашку...

Да, пришло время признать правоту отца. Самое время черкнуть ручкой по бумажке и слинять домой, сказав отцу, что я готов отправиться в Гарвард, а потом в компанию, если он все еще мне это дозволит.

Утром надо первым делом увидеть сержанта Зима и сказать ему, что с меня довольно.

Но только утром, потому что ты не станешь будить сержанта Зима, кроме чего-то такого, что он точно бы расценил как самый экстренный случай - поверь мне - уж ты бы не стал его будить.

Только не сержанта Зима.

Сержант Зим...

Мысли о нем беспокоили меня почти так же сильно, как и мысли о Тэде.

Когда трибунал закончился и все разошлись. Зим остался и сказал капитану:

- Могу я обратиться к командиру батальона, сэр?

- Конечно. Я как раз собирался попросить вас остаться для разговора. Садитесь.

Зим искоса глянул на меня, а капитан окинул взглядом.

Я без лишних слов понял, что должен исчезнуть. В коридоре никого не было, кроме двух штатских клерков.

Далеко уходить, я не смел - мог понадобиться капитану, поэтому я нашел стул за грудой компьютерных дискет и присел на него, подперев собой стену.

Я мог слышать их разговор через перегородку, приставив к ней ухо.

В принципе, штаб батальона был скорее домом, чем палаткой, так как в нем имелись элементарные удобства, такие как душ и туалет, плюс разнообразная электроника.

Но это было единственное специально приспособленное для полевых условий строение в лагере. Однако в этой хижине внутренние перегородки были тонки словно бумага. Я сомневаюсь, что двое штатских клерков могли что-либо слышать, так как оба они были в наушниках и не отрывали глаз от мониторов видиопередатчиков. С другой стороны, они были вовсе не в счет.

Я не собирался подслушивать, уф это выглядело именно так.

Зим:

- Сэр, я прошу перевести меня в боевую часть.

Франкель:

- Я плохо слышу тебя, Чарли. Мое медное ухо опять дает о себе знать...

Зим:

- Я говорю вполне серьезно, сэр. Я не соответствую своей должности.

Франкель, ответил с явным раздражением в голосе.

- Прекрати раз и навсегда плакаться мне в жилетку, сержант или же, подожди, пока мы покончим с нашими служебными обязанностями. Да и чего, в конце концов, уж стряслось?

Зим сказал с горечью.

- Капитан - этот мальчик не заслужил десяти плетей.

Франкель:

- Конечно, не заслужил. И ты, и я - мы оба прекрасно знаем, кто на самом деле дал маху.

- Да сэр. Я знаю. - Сказал Зим.

- Что ж, ты знаешь даже лучше меня, что все салаги на этом этапе подготовки ведут себя как дикие звери. Ты знаешь, когда можно повернуться к ним спиной, а когда нет. Ты знаешь нашу доктрину и неизменные уставы по статье 9080 и ты обязан не давать им ни малейшего шанса нарушить ее.

Разумеется, что кто-то из них попытается это сделать. Если они не агрессивны от природы - они не могут служить материалом для Мобильной Пехоты. Они ведь послушны в своей массе.

И ты можешь без большой опаски повернуться к ним спиной, когда они едят или спят или, когда они попадают впросак, и ты их за это распекаешь.

Но когда ты выводишь их на учения, где условия максимально приближенны к боевым или же, что-то заводит их и переполняет адреналином, то они становятся столь же взрывоопасными, как и полная шляпа гремучей ртути.

Ты это знаешь, и все твои инструкторы, об этом знают.

Ты обучен это предвидеть... обучен подавить, прежде чем это случиться.

Объясни же, как стало возможным, чтоб неопытный новобранец, смог засветить тебе в глаз? Он не должен был, тебя и коснуться.

Ты обязан был отрубить его, когда он еще только об этом подумал.

Так почему ты не был верен себе? А может у тебя реакция уже не та?

- Не знаю. Медленно проговорил Зим. Я думаю, что так уж оно и есть.

- Хмм! Но если так, куда тебя тогда в боевую часть?

Но сдается мне, это неправда.

Ведь я видел тебя три дня назад, когда мы работали на пару.

Так чего же пошло не так?

Зим ответил после долгой паузы.

- Думаю, я просто пришел к выводу, что он не из таких парней.

- ?Таких? не бывает.

- Да, сэр. Но он был таким искренним, так упорно старался, у него не было никаких навыков, но он так продолжал стараться... что я должно быть подсознательно расслабился.

Зим промолчал, а потом добавил:

- Думаю, все из-за того, что он мне нравился.

Франкель фыркнул.

- Инструктор не может себе этого позволить.

- Я знаю, сэр. Но так уж у меня получилось. Они же все отличные ребята! На данный момент, все реальные остолопы остались уже за бортом.

Единственная вина Хендрика, кроме того что он был неуклюж состояла в том, что, как ему казалось, он на все знал ответ.

Но я не придавал этому значения. Я сам был таким в его возрасте.

Остолопы отправились домой, а те, что остались, это энергичные ребята, старательные и хорошо подготовленные, и настолько же милые, как и выводок щенят Колли.

Многие из них станут солдатами.

- Так вот же в чем слабое место. Он нравился тебе... и потому ты не смог его вовремя остановить. В результате трибунал, десять ударов и мерзкая резолюция.

- Я взывал к небесам, чтобы нашелся хоть какой-нибудь способ получить эту порку самому - вдруг сказал Зим.

- Я чувствую, настанет и твой черед. Я же выше тебя по званию.

Как ты думаешь, о чем это я мечтал весь этот час?

Чего боялся больше всего с того момента, когда увидел, как ты входишь и у тебя под глазом огромный синяк? Ведь я сделал все, чтобы отделаться от всего этого одним административным наказанием, но молодому дураку его одного видно показалось мало.

Но я и не думал, что он сбрендит настолько, чтоб так при всех брякнуть, что он тебе вмазал.

Он глуп. Тебе нужно было отсеять его еще две-три недели назад... вместо того чтобы нянчиться с ним до тех пор, пока он не заработает себе на орехи.

И вот же он выпалил обо всем при свидетелях, и я был вынужден дать делу официальный ход. Вот то, что дало нам по зубам. Не было никакого способа стереть его слова из протокола. Не было никакой возможности избежать суда...

Только вот пройти через всю эту муть, прописать ему наши горчичники, а закончиться все это тем, что еще один штатский будет ненавидеть нас, до конца дней своих.

Потому что именно у него была исполосована спина. И не я, и не ты не могли избавить его от этого, даже если в том, что случилось, была целиком наша вина.

Потому что полк должен был увидеть, что происходит с тем, кто нарушает статью 9080.

Вот так ошибка наша, а шишки у него...

- Моя ошибка, капитан. Именно поэтому я и хочу, чтобы меня перевели.

Сэр, я думаю, что так будет лучше для лагеря.

- Неужели? Однако я решаю, что будет лучше для батальона, а не ты, сержант.

Чарли, как ты думаешь, кто ж это вынул твое имя из шляпы?

И почему? А давай, Чарли, вернемся на двенадцать лет назад.

Ты был капралом - помнишь? Где ты тогда был?

- Здесь. Вы это отлично знаете, капитан. В этих самых Богом забытых прериях, и я не имел не малейшего желания сюда возвращаться.

- Как и мы все. Ну, так уж вышло, что это самая важная и наиболее деликатная работа в армии, делать из избалованных маменькиных сынков солдат.

А можешь сказать, кто из этих маменькиных сынков, был хуже всех в твоей группе?

- Ммм... - Зим замедлился с ответом. - Не дойти бы мне до того, чтобы брякнуть, что самым трудным был ты, капитан.

- Ты б до такого не дошел? И тебе пришлось бы хорошо поднапрячься, чтобы назвать кого-то еще. А ведь я тебя ненавидел, "капрал" Зим - до судорог в кишках.

Даже из-за двери я почувствовал, что Зим удивлен и немного обижен.

- Даже так, капитан? Я-то тебя не ненавидел? Ты мне скорее наоборот - даже нравился.

- Да? Конечно, ненависть это не та роскошь, что инструктор может себе позволить.

Мы не должны ни любить их, не ненавидеть. Только учить. Но если я тогда тебе нравился... хм, надо сказать, что ты выискивал удивительно странные способы для того чтобы мне это выразить.

Ты до сих пор от меня без ума? Ответа не требуется. Мне наплевать, нравлюсь я тебе или нет... или вернее я ничего не желаю об этом знать.

Полно же, я презирал тебя тогда и только о том и мечтал, как это мне до тебя добраться. Но ты всегда был настороже и ни разу не дал мне шанса нарушить эту самую девять - ноль - восемь - ноль, чтоб состоялся мой собственный суд. И только поэтому я здесь, благодаря тебе.

Теперь насчет твоей просьбы. Я помню, что в то время, когда я сам был салагой ты беспрестанно отдавал мне одно и то же приказание.

И оно бесило меня, чуть ли не больше чем все остальное, что ты говорил или делал. Надеюсь, ты помнишь? Теперь возвращаю его тебе. Эй, служивый, заткнись и служи дальше!

- Да, сэр.

- Не уходи еще. Этот взмыленный жеребец не такая уж и потеря. Любому полку новобранцев требуется преподать хороший урок о том, что такое 9080, и мы оба знаем об этом.

Они еще не научились думать. Они ничего не читают. Они редко прислушиваются.

Но они могут видеть. И злоключения молодого Хендрика, спасут когда-нибудь одного из его товарищей от веревки, на которой он мог бы болтаться, пока не будет мертв, мертв, мертв. Однако я сожалею, что подобный наглядный урок имел место именно в моем батальоне.

И я совершенно не намерен предоставлять для порки еще хоть кого-то из своего батальона. Одного примера нам хватит. Ты соберешь своих инструкторов всех до единого, и предупредишь их об этом.

Примерно сутки наши ребята, будут в состоянии шока. И тогда они станут угрюмыми, а напряжение будет только расти. Может быть, в четверг или в пятницу, кто-то кого мы в любом случае отправили бы домой, начнет раздумывать, над тем что Хендрик, не получил такого уж страшного наказания. Что он получил даже меньше плетей, чем полагается за пьянство за рулем.

И он запросто может начать размышлять над тем, что было бы здорово, съездить по уху инструктору, которого он больше всего ненавидит. Сержант... этот удар должен встретить достойный отпор.

- Ты меня понял?!

- Да сэр.

- Я хочу, чтобы они были в пять раз более осторожными, чем раньше.

Я хочу, чтобы они соблюдали дистанцию.

Я хочу, чтобы у них были глаза на затылке.

Я хочу, чтобы они были также напряжены как мышь при виде кошки.

Подтяни их. И поговори отдельно с Бронски. У него особенно заметна тенденция к панибратству.

- Я встряхну его, сэр.

- Смотри, чтобы ты это сделал. Следующий, кто полезет на инструктора должен отхватить по тихому... без промашек, как сегодня.

Парень должен валяться в отрубе, и инструктор должен сделать это так, чтобы ему самому никак не пару не перепало или же я, без всяких но, вышвырну его за некомпетентность. Дай знать им об этом.

Им надо приучить ребят к мысли о том, что нарушать статью 9080 не просто накладно, а невозможно... что если кто-то попробует, то его тут же отключат, а потом обольют холодной водой. И у него еще долго будет болеть челюсть... только-то и всего.

- Да, сэр. Я так и сделаю.

- И так-то оно будет лучше. Я ведь не только выгоню инструктора, допустившего подобную оплошность, но и отведу его подальше в прерии, и там так отделаю, что мало не покажется. Потому что я не желаю, чтобы кто-то еще из моих ребят, был привязан к позорному столбу из-за нерасторопности своего наставника.

Свободен.

- Есть, сэр. - Всего хорошего капитан.

- Да чего тут хорошего Чарли? Если ты не очень занят сегодня вечером, почему бы тебе не принести свою мягкую обувь и мягкие циновки в офицерский корпус? И мы потанцуем с Матильдой. Где-нибудь к восьми

- Есть сэр.

- Это не приказ, а приглашение. Если у тебя уже действительно реакция не та, то может быть я смогу сломать тебе ключицу одним ударом ноги?

- Хм капитан вы готовы биться об заклад, что вам это удастся?

- Да, где уж мне я сижу за этим столом - жирею на крутящемся стуле.

У меня ничего не выйдет.

Разве что ты согласишься драться, стоя одной ногой в ведре с цементом. Но, говоря серьезно у нас, был тяжелый день, и утро вечера мудренее.

И если к вечеру мы будем все в мыле, а потом, постояв под душем, наденем перчатки и немного разомнемся, то вполне возможно, что тогда мы сможем спать сегодня ночью, несмотря на всех этих маменькиных сынков.

- Я буду там капитан. Смотри не ешь слишком много на обед мне самому нужно отработать парочку приемов.

- Я не пойду на обед. Я буду сидеть здесь, и строчить квартальный отчет, который командир полка будет безумно рад увидеть, сразу же после обеда.

Этот отчет положил мне на стол двумя часами ранее, тот, кого я не хочу сейчас называть.

Поэтому на вальс, я могу на несколько минут и опоздать.

А теперь иди, Чарли, и не беспокой меня больше. Увидимся вечером.

Зим вышел так резко, что я еле успел пригнуться, изображая, что завязываю шнурки на ботинке, и тем самым быть вне его поля зрения.

А капитан Франкель уже кричал:

- Дежурный! Дежурный! ДЕЖУРНЫЙ! Почему я должен повторять три раза? Как твое имя - запиши себе час наряда вне очереди. Заполни сумку.

Найдешь сейчас командиров рот Си, Эф и Джи и скажешь, что я буду рад их

видеть перед смотром. Потом быстро в мою палатку. Возьмешь чистую форму, фуражку, туфли, личное оружие, знаки отличия - но никаких медалей.

Принесешь все сюда... Потом пойди к врачу - как раз время дневного визита. Если ты можешь чего-то нацарапать этой рукой, а я это сам видел она у тебя не слишком-то уже болит.

Так, до врача у тебя целых тринадцать минут. Вперед, солдат!

Уж с этим я справился. Одного из командиров рот я нашел в его кабинете, а двух других - в офицерском душе (как дежурный, я мог заходить куда угодно).

Приказы, которые ты получаешь, не невыполнимы, они только похожи на что-то такое, так как время-то поджимает.

Форму для парада я положил перед капитаном как раз, когда прозвучал сигнал дневного врачебного осмотра.

Франкель даже головы от бумаг не поднял, а только буркнул:

- Час вне очереди отменяю. Свободен.

Итак, я вернулся восвояси, как раз вовремя, чтобы получить час вне очереди за неопрятный вид по двум пунктам, а также, чтобы своими глазами лицезреть печальный итог пребывания Теда Хендрика в Мобильной Пехоте.

У меня оказалось много времени для того, чтобы подумать, пока я лежал, не в силах заснуть, в палатке, а вокруг царила ночная тишина.

Я всегда знал, что сержант Зим работает за десятерых, но никогда не думал, что в глубине души он может быть не таким жестким, самоуверенным, самодовольным, чопорным.

Всегда думалось, что уж этот-то человек точно живет в согласии с миром и собой.

И сама мысль, что этот неуязвимый робот может чувствовать себя до такой степени обесчещенным и не справившимся со своими обязанностями, что он был готов бежать без оглядки и спрятаться за спинами чужих людей и предложить в качестве оправдания, что мол, если он уйдет то так будет лучше для его подразделения - вот то, что шокировало меня, чуть ли не больше, чем экзекуция Хендрика.

Услышать от капитана Франкеля признание того, что Зим... таки да, допустил серьезную промашку. Именно так, а не иначе. И он ткнул его в нее носом.

И он разругал его на все корки. Ну и ну. Это же надо, в самом деле. Сержантов никто не отчитывает, они сами держат всех в ежовых рукавицах. Таков закон природы. Но я должен признать, что то, что принял на себя сержант Зим и без звука проглотил, было до такой степени унизительным и испепеляющим, что этого было более чем достаточно, чтобы превратить самое худшее, что я когда-либо слышал по отношению к себе или другим в подобие любовной серенады. А ведь капитан даже не повысил голоса.

Весь инцидент был настолько абсурден и невероятен, что мне даже не пришло в голову упомянуть о нем в разговоре с кем-то из ребят.

Да и сам капитан Франкель. Мы не очень часто видели офицеров. Они появлялись в последний момент на вечернем параде, фланировали, и не делали ничего, что можно было бы назвать серьезным делом.

Раз в неделю делали нам смотр. Бросали реплики сержантам. Реплики, которые несли с собой горе, кому-то не из их числа. И они решали каждую неделю, чья рота заслужила честь хранить у себя полковые знамена. Ну, а кроме того, они могли нагрянуть с неожиданной проверкой в выглаженной по стрелочке, безукоризненно чистой форме с легким запахом одеколона, и снова исчезали вдали. Один или двое из них всегда сопровождали нас на марш броске, кроме того, дважды капитан Франкель демонстрировал нам свое искусное владение борьбой с экзотическим названием.

Но офицеры ничего не делали, то есть не делали ничего, что можно было назвать серьезным делом, а также не имели никаких забот, поскольку сержанты подчинялись им, а не они сержантам. Но вдруг оказалось, что капитан Франкель, работает так тяжело, что у него не хватает времени, чтобы пойти пообедать. И он настолько занят своими повседневными обязанностями, что он был вынужден тратить свое свободное время на физическую подготовку - на отсутствие, которой он жаловался Зиму. И насчет забот он казался (совершенно искренне) даже более расстроенным, чем Зим в связи с тем, что произошло с Хендриком.

А ведь он даже не узнал его в лицо, и ему пришлось потребовать, чтобы тот назвал себя.

Почва уходила из-под ног, оказалось, я никогда не понимал самой сути жизни, не знал, как устроен мир, в котором живу.

Мир раскалывался на части, и каждая превращалась, в нечто незнакомое и пугающее. Это, как вдруг обнаружить, что твоя собственная мать, совсем не та женщина, которую ты привык видеть рядом с собой, а совершенно чужой тебе человек в резиновой маске.

В одном, однако, я был теперь уверен: мне даже не хотелось узнавать, что такое, на самом деле, Мобильная Пехота. Если она слишком жестока и делает несчастными, даже тех, кто должен быть в ней подобен Богу... ее собственных сержантов и офицеров, то она определенно слишком тяжела для юного Джонни.

Как можно не наделать ошибок в организации, сути которой ты не понимаешь? Я не хочу быть повешенным за шею, пока не буду мертв, мертв, мертв.

Да что там виселица, с меня было бы довольно и плетей.

Даже, если доктор стоит рядом, чтобы убедится, что это не причинит серьезного вреда для твоего здоровья. Никто из нашей семьи, никогда не подвергался столь унизительному наказанию.

Исключая порку в школе, а это совсем не одно и то же. В ней никогда не было преступников - по крайней мере, никто никогда не обвинялся.

Наша семья гордилась своей историей. Единственное, чего нам недоставало, так это привилегии гражданства, но отец не почитал ее за подлинный почет, а этак за что-то сплошь же бесплодное и бесхозное...

Однако если меня высекут плетьми - его точно хватит удар.

А между тем Хендрик не сделал ничего такого, о чем бы я сам не думал тысячи раз.

А почему этого не сделал я? Боялся, наверное.

Я знал, что любой из инструкторов может легко вышибить из меня мозги, поэтому я только стискивал зубы, молчал и никогда вот ничего не такого и не пытался. У Джонни не хватило пороху. А у Тэда хватило...

На самом-то деле как раз ему, а не мне самое место в армии.

Кроме того, капитан Франкель даже не считал, что то, что случилось - случилось по вине Хендрика.

Даже если я не нарушу 9080 из-за того, что на такое у меня просто не хватит пороху. Наступит день, когда я нарушу другую статью устава не 9080 и, хотя в этом не будет моей вины - в любом случае я кончу тем, что буду привязан к позорному столбу.

Нужно выбираться отсюда, Джонни, пока это все еще возможно.

Письмо от мамы только укрепило мою решимость. Нетрудно сохранять ожесточение к родителям, пока они сами были жестоки ко мне.

Но как только они оттаяли, мое сердце начало болеть.

По крайней мере, мать смягчила свою позицию. Она писала:

- Но я боюсь, что мне придется признаться тебе, что твой отец до сих пор не позволяет мне упоминать твое имя. Но дорогой мой в этом выражается его скорбь, поскольку он не может плакать. Ты должен понять мой дорогой мальчик, что он любит тебя больше жизни, и даже больше чем меня.

И именно ты причинил ему такую душевную муку... Он всем заявляет, что, в конце концов, ты уже взрослый мужчина и волен сам выбирать себе дорогу в жизни, и что он гордиться тобой. Но в нем говорит его собственная гордость - уязвленное самолюбие мужчины, которого ранил в самое сердце, тот, кого он больше всех любил.

Ты должен понять Джоннито, что он не говорит о тебе и не пишет тебе

писем потому что он не в состоянии этого сделать, пока его горе не

станет для него более менее терпимым.

Когда это случиться я узнаю об этом - и вступлюсь за тебя, и мы снова все будем вместе. Про себя скажу так. Как может что-либо, что делает ее мальчуган вывести из себя его мать?

Ты можешь причинить мне боль, но этим не на йоту, не уменьшишь мою любовь к тебе.

Где бы ты ни был, какую бы стезю себе не выбрал, ты навсегда останешься для меня маленьким мальчиком, который падал и с шишкой или синяком, забирался ко мне на колени в поисках утешения.

Мои колени стали маленькими или может ты уже вырос, (хотя мне до сих пор в это не верится) но все-таки в случае необходимости ты всегда можешь на них рассчитывать. Маленькие мальчики никогда не вырастают из того возраста, когда они нуждаются в материнском утешении. Не так ли милый?

Я надеюсь, что так. Я верю, что ты напишешь мне письмо, и в нем подтвердишь мои слова. Но я должна добавить, что в виду того, что прошло ужасно много времени в течение, которого ты не писал нам ни строчки, то вполне возможно, что самое лучшее, (пока я не дам тебе знать, что что-то переменилось) чтобы ты писал мне через тетку Элеонору она тут же перешлет его мне. Не причиняя никому дополнительных переживаний.

Ты меня понимаешь? Тысяча поцелуев моему мальчику.

ТВОЯ МАТЬ.

Я все отлично понял. Но если отец не умел плакать, то я в ту ночь дал волю слезам.

Наконец я заснул... и, как мне показалось, тут же был разбужен по тревоге. Весь полк подняли для того, чтобы пропустить нас сквозь имитацию бомбежки только без настоящей амуниции.

Вся разница была в том, что на нас была неармированная эпикировка, включающая в себя наушники, и нам надо было не более чем растянуться на земле, когда была дана команда "замри".

Нас держали в положении "замри" около часа. Насколько я понял, все поголовно выполняли команду на совесть - лежали, едва дыша.

Мышь пробежавшую рядом было бы слышно за километр. Какое-то животное пробежало мягкими лапами, совсем рядом, мне тогда показалось - прямо по мне. Похоже, это был койот. Но я даже не дрогнул. Мы жутко замерзли тогда, но я все сносил терпеливо: я знал, что эту команду выполняю в последний раз.

Следующим утром я даже не услышал сигнала к подъему. Впервые за несколько недель меня насильно сбросили с лежанки, и я уныло поплелся выполнять распорядок дня.

До завтрака не было никакой возможности даже заикнуться о том, что я хочу уволиться. Для этого мне нужно было отыскать Зима, но на завтраке он отсутствовал. Зато я спросил у Бронски разрешения поговорить с сержантом.

- Давай-давай, - хмыкнул Бронски и не стал спрашивать, зачем мне это понадобилось.

Но ты не можешь, увидится с человеком, которого нигде нет.

Нас вывели в очередной марш-бросок, но сержанта нигде не было видно.

Ленч нам подбросили прямо в поле, на вертолете. Что было неожиданной роскошью - в связи с постоянными неполадками со снабжением продовольствием перед марш-бросками, то, что обычно собой означало фактически голодовку. Исключая то, что ты ухитрялся припрятать на этот крайний случай... а я на этот раз не старался, слишком уж многим была забита голова.

Вместе с завтраком прибыл Зим, который к тому же привез почту...

что не было нежданной роскошью. Тебя могут лишить пищи, воды, сна, да и вообще всего без всякого предупреждения, но твоя почта не задержится, ни на минуту, если тому, конечно, не препятствовали чрезвычайные обстоятельства. Это твое, и только твое, то, что доставляется первым возможным транспортом, то, что читается в первую попавшуюся передышку даже на маневрах. Правда, для меня эта привилегия была не столь уж важна, поскольку кроме пары писем от Карла, я получал только глупые рекламные проспекты до тех пор, пока мама не решилась мне написать.

Поэтому меня не было среди тех, кто окружил Зима.

Я прикинул и решил, что сейчас не лучшее время для переговоров с сержантом.

Придется подождать, пока мы вернемся в лагерь. Нет смысла... обращать на себя его внимание пока мы на деле, не будем поблизости от штаба.

Однако к великому удивлению, я услышал, как Зим выкрикивает мое имя и протягивает мне письмо. Я бросился к нему и схватил конверт.

И снова я был удивлен - теперь еще больше: письмо от мистера Дюбуа, нашего учителя по истории и нравственной философии.

Скорее уж я ожидал получить послание от Санта Клауса.

Потом, когда я его прочитал, мне все еще казалось, что это ошибка. Пришлось сверить адрес и обратный адрес, чтобы убедиться, что письмо все-таки адресовано мне.

"Мой дорогой мальчик.

Наверное, мне следовало бы написать тебе гораздо раньше, чтобы выразить то удовольствие и ту гордость, которые я испытал, когда узнал, что ты не только поступил на службу, но еще и выбрал мой род войск.

Однако скажу тебе, что удивлен я не был. Подобного поступка я и ждал от тебя, разве что только не ожидал, дополнительного очень личного подарка, это то, что ты выберешь М. П.

Это тот самый результат, который случается нечасто, но дает право учителю

гордиться своим трудом. Нам нужно перетрясти кучу песка и камней, чтобы найти один самородок... но самородки того стоят.

Сегодня ты уже должен понимать, почему я не написал тебе сразу.

Многие молодые люди (не обязательно из-за предосудительных причин) не обнаруживают достаточно сил, чтобы пройти период подготовки.

Я ждал (информацию я получал по своим каналам), когда ты преодолеешь главный перевал (как же он нам всем хорошо знаком), и, конечно, за исключением несчастных случаев, болезней, что могли помешать тебе закончить подготовку и отслужить свой срок.

Сейчас ты проходишь самую трудную часть своей службы: не столько трудную физически (все-таки физические лишения, не будут более тебя чрезмерно обескураживать, поскольку ты уже знаешь, что всему есть предел) сколько духовно... Глубокий душевный переворот постепенно превратит тебя из потенциального в реального гражданина.

Или, наверное, лучше сказать: ты уже оставил позади самый тяжелый период, и, несмотря на все превратности судьбы, какие все еще ждут тебя впереди, и все те препятствия, что тебе только предстоит преодолеть, каждое из которых, будет более серьезным чем то, что ты уже прошел, ты это должен осознавать…

Но все ровно свой главный экзамен на прочность ты уже сдал.

Смею полагать, я парень хорошо тебя знаю, и верю, что перевал позади, иначе ты был бы уже дома.

Когда ты достиг этой духовной вершины, ты что-то почувствовал, а именно же - нечто новое.

Наверное, ты не можешь найти слов, чтобы его описать (я, например, не мог, когда я был новобранцем).

Но ты можешь позаимствовать их у своих старших товарищей.

Правильные слова часто помогают понять, что с тобой происходит. Высочайшая честь, о которой мужчина может только мечтать, - это возможность заслонить своим телом любимый дом от того опустошения, которое приносит война. Эти слова не принадлежат мне, как ты вскоре, видимо, узнаешь.

Главные принципы жизни не меняются, и, если человеку нужно сказать об одном из них, ему необязательно - как бы этот мир ни менялся - заново чего-то формулировать.

Принцип, о котором пишу я, непреложен, он являлся да и является правдой всегда и везде, для всех людей и всех народов.

Дай о себе знать, пожалуйста. Если, конечно, ты сможешь выкроить кусочек такого дорогого для тебя времени. Если сможешь - черкни мне письмо.

А если тебе случится встретиться с кем-нибудь из моих старых друзей, передай им горячий привет.

Успехов тебе, десантник! Ты заставил меня гордиться собой.

Джин В. Дюбуа, полковник Мобильной Пехоты в отставке".

Подпись была так же удивительна, как и само письмо. Старый Ворчун - полковник? Эге!

А ведь командир полка у нас всего лишь майор. Мистер Дюбуа никогда не говорил в школе о своем звании. Мы предполагали (если вообще над этим задумывались), что он был занюханным капралом, которому пришлось уйти из армии после того, как он потерял руку. И ему, думали мы, подобрали работу полегче - курс, по которому не надо сдавать экзамены, или даже обучать, а только же проводить беседы.

Естественно, он отслужил положенный срок, так как историю и нравственную философию может преподавать только человек со статусом гражданина.

Но Мобильная Пехота?!

Теперь я взглянул на него по-другому.

Подтянутый, поджарый, похожий скорее на учителя танцев. Каждый из нас по сравнению с ним действительно напоминал обезьяну.

Да, он подписался именно так: полковник Мобильной Пехоты...

Всю обратную дорогу к лагерю я размышлял над этим его удивительным письмом.

Ничего подобного Дюбуа никогда не позволял себе произнести в классе.

Не в том смысле, что письмо противоречило духу его проповедей.

Оно было совершенно другим по тону. Разве мог полковник так обращаться к рядовому новобранцу ?товарищ??

Когда он был лишь "мистером Дюбуа", а я одним из тех мальчишек, которые приходили на его курс, он, казалось, вообще не замечал меня.

Кроме того случая, когда он меня обидел, намекая на то, что у меня слишком уж много денег, но явно не хватает здравого смысла.

Ну и что с того, что мой старик мог бы купить всю школу и подарить ее мне на рождество. Что это преступление? В конце концов - это просто не его дело.

В тот день он разжевывал нам понятие стоимости, сравнивал теорию Маркса с ортодоксальной теорией "полезности".

Мистер Дюбуа тогда сказал:

- Конечно, Марксово определение стоимости довольно нелепо.

Сколько бы труда вы ни затратили, вы не смогли бы превратить куличики из песка в яблочный пирог.

Куличик из песка остался бы песком, а его стоимость нулем.

Посредством неквалифицированного труда сама стоимость может запросто уменьшиться: бездарный кулинар возьмет стоящее тесто и свежие зеленые яблоки, уже обладающие стоимостью, и превратит их в несъедобную дребедень. В результате стоимость - ноль.

И наоборот, искуснейший повар может тем же яблокам и тесту придать форму и вкус, которые будут иметь значительно большую стоимость, нежели обычный яблочный торт, и для этого ему не потребуется больших усилий, чем будет необходимо рядовому кулинару, чтобы приготовить обычное лакомство.

Даже такая кухонная иллюстрация разбивает все доводы Марксовой теории стоимости - ложной посылки, из которой вырастает весь величественный обман коммунизма.

С другой стороны, она подтверждает правильность общепринятого, основанного на здравом смысле, определения - с точки зрения теории "полезности".

Он взмахнул культей в нашу сторону.

- И все же - вы там сзади проснитесь - и все же, в этом затрепанном, старинном мистификаторстве "Дас Капитал"... в нем этак донельзя высокопарном, вымученном, запутанном, невротическом, ненаучном и нелогичном, помпезном обмане Карла Маркса: тем не менее, имеется отблеск очень уж важной истины.

Если бы Маркс обладал по настоящему аналитическим умом, то сформулировал бы первое адекватное определение стоимости... и это спасло бы планету от нескончаемого несчастья. Или же нет... - добавил он и ткнул в мою сторону пальцем. - Ты!

Я подскочил как ужаленный.

- Если ты не в состоянии слушать, то, может быть, скажешь тогда классу: стоимость - это относительная или абсолютная величина?

На самом деле я слушал. Просто не видел причин, мешавших мне слушать, закрыв глаза и расслабившись. Но вопрос застал меня врасплох: я ничего не читал по сегодняшнему заданию.

- Э - э... абсолютная, - сказал я, пытаясь попросту подгадать.

- Неправильно, - отметил он холодно. - Стоимость имеет смысл только в человеческом обществе. Стоимость той или иной вещи всегда связана с отдельным индивидуумом.

Ее величина будет различаться в зависимости от каждого отдельно взятого индивида. Рыночная стоимость - это фикция или в лучшем случае попытка вывести какую-то среднюю величину индивидуальных стоимостей, которые все разнятся между собой, - иначе бы не могла существовать торговля.

Я представил, как бы среагировал отец на тезис о том, что рыночная стоимость - это фикция. Наверное, просто фыркнул бы и ничего не сказал.

- Это индивидуальное отношение стоимости для каждого из нас проявляется в двух моментах: во-первых, то, что мы можем сделать с вещью, то есть ее полезность; во-вторых, что мы должны сделать, чтобы эту вещь получить, собственно ее стоимость.

Существует старинное предание, утверждающее, что "самое дорогое в жизни - это свобода".

Это неправда. Абсолютная ложь. Трагическое заблуждение, приведшее к закату и гибели демократии в XX веке.

Все пышные эксперименты провалились, потому что людей призывали верить: достаточно проголосовать за что-нибудь, и они это получат... без страданий, пота и слез.

Свобода сама по себе ничего не значит. Потому что за все надо платить.

Даже возможность дыхания мы покупаем ценой усилий и боли первого вздоха.

Он помолчал и, все еще глядя на меня, добавил:

- Если бы вы, ребятки, так же попотели ради своих игрушек, как приходится маяться новорожденному за право жить, вы, наверное, были бы более счастливы... и более богаты.

Как уж оно есть у кое-кого из вас. Ну и жаль же мне истинную нищету ваших больших состояний. Ты! Ты только что получил приз за бег на сто метров. Это уже сделало тебя счастливее?

- Гм. Мне так кажется - сделает.

- Не увиливай, пожалуйста.

Вот твой приз, я даже написал: "Гран-при" чемпионата по спринту на сто метров".

Он действительно подошел ко мне и прикрепил значок к моей груди.

- Вот! Ты счастлив? Ты стоишь его, не так ли?

Я почувствовал себя если не униженным, то уязвленным. Сначала грязный намек на богатого папенькиного сынка - типичный для того, кто сам неимущ. Теперь этот фарс.

Я содрал значок и сунул ему обратно. Казалось, мистер Дюбуа удивлен.

- Разве значок не доставил тебе удовольствия?

- Вы же к чертовой матери знаете, что в забеге я был четвертым!

- Точно! Все правильно! Приз за первое место для тебя не имеет никакой стоимости... потому что ты его не заработал.

Зато ты можешь испытывать скромное удовлетворение сознанием своего четвертого места, ведь ты его заслужил. Я верю, что кое-кто из здешних сомнамбул, сумел оценить эту маленькую моралите (жанр западноевропейского театра 15-16 вв.).

Я полагаю, что поэт, написавший песню, в которой этак подразумевалось, что самое дорогое в жизни никак нельзя приобрести за деньги, не прав. Вернее, прав, да только буквальное значение этого высказывания ложно по своей сути.

Самое дорогое в жизни вообще не имеет никакого отношения к деньгам, выше денег.

Цена - это агония и пот, кровь и преданность... цена обеспечивается самым дорогим в жизни - самой жизнью - точной мерой истинной стоимости.

Я раздумывал о тех вещах, что я, когда-то слышал от Мистера Дюбуа - а надо б сказать полковника Дюбуа, а также и о его необычайном письме, пока мы топали назад к лагерю.

Потом мысли оборвались, так как ближе к расположению полка мы перестроились и принялись горланить французские песни - Марсельезу, разумеется - а также песни об опасностях и приключениях...

Все-таки здорово иметь свой музыкальный ансамбль. Ведь это очень помогает не падать духом, когда уставшие мы еле, еле волочим ноги по земле.

По началу, у нас вообще ничего не было, кроме звукозаписей для парадов и построений.

Но власть предержащие заблаговременно разузнали, кто из нас умеет играть и у кого не было инструментов, их получили. И так наш полковой оркестр, составленный из нас самих, (даже директор и старший барабанщик были новобранцами) начал свое существование.

Но это не означало, что оркестранты были избавлены от всех других обязанностей.

Вовсе нет. Этот только же означало, что им позволяли и даже поощряли заниматься этим в свободное от службы время. Они музицировали по вечерам и воскресеньям и т.п.

Они вышагивали впереди строя и создавали музыкальное сопровождение любому параду или смотру, вместо того, чтобы находиться в рядах своих взводов. Многое у нас происходило подобным же образом.

Например: наш капеллан был новобранцем. Он был старше многих из нас, духовный сан он получил в одной маленькой никому не известной секте, о которой я никогда не слышал.

Но он вкладывал всю полноту страсти в свои проповеди, а была ли его теология ортодоксальной или нет, не мне судить об этом.

И он был в том же положении, что и мы, и поэтому мог прекрасно понять наши проблемы. И он действительно здорово пел.

С другой стороны, по утрам в воскресенье - между утренней уборкой и обедом тебе больше некуда было податься.

Оркестранты все время препирались друг с другом, но каким-то образом умудрялись действовать сообща. В лагере имелось четыре духовых инструмента и несколько шведских национальных костюмов - пожертвованных Лючиол из Камеруна, чей сын погиб здесь, во время подготовки.

Кроме того, один из новобранцев оказался волынщиком, то чему он научился, будучи в шведских бой скаутах. Вскоре у нас уже было четыре волынщика, пожалуй, неважных, но зато громогласных.

Волынка кажется очень странным инструментом, когда ты впервые слышишь ее звучание, а от музицирования новичка тебя буквально же покорежит.

Это выглядит, да и на слух воспринимается так, как будто он держит кота подмышкой, его хвост во рту, и все время за него кусает.

Но они нравились тебе все больше и больше.

А поначалу наши волынщики околачивались впереди всего оркестра, и они трубили во всю глотку так, что у меня волосы до такой степени вставали дыбом, что кепка вздымалась вверх.

Это задевало тебя... до слез.

Конечно, мы не могли взять с собой оркестр на марш-бросок, поскольку для оркестра не было дано специального разрешения.

Тубы и турецкие барабаны должны были оставаться в лагере. Парни из оркестра должны были тащить полный боекомплект, как и все остальные и могли прихватить разве совсем маленькие инструменты, которые почти ничего не весили. И Мобильная Пехота такие инструменты нашла (вряд ли бы вы смогли увидеть их где-то еще).

Маленькая коробочка величиной с губную гармошку, электрическое устройство, заменявшее то ли рожок, то ли дудку, и еще подобные приспособления.

Отдавалась команда петь, когда ты топал к горизонту, и все музыканты на ходу скидывали поклажу, которую тут же принимали товарищи, и начинали играть. Это нас сильно выручало.

Наш походный джаз-банд постепенно отставал от нас, звуки уже почти не были слышны.

Мы стали петь вразнобой, фальшивили и наконец замолчали потому что ты сбиваешься с такта когда ты так далеко от музыкантов.

Внезапно я почувствовал, что мне хорошо.

Я постарался понять почему. Потому что через пару часов мы будем в лагере, и я смогу написать заявление об увольнении?

Нет. Когда я решил уйти, решение принесло мир в мою душу, облегчило терзания и дало возможность заснуть. Однако сейчас в моей душе возникло что-то, чему я не находил объяснения.

Затем я понял. Я прошел перевал.

Я был на перевале, о котором писал полковник Дюбуа. Я только что перешел его и теперь начал спускаться, тихонько напевая. Степь оставалась все той же, плоской, как лепешка, но всю дорогу от лагеря и полдороги назад я шел тяжело, словно взбирался в гору. Потом в какой-то момент - думаю, это произошло, когда я пел, - преодолел верхнюю точку и зашагал вниз.

Груз больше не давил на плечи, в сердце не осталось тревоги.

Когда мы вернулись в лагерь, я не пошел к сержанту Зиму.

Я уже не чувствовал необходимости. Наоборот, он сам поманил меня, когда мы уже стали расходиться из строя.

- Да, сэр?

- У меня к тебе вопрос личного свойства... так что можешь не отвечать, если не хочешь.

Он замолчал, а я задался вопросом, заподозрил ли он, что я подслушал, как его отчитывал капитан и вздрогнул.

- Ты получил сегодня письмо, - начал он. - Совершенно случайно я заметил, хотя это совсем не мое дело, имя на обратном адресе.

Имя в некоторых местах довольно распространенное, но... как я уже говорил, ты можешь и не отвечать... но все-таки... не может ли случайно быть так, что у автора этого письма не хватает левой ладони?

Мне думается, у меня отвисла челюсть.

- Откуда вы знаете?.. Сэр.

- Я был рядом, когда это произошло. Полковник Дюбуа? Правильно?

- Да, сэр. Он преподает у нас в школе историю и нравственную философию.

Думаю, это единственный раз, что я смог повлиять на душевное состояние сержанта Зима, хотя и не так чтобы очень. Его брови, полезли вверх, а глаза немного расширились.

- Ах, вот как? Тебе неслыханно повезло. - Он помолчал. - Когда будешь

писать ответ - если ты, конечно, не против, - передай ему от меня поклон.

- Да, сэр. Я думаю, он вам тоже передал привет.

- Что?

- Э -э... я не уверен. - Я вынул письмо и прочел: - "...если тебе

случится встретиться с кем-нибудь из моих старых друзей, передай им горячий привет". Это ведь и вам, сэр?

Зим задумался, глядя сквозь меня.

- А? Да, конечно. Мне среди прочих. Большое спасибо...

Но вдруг он изменился, даже голос стал другим:

- До смотра осталось девять минут. А тебе еще надо принять душ и переодеться. Поворачивайся, солдат!

Один новобранец был таким глу-

пым, что хотел наложить на себя

руки. Ему казалось, что он все

потерял и ничего не приобрел вза-

мен. Но день сменился другим, а

ему никто не делал поблажек. И

вдруг сам по себе он стал чувст-

вовать себя лучше...

Редьярд Киплинг

Я не собираюсь много распространяться о своей подготовке. В основном

она состояла из простой рутинной работы. Но она перестала меня угнетать,

так что и рассказывать о ней особенно нечего.

Единственное, о чем хотелось бы упомянуть, - это наши скафандры:

отчасти из-за того, что я тогда был просто очарован ими, отчасти из-за

того, что благодаря им попал в беду. Говорю об этом без всяких жалоб -

получил то, что заслуживал.

Солдат Мобильной Пехоты связан со своим скафандром примерно так же, как человек из К-9 со своим партнером-псом. Бронескафандр одна сторона медали, из-за которой мы и зовем себя Мобильной Пехотой, а не просто пехотой.

Другая ее сторона это звездные корабли, которые доставляют нас в нужное место Вселенной, и капсулы, в которых мы десантируемся).

Скафандр дарует нам острое зрение и острый слух, крепкую спину (чтобы нести тяжелое вооружение и броню) и быстрые ноги.

Он даже прибавляет ума ("ума" в военном смысле слова, хотя человек в скафандре может быть таким же идиотом, как и любой другой, правда будет всем лучше, если он таким не окажется), а также снабжает нас значительной огневой мощью, добавляет выносливости, уменьшает уязвимость.

Наш скафандр отличается от скафандра космического, хотя и способен выполнять его функции. С другой стороны, это не только доспехи, хотя рыцари круглого стола не были так же хорошо защищены броней как мы.

Это и не танк, однако, один рядовой Мобильной Пехоты может без посторонней помощи справиться с подразделением таких штуковин, если, конечно, какой-нибудь глупец догадается выпустить танки против Мобильной Пехоты.

Скафандр - не космический корабль, но он может понемногу летать.

Да ведь с другой стороны ни космические, ни воздушные боевые аппараты не могут вести эффективную борьбу против человека в скафандре, разве что устроят массированную бомбардировку того района, где этот человек находится (все равно что сжечь дом, чтобы уничтожить муху).

А мы напротив, можем проделать массу вещей, на которые звездные, подводные и воздушные корабли попросту не годятся.

Существует дюжина различных способов проведения массированного и обезличенного массового уничтожения с помощью кораблей и ракет того или иного рода вооружений, катастроф такого широкого, неизбирательного масштаба, что войну можно считать законченной, так как целый народ или целая планета попросту перестанет существовать.

А мы делаем войну таким же личным делом, как удар по носу.

Мы можем действовать избирательно, создавая давление в определенной точке и на определенное время.

На моей памяти Мобильная Пехота никогда не получала приказа спуститься и уничтожить (или захватить) всех хромых и рыжеволосых, проживающих в установленном районе. Однако если нам скажут, ей-богу мы сделаем.

Что ж, мы простые ребята, которые спускаются с неба в назначенный час, в назначенное место, закрепляются, выковыривают противника из нор, и принуждают его тотчас же, сдаться или умереть.

Мы братья пехотинцы, черные бушлаты, синие береты (ближе ему не быть примечание переводчика) идем прямо туда, где враг, и сталкивается с ним лицом к лицу. Мы это делаем - хотя оружие меняется, но суть нашей профессии остается почти неизменной, по крайней мере, с того времени, когда пять тысяч лет назад пешие воины царя ассирийского Саргона заставили шумеров вопить ?дядя я больше не буду?.

Быть может, в один прекрасный день смогут обойтись и без нас.

Возможно, когда-нибудь полусумасшедший гений с близорукостью, выпирающим лбом и кибернетическим интеллектом, изобретет новое оружие, робота, способного залезть в нору, в которой скрывается противник, и заставить его умереть или сдаться. Да при этом сохранить своих, которых противник, например, в качестве заложников держит в той же дыре.

Я не знаю: я ведь не гений, а пехотинец. Но тем временем пока машина еще не изобретена, ребята делают свою работу, и я тоже тут могу на что-то сгодиться.

Возможно, когда-нибудь они добьются того, чтобы жизнь потекла гладко и спокойно, и у нас-таки будет то, о чем мы все время поем.

"Когда нам больше не придется узнать, что такое война".

Может быть, когда-нибудь даже леопард избавиться от своей пятнистости и станет давать молоко как Джерсейская корова.

Но снова я ничего об этом не знаю.

Я не профессор космополитики, а солдат Мобильной Пехоты.

Я попадаю туда, куда посылает меня мое правительство, а между выбросами живу в свое удовольствие.

А пока мы нужны, и пока без нас не обойтись, множество ученых и инженеров сидят и думают, какими техническими чудесами нам вот помочь. А скафандр он одно из них.

Нет нужды объяснять, как выглядят наши доспехи, поскольку их изображениями полны журналы, газеты и книги. Если коротко, то в скафандре ты похож на здоровенную стальную гориллу, вооруженную соответствующим по величине оружием. (Может быть, поэтому сержант частенько называет нас "обезьянами"? Однако сдается мне, что при Юлии Цезаре сержанты выражали свое почтение рядовым в точно таких же выражениях).

Но скафандр значительно мощнее любой гориллы. Если мобильный пехотинец в скафандре примется обниматься с гориллой, она тут же испустит дух - ее просто расплющит.

На скафандре же и следов не останется. "Мышцы", псевдомускулатура, вызывают у непосвященных неизменное восхищение.

Однако на самом деле весь фокус в системе контроля мускулатуры.

Настоящая гениальность изобретения состоит в том, что контроль вообще не нужен.

Десантник просто носит скафандр, как костюм, "как кожу".

Для того чтобы управлять любым кораблем, нужно выучиться на пилота.

Это требует длительного времени, совершенно нового и сложного набора рефлексов, иного, искусственного способа мышления.

Даже езда на велосипеде требует определенной подготовки, ездить на велосипеде - совсем не то, что ходить на своих двоих.

Тогда как пилотирование звездных кораблей о земеля, я столько не проживу.

По-моему, это дело акробатов, обладающих математическим мышлением!

А скафандр можно просто носить. Две тысячи фунтов в полном снаряжении.

Но стоит только его к тебе подогнать - и ты уже умеешь ходить, бегать, прыгать на невероятную высоту, припадать к земле, брать куриное яйцо, оставляя его целым (для этого, правда, все-таки нужно малость попрактиковаться, но все навыки приходят с опытом) танцевать джигу, если умеешь танцевать ее без скафандра, и перепрыгнуть через соседний дом, и приземлится как перышко.

Весь секрет заключается в отрицательной обратной связи и эффекте усиления.

Не просите, чтобы я дал полное описание устройства скафандра.

Я не в состоянии.

Но ведь самые талантливые скрипачи не берутся смастерить самую простую скрипку.

Я могу содержать скафандр в полной готовности, делать ремонт в полевых условиях и проверить исправность 347 запчастей, во время перехода скафандра из горячего состояния в холодное, вот и все, что требуется от любого самого тупого пехотинца.

Если же скафандру становится по-настоящему худо, я вызываю доктора: доктора наук (электромеханическая инженерия), который является офицером флота, как правило, лейтенантом, считай, что капитаном по сравнению с нами.

Такие офицеры прикомандированы к кораблям, и с большой неохотой к штабу полка того или иного лагеря, вроде лагеря Курье. Судьба для флотского офицера, хуже смерти.

Но если ты действительно интересуешься, оттисками, объемами и схемами этого скафандра, то ты можешь найти большинство из них на полке, любой мало-мальски большой общественной библиотеки.

А чтобы раздобыть небольшое количество сугубо секретной информации тебе придется разыскать надежного вражеского агента. Я говорю надежного, поскольку шпионы в основном народ лукавый, а потому он запросто может подсунуть тебе "секреты?, которые ты мог бы отыскать сам - на библиотечной полке.

Но в общих чертах (без схем и чертежей) я могу рассказать, как действует скафандр.

Внутри доспехов находятся сотни рецепторов, реагирующих на давление.

Ты двигаешь рукой, возникает давление на рецепторы. Скафандр чувствует его, усиливает и двигается вместе с твоей рукой, чтобы снять давление с отдавших приказ рецепторов.

Это приводит в замешательство, но идея отрицательной обратной связи по началу, каждого сбивает с толку, даже если твое тело делало это с незапамятных времен, ты все ровно беспомощно отбиваешь коленца как младенец.

Маленькие дети только учатся этому, поэтому они столь неуклюжи.

А подростки и взрослые когда-то в детстве научившись, управлять своим телом перестают обращать на это внимание, ну а у человека страдающего болезнью Паркинсона нарушены нервные связи в организме.

Скафандр запрограммирован на этакую обратную связь и не только точно повторяет каждое твое движение, но и значительно усиливает его.

Однако сила его "мышц" контролируется. Самое главное, что при этом совершенно не приходится заботиться об этом контроле.

Ты прыгаешь, прыгает и скафандр - конечно, гораздо выше, чем ты прыгнул бы без него: в момент прыжка включаются реактивные двигатели, многократно усиливающие импульс, полученный от "ножных мышц" скафандра.

Этот мощный дополнительный толчок придается по линии, проходящей через твой центр тяжести. И таким образом ты спокойно перепрыгиваешь через стоящий рядом дом.

Потом наступает следующая фаза: ты начинаешь опускаться так же быстро, как и подпрыгнул. Скафандр ловит начало этой фазы и обрабатывает ее характеристики с помощью специального "аппарата приближения" (что-то вроде самого простого радара).

Тут опять включаются реактивные двигатели на необходимое время - и ты мягко опускаешься, даже не успев подумать, как бы тебе это получше сделать.

В этом и состоит чудо бронескафандра: о нем не нужно думать.

Не нужно управлять им в полете и на земле, направлять его, исправлять его ошибки - ты носишь его и он получает указания прямиком от твоих мышц и делает именно то, что они пытаются сделать с этакой массой металла.

При этом твой мозг всегда свободен - можно заниматься оружием и обращать внимание, на что происходит вокруг... что в высшей степени важно для мобильного пехотинца, который мечтает умереть в своей постели.

Только нужно представить, что приземляешься после прыжка, а взгляд твой прикован к дисплеям датчиков, на показания которых ты должен каждую секунду реагировать.

В такой ситуации достаточно, если внизу будет поджидать абориген с каменным топором - все равно твоя песенка спета.

Искусственные "глаза" и "уши" тоже сконструированы так, чтобы помогать, не отвлекая внимания. К примеру, как правило, ты имеешь три разных радиочастоты в бронескафандре пехотинца. Механизм их отслеживания для поддержания безопасного канала связи очень сложен, по меньшей мере, две частоты для каждого канала связи, каждая из которых была крайне необходима для передачи любого сигнала.

Сигналы передаются в строгой зависимости от цезиевых часов синхронно настроенных (до 10000 секунды с точно такими же часами в других скафандрах.

Но все это тебя несколько же не касается. Ты хочешь связаться с кем-то, связь А с твоим командиром взвода, переключаешься на связь Б и говоришь, с кем-нибудь еще и т.д.

Микрофон прикрепляется к твоему горлу, наушники вставлены в уши, но через них ты не слышишь никаких раздражающих звуков, только человеческую речь.

Кроме того, внешние микрофоны с обеих сторон твоего шлема дают тебе возможность полноценного слуха. И ты можешь слышать, что происходит в непосредственной близости от тебя - так же хорошо, как если бы на тебе не было никакого шлема. И ты можешь избавиться от лишнего шума царящего вокруг тебя простым поворотом головы, а заодно и не упустить то, что говорит твой командир взвода.

Поскольку голова - единственная часть тела, не связанная с рецепторами давления, постольку ты используешь голову (челюсти, щеки, шею) для управления акустической и видеоаппаратурой, а руки твои целиком свободны для боя. К щекам прилегает датчик управления искусственным зрением, а к скулам - искусственным слухом.

Все дисплеи вынесены на переднюю внутреннюю стенку шлема - прямо надо лбом и по бокам. Само устройство шлема предавало тебе вид гориллы с гипертрофированно увеличенной головой, но в случае удачи враг не может прожить достаточно долго, чтобы оскорбиться твоим внешним видом.

И это очень удобное приспособление ты можешь пробежать глазами по нескольким радарным дисплеям быстрее, чем ты переключаешь телевизор с канала на канал для того чтобы избавиться от назойливой рекламы, а также определить дальность до цели - определить местонахождение командира, проверить состояние подчиненных тебе ребят.

Что угодно.

А еще если ты трясешь головой как лошадь, которую одолела муха твои аппараты инфравидения автоматически включаются, а после того как ты потрясешь головой во второй раз, они тут же опускаются вниз.

Когда после выстрела тебе больше не нужна пусковая ракетная установка, скафандр сам убирает ее в специальное гнездо до тех пор, пока не понадобится. Не говоря уж о снабжении питьевой водой, воздухом, автоматических гироскопах для поддержания равновесия и так далее и тому подобное.

Цель всех этих устройств одна и та же: высвободить тебя, для занятия своим ремеслом, то есть яростным кровопролитием.

Конечно, управление всей аппаратурой скафандра требует известных навыков, и нас долгое время натаскивали до полного автоматизма движений в скафандре, чтобы мы делали это также автоматически как чистка зубов или что-то подобное.

Но почти не надо было ни какой практики, для того чтобы просто нацепить скафандр и начать в нем двигаться.

Особой подготовки требовали прыжки, ведь хотя ты подпрыгиваешь как будто естественным движением, но поднимаешься гораздо быстрее, а там уже выше или дальше... да и остаешься в воздухе гораздо дольше, чем при обычном прыжке. Это само по себе требовало новых навыков ориентации, секунды, когда ты зависаешь в воздухе могут пойти на пользу... секунды в бою - это драгоценность, не имеющая цены.

Подпрыгивая, можно определиться на местности, выбрать цель, связаться с кем-либо из коллег и, получив ответ, выстрелить, перегруппировать свое вооружение, принять решение снова прыгнуть, не приземляясь, то есть настроить свою автоматику для повторного включения двигателей.

Если есть навык, можно сделать уйму разных дел во время прыжка.

Но в целом наши доспехи они вовсе не требуют подготовки. Скафандр делает все для тебя - точно так же, как это делаешь ты, только лучше.

Делает все, кроме одного - ты совершенно беспомощен, когда у тебя где-то зачешется. Если когда-нибудь мне покажут и преподнесут скафандр, который будет чесать меня между лопатками, ей-богу, я на нем женюсь.

Существует три основных типа скафандров Мобильной Пехоты: обычный, командный и разведывательный. Скафандр разведчиков обладает очень большой скоростью, дальностью полета и сравнительно скромным вооружением.

Командирский скафандр начинен большим запасом горючего, обладает значительной скоростью и высотой прыжка. В нем втрое больше, чем обычно, всякой электроники, радаров и прочих устройств. Обычный же скафандр предназначен для ребят, стоящих в строю с сонным выражением лица, - то есть для нас, исполнителей.

Я уже говорил, что влюбился в свои рыцарские доспехи.

Хотя при первом же знакомстве растянул плечо. Всякий день, когда мой отряд допускали к занятиям со скафандром, я был на высоте.

В тот день, когда я проштрафился, мне, как поддельному командиру группы новобранцев, присвоили псевдосержантские шевроны, я должен был совершить тренировочный полет в скафандре, будучи вооружен двумя учебными ракетами класса А имея задачу - использовать эти ракеты в мнимой темноте, против воображаемого противника.

Беда, как всегда заключалась в том, что все было ненастоящим, а от нас требовали вести себя, так как будто мы находимся в настоящем бою.

Мы отступали или, как у нас выражаются, "продвигались" вперед по направлению к тылу.

В этот момент один из инструкторов с помощью радио отключил подачу энергии в скафандре у одного из моих ребят. Естественно, тот оказался в совершенно беспомощном положении, по уставу Мобильной Пехоты.

Я тут же приказал двум парням подобрать его и страшно гордился, что спас своего человека до того, как он вышел из игры.

Затем я перешел к выполнению следующего боевого задания, которое заключалось в том, чтобы накрыть символического противника учебной атомной бомбой и тем отбить у него охоту нанести нам поражение.

Наш фланг продвигался со средней скоростью.

Мне предписывалось выпустить ракету вроде как этак по траверзу нашего движения, да только сохраняя между моими людьми нужную дистанцию, дабы защитить их от взрыва, но в то же время не иначе как взорвать ее достаточно близко, чтоб уж все-таки досадить тем бандитам.

И все надо было сделать, как всегда, очень быстро.

Движение над территорией и сама задача были заблаговременно обсуждены.

Мы все еще были новичками... единственные изменения, которые могли бы присутствовать - это потери десантников.

Концепция боя предписывала установление предельно точного направления удара - по радарному сигналу. Для этого нужно было засечь по радару расположение всех моих людей, которые могли пострадать от ядерного взрыва.

Но действовать нужно было очень быстро, а я еще не слишком-то хорошо разбирался в показаниях дисплеев и датчиков, расположенных перед моими глазами. Поэтому, шевельнув головой, я отключил аппаратуру и поднял фильтры, чтобы осмотреть местность своими глазами.

Вокруг расстилалась залитая солнцем прерия. Но, черт побери, я ничего толком не мог разглядеть - только одна фигура маячила невдалеке от линии предполагаемого удара.

Я знал, что моя ракета способна выдать лишь грандиозное облако дыма и ничего больше. Поэтому прицелился на глазок, навел пусковую установку и пальнул.

Убираясь с места выстрела, я чувствовал удовлетворение: ни одной секунды не потеряно.

Но прямо в воздухе система энергоснабжения моего скафандра отказала.

Падение тебе не повредит: система отключается постепенно, и завершается все это мягкой посадкой. А приземлившись я, застыл, словно куча металлолома, поддерживаемый в вертикальном положении гироскопами, однако двинуться не было никакой возможности.

Ты не будешь долго биться и брыкаться когда вокруг тебя не менее тонны металла, а электропитание в нем убито начисто.

Вместо этого я начал проходиться на свой счет и не только на свой.

Вот уж не думал, что они спишут меня в потери, когда я должен нести на себе весь груз решения задач.

Едрена вошь и все что на нее похоже.

Следовало мне знать, что командира отделения сержант Зим будет контролировать сам.

Он тут же ко мне примчался для личного разговора этак вот с глазу на глаз.

Он так с ходу предположил, что мне, наверное, стоило бы подыскать себе работу с пылесосом, потому что в виду моей тупости, неуклюжести и небрежности мне никак нельзя доверить грязные тарелки.

Он вкратце прокомментировал мою прежнюю жизнь, коснулся возможного будущего и сказал еще кое-какие вещи, услышать которые мне этак о себе совсем не хотелось.

Под конец он бесцветным голосом произнес:

- Как бы ты себя почувствовал, если бы полковник Дюбуа увидел, что ты здесь натворил?

После он оставил меня одного. Я проторчал там сдавленный металлом со всех сторон еще два часа, пока не закончились учения.

Скафандр, который был легок как перышко, настоящие семимильные сапоги, создавал ощущение Железной Девы (орудие пытки) Наконец-то Зим вернулся за мной, восстановил систему энергоснабжения, и мы на полной скорости помчались в штаб.

Капитан Франкель, сказал меньше Зима, но это зацепило меня сильнее.

Потом он помолчал и добавил тем безразлично казенным голосом, которым офицеры цитируют строки устава:

- Если считаешь, что не виноват, можешь потребовать трибунала. Так что?

Я сглотнул и пробормотал:

- Нет, сэр.

До этой самой минуты я все еще не до конца понимал, в какой оборот умудрился попасть.

Было видно, что капитан слегка расслабился.

- Что ж, тогда посмотрим, что скажет командир полка. Сержант, сопроводите заключенного.

Быстрым шагом мы отправились к штабу полка, и я впервые встретился с нашим командиром полка лицом к лицу. И на тот момент я был уверен, что должен этак добиваться трибунала. Однако, отчетливо припомнив, как это Тэд долгими препирательствами добился-таки своего... я решил помалкивать.

Майор Мэллоу в общей сложности сказал мне ровно пять слов. Выслушав сержанта Зима, он произнес первые три:

- Все это правда?

Я сказал:

- Да, сэр. - И этим моя роль завершилась.

Тогда майор Мэллоу повернулся к капитану Франкелю:

- Есть ли хоть один шанс, что из этого человека чего-нибудь выйдет?

- Мне кажется, да, - ответил капитан Франкель.

- Тогда мы ограничимся административным наказанием. - Тут майор Мэллоу

повернулся ко мне и произнес оставшиеся два слова: - Пять ударов.

И уж точно - не дали они мне там зазря долго болтаться.

Через пятнадцать минут доктор выдал заключение, что сердце у меня работает нормально, потом сержант и охрана надели на меня специальную рубашку, снять которую можно, не расстегивая пуговиц.

Полк как раз приготовился к смотру, прозвучал сигнал. Казалось, все это происходит не со мной, все нереально... Это, как я узнал позже, первый признак сильного испуга или нервного потрясения. Галлюцинация, ночной кошмар.

Зим вошел в палатку охраны сразу после сигнала. Он взглянул на начальника охраны... капрала Джонса, и тот исчез. Зим шагнул ко мне и сунул что-то в мою руку.

- Возьми, - сказал он. - Поможет. Я знаю.

Это была резиновая прокладка, наподобие тех, что мы зажимали в зубах, когда занимались рукопашным боем. Чтобы не пострадали зубы.

Зим вышел. Я сунул прокладку в рот. Потом на меня надели наручники и вывели из палатки.

Потом читали приказ: "...в учебном бою проявил полную безответственность, которая в реальных боевых действиях повлекла бы за собой неминуемую гибель товарищей".

Потом сорвали рубашку и, подняв руки, привязали их к столбу.

И тогда случилась странная вещь: оказалось, что легче переносить,

когда бьют тебя самого, чем смотреть, как секут другого.

Я вовсе не хочу сказать, что это было приятно. Это было хуже, чем, что-либо когда-либо мной испытанное.

И паузы между ударами были мучительнее, чем сами удары. Но прокладка действительно помогла, и мой единственный стон после третьего удара никто не услышал.

И еще одна странность: никто никогда не напоминал мне о том, что случилось. Как я ни приглядывался, но Зим и другие инструкторы обращались со мной точно так же, как всегда. Доктор смазал чем-то следы на спине, сказал, чтобы я возвращался к своим обязанностям - и на этом все было кончено. Я даже умудрился что-то съесть за ужином в тот вечер и

притворился, что участвую в обычной болтовне за столом.

Оказалось, что административное наказание вовсе не становится черным пятном в твоей карьере. Запись о нем уничтожается, когда заканчивается подготовка, и ты начинаешь службу наравне со всеми чистеньким. Но главная метка остается не в досье.

Ты никогда не сможешь забыть наказания.

Наставь юношу при начале

пути его и он не уклониться

от него, когда и состариет.

Книга притчей Соломоновых 24.6.

И были еще экзекуции, но крайне мало. Только Хендрика - единственного в нашем полку высекли по приговору трибунала, а других как впрочем, и меня в виде административного наказания.

И за этими плетьми надо было еще тащиться на самый верх к командиру полка... то, что капитан Франкель считал, мягко говоря, непотребным.

Да и то, майор Меллоу, куда с большей охотой дав в зубы резолюцию "нежелательные кадры" слал человека домой, чем позволял ему получить плетей и служить себе дальше.

В известном смысле, административное наказание являлось своеобразным

комплиментом.

Это означало, что твои командиры считают, что имеется хоть, какая-то вероятность того, что у тебя есть необходимые качества для того чтобы в конце-то концов стать солдатом и гражданином, несмотря на то, как это выглядит на данный момент.

Но только я один "заслужил" максимальное административное наказание, никто другой не получил больше трех ударов плетью.

Никто кроме меня, не был так близко к тому, чтобы переодеться в штатское,

но все-таки, как-то со скрипом остался на службе. Между тем и другим, существует огромное социальное различие. Этого же никому не пожелаешь.

Но у нас был другой случай, намного хуже моего или скажем Теда Хендрика, ей-богу жутковатый.

Однажды они установили виселицу.

А сейчас, чтобы все стало понятно. Эта уголовщина на самом-то деле не имела никакого отношения к армии. Это преступление не произошло в лагере Курье, а офицеру, который послал этого парня в Мобильную Пехоту, следовало бы уйти в отставку. Он сбежал через каких-то два дня после нашего появления в лагере Курье. Нелепо, конечно, но ничто в этом деле не имело ни малейшего смысла!

Почему он не уволился? Совершенно естественно, что дезертирство является одним из 30 с чем-то способов аварийной посадки.

Но армия не применяла для подобных случаев смертную казнь, если конечно это не было связано с определенными обстоятельствами, как например: дезертирство с поля боя или что-то еще, что превращало - это из совершенно недозволительного способа ухода со службы в то, что было нельзя оставлять без внимания. Армия не предпринимала никаких усилий, чтобы найти дезертиров, и вернуть их назад на службу. Это вызывает самые неприязненные чувства. Мы же все до одного добровольцы.

Мы М.П. потому что мы хотим ей быть. Мы горды, что мы М.П. и она тоже гордиться нами.

И если кто-то не ощущает себя подобным образом от его мозолистых ног до его волосатых ушей, я не хочу, его присутствия рядом, когда начнется настоящая заварушка.

И если я буду ранен, я хочу чтобы рядом со мной, были люди, которые подберут меня, потому что они Мобильная Пехота, и я Мобильная Пехота и моя шкура значит для них, никак не меньше чем их собственная.

Я не хочу никаких эрзац солдат, которые будут драпать, поджав хвосты при виде первой же опасности. Намного более безопасно, не иметь никого на твоем фланге, чем нянчиться с так называемым солдатом страдающим синдромом новобранца.

Поэтому, если они убегают - пускай бегут. Это просто напрасная трата времени и денег их отлавливать.

Разумеется, что большинство из них возвращаются назад, хотя у некоторых это могло занять годы. В таком случае армия устало отсчитывала им по 50 плетей каждому, вместо того, чтобы их повесить, а после этого считала их выбывшими. Я полагаю, что быть дезертиром, когда любой другой гражданин или же легальный житель федерации должно истощать нервную систему.

Даже если полиция и не пытается их найти.

"Страх больше всего овладевает человеком, которого никто не преследует".

Искушение вернуться ненадолго, получить то, что тебе причитается, и снова дышать свободно, должно быть становиться невыносимым. Но этот парень не сдался властям.

Он числился дезертиром четыре месяца, и я сомневаюсь, что в его собственной роте кто-нибудь успел его запомнить, так как он был с ними только-то пару дней.

Он был, скорее, именем без лица Делинджер Н.Л. день за днем на утреннем построении его объявляли отсутствующим, но не уволенным из армии.

И тогда он убил маленькую девочку. Он был подвергнут суду и осужден местным судом присяжных. Но проверка личности показала, что он не уволившийся солдат.

Департамент был поставлен в известность и наш бригадный генерал, тут же счел нужным вмешаться. И он вернулся к нам, так как военные законы и юрисдикция имеют преимущество перед гражданским кодексом.

Зачем же генералу этак оно было надо?

Почему он помешал местному шерифу сделать свою работу.

С целью ли преподать нам, хороший урок? Ничего подобного!

Я абсолютно уверен, что наш генерал даже и не думал, что кому-то из его ребят потребуется почувствовать отвращение к этому типу, чтоб уж затем не убивать маленьких девочек.

Но сегодня я верю, в то, что он обязательно избавил бы нас от этого зрелища, если бы это было возможно. Но мы должны были выучить урок, хотя никто даже не обмолвился об этом в то время вслух. И это было то, чему, потребовался долгий период, пока это не осело у нас в душе, став воистину второй натурой.

М.П. заботиться о своих людях, чтобы не стряслось.

Делинджер был одним из нас - его имя было записано в списках нашего полка.

И, несмотря на то, что мы не хотели видеть его среди нас. И хотя, он не был одним из нас. И даром что мы были бы рады от него отделаться - он все ровно оставался членом нашего полка. Мы просто не могли отмежеваться от него и позволить шерифу, находящемуся за тысячу миль от нас, приняться за дело.

Если это должно быть сделано, то человек - настоящий человек убивает свою собаку сам, а не нанимает кого-то себе на замену, кто еще может все запороть.

В полковых архивах было записано, что Делинджер один из нас, поэтому позаботится о нем, было нашей прямой обязанностью. В тот вечер мы маршировали на учебном плацу медленный марш 60 ударов в минуту (тяжело держать шаг, когда ты привык к 140 ударам).

Оркестр заиграл "панихиду по тому, кого не кому будет оплакать." Тогда Делинджера вывели одетого в полную форму М.П, в точности как и мы.

Оркестр заиграл Дени Дивер (по одноименной поэме Киплинга) в то время как с Делинджера срывали все отличительные знаки пехоты, даже кепку и пуговицы.

Он остался в темно-бордовом, с синими пятнами костюме, который уже не являлся униформой.

Барабанщики начали выбивать длинную паузу и это произошло.

Мы протопали торжественным маршем, а потом помчались рысью домой.

Я не думаю, что кто-то упал в обморок, и я даже не думаю, что кому-то стало плохо, несмотря на то, что многие из нас почти не притронулись к еде этой ночью, и я никогда не слышал, чтобы в столовой палатке стояла такая мертвая тишина.

Но это было очень скверно (я впервые увидел смерть своими глазами,- это было впервые и для многих моих товарищей). Это не вызывало шок, как экзекуция Хендрика. Я имею в виду, что ты не мог представить себя на месте Делинджера.

У тебя и близко не могло быть ощущения "На его месте мог бы быть я."

Не считая сугубо формального факта дезертирства, Делинджер совершил, как минимум три тяжких преступления, и если бы его жертва осталась жива он все ровно болтался бы на виселице за каждое из других трех в отдельности, похищение, требование выкупа, и преступный образ мышления, и.т.д.

У меня нет никакой жалости к нему и никогда не будет.

Эта старая пословица о том что "все понять - означает все простить" почти полная чушь. Некоторые вещи, чем лучше их понимаешь - тем большее отвращение к ним испытываешь.

Все мое сочувствие предназначается Барбаре Энфевейст, которую я никогда не видел, и для ее родителей, которые никогда больше не увидят их маленькую дочурку.

Как только оркестранты этой ночью попрятали инструменты, мы начали наш 30 дневной траур по Барбаре. Мы в течение целого месяца чувствовали себя опозоренными - нашили на наши флаги черные полоски - вышагивали без музыки на параде, и не пели песен на марш - бросках.

Только раз я слышал, как кто-то начал ныть, но другой новобранец тут же вот у него поинтересовался, а не хочет ли он как следует получить в ухо.

Конечно же, это не наша вина. Однако нашей обязанностью было защищать

маленьких девочек, а не убивать их.

Наш полк был опозорен, и нам нужно было вернуть ему его былую славу.

И мы тоже были опозорены, и мы это так и чувствовали. Этой ночью я пытался додуматься, чего можно было бы сделать, чтобы такие вещи более не случались.

Конечно, в наши дни это происходит достаточно редко, но даже один раз это уже слишком много. Найти удовлетворительного ответа я не смог.

Этот Делинджер выглядел, так же как любой из нас - его поведение и учетные данные попросту не могли быть хоть сколько-нибудь необычными, иначе же он еще изначально не оказался бы в лагере Курье.

Я полагаю, он был одной из тех патологических личностей, о которых ты мог прочитать в книгах, нет способа выделить их из общей массы.

Ну, так, если нет способа предотвратить это когда оно происходит впервые, то есть только один вполне надежный способ добиться того, чтобы это не повторилось, и мы им воспользовались.

Если Делинджер понимал, что он наделал (что кажется маловероятным) он получил вполне по заслугам...

Единственное, что кажется очень досадным так это то, что он мучился намного меньше, чем маленькая Барбара - практически он умер безболезненно. Но предположим, как уж оно кажется куда более вероятным, он до такой степени был невменяемым, что совершенно не осознавал, что делает, что-либо противозаконное.

Ну и что с того? Мы же убиваем бешеную собаку - не правда ли?

Да, но быть до такой степени сумасшедшим - это болезнь.

Я могу представить себе только две перспективы.

В случае если он не может выздороветь, то тогда ему лучше умереть ради него самого, и для безопасности окружающих или же он может быть вылечен, стать вменяемым в этом-то случае, как мне кажется, если он действительно станет достаточно вменяемым для цивилизованного общества... и задумается над тем, чего он натворил, будучи болен, то какой же выбор у него останется кроме самоубийства? Как после этого он сумеет жить в мире с самим собой?

А если предположить, что он сбежит, прежде чем его успеют вылечить, и совершит нечто подобное снова, а может и не один раз, чего ты скажешь убитым горем родителям?

В виду его уголовного прошлого?

Я не вижу более одного ответа на этот вопрос.

Я поймал себя на том, что я обдумываю школьную дискуссию на уроке истории и нравственной философии. Мистер Дюбуа говорил о беспорядках - предшествовавших развалу

Северо-Американской республики в далеком прошлом - в XX веке.

По его словам, в то время как раз, перед тем как у них произошла экономическая катастрофа: преступления подобные тому, какое совершил Делинджер, были также часты, как и уличные потасовки.

Этот ужас имел место не только в Северной Америке, в России и на Британских островах происходило то же самое, да и в других местах было не лучше. Но подобная ситуация дошла до своего крайнего пика именно в Америке, незадолго до того как все окончательно пришло в упадок.

Законопослушные граждане - сказал нам Мистер Дюбуа - почти не отваживались заходить в городские парки по ночам.

Потому что это означало подвергнуть себя риску быть атакованным - озверелыми бандами подростков: вооруженных цепями, ножами, обрезами и дубинками...

Как минимум получить в ухо, скорее всего, быть ограбленным, возможно

остаться инвалидом на всю оставшуюся жизнь, или даже не дожить до утра.

Все это продолжалось подобным образом, многие годы вплоть до войны между

Русско-Англо-Американским Альянсом и Китайской Гегемонией. Убийства, наркомания, воровство, зверские нападения и вандализм, были частью повседневного существования.

Подобное происходило не только в парках, но также на улицах среди бела дня, на школьных дворах, и даже в классах. Однако парки снискали себе такую дурную славу, что честные люди держались от них подальше с наступлением темноты.

Я пытался представить себе, что бы что-то подобное происходило в наших школах и просто не смог. Да и в наших парках тоже. Парк это место для веселья, а не для увечий. Как и не для того, чтобы быть убитым в одном из них.

- Мистер Дюбуа у них, что не было полиции или судебных инстанций?

- Нет, у них было намного больше полицейских, чем мы имеем сегодня.

И больше судебных инстанций - перегруженных работой.

Я думаю, мне этого никогда не понять. Если мальчик из нашего города совершит, какой либо проступок, пусть даже наполовину такой плохой, ну так он и его отец будут поставлены рядом и высечены плетьми.

Но такие вещи просто не происходят.

Мистер Дюбуа, затем вот от меня потребовал.

- Дай определение малолетнему преступнику.

- Хм. Один из этих пацанов, которые имели привычку избивать прохожих.

- Неверно!

- Что? Но так написано в книге.

- Мои извинения! Так утверждает твой учебник, но назвать хвост лапой не означает дать правильный ответ. Юный правонарушитель - это противоречие терминов, один из которых дает ключ к пониманию его проблем, а другой полный провал в их решении.

- Когда-нибудь заводил щенка в доме?

- Да сэр.

- Ты приучил его проситься на улицу?

- Ммм да сэр. Но вот не сразу. Это же моя с этим нерасторопность и привела к тому, что мать установила закон "никаких собак в доме".

- Ага, ясно, а когда твой щенок вел себя неправильно, это вызывало у тебя гнев.

- Что... почему же он ведь только щенок - он просто не знает как себя вести.

- Ну и что ты будешь с ним делать.

- Ну, я отругаю его, ткну его носом в лужу и отшлепаю его.

- Можно не сомневаться, что он не поймет твоих слов.

- Нет, конечно - но он мог бы сказать, что я сделал ему больно.

- Но ты только что сказал, что ты не разозлился бы на него.

У мистера Дюбуа имелась изводящая душу привычка тянуть тебя словно кота за хвост.

- Нет, но из-за этого он будет думать, что я был зол на него.

Он должен приучиться, не так ли?

- Допустим. Но давая ему понять что, ты им недоволен, как ты можешь быть с ним таким жестоким, заодно и отшлепать его?

Ведь ты сказал, что бедная псина, даже и не знала, что она ведет себя неправильно.

А ты все-таки причинил ей боль. Объясни свое поведение! Или же ты садист?

- Я не знаю, кто там был садистом, но я знаю, что такое щенок - мистер Дюбуа и вы тоже должны это знать. Когда ты отругаешь, его он понимает, что, что-то натворил.

Когда ты тыкаешь его носом в лужу, он понимает, что именно ты имеешь в виду, а после того как ты отшлепаешь его, то таким-то образом он точно такого более не сотворит.

И ты сможешь никогда далее к этому не возвращаться.

Совершенно бесполезно наказывать его позднее, потому что это только собьет его с толку. Даже если одного урока ему окажется мало, и ты застигнешь его на месте преступления еще раз, то тебе надо будет отлупить его еще сильнее вот и все. Очень скоро он научиться, этого не делать.

Но это просто пустое сотрясение воздуха ругать его.

Затем я добавил - я полагаю, что вы никогда не держали у себя дома щенка.

- Нет, у меня их было много, а сейчас я держу дома таксу и воспитываю по твоему методу. Давай-ка, вернемся к нашим малолетним преступникам.

Большинство из так называемых закоренелых в среднем несколько младше вас сидящих в этом классе. И они часто начинают свою криминальную карьеру чуть ли не с пеленок. Давайте не будем забывать про нашего щенка.

Эти детишки довольно часто попадаются.

Полиция арестовывает их пачками, буквально каждый божий день.

Ругают ли их? Да, и часто очень изощренно. Тыкают ли их носом в их лужу? Очень редко. Средства массовой информации и официальные лица часто держат их имена в секрете во многих местах этого требует закон, когда речь идет о преступниках моложе 18 лет.

Получили они какое-нибудь телесное наказание? Куда там! Многих из них не шлепали даже в раннем детстве, поскольку бытует очень широко распространенное мнение, что шлепать детей или применять к ним любое другое наказание причиняющее боль - значит, травмировать психику ребенка.

Мне пришло в голову, что мой отец никогда не слышал об этой теории.

- Телесные наказания в школе запрещены законом - продолжил он - удары плетьми законны, как постановление суда только в одном маленьком штате Делавэре, да и то всего лишь за несколько видов преступлений, к тому же редко применяется, поскольку считаться "жестоким и необычным наказанием".

Дюбуа начал вслух размышлять.

- Я не понимаю возражения против жестокого и необычного наказания. В то время как у судьи должны быть благородные намерения его решения это причина страданий преступника.

Кроме того, это вообще не наказание, а вот боль это основной механизм, который создан в нас самой природой в течение миллионов лет эволюции, дабы защищать нас, предупреждая об опасности, когда что-либо угрожает нашему существованию.

Почему только общество отказываться использовать столь отлаженный механизм выживания. Однако тот период истории был ознаменован многочисленными ненаучными и псевдопсихологическими догмами.

И относительно редкости применения - наказание должно быть необычным, иначе оно не имеет никакого смысла. Он указал культей на другого парня.

- Что случиться, если щенок будет получать трепку по поводу и без повода 10 раз на дню.

- Э он, наверное, совсем ошалеет.

- Наверное. Это, конечно же, ничему его не научит. Как много времени прошло, с тех пор как директор этой школы высек одного из учеников.

- Э я точно не помню. По-моему, года два. Это был тот пацан, который свистнул у...

- Не имеет значения. Довольно давно. Это означает, что подобное наказание достаточно редко в той степени, в которой оно достаточно эффективно, чтобы обуздать и научить уму разуму.

Ну а теперь вернемся к нашим малолетним преступникам их, наверное, не шлепали в детстве, их не пороли плетьми за их преступления.

Обычная последовательность выглядела так. Первое правонарушение предупреждение, плюс нагоняй часто без судебного разбирательства.

После нескольких правонарушений ему давали срок с отсрочкой приговора, и юнцу давали испытательный срок.

При этом парня могут арестовывать много раз и несколько раз осудить, прежде чем действительно накажут... а затем это будет разве что срок в тюрьме с такими же, как он сам, что только укрепит его в его уголовных наклонностях.

И если он, будучи осужден, избегал основной опасности, во время отбывания наказания, то обычно он мог без труда отделаться и от большей части даже этой мягкой кары его просто брали на поруки, отпускали под честное слово, как это тогда называлось.

Эта невероятная последовательность могла длиться годами, в то время как его преступления становились более частыми и более жестокими, как и безнаказанными, не считая редких, скучных, но комфортабельных сроков тюремного заключения.

Тогда вдруг - обычно по закону - это считалось по достижении им восемнадцати лет, этот так называемый малолетний преступник, превращался во взрослого уголовника и иногда это занимало только несколько недель или месяцев, до тех пор, пока он не оказывался в камере смертников, ожидая смертного приговора за убийство.

- Ты - он снова выделил меня из общей массы.

Предположим, ты только отругаешь своего щенка, но не станешь его наказывать, позволишь ему беспрепятственно оставлять в доме лужи... и от случая к случаю закрывал бы его в пристройке дома, однако, вскоре дозволял бы ему вернуться в дом, предостерегая его не делать ничего подобного впредь. В один прекрасный день ты обнаружишь, что он уже вырос, и все еще не приучен, просится на улицу - после чего ты вытащить из-за пояса револьвер, и пристрелишь его.

Комментарии, пожалуйста.

- С чего бы... это самый идиотский способ растить щенка, о котором я когда-либо слышал.

- Я согласен - и ребенка тоже. - Ну и скажи нам мальчик, чья это будет

оплошность.

- Э моя я полагаю.

- Снова я с тобой согласен, но я вот - не предполагаю.

- Мистер Дюбуа - разом выпалила одна из девчонок. - Но почему?

Почему они не шлепали слегка детей, когда в этом была необходимость, и не давали хорошую порцию плетей взрослым, которые того заслуживали - подобный урок навсегда останется у них в памяти. Я про тех, кто вправду совершил, что-то нехорошее. Почему нет!

- Я не знаю - сумрачно насупившись, ответил он - единственное объяснение этому в том, что этот проверенный временем метод вливать в молодые умы толику гражданского долга и уважения к законам не нравился лженаучному, псевдопрофессиональному клану, так называемым социальным работникам или как они иногда сами себя называли, детским психологам.

Этот метод, по всей видимости, казался им слишком простым, ведь любой мог бы его применить, используя только терпение и строгость необходимые для того чтобы выдрессировать щенка.

Я иногда задавался вопросом - была ли у них личная глубоко затаенная заинтересованность во всем этом безобразии. Но это навряд ли - взрослые почти всегда действуют сознательно из высоких побуждений и то совсем неважно как это при этом они себя ведут.

- Но, Боже мой - воскликнула эта девчонка - я не больше люблю, когда меня лупят, чем любой другой ребенок, но когда в этом чувствовалась острая необходимость - моя мама шлепала меня.

А в тот единственный раз, когда меня высекли в школе - я пришла домой вся зареванная ... и тогда я получила еще одну трепку.

Но все это было много лет назад. И я даже не могу себе представить, что я предстану перед судьей, и он огласит приговор столько-то ударов плетьми, потому что, если ты умеешь себя вести с тобой такого никогда не случиться.

Я не вижу в нашей системе никаких недостатков, это намного безопаснее, чем опасаться высунуть нос за дверь из страха, что это будет стоить тебе жизни...

Да уж - это ужасно!

- Я согласен - молодая леди. Самая трагичная несправедливость, была заключена в том, что между тем, что делали эти доброхоты и тем, что они думали, что они делают, не было никакой связи.

У них не было научной теории нравственности. Но у них было какая-то теория, и они старались жить в ладах с ней (я и не думал насмехаться над их мотивами) но эта теория была ошибочной - наполовину надуманная, принимающая желаемое за действительное, на другую половину просто откровенное шарлатанство. Чем серьезнее они были, тем больше это заводило их в тупик.

Ты понимаешь, они утверждали, что у человека есть моральный инстинкт.

- Сэр? Но я думала... что он у него есть. Я-то его имею.

- Да нет моя дорогая у тебя сознание культурного человека и это в основном продукт твоего воспитания.

У человека нет морального инстинкта. У него нет врожденного чувства долга.

Ты тоже не родилась с ним - так же как и я или тот щенок. Мы приобретаем чувство морали через воспитание, жизненный опыт, и путем тяжких раздумий.

Эти несчастные юные преступники тоже родились с полным отсутствием какой-либо морали: также как я и ты, и у них не было ни малейшего шанса ее приобрести, этого не позволил их жизненный опыт.

Что такое мораль? Это просто усовершенствованный инстинкт выживания.

Он является самой сутью человеческой природы, и любая черта нашего характера происходит от него.

Что угодно противоречащие инстинкту самосохранения рано или поздно уничтожает отдельную личность, действующую вопреки основному инстинкту, и тем самым не дает этим качествам проявиться в будущих поколениях.

Эта истина, математически доказуема, везде практическим путем проверяема, это ж то единственное, вечное повелительное наклонение, что неизменно держит под контролем все наши действия.

Однако этот инстинкт самосохранения - продолжил он может быть развит в более утонченные и более сложно-выраженные побуждения, чем слепое и скотское стремление индивидуума, во что бы ни стало остаться в живых.

Юная леди, то, что вы ошибочно считаете, своим моральным инстинктом было каплей за каплей внушено вам вашими родителями - свет той истины, что выживание может иметь более важную необходимость, нежели спасение вашей собственной жизни.

Выживание вашей семьи, например, или ваших детей, когда они у вас будут, а если поднять планку еще выше - вашей нации, когда вы за нее воюете.

И этот список можно продолжить. Научная, неголословная теория нравственности должна базироваться на индивидуальном инстинкте выживания, и не на чем другом и должно быть в ней как следует разъяснено, что такое иерархия выживания, отличительные признаки побуждений двигающих человеком для каждого уровня ответственности перед обществом, и преодоление всех разногласий. Сегодня у нас есть такая теория. Мы можем решить любую этическую проблему для любого уровня - собственного эгоизма, любви к семье, долга перед родиной, ответственности перед человеческой расой.

Мы даже разработали точнейшую этику для отношений с негуманоидами.

Однако все этические проблемы можно продемонстрировать на основе одной неверной цитаты.

"Никто из людей не способен на такую любовь, как мать кошка, готовая умереть, защищая своих котят".

Раз уж ты понимаешь проблему, приглядываясь к этой кошке, и видишь каким способом, она ее решает, то вот затем ты будешь готов к тому, чтобы проанализировать самого себя, дабы понять на какую ступень ответственности перед обществом ты сам способен подняться.

Юные правонарушители стоят на низшей ступени развития.

Рожденные только с инстинктом самосохранения самый высший уровень нравственности, который они могут постичь, это сомнительная верность, равным им по положению, дружкам по уличной банде.

Но добренькие дяди пытаются взывать к их лучшим чувствам, докричаться до них, стараются пробудить в них совесть. Чушь!

Нет у них в душах, ничего светлого и доброго, их жизненный опыт научил их что, то, что они делают это их способ выжить.

Эти щенки не получили своей трепки, следовательно, то что они совершают с успехом ровно как и с удовольствием для них самих является этичным.

Долг является основным базисом для основ марали - эта концепция такого же отношения к группе, как и отдельного индивидуума к самому себе.

Никто не приучил этих детей чувству долга, таким способом, чтобы они смогли его понять... то есть, отшлепав их.

К тому же общество все время талдычит им об их правах.

Результат вполне предсказуем, поскольку у человека нет врожденных прав никакого свойства или характера.

Мистер Дюбуа, остановился передохнуть - ну кто-нибудь попался на эту удочку.

- Сэр, как насчет прав личности на жизнь, свободу и поиск счастья.

- О эти "незыблемые права", каждый год, кто-нибудь цитирует эту пышную риторику.

Право на жизнь!

Какое право на жизнь было у человека, утонувшего в Тихом океане?

Ведь океан не откликнулся на его призывы о помощи! Какое право на жизнь, было у человека, который должен был умереть, чтобы спасти своих детей? Если он решит, спасать свою собственную жизнь сделает ли он это как его законное "право"?

А если два человека умирают с голода, и каннибализм остается единственным средством спасения: является ли право на жизнь таким уж незыблемым.

И право ли это?

А что касается свободы - герои были те, кто обязались добыть свободу ценой собственных жизней. Свобода - это не что-то незыблемое она должна быть вечно выкупаема кровью патриотов или же она исчезает как дым.

Из всех так называемых, когда-либо выдуманных людьми "присущих от рождения прав" свобода меньше всего выглядит легко достающейся, и за нее дорого приходится платить.

Ну а третье право: поиск счастья - этого, в самом деле, не отнимешь.

Но это не право, а попросту универсальное состояние души, которое не способны вытравить из народа тираны, а патриоты не способны возродить.

Заточи меня в темнице, сожги меня на костре, сделай меня величайшим из королей - я все ровно буду искать счастья, пока будет жить мой мозг, но не боги, не святые, не мудрецы, не самые сильные наркотики, не смогут мне того гарантировать, что я его уже нашел.

Мистер Дюбуа, повернулся ко мне.

- Я сказал тебе, что малолетний преступник это противоречие терминов. По сути, преступник означает безответственность в поступках, но ответственность - это свойство взрослого человека.

Действительно юноша становиться взрослым, тогда и только тогда, когда он набирается знаний о своих обязанностях перед обществом и признает, что они более дороги ему, чем любовь к самому себе, с которой он родился. Тот, кто не был, да и не мог быть малолетним преступником.

Но на каждого малолетнего преступника - есть один или более взрослых уголовников, людей зрелых не имеющих представления о том, что такое их общественные обязанности, а кто о них вообще, что-либо знает, полный провал.

В этом-то и было слабое место разрушившее, во многом превосходную культуру.

Юные хулиганы, напропалую разгуливавшие по их улицам, являлась симптомом крайне нездоровой атмосферы в обществе. Граждане (все они тогда считались таковыми) восхваляли свою мифологию прав... и теряли всякое представление о своих обязанностях.

Не одна нация, основанная на таких принципах, не могла бы выстоять.

Я желал бы знать, к какому типу полковник отнес бы Делинджера, был ли он малолетним преступником достойным жалости, несмотря на то, что нам пришлось избавиться от него или же он был взрослым уголовником, не заслуживающим ничего, кроме презрения.

Я не знаю. И никогда не узнаю.

Но в одном я был уверен, он никогда больше не будет убивать маленьких девочек. Это меня устраивало. Я пошел на боковую.

У нас нет места тем кто привык проигрывать.

Нам нужны крепкие ребята, которые идут,

куда им укажут, и всегда побеждают.

Адмирал Джон Ингрэм, 1926 г.

Когда мы сделали все, что могло дать нам возня в грязи на равнине, мы перебазировались на какие-то чертовы горы для тренировок в более жестких условиях. Скалистые горы в Канаде между горой Доброй Надежды и горой Уидденгтон.

Лагерь имени сержанта Смита очень походил на лагерь Курье, (за исключением нахождения в гористой местности) только вот был он гораздо меньше. Но и Третий полк теперь поредел: в самом начале нас было более двух тысяч, а теперь осталось менее четырехсот.

Рота Эйч уже имела структуру взвода, а батальон на смотре выглядел, как рота.

Тем не менее, мы до сих пор назывались "рота Эйч", а Зим - командиром роты, а не командиром взвода.

На деле уменьшение состава означало более интенсивную индивидуальную подготовку. Инструкторов-капралов стало больше, чем отделений.

Сержант Зим, у которого голова теперь болела не за двести шестьдесят "сорвиголов", как было вначале, а только за пятьдесят, мог без передышки уследить неусыпным оком за действиями каждого из нас - даже когда его и рядом-то не было.

По меньшей мере, если ты чего-то зевнул, то, как оказывалось, вот же он пристроился прямо у тебя за спиной.

В то же время проработки, которые время от времени все равно выпадали по нашу долю, стали почти что дружескими, но в самом отвратительном смысле, поскольку мы, как и полк успели начисто измениться.

Из всего первоначального набора остался только каждый пятый, и он был уже почти солдатом. Зим, похоже, вознамерился довести каждого до кондиции, а не гнать его с горы вниз по склону.

Мы также стали чаще видеть капитана Франкеля, он теперь большую часть времени проводил с нами, а не за рабочим столом в кабинете.

Он уже знал всех по именам и в лицо и, судя по всему, завел в голове досье на каждого, где точно фиксировал все наши промахи и удачи, кто как обращается с тем или иным видом вооружения или любой частью снаряжения, кто болел, кто получил наряд вне очереди, а кто давно не получал писем из дома.

Он не был с нами таким суровым, как Зим, не повышал тона, не говорил обидных слов, чаще улыбался, и нужно было действительно сотворить, что-то совершенно несуразное, чтобы стереть дружескую улыбку с его лица.

Но не дай себе обмануться - за мягкой улыбкой скрывался стальной характер. Я никогда не пытался определить, кто из них двоих более соответствует идеалу солдата - Зим или Франкель.

Я имею в виду, если рассматривать их без знаков различия - можно сказать как рядовых. Бесспорно, оба они как личности были гораздо ближе к такому идеалу, чем любой другой инструктор лагеря.

Но кто из них лучше? Зим делал все с подчеркнутой точностью, даже с некоторым изяществом, как на параде. Франкель же проделывал все то же самое в неком порыве, "фонтаном брызг" - как будто в игру играл. Результаты были те же, но оно оказывалось не таким уж простым, пустяковым делом, как его представлял капитан Франкель.

Оказалось, что "избыток инструкторов" нам просто необходим.

Как я уже говорил, прыжки в бронескафандре, на равнине были проще легкого.

Ладно уж, скафандр и в горах взлетал столь же легко и также высоко, но это совершенно другое дело, когда нужно вспрыгнуть на верх отвесной стены - между двух близко стоящих хвойных деревьев, и ты должен в последний момент брать управление полетом на себя.

У нас было три несчастных случая во время тренировок в скафандре на пересеченной местности. Двое парней умерли, а одного комиссовали по инвалидности.

Но без скафандра скалы были даже более неприветливыми: усыпаны расщелинами и остроконечными скалами. Из нас же упорно пытались сделать заправских альпинистов.

Я не мог понять, какой прок десантнику от альпенштока, но уже давно привык помалкивать и старался выучить все, что они в нас впихивали.

Мы освоили и это ремесло, и оно, в результате, оказалось не таким уж сложным.

Если бы год назад кто сказал мне, что я запросто смогу влезть на отвесную гладкую как глухая стена здания, скалу, используя лишь молоток, жалкие гвоздики и моток бельевой веревки, я рассмеялся бы ему в лицо.

Я - человек равнинный. Поправка: я был человеком равнин. С тех пор со мной произошли некоторые изменения.

А вот насколько я изменился - это я только начал осознавать.

В лагере Смита мы получили свободу. Я имею в виду возможность увольнительных в город.

Право же после первого месяца в лагере Курье мы тоже получили "некое ее подобие".

Это означало, что в субботу после обеда, если у тебя не было спецнаряда по взводу, ты мог отметиться в палатке дневальных и уйти из лагеря, куда глаза глядят и так далеко как захочется. Но держа в уме, что ты должен вернуться к вечерней перекличке. Но не было там ничего, на расстоянии пешей прогулки... если не считать зайцев за компанию - ни девушек, ни театров, ни дансингов, ни прочих увеселений.

Тем не менее, свобода и в лагере Курье была значительной привилегией.

Иногда это, в самом деле, очень важно иметь возможность уйти как можно дальше, чтобы не видеть палаток, сержантов, ни даже милых рож своих лучших товарищей среди новобранцев... мгновения, когда не надо постоянно ждать окрика, сигнала тревоги, когда можно извлечь на белый свет душу, уйти в себя приглядываясь к ней.

То мог утратить ее по нескольким категориям. Могли запретить покидать лагерь или даже расположение роты: тогда нельзя было даже пойти в библиотеку или вот в ту палатку, которую тем явно сбивая с толку называли палаткой отдыха: игра в нарды и прочие грубые развлечения.

Запреты могли быть еще строже: выходить из своей палатки только по приказу.

Последний вид наказания, немного значил сам по себе, так как обычно его давали вприкуску к наряду вне очереди: таким образом, чтобы ты вообще не находился в своей палатке, кроме как после отбоя. Это было как бы венец ко всему остальному - добавляемый, как вишенка на вершину блюда с заварным кремом.

Оповестить тебя и весь окружающий мир, что то, что ты сделал, не было обычным промахом, которые случаются каждый день, а было чем-то, что вовсе не к лицу члену Мобильной Пехоты, и в связи с этим тебе не подобает общаться с товарищами по оружию, пока ты не смоешь с себя это позорное пятно.

Но в лагере Смита мы могли ходить в город, если этого дозволяли твое поведение и статус действительной службы.

Челночные ракетные поезда отправлялись в Ванкувер каждое субботнее утро, сразу после богослужения, на что было выделено до 30 минут после завтрака.

Вечером таким же поездом возвращались к ужину или же более поздним к отбою.

Инструкторам разрешалось даже проводить в городе субботнюю ночь или вообще несколько дней, если позволяло расписание занятий.

Я и шагу из поезда еще толком не сделал, а уж отчасти то осознал, насколько переменился. Джонни больше не вписывался в эту гражданскую жизнь.

Она казалась непонятной, сложной и невероятно беспорядочной.

Я не говорю, что мне не понравился Ванкувер. Это очаровательный город, он расположен в прекрасном месте. Люди здесь тоже очень доброжелательные, они привыкли видеть на своих улицах Мобильную Пехоту и относились к нам вполне лояльно.

Для нас даже был создан специальный центр отдыха в центре города, где каждую неделю устраивались танцы и где бывали девушки, всегда готовые потанцевать.

А женщины постарше старались добиться того, чтобы скромный мальчик (я к своему удивлению, но ты попробуй-ка провести каких-то несколько месяцев без единого существа женского пола, исключая разве что зайчих) с кем-то вот познакомился и мог наступать на ноги партнерше.

Но в тот, первый, раз я не пошел в центр отдыха.

Почти все время я пробродил по улицам, останавливаясь и подолгу глазея на красивые здания, на витрины, переполненные самыми разными, ненужными, вещами. А оружия нигде не было.

Я глазел на прохожих, спешащих мимо или неспешно прогуливающихся.

Они делали, что их душе было угодно, и каждый как хотел, так и одевался.

Конечно, я засматривался на девчонок. В особенности на девчонок.

Оказывается, я и не знал, какие они удивительные и какие красивые.

Надо сказать, я всегда относился к девчонкам хорошо: с тех самых пор, когда еще мальчишкой понял, что они совсем другие, а не просто носят платья и юбки.

Насколько я помню, в моей жизни не было периода, который вроде бы должен пройти каждый мальчишка, когда он узнает о разнице, и девчонок недолюбливает.

Я девчонок всегда любил.

И все же в этот день мне открылось, насколько я считал их чем-то самим собой разумеющимся.

Девушки прекрасны сами по себе.

Удивительно приятно просто так стоять на углу и смотреть, как они проходят мимо.

Хотя нет, нельзя сказать, что они ходят, как все.

Я не знаю, как объяснить, но их движения - что-то более сложное и волнующее. Они не просто отталкиваются от земли ногами - каждая часть тела движется, и словно в разных направлениях... но так слаженно и грациозно.

Я и два моих приятеля, наверное, простояли бы на улице до вечера, если бы не полисмен.

Он смерил нас взглядом и сказал:

- Здорово, ребятки, малость обалдели?

Я моментально сосчитал нашивки и значки на его груди и с уважением ответил:

- Да, сэр!

- Тебе не обязательно ко мне так обращаться. Здесь делать нечего.

Почему бы вам не пойти в центр отдыха?

Он дал нам адрес, ткнул пальцем в нужном направлении, и мы туда двинулись - Пэт Лэйви, Котенок Смит и я. Он еще крикнул вдогонку:

- Счастливо, ребята... и не ввязывайтесь ни в какие истории.

Он слово в слово повторил то, что сказал нам Зим, когда мы забирались в ракетный поезд.

Но в центр отдыха мы не пошли.

Пэт будучи ребенком жил в Сиэтле, и ему хотелось взглянуть на свой старый родной город. Деньги у него были, он предложил оплатить проезд тому, кто составит ему компанию.

Мне все равно нечего было делать. Поезда в Сиэтл отправлялись каждые двадцать минут, а наши увольнительные не ограничивались Ванкувером.

Смит тоже вот решил поехать с нами.

Сиэтл не так уж и отличался от Ванкувера, по крайней мере, девчонок там было не меньше.

Этот город мне тоже понравился. Но там, похоже, не привыкли, что десантники по округе табунами ходят. И мы выбрали не лучшее место для обеда, скромный ресторанчик, где нас не очень-то ждали, он находился прямо за доками.

Теперь, послушай, мы же не напились. Ну, Котенок Смит, быть может, и хлебнул два стаканчика пива за обедом, но оставался таким же дружелюбным и ласковым, как всегда.

Из-за этого он, кстати, и получил свою кличку. Когда у нас начались занятия по рукопашному бою, капрал Джонс с отвращением фыркнул в его сторону:

- Котенок бы оцарапал меня сильнее!

И готово - кличка приклеилась.

Во всем ресторанчике мы одни были в форме. Большинство остальных посетителей составляли матросы с грузовых кораблей. Неудивительно: ресторанчик располагался недалеко от порта - одного из самых больших на побережье. В то время я еще не знал, что матросы с грузовых кораблей нас недолюбливали. Отчасти, видно, из-за того, что их "гильдия" уже давно безуспешно пыталась приравнять по статусу свою профессию к Федеральной Службе.

А может, эта скрытая вражда уходила своими корнями в глубокое, неизвестное нам прошлое.

За стойкой бара сидели пареньки примерно нашего возраста, то есть подходящего возраста для прохождения воинской службы, но они были на гражданке.

Длинноволосые, неряшливые и потертые - смотреть было неприятно.

Я подумал, что, может быть, сам походил на них до того, как пошел на службу.

Затем я увидел, что двое таких же доходяг с двумя матросами (судя по одежде) сидят за столом у нас за спиной. Они подвыпили и все громче отпускали замечания, видимо, специально рассчитанные для наших ушей.

Я не пытался им отвечать. Мы просто отмалчивались, а тем временем их шуточки становились все более личными, смех все громче. Остальная публика тоже умолкла, с удовольствием предвкушая скандал.

Котенок шепнул мне:

- Давай отсюда слиняем.

Я поймал взгляд Пэта, он кивнул. Счет был уже оплачен, это было одно из тех мест, где ты расплачиваешься по приходу. Поэтому мы просто встали и вышли. Но они последовали за нами. Пэт на ходу бросил:

- Поберегись.

Мы продолжали идти, не оглядываясь.

И тут они ринулись на нас.

Я крутанулся, рубанул по шее типа, который бросился ко мне, и дал ему упасть.

Затем я бросился на помощь ребятам. Но все было кончено. Четверо кинулись, четверо улеглись.

Котенок обработал двоих, а Пэт обвернул еще одного вокруг фонаря, немного перебрав, уделывая его.

Кто-то, как мне думается, владелец заведения, должно быть, послал за полицией (пока мы не сделали ноги), ибо она прибыла почти моментально - мы еще стояли вокруг неподвижных тел, не зная, что с ними делать.

Двое полисменов. Наверное, они были рядом, раз примчались так скоро.

Старший пристал к нам, чтобы мы выдвинули обвинения против этих парней.

Но никто из нас этого не хотел: ведь Зим просил "не ввязываться в истории".

Котенок вообще прикинулся дурачком, которому только-только исполнилось пятнадцать. Он буркнул:

- Мне кажется, они споткнулись...

- Да, я вижу, - согласился с ним полицейский и выбил ногой нож из распростертой руки того, кто лез на меня - приставил его к бордюру и сломал лезвие.

- Ладно, ребята, вам лучше отчаливать... подальше... в жилые кварталы.

И мы пошли. Я был доволен, что Пэт и Котенок не стали раздувать историю: ведь это довольно серьезное нарушение, когда гражданский нападает, да еще с оружием, на служащего Вооруженных Сил. Но какого черта? Люди и вещи стали тем, чем им и положено было быть.

Они полезли, они свое получили. Полный расчет.

Но все-таки хорошо, что мы не ходили в увольнение с оружием... и были обучены выводить противника из строя, не убивая его. Потому что действовали мы практически бессознательно.

Я не верил до конца, что они нападут. Но когда это случилось, действовал не раздумывая - автоматически, что ли. И только когда дело было закончено, посмотрел на все со стороны.

И это то, как я впервые до конца осознал, до чего изменился.

Мы не спеша дошли до вокзала и сели на челночный поезд до Ванкувера.

Мы начали отрабатывать технику выбросов сразу же, как переехали в лагерь Смита.

Выбросы устраивались по отрядам, по очереди. Мы загружались в ракету, потом нас могли сбросить севернее Уолла, мы выполняли задание и опять по пеленгу собирались в ракету, отправлявшуюся домой.

Обычная ежедневная работа. Поскольку в лагере было восемь рот, то для каждого отряда выбросы проходили даже реже чем раз в неделю.

Но зато они становились все жестче: выбрасывали в глухую скалистую местность, в арктические льды, в австралийскую пустыню и - перед самым выпуском - на Луну. Последнее испытание было тяжелым.

Капсула раскрывалась в ста футах от поверхности Луны, и нужно было приземлиться только за счет скафандра (атмосфера отсутствовала, а значит, отсутствовал и парашют).

Неудачное приземление могло привести к утечке воздуха и к гибели.

Новые условия, новые испытания - и новые сложности. Кто-то погиб, кто-то покалечился, кто-то отказался войти в капсулу.

Да, было и такое - ребята не могли заставить себя сесть в этот искусственный кокон. Их никто даже не отчитывал - просто отстраняли от полетов и тренировок и в тот же вечер увольняли.

Даже человек, совершивший уже несколько выбросов, мог вдруг запаниковать и отказаться сесть в капсулу... а инструктор был с ним мягок, обращался с ним, как с другом, который тяжело заболел и никогда не выздоровеет.

Со мной, к счастью, ничего подобного не происходило, я не паниковал, садясь в капсулу.

Зато я узнал, что такое "дрожать, как заяц". Я всегда начинал дрожать перед выбросом, чувствуя себя полным идиотом. И не избавился от этого до сих пор.

Но десантник, не испытавший выброски, - не десантник. Кто-то рассказывал нам историю - может, и выдуманную - о десантнике, который приехал погулять в Париже. В Доме инвалидов он увидел гроб Наполеона и спросил стоящих рядом гвардейцев:

- Кто это?

Французы были просто возмущены:

- Неужели месье не знает?! Здесь покоятся останки Наполеона! Наполеон Бонапарт - величайший из воителей, когда-либо живших на земле!

Десантник призадумался. Потом спросил:

- Неужели? Тогда скажите мне, где он выбрасывался?

Почти наверняка эта история выдумана. Потому, что там есть большая табличка, где объяснятся, кто такой был Наполеон.

Зато этот анекдот довольно точно передает, что должен думать о Наполеоне десантник.

Время летело незаметно, и наконец, наступил последний день нашей подготовки.

Я вижу, что мало, о чем сумел рассказать. Например, почти ни слова о большинстве наших вооружений, которым нас учили пользоваться.

Или о том, как мы все бросили и три дня боролись с лесным пожаром.

Я не буду упоминать здесь об учебной тревоге, которая в конце концов, оказалась боевой, вот только мы не знали об этом, пока не дали отбой.

Не о том, как однажды ветром сдуло нашу полевую кухню. По правде говоря, не имеет никакого смысла упоминать о погоде, и поверь мне, что погода важна для пехотинца в особенности дождь или грязь.

Но хотя непогода и важна в момент, когда уж она разыграется не на шутку - все ровно мне кажется, довольно скучным вспоминать об этом.

Ты можешь найти описание любой погоды, в каком-нибудь календаре или альманахе, и найти те ситуации, когда возможно, что именно эти условия больше всего подойдут для выполнения боевой задачи.

Вначале, в нашем полку насчитывалось 2009 человек. К выпуску осталось

только 187 - из выбывших четырнадцать были мертвы, (одного казнили, и его имя было вычеркнуто из списков нашего полка) остальные уволились по собственному желанию или по болезни, перевелись на другую службу.

Майор Мэллоу сказал краткую речь, каждый получил удостоверение, потом мы последний раз прошлись строем, и полк был расформирован. Полковое знамя спрятали до тех пор, пока оно снова, через три недели, не понадобится, чтобы превратить разболтанную толпу из двух тысяч гражданских парней в монолитную организацию.

Теперь я считался "рядовым подготовленным", и перед моим личным номером стояли буквы РП. Большой день в моей жизни. Быть может, даже самый главный.

Дерево Свободы должно время от

времени омываться кровью патрио-

тов.

Томас Джефферсон, 1787 г.

Я, было, всерьез возомнил о себе как о "подготовленном солдате", пока не прибыл на свой корабль.

Есть ли в уставе, чего-нибудь против этого?

Я уяснил, что это совсем прошло мимо меня, как Земная Федерация из "состояния мира" перешла в "чрезвычайное положение", а затем и к войне.

Я ведь не воспринимал все слишком уж лично.

Когда я поступал на службу, считалось, что "царит мир" нормальная ситуация, по крайней мере, люди так думали, и кто же мог заподозрить неладное?

Затем в то время когда я был в лагере Курье объявили о" чрезвычайном положении", но мне все еще было не до этого: гораздо больше меня волновало, что думает, скажем, о моей прическе, внешнем виде, умении драться капрал Бронски.

Мнение же об этих-то самых вещах сержанта Зима было все постороннее - подавляюще важным.

В любом случае "чрезвычайное положение" тот же "мир".

"Мир" - ситуация, когда ни один штатский не задумывается, в каком состоянии находится армия, и ему наплевать на вооруженные конфликты, которые не попадают на первые полосы газет.

Если, конечно, среди пострадавших нет его родственников.

Но было ли когда-нибудь в истории Земли чтобы "мир" означал отсутствие вообще каких бы то ни было военных столкновений?

Об этом вот негде мне было разузнать.

Когда я прибыл в свое первое подразделение "Дикие кошки Вилли", иногда еще известного как рота К, Третий полк, Первая дивизия Мобильной Пехоты, и погрузился вместе с "кошками" на корабль "Долина Фордж", (вместе со своим вводящим в заблуждение сертификатом в вещмешке) война уже несколько лет шла полным ходом.

Историки до сих пор спорят, как называть эту войну: Третья космическая (или Четвертая), или более подойдет, Первая межзвездная.

Мы же называли ее просто войной с багами, если вообще задавались целью эту войну как-нибудь называть.

Так или иначе, но начало этой войны датируется как раз тем месяцем, когда я погрузился на свой первый корабль.

Все, что было до этого и даже несколько позже, характеризовалось не иначе как "инциденты", "патрульные столкновения", "превентивные акции" и тому подобное. Однако ты будешь мертв, если ты получил свое в "инциденте" точно так же, как и в официально провозглашенной войне.

Если быть точным до конца, то ощущение войны у солдата ненамного шире, чем у обычного штатского: солдат видит ее только на том небольшом участке, на котором находится сам и то, что там в данный момент твориться.

А когда не участвует в боевых действиях, он озабочен тем как бы это ему получше выспаться, каверзами сержантов, или шансами подлизаться к повару и пожевать чего-то вкусненькое между завтраком и обедом.

К тому времени, когда Котенок Смит, Эл Дженкинс и я оказались на Лунной базе, "Дикие кошки Вилли" уже участвовали в нескольких выбросах.

Каждый их числа в отличие от нас уже был солдатом. Однако никто нас из-за этого не тюкал, уж, по меньшей мере, меня.

После напускнуто угрожающего вида инструкторов сержанты и капралы действующей армии казались нам удивительно общительными и простыми.

Потребовалось некоторое время, чтобы понять, что такое сравнительно мягкое отношение объяснялось, тем, что мы в были никем, едва ли стоящими каких-то выговоров, пока никто из нас не показал себя в выбросе.... Настоящем боевом выбросе... и что мы возможно сможем заменить настоящих Диких Кошек, тех, которые дрались и уже получили свое, и это их койки

мы теперь занимали.

Дайте же мне вам порассказать каким зеленым я тогда был.

В то время когда наша "Долина Фордж" еще стояла на Луне, мне вот довелось набрести на командира нашей группы, как раз когда он хотел свалить в увольнение, одетый по полной форме.

В мочку его левого уха была вдета серьга - небольшой, искусно сделанный золотой череп, скопированный, кажется, с древней эмблемы - «Веселого Роджера".

Только вместо двух обычных скрещенных костей под черепом была целая вязанка: очень маленькая, едва разглядишь.

Снова как дома. Я всегда носил серьги или другие украшения, когда шел на свидания с девчонками. У меня были очень красивые клипсы с рубинами размером с ноготь у меня на мизинце - они принадлежали еще моему дедушке с материнской стороны.

Я люблю камешки и был довольно-таки огорчен, когда от меня потребовали их снять в первый же день моего появления в лагере Курье.

Но здесь... был этакий вид украшения, которое было, по-видимому, вполне приемлемо носить вместе с формой.

Мои уши не были проколоты, потому что моя мать не одобряла подобных вещей, для мальчиков, но я мог сказать ювелиру закрепить, чего надо на клипсе.

У меня все еще оставались деньги от солдатской премии, которую вручали каждому прошедшему подготовку и я горел желанием расстаться с ними, пока они не покрылись плесенью.

- Э-э... сержант... Где вы достали такую сережку? Подходящая вещица...

Он не поглядел насмешливо, он даже не улыбнулся.

- Тебе нравится?

- И даже, очень!

Чистейшее золото подчеркивало позолоту галун и эполет униформы сержанта даже получше чем это сделали бы драгоценные камни.

Я тут же подумал, что пара таких сережек будет еще более хороша, с двумя нормальными костями под черепом вместо всей этой груды непонятно чего внизу. - Их можно купить в армейском ларьке на базе?

- На базе их никогда не продавали. Не думаю, что тебе удастся их здесь достать... я уж на то надеюсь. Но я вот тебе чего скажу... когда мы прибудем туда, где ты сможешь приобрести себе точно такую же свою, уж я за тем прослежу, чтоб ты узнал об этом. Даю слово.

- О, спасибо!

- Оно того не стоит.

Потом я видел еще у нескольких человек такие же сережки, только с разным количеством костей - у одних поменьше, у других побольше...

Оказалось, что их действительно разрешают носить с формой, по крайней мере, в увольнении.

Затем у меня появился шанс их себе "приобрести" вот почти сразу же после того случая, правда я обнаружил, что цена для такой маленькой и простой вещицы была непомерно высока...

Та операция называлась "Дом багов".

В книгах по истории ее чаще именуют Первой битвой на Клендату.

Операция была проведена вскоре после того, как они уничтожили Буэнос-Айрес.

Только смерть огромного города заставила гражданских по-настоящему понять, что что-то вообще происходит.

Так уж получается, что большая часть населения, никогда не покидавшая планеты, не верит в существование других миров, не в самой глубине души, где это может считаться настоящим.

Я знаю это по себе, ведь и я совершенно не принимал в расчет существование других миров, пока не пришлось столкнуться с ними нос к носу.

Трагедия с Буэнос-Айресом потрясла человечество, и сразу стали раздаваться громкие крики, что нужно собрать все имеющиеся в наличии силы возле Земли, фактически плечом к плечу и оградить жителей Земли от внешней угрозы.

Конечно, все это глупость. Войны выигрываются не обороной, а нападением - это азбука.

Во время войны не существует министерства обороны - можете залезть в учебники истории. Но подобная реакция, похоже, типична для людей сугубо гражданских, они сразу требуют себя защитить, как только замечают, что идет война.

Они желают контролировать ход войны... как пассажиры на борту самолета, что врываются в кабину, начинают теснить пилота и наперебой рвутся к штурвалу - как раз в то время, когда над всеми нависла беда.

Однако моего мнения никто не спрашивал. Я выполнял приказы.

Мало того что мы не могли переправить войска домой из-за наших договорных обязательств и из-за того, что произошло бы с планетами колониями Федерации и нашими союзниками, кроме того мы были ужасно заняты делая еще кое-что.

Старались исхитриться перенести эту войну на территорию Багов.

Насколько я помню, разрушение Буэнос-Айреса не привлекло особо моего внимания: по крайней мере, мы не реагировали на него так бурно, как жители Земли.

В это время наш корабль мчался в двух парсеках от планеты по пространству Черенкова, и сама новость была передана с другого корабля, только когда мы вышли в обычное пространство.

Я помню, подумал: "Черт возьми, это ужасно!" - мне было жаль одного парня с корабля, что был оттуда родом.

Но все же Буэнос-Айрес не был моим родным городом, Земля казалась теперь такой далекой, а я таким занятым... Ведь я должен был участвовать в первом нападении на Клендату - планету багов, и операция вот-вот должна была начаться.

Поэтому мы, немедленно не тратя времени на встречи отправились в путь и понеслись на предельной скорости отключив поле внутренней гравитации на "Долине Фордж", чтобы высвободить побольше энергии для двигателей.

Мы были привязаны ремнями к кроватям, накачены снотворным и потому были без сознания.

Уничтожение Буэнос-Айреса очень многое для меня значило, оно до неузнаваемости изменило всю мою жизнь, но я узнал об этом только месяцы спустя.

Когда подошло время выброса на Клендату, я уже был прикреплен "помощником" к капралу Бамбургеру. Он сумел скрыть всю свою радость, услышав эту новость, но как только сержант, представлявший меня, удалился на достаточное расстояние, он прошипел:

- Послушай, салага, держись все время где-то недалеко позади, но не путаться у меня под ногами. Если же станешь обузой, я сверну твою глупую шею.

Я только кивнул, начиная понимать, что это не учебный выброс.

Потом на меня, как всегда, напала дрожь, а потом мы уже были внизу...

Операцию "Дом багов" нужно было назвать "Дом умалишенных". Все пошло не так, как планировалось. В результате операции враг должен был пасть на колени, мы - оккупировать их столицу и все остальные ключевые пункты планеты. И все - конец войне.

Вместо этого мы чертовски близко подошли к самому концу всех своих битв.

Я не собираюсь критиковать генерала Диенна. Не знаю, правда, или нет, что он требовал для операции большей концентрации войск и поддержки, но все-таки уступил Главнокомандующему... или же нет. То ведь совсем не мое дело.

Я также сомневаюсь, что даже самым ушлым "специалистам", из тех, что горазды только после драки кулаками махать, известны все истинные факты.

Все что я знаю, это, то генерал выбросился вместе с нами и командовал прямо там, на планете, а когда нас приперли к стенке, возглавил отвлекающую атаку, и это позволило некоторым из нас (и мне в том числе) убраться живыми.

А он остался и получил свое. Остался в радиоактивном хаосе на Клендату, и потому уже слишком поздно вызывать его на трибунал. Так зачем уж об этом-то говорить.

Тут, наверное, нужно сделать отступление для тех никогда не вылезавших из кресел стратегов, которые сами ни разу в жизни не участвовали в боевом выбросе.

Конечно, планету багов можно было бы забросать водородными бомбами так, чтобы поверхность ее спеклась в сплошной слой радиоактивного стекла.

Но выиграли бы мы войну? Баги совсем не такие, как мы.

Псевдоарахниды, но даже и не пауки.

Они членистоногие, образец представлений параноиков, о гигантских пауках наделенных интеллектом, но их социальная организация, психология, экономическое устройство скорее напоминают жизнь земных муравьев или термитов.

Они - коллективные существа, интересы муравейника, прежде всего.

При стерилизации поверхности планеты погибнут солдаты и рабочие, но интеллектуальная каста и королевы останутся невредимыми.

Я сомневаюсь, что даже прямое попадание кумулятивной водородной ракеты сможет уничтожить королеву: мы не знаем, насколько же глубоко они под поверхностью планеты.

Мне не горит это разузнать. Ни один из ребят, кто спускался вниз в их подземные норы, назад не вернулся.

Ну, предположим, мы начисто разрушим всю подходящую для обитания поверхность Клендату.

Но в их распоряжении точно так же, как и у нас, останутся корабли, разные колонии и другие планеты и их главный штаб не пострадает.

Так что, пока они не сдадутся, войну нельзя считать оконченной.

У нас не было тогда планетных бомб, которые могли бы расколоть Клендату надвое, под орех. Но если бы они и на это наплевали и не сдались, война бы продолжалась.

Если они вообще могут сдаваться... их солдаты на это не идут.

Рабочие баги не умеют драться. Можно потратить кучу времени и большую часть боевого запаса, подстреливая одного за другим. Они даже на тебя и не фыркнут.

Зато их каста солдат не сдается.

Но не делайте же ошибки, считая, что баги - это просто безмозглые насекомые только потому, что они так выглядят и ничего не знают о сдаче в плен.

Их воины сметливы, профессиональны, агрессивны. Они, пожалуй, даже шустрее наших ребят - по крайней мере, в одном, но самом главном вопросе: кто первый.

Ты можешь отстрелить ему одну, две, три ноги, но он будет пытаться стрелять.

Ты должен поразить его нервный центр, и только тогда все будет кончено...

правда, и тогда он может, дергаясь, ползти вслед за тобой, стреляя в

никуда, пока не врежется в стену или другое препятствие.

Тот десант с самого начала превратился в бойню.

Пятьдесят наших кораблей участвовало в операции.

Предполагалось, что они выйдут из пространства Черенкова и перейдут к полету в обычном режиме до того безупречно скоординировано, что уж сумеют выйти на заданную орбиту и выбросить нас таким образом, чтобы мы приземлились боевым клином и там где это было нам положено. И без того чтобы силы безопасности планеты преуспели в развертывании своих собственных подразделений.

Я полагаю, это непросто. Черт, я то это знаю. Когда же, что-то пошло не так, то это Мобильная Пехота осталась с разбитым носом.

Нам еще повезло: "Долина Фордж" и все, кто на ней оставались, получили свое, когда мы еще не успели приземлиться. "Долина" столкнулась с нашим же кораблем в тесном строю перед атакой (4.7 мили в секунду - это тебе не прогулка под ручку) и оба разлетелись вдребезги.

Я оказался в числе счастливчиков, капсулы которых уже покинули "Долину". Выброс капсул все еще продолжался, когда ее протаранили.

Но я не был в курсе - я находился внутри кокона, падающего на планету.

Командир роты, как мне думается, знал, что корабль погиб (а с ним и добрая половина "диких кошек"). Он выбросился первым и мог все понять, когда внезапно прервался его личный канал связи с капитаном корабля.

Но обратиться к командиру возможности не представилось: из этой битвы он не вернулся.

Все, чего во мне имелось, так это, мало-помалу проникающее внутрь осознание того, что все у нас пошло совсем же вверх дном.

Следующие восемнадцать часов были сплошным кошмаром.

Я мало что могу рассказать, потому что помню только обрывки, стоп-кадры из фильма ужасов.

Я никогда не относился с симпатией к паукам, ядовитые они или нет.

Обычный домашний паучок, найденный в постели, заставлял меня содрогаться от отвращения. Встречи с тарантулом я вообще не мог бы себе представить. Я, например, никогда не ем омаров, крабов и прочих из их семейства.

Когда я впервые увидел бага, у меня из черепа мозги с криком караул разом так полезли.

Только несколько мгновений спустя я понял, что убил его, но продолжаю стрелять и никак не могу остановиться. Думаю, это был рабочий: вряд ли я остался бы живым после встречи с солдатом.

Но, несмотря ни на что, мне повезло больше, чем ребятам из К-9.

Они выбрасывались (если выброс был безупречен) на периферии нашей главной цели, и неопсы должны были осуществлять тактическую разведку и ориентировать специальные отряды, охранявшие нас с флангов.

У псов, естественно, нет никакого оружия, кроме собственных зубов.

Предполагалось, что неопес должен слушать, смотреть, вынюхивать и передавать результаты своему партнеру по радио.

Все, что есть у пса, - это радио и небольшая бомба, взрывая которую пес уничтожает себя, если смертельно ранен или грозит плен.

Эти несчастные создания не стали дожидаться плена.

По-видимому, большинство из них использовало взрывные устройства при первом же контакте с багами.

Думаю, они испытали те же чувства, что и я, только гораздо острее.

Сейчас, кажется, уже есть специально обученные неопсы, которые не испытывают шока от запаха и вида багов. Но тогда таких не было.

Но это ж еще не все, что пошло не так.

Стоит сказать, как оно есть все ведь пошло коту под хвост.

Я, конечно, не знал общего хода боя, а лишь старался приткнуться поближе к Бамбургеру и стрелял и жег любую движущуюся цель, а также бросал гранаты в каждую увиденную мной, уходящую под землю нору.

Это сейчас я могу убить бага без особой траты боеприпасов и горючего, еще, что я не умел отличить безопасных багов от опасных.

Только один из пятидесяти был воином, но он шифровался под остальные сорок девять.

Хотя личное вооружение у них и не такое мощное, как у нас, но также смертоносно.

Вспышка направленного излучения пробивает броню и режет плоть, как раскаленный нож масло. Координация в бою у них даже лучше, чем у нас... потому что мозг, который руководит их солдатами, находиться вне досягаемости твоих действий, в какой-то из нор...

Нам с Бамбургером довольно долго везло. Мы держали площадь примерно в один квадратный километр, бросая бомбы в уходящие под землю туннели, ликвидируя все, что находилось над поверхностью. При этом мы, насколько могли, берегли на всякий пожарный случай горючее.

Вообще-то по плану боя мы должны были осуществить зачистку района, чтобы обеспечить отсутствие значительного сопротивления по прибытию второго эшелона нападения с более тяжелым вооружением.

Ведь это был не обычный рейд, это был бой, установить плацдарм, отстоять его, закрепиться на нем и дать свежим силам и боевой технике захватить или укротить всю планету.

Но у нас ничего не вышло.

Наша группа действовала вполне нормально. Приземлились мы не туда, куда нужно, а связи с соседними группами не было. Командир отряда и сержант погибли, а переформироваться мы так и не успели.

Все же мы быстро установили границу, наш отряд специального назначения занял подходящую огневую точку и мы были готовы передать свой "усадебный участок" свежим подкреплениям, как только они объявятся.

Только их не было.

Они приземлились как раз туда, где по плану должны были приземлиться мы, столкнулись с недружелюбными туземцами, имели свои неприятности.

Мы их больше не видели. Мы стояли там, куда нас занесло, время от времени неся потери и отправляя раненых в тыл, когда появлялась такая возможность... а боеприпасы между тем подходили к концу, таяло горючее и иссякал запас энергии в скафандрах. Казалось: весь этот ад длится две тысячи лет.

Мы неслись с Бамбургером вдоль здоровенной стены отреагировав на отчаянный вопль о помощи со стороны отряда специального вооружения нашей роты. Но тут земля вдруг разошлась, и Бамбургер свалился, а из дыры вылез баг.

Я сжег бага, и бросил в дыру гранату, и дырка закрылась.

Затем я повернулся посмотреть, что с капралом. Он лежал на земле, но был вроде бы цел.

Сержант отряда может на специальном экране своего скафандра считывать данные о любом десантнике и отсортировывать тех, кому уже ничем не помочь, от тех, кто еще жив и кого нужно подобрать.

Но, находясь рядом с человеком, можно сделать то же самое вручную, нажав на кнопку на поясе скафандра.

Бамбургер не отвечал, когда я пытался позвать его.

Температура его тела равнялась девяноста девяти градусам.

Показатели дыхания, сердцебиения и биотоков мозга на нуле.

Безнадежно, но, может быть, просто сломался его скафандр?

По крайней мере, сначала я пытался себя в этом уверить, забыв, что индикатор температуры тоже бы ничего не показывал, если б мертв был только скафандр.

Но я сорвал с пояса специальный ключ и стал упрямо раскрывать капральский скафандр, одновременно стараясь держать в поле зрения все, что происходит вокруг.

Вдруг мой шлем взорвался криком, которого я больше никогда не хотел бы

услышать:

- Спасайтесь, кто может! Домой! Домой! По любому пеленгу, который только обнаружите.

Шесть минут! Спасайте себя и своих товарищей. Домой по любому пеленгу!

Спасайтесь, кто... Я заторопился.

Наконец шлем раскрылся и показалась голова капрала. Мои руки невольно разжались, и я рванул оттуда чуть ли не на полной скорости. В одном из последующих выбросов мне бы пришло в голову взять хоть что-нибудь из его амуниции.

Но тогда я был слишком растерян, чтобы соображать.

Я просто бросился сломя голову, стараясь поточнее определить пеленг.

Ракета уже ушла. Я почувствовал себя потерянным... потерянным и оставленным на погибель.

Я снова услышал позывной, но не "Янки Дудль", как полагалось, если бы вызвала "Долина Фордж", а "Ленивый Буш", мелодии которого я тогда еще не знал.

Но сомнений не было - это звучал позывной, самый настоящий позывной!

Я помчался по пеленгу, тратя последнее горючее, и вполз в шлюпку, когда они уже готовы были нажать кнопку взлета. Спустя мгновение, как показалось мне, я оказался уже на корабле "Вуртрек" и был в таком глубоком шоке, что долго не мог вспомнить свой личный номер.

Я слышал, эту битву называют "стратегической победой".

Но я там был и утверждаю, что нам ужасно не поздоровилось.

Через шесть недель (чувствуя себя на шестьдесят лет старше) я был уже на базе Флота на Санкторе. Меня зачислили в команду корабля "Роджер Янг", и я уже доложился сержанту Джелалу.

В моем левом ухе болтался золотой череп, а под ним одна золотая кость. Эл Дженкинс был со мной и носил точно такую же сережку.

Котенок погиб, даже не успев выброситься из "Долины Фордж".

Немногие оставшиеся в живых "дикие кошки" были разбросаны по кораблям Флота. Чуть ли не половина нашего состава погибла только от столкновения "Долины" с "Ипром". Восемьдесят процентов тех, кто выбросился, погибли на планете.

Командование решило, что нет смысла восстанавливать роту из тех, кто остался в живых.

Поэтому ее расформировали, бумаги сдали в архив и стали ждать, когда душевные раны затянутся и можно будет возродить роту К с новым составом, но старыми традициями.

Кроме того, на других кораблях оказалось множество вакантных мест.

Сержант Джелал тепло приветствовал нас, сказав, что мы присоединяемся

к знаменитому подразделению, "лучшему на флоте", и что корабль не уступает ему по своим достоинствам. Черепов в ухе он словно и не заметил. В тот же день он повел нас к лейтенанту, который оказался человеком с немного робкой улыбкой.

Он провел с нами небольшую отеческую беседу. Я заметил, что Эл свою сережку из уха успел вынуть. То же самое сделал и я, увидев, что никто из "Сорвиголов Расжака" подобными побрякушками не балуется.

Позже я понял, почему они не пользовались символикой. Им было неважно, сколько боевых выбросов ты сделал, где, с кем и когда. Просто ты или был "сорвиголовой", или не был. Если нет, то им было плевать, кем бы ты не был.

Поскольку мы пришли к ним не новобранцами, а обстрелянными десантниками, они приняли нас уважительно, но с тем легким, едва заметным отчуждением, которое неизбежно, когда хозяин встречает гостя, не входящего в круг его родных и близких.

Но когда меньше через неделю мы вместе совершили боевой выброс, вопрос о нашей "прописке" был решен. Мы сразу стали полноправными "сорвиголовами", членами семьи, которых можно звать уменьшительными именами, отчитывать по любому поводу, зная, что никакая ругань не помешает всем нам остаться кровными братьями. Теперь они могли свободно занимать у нас деньги,

одалживать нам, обсуждать любые вопросы, спорить, позволяя нам свободно высказывать свое, часто глупое и наивное, мнение, и тут же разбивать наши доводы так, что у нас начинали гореть уши.

Мы, в свою очередь, тоже получили право называть всех, даже сержантов уменьшительными именами. Исключение составляли редкие, сугубо служебные ситуации.

Сержант Джелли, конечно всегда был при исполнении, если только ты не натыкался на него в свободное от всех дел время.

В этом случае он был Джелли и вел себя так будто его высокое звание среди Росжаков ровным счетом ничего не значило.

Только лейтенант всегда оставался просто лейтенантом.

Никогда мистер Расжак или хотя бы лейтенант Расжак. Просто лейтенант и всегда в третьем лице.

Нет бога, кроме лейтенанта, и сержант Джелал пророк его. Когда Джелал говорил "нет" от себя лично, с ним еще могли поспорить, по крайней мере, сержанты.

Но если он произносил: "Лейтенанту это не понравится", - вопрос больше не обсуждался.

Никто и не старался проверить, понравится ли это лейтенанту или нет. Последнее слово было сказано.

Лейтенант был для нас отцом, он любил нас и баловал, но в то же время на корабле он никогда не держался с нами на равных... даже в свободное от службы время.

Пока мы не оказывались в свободном полете во время выброса.

Однако ж в бою, тебе такого и не представить, как это один офицер может заботиться о каждом члене отряда, разбросанного по планете на сотни квадратных миль.

Но он мог. Он действительно беспокоился о каждом из нас.

Как лейтенанту удавалось держать всех нас в поле зрения, я просто не представляю, но в гуще боя, в самой жуткой неразберихе по командирскому каналу связи вдруг раздавался его голос:

- Джонсон! Посмотри за шестой группой! Смит в беде!

И это было вернее погашенного долга, что он понимал это раньше, чем сам Смит, который еще только начинал подозревать, что попал в переделку.

Кроме того, можно было быть абсолютно уверенным, что, пока ты жив, лейтенант не зайдет без тебя в спасательную шлюпку.

Естественно, некоторые ребята попадали в плен к багам, но из "сорвиголов" в плену не был никто.

Если лейтенант был нам отцом, то Джелал - матерью. Он всегда был рядом, помогал, но совсем нас не баловал.

И никогда не докладывал о наших проступках лейтенанту. У "Сорвиголов" никогда не было трибуналов и ни одного человека, ни разу не высекли.

Джелли даже наряды вне очереди раздавал нечасто: он находил другие пути для давления на нашу психику.

Мог, например, осмотреть тебя с ног до головы на дневной поверке и дружелюбно заметить:

- Что ж, во флоте ты, наверное, будешь смотреться неплохо.

Почему бы тебе не перевестись? И это срабатывало.

В нашем неписаном кодексе чести считалось, что флотские привыкли спать в своих униформах, и ничего не моют ниже воротничков.

Однако Джелли сам не занимался рядовыми.

Он спрашивал с сержантов и был уверен, что те, в свою очередь, спросят с нас.

Командиром моей группы, когда я поступил к ним, был "Красный" Грин.

После нескольких боевых выбросов мне понравилось быть "сорвиголовой".

Я преисполнился глупой гордостью, стал пижонить и вести себя слегка надменно. И в один прекрасный момент я позволил себе огрызнуться Грину. Он не стал докладывать Джелли, а просто отвел в ванную комнату и устроил мне взбучку "второй степени".

Потом мы стали с ним настоящими друзьями. Это он дал мне рекомендацию на повышение.

На самом деле мы не знали, действительно ли команда корабля спит, не раздеваясь.

Мы обитали в своих отсеках, флотские - в своих, наверное, потому что, заходя к нам, они все же чувствовали нашу неприязнь или, лучше сказать, пренебрежение, когда мы общались с ними не в служебной обстановке.

Может, это и нехорошо, но ведь могут же быть у человека социальные стандарты, предрассудки, наконец?

У лейтенанта был свой кабинет на половине флотских, но мы никогда не ходили туда, разве что при крайней необходимости.

Мы сами несли караульную службу на корабле, потому что экипаж "Роджера Янга" был смешанный: многие посты занимали женщины, в том числе пост капитана и других офицеров-пилотов.

На корабле существовал специальный женский отсек, возле дверей которого днем и ночью стояли два вооруженных десантника.

Во время боевых действий эти двери, точно так же как и все прочие двери на корабле переходили, на автоматический режим, так как никто из пехотинцев не оставался на корабле во время десанта.

В боевых кораблях на всех важных пунктах стоят часовые, а эти двери вели, помимо прочего, в головной отсек, где размещалась рубка управления.

Наши офицеры пользовались правом прохода в головные отсеки, все они, включая лейтенанта, обедали там вместе с женским персоналом.

Но они никогда особенно не задерживались - ели и тут же возвращались к нам.

Возможно, на других кораблях, к примеру на транспортных, водились другие порядки, но на "Роджере" все обстояло именно так. И лейтенант, и капитан Деладрие заботились о надежности "Роджера". И мне кажется, они своего добились.

На караульную службу мы смотрели как на привилегию. Во-первых, это был отдых - стоять, скрестив руки на груди, широко расставив ноги, думать - вроде и не спишь, а вроде что-то снится.

Во-вторых, так приятно сознавать, что в любой момент ты можешь увидеть женщину, хотя не имеешь даже права заговорить с ней, кроме как по служебной необходимости.

А однажды меня вызвали прямо в рубку капитана. Она взглянула мне в глаза и попросила:

- Отнесите это главному инженеру, пожалуйста.

В мои ежедневные обязанности кроме уборки входило обслуживание электронной аппаратуры под руководством падре Миглаччио, командира первой группы.

Я делал почти то же самое, что и под присмотром Карла в нашей с ним лаборатории.

Боевые выбросы случались не так уж и часто, но на корабле всем хватало работы. Если у человека не было особых талантов, он мог целыми днями убирать в отсеках, мыть переборки - сержант Джелал был просто помешан на чистоте.

Мы следовали простому закону Мобильной Пехоты: все идут в бой и все работают в обычные дни.

Шеф-поваром, причем очень хорошим, у нас был Джонсон - сержант из второй группы, большой добродушный парень из Джорджии.

У него запросто можно было выманить что-нибудь сверх нормы.

Он сам всегда ел между завтраком и обедом и не понимал, почему этого нельзя делать другим.

А падре был нашим взводным - они вместе с поваром, который был командиром другого взвода, заботились о нашей душе и теле, но что будет, если кто-то из них получит свое?

Не ставить же на эту должность, кого попало. Хорошо еще, что мы не пытались решить эту проблему, но мы в любое время могли бы ее обсудить.

Но все же "Роджер Янг" был, прежде всего, боевым кораблем.

Мы совершали боевые выбросы, причем каждый раз разные: принципы нового выброса намеренно отличались от предыдущего, чтобы баги не могли подготовиться к нападению.

Однако на стратегические битвы мы больше не замахивались, наш корабль занимался патрулированием, одиночными набегами и рейдами.

Истина была в том, что Земная Федерация тогда еще не была готова к крупным сражениям.

Провал операции "Дом багов" привел к потере слишком-то многих кораблей, погибло большое число воинов-профессионалов.

Требовалось время для того, чтобы собрать новый флот, обучить новых людей.

Поэтому небольшие быстроходные звездные корабли, и среди них "Роджер Янг", старались быть сразу везде, держать противника в напряжении, нанося удар и тут же удирая.

Мы несли потери, и каждый раз, прибывая на Санктор, требовали новых капсул, новых людей.

Я продолжал дрожать перед каждым выбросом, хотя по-настоящему боевых операций проводилось не так уж часто и на поверхности занятой противником планеты мы находились, как правило, недолго.

Зато между выбросами тянулись дни нормальной жизни на корабле в компании "сорвиголов".

То был самый счастливый период в моей жизни (только я, конечно, тогда этого не знал).

Я сполна принимал участие в общей мясорубке, также как и всякий другой, и к тому же был вполне этим счастлив.

Мы были счастливы, пока не погиб наш лейтенант.

Тот период вспоминается мне как худший в моей жизни.

Я и так уже был не в форме из-за своей личной причины: моя мама находилась в Буэнос-Айресе, когда баги до основания разрушили его.

Я узнал об этом, когда мы в очередной раз прибыли на Санктор за новыми капсулами.

Там нас и догнала почта. Мне вручили письмо от тетки Элеоноры.

Судя по всему, она забыла указать, что письмо срочное, и послание шло само по себе.

Письмо состояло из трех горьких строчек. В смерти мамы тетка, каким-то образом умудрилась обвинить меня: то ли я был виноват, потому что служил в армии, но не смог защитить Землю от врагов; то ли мама поехала в Буэнос-Айрес только потому, что меня не было дома.

Не знаю. Так или иначе, но она умудрилась обвинить меня в обоих грехах в одной заключительной фразе ее короткого письма.

Я порвал письмо, и некоторое время бесцельно бродил по знакомым отсекам корабля.

Я был уверен, что погибли и мама, и отец - ведь он никогда не отпускал ее надолго одну путешествовать.

Тетка не писала об отце, но она вообще никогда не удостаивала его своим вниманием.

Всю душевную привязанность она отдавала сестре.

В конце концов, я узнал, что был недалек от истины: отец хотел ехать с мамой, но что-то ему помешало, и он остался, чтоб уж это уладить.

Он планировал выехать вслед за ней на следующий день.

Но тетка Элеонора ничего мне тогда об этом не написала.

Через два часа меня вызвал лейтенант.

Он с необычной мягкостью спросил, не хочу ли я остаться на Санкторе, пока "Роджер Янг" отправится в очередной патрульный рейс.

Он сказал, что у меня накопилось довольно много выходных, и я могу их использовать.

Не знаю, откуда ему стало известно о том, что я потерял члена семьи, но, безусловно, ему было про это известно.

Я отказался и поблагодарил. Мол, спасибо, сэр, но я предпочитаю отдохнуть вместе со всеми ребятами.

Я рад, тому, что поступил именно так. Потому что если бы я остался, то не был бы там, где лейтенант получил свое. И тогда ж лучше вообще не родиться на белый свет...

А случилось все очень быстро, прямо перед отлетом с планеты противника.

Одного из парней в третьем отряде ранило - не сильно, но он не мог двигаться.

Помощник командира отряда помчался к нему, но сам был пусть и не сильно ранен.

Лейтенант, конечно, сразу все засек и двинулся к ним: он проверил их физическое состояние, и знал, что они оба живы, а значит, он не мог поступить иначе.

Лейтенант привел их в чувство и потащил обоих к шлюпке.

Он действительно буквально тащил их последние двадцать футов, а потом впихнул в шлюпку.

Все были на борту, щита вокруг шлюпки не оказалось, и в это самое мгновение противник нанес удар. Он умер сразу, в ту же секунду.

Я не упомянул имена тех ребят - рядового и помощника командира группы - не случайно. Лейтенант до последнего вздоха спасал бы любого из нас, и неважно, какое у тебя было звание. В такие моменты для него не было рядовых, а он переставал быть для нас лейтенантом.

То, что было важно так это то, что от нас ушел глава семьи.

Семьи, которой он дал фамилию, отец, без которого мы никогда не стали бы такими, какие мы есть.

После того, как погиб лейтенант, капитан Деладрие пригласила сержанта Джелала обедать с ними, то есть с начальниками всех служб корабля. Джелли долго извинялся, но не пошел.

Вы когда-нибудь видели вдову с упрямым и твердым характером, которая старается сохранить семью, делая вид, что глава этой семьи просто вышел и скоро должен вернуться?

Именно так и вел себя Джелли. Он стал строже, а его обычное "лейтенанту это не понравится" действовало теперь на нас, как удар плетки.

Правда, Джелли старался произносить эту фразу не слишком уж часто.

Джелли почти не делал перестановок в отряде. Только помощника командира второго отделения поставил на пост отрядного сержанта, а меня из

помощника командира группы произвел в капралы, чтобы я мог выполнять

обязанности помощника командира отделения. Сам же он, как я уже говорил, вел себя так, словно, как обычно, лишь выполняет приказания отлучившегося лейтенанта.

Вот это нас и спасло.

Мне нечего вам предложить, кроме

крови, тяжелого труда, слез и пота.

У. Черчилль, солдат и государст-

венный деятель XX века

Мы вернулись на корабль из рейда против скиннов - рейда, который оказался последним для Диззи Флореса. Сержант Джелал первый раз командовал нами как командир отряда. Наверное, поэтому один из корабельных артиллеристов, который нас встречал, спросил меня:

- Ну, как все прошло?

- Рутинно - ответил я кратко. Вполне возможно, что он задал вопрос из дружеских чувств. Но мне было не до разговоров, слишком противоречивые чувства одолевали: горесть внутри по погибшему Диззи, глупая гордость, что мне так хорошо удалось подобрать раненого, и в то же время бешенство, что все усилия ни к чему так и не привели.

И все это смешивалось с тем изматывающим, а все-таки радостным чувством, что ты снова на корабле, что жив, можешь двигать руками, ногами, и что они у тебя все на месте.

А, кроме того, как можно рассказать о десанте человеку, не участвовавшему ни в одном боевом выбросе?

- И чего? - отозвался он. - Вы ребята, работенку себе отхватили не пыльную.

Тридцать дней балдежа, тридцать минут работы. А я вот выстаиваю вахту - одну через трое.

- Ага, кажись так - согласился я и повернулся, чтобы уйти. - Некоторые из нас просто в рубашке родились.

- Солдат ты же не вакуумом тут торгуешь - огрызнулся он мне в спину.

И все же в словах флотского артиллериста было много правды.

Наверное, мы, современные десантники, напоминаем летчиков ранних механизированных войн: долгие, заполненные ежедневным трудом военные будни и всего несколько часов реального боя с врагом в небе.

А остальное - обучение, подготовка к вылету, вылет, прилет, отдых, прилежная санитария опять подготовка к следующему вылету и учеба, учеба, учеба каждый день.

Следующий выброс мы совершили только через три недели - на другую планету, вращающуюся возле другой звезды. Колония багов. Даже пространство Черенкова не делает звезды ближе, чем они есть.

За это время я получил капральские нашивки, Предложение шло от Джелли, а капитан Деладрие его утвердила из-за того, что у нас более не было своего офицера.

Теоретически я не считался капралом, пока наверху, в штабе, меня не переводили на имеющуюся вакантную должность.

Но это ничего не значило, так как количество павших в бою было таково, что оно всегда превышало количество живых людей, способных занять их место.

Я стал капралом с того момента, как Джелли сказал мне, что я капрал, а все остальное было пустой формальностью.

Но, с другой стороны, этот флотский артиллерист был не очень-то прав, когда твердил о безделье и балдеже. В наши обязанности входили проверка, ремонт, обслуживание пятидесяти трех скафандров, не говоря о вооружении и специальной амуниции.

От этой работы зависела наша жизнь. Иногда Миглаччио после очередного выброса и проверки разводил руками, показывая, что тому или иному скафандру уже ничем не поможешь.

Если Джелли подтверждал его заключение, скафандр передавался корабельному оружейнику лейтенанту Фарлею.

Если и он считал, что он не сможет его починить потому как у него нет тех технических средств, что есть на базе... после чего из запасника доставался новый скафандр, который после еще нужно было приводить из "холодного" состояния в "горячее".

Этот процесс отнимал больше суток, не говоря уж о том, сколько времени уходило на обкатку скафандра у его хозяина.

Мы были по уши в делах.

Но мы бывало и веселились.

Между экипажами кораблей почти все время шли сами разные соревнования. От триктрака до чести быть названным лучшим подразделением.

У нас, например, был лучший в округе (ну а может и один единственный) джаз этак на расстоянии нескольких кубических световых лет.

Сержант Джонсон играя на трубе, нежно выпевал гимны, но уж когда было надо, он трубил так, что с перегородок сыпалась сталь.

После виртуозного, (следовало сказать виртуозной) корректирования места встречи, (да еще и без компьютерных вычислений баллистики) наш корабельный механик, рядовой первого класса Арчи Кэмпбелл смастерил точную копию "Роджера Янга", и мы все на ней расписались (Арчи выгравировал подписи на металлопластике модели), а на специальной табличке было выведено: "Первоклассному пилоту Иветте Деладрие с благодарностью от "Сорвиголов Расжака"".

Затем мы пригласили ее к себе с нами отужинать, и все это время, пока мы ели,

играла наша джаз-банда.

В конце ужина самый молодой из наших рядовых подарил капитану копию корабля. На глазах Деладрие показались слезы, и она поцеловала счастливчика, а потом и Джелли, который весь покрылся румянцем.

После того как на моей форме официально стали красоваться капральские нашивки, я понял, что нужно окончательно выяснить отношения с Эйсом. Джелли хотел, чтобы я выполнял обязанности помощника командира отделения, а в этом-то не было ничего путного.

Человеку надобно опробовать каждую ступеньку командования на его пути вверх.

Мне для начала надо было оказаться командиром отряда, вместо того чтобы из помощников их командиров взлететь до помощника командира отделения.

Джелли, конечно же, все это знал, но мне-то отлично было известно, что он пытается сохранить иерархию отряда как можно ближе к той, что была при лейтенанте.

Поэтому он не тронул никого из командиров отделений и групп.

Но это создало мне довольно щекотливые проблемы.

Все три командира групп были капралами, они были старше и опытнее.

Но если в следующем десанте сержант Джонсон получит свое, мы потеряем не только прекрасного повара, но и командира отделения, а мне придется управлять всем отделением - несколькими группами. В бою, когда я буду отдавать приказы, ни у кого не должно возникать ни тени сомнения. А потому все подобные тени нужно было "высветить" уже сейчас, до того, как прозвучит сигнал к выбросу.

Главная проблема была с Эйсом. Из всех трех командиров отделений он был самым старым, опытным и уважаемым. Если меня примет Эйс, для проблем с двумя другими командирами отрядов повода не будет совсем.

На самом-то деле, на борту корабля я не имел с ним никаких разногласий.

После того как в последнем десанте мы вместе спасали Флореса, его недружелюбие угасло.

Хотя с другой стороны на корабле столкновений между нами не возникало, но ведь и причин

для них здесь не было: по своим обязанностям мы не пересекались, разве что на ежедневном построении и караульной службе, где все было давно заученным и тривиальным.

Но ты же можешь это унюхать: он не соотносил меня к тем, от кого исходят приказы.

Соответственно в неслужебные часы я нанес ему визит.

Он валялся на койке и читал книжку "Космические рейнджеры против Галактики".

Довольно хорошее чтиво, единственное, что меня в нем удивляло, как может военное подразделение иметь столько немыслимых приключений и при этом нести так мало потерь.

На корабле была хорошая библиотека.

- Эйс, я хотел тебя видеть.

Он поднял на меня глаза:

- Да? А я в свободном полете. У меня сейчас отдых.

- Мне б поговорить с тобой прямо сейчас. Отложи свою книжку.

- К чему такая спешка? Я хочу дочитать главу.

- Ну оторвись от нее, Эйс. Если тебе не терпится, могу рассказать, чем там дело кончилось.

- Попробуй только, я из тебя дух вышибу - но он отложил книгу, сел и уставился на меня.

Я помолчал, а потом сказал:

- Эйс, я насчет организации командования в нашем отделении. Ты старше меня, опытнее. Ты должен быть заместителем командира.

- Э, ты все о том же!

- Ага. Думаю, нам надо вместе пойти к Джонсону и сказать, чтобы он обговорил это с Джелли.

- Ты это можешь, а?

- Да я могу. Так тому быть же положено.

- Неужели? Давай-ка, малый, я тебе прямо скажу.

Я ничего против тебя не имею. Кстати, ты был на высоте, когда нужно было спасать Диззи.

Упрекнуть тебя не в чем. Но вот что: если ты хочешь иметь свою группу, уж где-нибудь ее откопай. А на мою нечего глазеть. Хм, мои ребята для тебя даже картошки не почистят.

- Это твое последнее слово?

- Это мое первое, последнее и единственное слово.

Я вздохнул.

- Что ж, я так и думал. Но хотел удостовериться. Ну, теперь все ясно. Но мне тут пришло на ум еще кой-чего.

Я сейчас шел и случайно заметил, что в ванной комнате не убрано... я подумал, что, может быть, нам нужно наведаться туда. Так что брось свою книжку... Как говорит Джелли, у сержанта нет часов отдыха.

Он так сразу и не шелохнулся. Потом сказал тихо:

- Ты малый уверен, что это так необходимо? Ведь я уже сказал, что ничего против тебя не имею.

- Похоже, не обойдется.

- Думаешь, силенок-то хватит?

- Уж я их не поберегу, как-нибудь постараюсь.

- Ладно. Давай уж этим как следует, займемся.

Мы пошли в ванную комнату, выгнали оттуда салагу, который собирался было принять душ, который на деле не так уж и был ему нужен и заперли дверь.

Эйс сказал:

- Малый, у тебя есть на уме какие-нибудь ограничения?

- Э-э... лично я не собираюсь тебя убивать.

- Принято. И давай без сломанных костей и прочей ерунды, которая может помешать участвовать в следующем десанте. Разве что случайно что-нибудь произойдет... Так это тебя устраивает?

- Устраивает, - согласился я. - Э... мне-то думается, я все-таки снял бы рубашку.

- Не хочешь пачкать рубашечку кровью, - он принял непринужденную позу.

Я начал снимать рубашку, когда он нанес удар, целясь в коленную чашечку.

Спокойно, без напряжения, как профессионал.

Но моей ноги там, куда он метил, не оказалось. Новичком я уже не был.

Настоящий бой обычно длится считанные секунды - этого времени вполне достаточно, чтобы убить человека, оглушить его так чтобы он уже не имел возможности драться.

Но мы договорились избегать сильнодействующих средств, а это сильно меняло дело. Мы оба были молоды, находились в отличной боевой форме. Оба прошли высочайшую подготовку и были привычны терпеть боль.

Эйс был крупнее, я, пожалуй, чуть быстрее. В таких условиях все дело сводилось, по сути, к ожиданию, кто быстрее устанет, у кого не хватит выносливости. Если, конечно, один из нас не допустит промах.

Но в нашей схватке места для случайности не оставалось. Мы были профессионалами, а профессионалам свойственна осторожность.

Время то останавливалось и тянулось скучно и утомительно, то неслось скачками и наполнялось болью. Подробности борьбы, думаю, описывать незачем - в них мало оригинальности.

Кроме того, у меня не было времени для подробных записей.

Потом я лежал на спине, а Эйс поливал мне лицо водой. Он посмотрел на меня, рывком приподнял, поставил на ноги и, прислонив к переборке, сказал:

- Ударь меня!

- А? - у меня шумело в голове и в глазах двоилось.

- Джонни... ударь,

Его лицо плавало в воздухе прямо передо мной. Я нацелился на него и звезданул по нему, вложив в удар всю оставшуюся силу и вес моего едва стоящего на ногах тела.

Наверное, моего удара хватило бы, чтобы убить комара, у которого были давние нелады со здоровьем. Однако его глаза закрылись, и он шлепнулся на пол, а мне пришлось уцепиться за переборку, чтобы не последовать за ним.

Вскоре он потряс головой и медленно встал,

- О?кей, Джонни, - сказал он, продолжая трясти головой. - Считай, что урок ты мне преподал. Больше никакого занудства от меня не услышишь... и от моих ребят тоже. О?кей?

Я кивнул, и голову мою пронзила боль.

- Руку? - сказал он.

Мы пожали друг другу руки, хотя это тоже оказалось болезненной

процедурой.

Наверное, любой другой гражданин Федерации знал тогда о ходе военных действий больше нас, хотя мы и находились в самой их гуще.

Это был еще тот самый период, в который баги с помощью скиннов определили расположение

Земли, напали на нее, разрушив Буэнос-Айрес и превратив "патрульные столкновения" в настоящую войну.

А мы тогда еще не создали мощную боевую силу, скинны еще не перешли на нашу сторону и не стали противниками багов и де факто нашими союзниками.

Отчасти эффективную защиту Земли начали выстраивать, опираясь на Луну (мы не знали об этом), но говоря откровенно, Земная Федерация тогда войну проигрывала.

Мы и об этом понятия не имели. Не знали, например, что предпринимаются неимоверные усилия для того чтобы развалить направленный против нас альянс и переманить скиннов на нашу сторону.

Самое большее мы могли понять, только на основании инструкций, выданных нам перед тем рейдом, в котором погиб Флорес. Нам приказали не слишком давить на скиннов, разрушать как можно больше строений, но туземцев убивать лишь при крайней необходимости.

Секреты, которых человек не знает, он никогда не сможет выдать, попав в плен.

Никакие препараты, пытки, промывания мозгов, бесконечные недосыпания не помогут выдавить из человека тайну, которой он не владеет.

Поэтому до нашего сведения доводилось лишь то, что нам знать было совершенно необходимо из объективных тактических соображений.

В далеком прошлом армии (бывало такое) сдавались или терпели поражение только потому, что их солдаты не знали, за что они сражаются или почему, следовательно, у них утрачивалась воля к победе.

Но у Мобильной Пехоты такой слабости нет и никогда не было.

Каждый из нас с самого начала был добровольцем. Причины могли быть разными, какие получше, какие похуже, но дело обстояло именно так.

Все мы дрались только потому, что были Мобильной Пехотой, профессионалами - со своими традициями и кодексом чести. А наш отряд без всяких прикрас звался "Сорвиголовами Расжака" и считался лучшим во всей неописуемой обычными словами Мобильной Пехоте.

Мы садились в свои капсулы, потому что Джелли говорил нам: пришло время, пора.

И мы спускались вниз и сражались там, как никто, потому что именно это является профессией "Сорвиголов Расжака".

Мы всамделишно были не в курсе, что мы проигрываем войну.

Баги откладывают яйца. Причем откладывают так много, что делают запасы, а запасные яйца реактивируют по мере надобности. Если же убит один их солдат - или тысяча, или десять тысяч, - то не успеваем мы еще вернуться на базу, а на их место лезет столько же новых.

При желании можно себе представить, как баг-начальник по кадрам звонит в специальное подземное хранилище и говорит:

- Джо, подогрей, пожалуйста, тысяч десять рядовых и чтоб до ближайшей среды они уже были готовы.

И скажи инженерам, чтобы подготовили инкубаторы Н, О, П, Р. на них тоже вот разнарядка имеется.

Я не говорю, что они это делают в точности так, но результаты были именно таковы.

Но не делай же той ошибки, думая, что баги действуют из простейшего инстинкта, как термиты или муравьи. Их поступки требуют такого же уровня интеллекта, как и наши (глупые расы не строят космические корабли) а что касается координации действий нам до них вообще далеко.

Нужен как минимум год, чтобы обучить рядового землянина драться не просто в одиночку, а в команде, вместе со своими товарищами. У багов солдаты вылупляются из яиц уже готовыми к бою.

Каждый раз, когда мы уничтожали тысячу багов ценой гибели одного десантника, они могли праздновать победу.

Нам приходилось на собственной шкуре узнавать, насколько эффективным может быть тоталитарный коммунизм, когда он используется существами, приспособленными к нему эволюцией.

Баги комиссары заботились о жизни своих солдат не больше, чем мы о сохранности боеприпасов.

Возможно, мы смогли бы понять это свойство багов, отметив про себя, то горе, что принесла Китайская Гегемония - Русско-Англо-Американскому Альянсу. Однако сама проблема с уроками истории заключается в том, что мы часто правильно их истолковываем только после того как сами ударим в грязь лицом.

Но мы учились. Из каждой стычки с ними накапливали опыт, чтоб уж затем в виде инструкций и доктрин распространять его по всему Флоту.

Мы научились отличать рабочих от солдат. Если не надо было спешить, мы опознавали бага по форме панциря. Для сложных ситуаций существовало совсем простое правило: если баг бежит на тебя, то это солдат, если пытается скрыться - можно повернуться к нему спиной.

Мы даже научились не тратить особо боеприпасы на багов-солдат, разве что только для самозащиты. Теперь нас больше интересовали их логовища.

Находишь дыру и бросаешь туда сначала специальную газовую бомбу. Бомба тихо взрывается через несколько секунд, выпуская гадкую маслянистую жидкость, которая, в свою очередь, превращается в нервно-паралитический газ, смертоносный для багов и безвредный для нас.

А так как газ этот тяжелее атмосферы, то сам начинает ползти все дальше в глубь норы. Остается только небольшой гранатой завалить вход в подземный туннель.

Нам, правда, до сих пор неизвестно, достаточно ли глубоко проникает газ для того, чтобы убить их королев, но общеизвестно, что новая тактика не пришлась багам по вкусу.

Наша разведка через скиннов и по нервозности самих багов поставила в этом вопросе большую жирную точку.

К тому же с помощью нового метода мы очистили от багов целую планету - их бывшую колонию Шэол. Может королев, и представителей касты интеллектуалов они и эвакуировали... но уж, по меньшей мере, мы научились доставлять им неприятности.

Да вот уж, все что касалось "сорвиголов", то газовые бомбы были для нас только лишь новым видом оружия, который нужно применять в точном соответствии с инструкцией, распределять по подразделениям и быть всегда в форме.

Время от времени мы вынуждены были возвращаться на Санктор за новой партией капсул.

Капсулы шли в расход, (как впрочем, и люди) и, когда они кончались, волей-неволей приходилось возвращаться на базу, даже если генераторов Черенкова еще хватало на то, чтобы два раза облететь вокруг Галактики.

Как раз перед очередным возвращением на базу пришло официальное уведомление, что Джелли утвержден на должность лейтенанта вместо Расжака.

Джелли поначалу старался сохранить это в тайне, но капитан Деладрие приказала оповестить весь личный состав и потребовала, чтобы Джелли ел вместе с остальными офицерами.

Он подчинился, однако все остальное время проводил с нами.

К тому времени мы уже совершили несколько выбросов во главе с ним и начинали постепенно свыкаться с мыслью об отсутствии лейтенанта.

Рана еще саднила, но уже начинала затягиваться.

После назначения Джелала ребята все чаще стали поговаривать о том, чтобы сменить имя и назвать себя по имени командира, как делают все другие десантные части.

Джонсон был самым старшим, его и уполномочили пойти к Джелли.

Для моральной поддержки он взял меня.

- Чего? - прорычал Джелли,

- Гм, сержант... то есть я хотел сказать лейтенант... мы тут подумали...

- Насчет чего?

- Э-э... ребята между собой это обговорили... в общем, они думают... ну они сказали, что часть должна называть себя "Ягуары Джелли".

- А оно им надо? И скольким из ребят по нраву такое имя?

- Никто не против, - сказал Джонсон.

- Да? Значит, пятьдесят два за... и один против. Тот, кто против - останется при своем.

Никто далее по этому вопросу уж и не заикался.

Вскоре после этого мы прибыли на Санктор, Я был рад там оказаться, поскольку псевдогравитационное поле корабля уже как два дня было отключено, пока главный инженер его отлаживал, что довело нас до невесомости, которую я ненавижу.

Не был я настоящим "космическим волком". Мне нравится чувствовать твердую землю под ногами.

На базе нас разместили в казармах и дали всему отряду десять дней отдыха.

Я не знал, где расположен Санктор, какой номер в каталоге у его звезды.

Как уже говорилось, чего не знаешь, того не разгласишь.

Координаты баз относились к категории "совершенно сверхсекретно" и были известны только капитанам кораблей, пилотам-офицерам и еще кое-кому... и как я понял, каждый из них в соответствии с приказом (подкрепленным гипновнушением) обязан был покончить с собой, чтобы избежать захвата противником.

Так что мне и не хотелось их узнавать. При том сценарии, что база на Луне может быть захвачена противником, а Земля оккупирована… вот потому Федерация старалась как можно больше сил держать на Санкторе. Тогда катастрофа с Землей и Луной не означала бы полной капитуляции.

Ну да Бог с ними, с координатами. Зато я могу рассказать, что это за планета.

Санктор удивительно похож на Землю, только по сравнению с ней он напоминает умственно и физически отсталого ребенка. Ему требуется, к примеру, десять лет, чтобы научиться махать ладошкой в ответ на "до свидания", а уж делать из песка "куличики" он не научится никогда. Санктор похож на нашу Землю, насколько вообще могут быть похожи две планеты. Планетологи утверждают, что у них одинаковый возраст, а астрофизики, что звезда Санктора того же типа как и ровесница нашего Солнца.

Здесь пышные флора и фауна и почти такая же, как на Земле, атмосфера. Даже погода почти та же самая. Но что уж совсем невероятно - у Санктора такая же крупная Луна, как у Земли, и она создает необычайные приливы.

Но, несмотря на свои прекрасные данные, Санктор дальше старта практически не продвинулся. Дело в том, что там нет условий для мутаций.

Вот чем он отличается от Земли - низким уровнем естественной радиации.

Самая высшая форма растительной эволюции здесь - гигантский папоротник.

Из животных организмов самый высокоразвитый вид - протонасекомые, которые даже не умеют создавать колонии. На этом жалком фоне переведенные на Санктор земные животные и растения расцвели пышным цветом и расплодились, совсем забив местную флору и фауну.

Из-за отсутствия необходимого уровня радиации и как следствие отсутствия мутаций темпы развития жизни на Санкторе равнялись нулю. У жизни почти не было шансов на эволюцию, и ее формы не были приспособлены к борьбе, конкуренции.

Генотип живых существ на протяжении целых эпох практически не изменялся, жизнь не обладала способностью к адаптации, вынужденная миллиардами лет снова и снова разыгрывать точно ту же партию в бридж совсем без всякой надежды, что хоть когда-нибудь выпадут козыри.

До тех пор пока они соперничали промеж собой, то не было слишком-то важно... так сказать дегенераты посреди таких же дегенератов.

Но когда на Санктор попали формы жизни, являющиеся результатом длительной эволюции и жесткого естественного отбора, местные флора и фауна сдали планету без боя.

Ну а теперь все выше сказанное, совершенно очевидно из простого курса биологии для старшеклассников...

Но один из высоколобых типов, с которым я разговорился на исследовательской станции, задал мне вопрос, до которого я сам никогда б не додумался:

- А как насчет людей, приехавших колонизировать Санктор?

Не тех транзитных пассажиров, навроде меня, а колонистов, живущих на планете, родивших здесь детей.

Как же насчет их потомков, что будут жить здесь до энного поколения? Что только будет с этими поколениями?

Казалось бы, отсутствие естественной космической радиации не приносит человеку никакого вреда. Наоборот, это даже полезно: здесь почти нет случаев заболеваний лейкемией и раком. Да и с экономической точки зрения сплошной рай: если, например, колонистам приходит в голову засеять поле пшеницей (конечно, завезенной с Земли), то они могут не беспокоиться о вредителях или сорняках. Земная пшеница сама все туземное вытеснит.

Однако же у потомков колонистов не будет шанса на эволюцию.

Ученый тип, с которым я разговорился, объяснил, что санкторская раса, конечно, сможет немного улучшиться из-за других причин, за счет притока свежей крови иммигрантов или путем перетасовки уже имеющихся генотипов.

Но эти факторы дадут очень низкий темп эволюции - гораздо ниже, чем на Земле или другой планете земного типа.

Так что же случится? Неужели они застынут на одном уровне, останутся навсегда такими же, пока вся человеческая раса будет двигаться вперед, изменяться? Неужели жители Санктора со временем станут живыми ископаемыми?

В той же степени, неуместными в будущем, как в наши дни питекантроп на звездолете.

Или же они, проявляя заботу о судьбе своих потомков, станут облучаться рентгеновскими лучами, или может быть станут взрывать в атмосфере каждый год множество обычных бомб начиненных плутонием, а тем самым создавать источник облучения достаточный для поддержания нормального радиационного фона на планете?

При этом, безусловно, подвергая себя опасности различных заболеваний - только вот для того чтобы, обеспечить подобающее генетическое наследие своим потомкам?

Мужичок предрекал, что никто ничего подобного делать не станет.

Представители нашей расы, говорил он, слишком эгоистичны и замкнуты на себе, чтобы думать о каких-то грядущих поколениях. Он сказал, что генетическое обеднение далеких поколений по причине отсутствия радиации, вообще, то о чем большинство людей попросту и не способны они о том побеспокоиться.

И конечно опасность, она грозит колонистам только в далеком будущем.

Даже на Земле эволюция происходит так медленно, что развитие новых качеств у человека - дело многих, многих тысячелетий.

Не берусь судить. Да и как, черт побери, я и сам по большей части не знаю, что я еще буду делать. Как же я могу знать, что будут делать совершенно чужие мне колонисты.

Но в одном я уверен: Санктор уже в недалеком будущем заселят под завязку - или мы, или баги. Или еще кто. Санктор - осуществленная утопия, и если учесть, что в этой части Галактики вообще мало годных для проживания планет, то можно не сомневаться, что данное небесное тело не останется царством примитивных форм не сумевших дойти до нужной кондиции.

Во-первых это просто чудесное место, уж лучше провести несколько дней здесь, чем со многих сторон на Земле.

И опять же, когда там такое невообразимое количество штатских - более миллиона и как штатские они не такие уж и плохи.

Им известно, что идет война. Больше половины штатских тут работает на базе или в военной промышленности. Остальные занимаются сельским хозяйством и продают продукты Флоту.

Вы можете сказать, что они прямо заинтересованы в войне, но какова бы ни была

причина, к людям в форме здесь относятся с уважением, а не проходятся по ней словесами.

Скорее наоборот, если пехотинец ввалится кому-то в лавчонку, ее хозяин обращается к нему "сэр", и он именно это имеет в виду (пусть даже он при том попытается всучить ему какую-нибудь дребедень за три ее цены).

И прежде-то всего половина местного населения составляют... женщины.

Тебе надо долго проболтаться в космосе выполняя патрульную миссию, чтоб уж это оценить по его истинному достоинству.

Тебе же надо дойти до того, чтоб как счастья ожидать караульной службы ради привилегии постоять два часа из шести спиной к переборке номер тридцать, ловя через нее даже слабый намек на женский голос.

Может, на более крупных кораблях с этим полегче... я ведь говорю о "Роджере Янге", Удивительно приятно чувствовать, что то, ради чего ты, собственно, и идешь в бой, реально существует, а не является плодом твоего воображения.

Кроме прекрасных 50 процентов гражданского населения, женщины еще составляют процентов сорок всех служащих Федеральной Службы.

Собери все это вместе - и ты получишь самый прекрасный уголок во всей исследованной вселенной.

А помимо этих ни с чем несравнимых "естественных" преимуществ, еще и немалые усилия искусственно прилагаются для того чтоб наш отпуск не пропал даром.

Так и кажется, что у большинства санкторцев две работы, и синие круги под глазами из-за постоянного недосыпа, лишь бы им сделать радостнее наши отгулы.

Черчилль-роуд, идущая от базы к городу, сплошь застроена заведениями, специально рассчитанными на то, чтобы безболезненно и незаметно освобождать человека от сбережений, которые на самом деле ему не очень-то и нужны.

Сам процесс расставания с деньгами обставлен замечательно - все происходит весело, легко и под соответствующую музыку.

Если уж ты сумеешь миновать все стоящие вдоль дороги ловушки и капканы, ну так, несмотря на то, что у тебя уже не останется в кармане не гроша - в этом городе, есть еще почти столь же привлекательные места (я имею в виду и девчонок тоже). Все там предоставлялось бесплатно щедрыми горожанами, очень похоже на то, как это делалось в центре отдыха в Ванкувере, но даже еще радушнее.

И вся планета, и город Эспирито Санто настолько поразили меня и запали в душу, что я стал носиться с идеей просить об увольнении из армии, когда уже подойдет конец моего срока службы.

Как и полагается представителю эгоцентричной человеческой расы, я совершенно равнодушно относился к тому, что станет с моими потомками (если они у меня будут) через двадцать пять тысяч лет.

Может они, и не отрастят себе длинные усики за ушами в виде антенн, как и все остальные или что-то вроде этого - ну что ж, я готов был с этим смириться.

Этому профессору с исследовательской станции не застращать меня своими пугающими россказнями о всяком отсутствии радиации. Мне так казалось, (судя по тому, что я мог видеть вокруг) что человечество уже достигло высшего пика своего развития.

Без тени сомнения можно заявить, что самец свиньи Бородавочника (африканская ужасно уродливая свинья. Прим. переводчика) чувствует тоже самое, по отношению к своей самочке, и если уж так - оба из нас в этом совершенно искренни.

Итак, возможностей для активного отдыха было хоть отбавляй. Я к примеру с особым удовольствием вспоминал, как однажды в забегаловке "сорвиголовы" ввязались в дружескую дискуссию с компанией флотских (с другого корабля, разумеется), сидевшей за соседним столом.

Дебаты носили острый, непринужденный только вот немного шумный характер, так что уж явившимся полицейским базы пришлось прерывать их парализаторами, как раз то когда мы расчувствовались на симпатию к своим оппонентам.

Неприятных последствий, во всяком случае, для нас, не было, кроме необходимости уплатить за сломанную мебель.

Комендант базы резонно полагал, что десантникам должна предоставляться определенная степень свободы, (по крайней мере, до тех пор, пока это не являлось одним из 30 с чем-то способов аварийной посадки) определенная, конечно.

Казармы, в которых мы обитали, были вполне подходящими, не роскошными, но комфортабельными, линия доставки еды работала все 25 часов местных суток, а вся работа делалась одними же штатскими.

Ни тебе подъемов, ни тебе отбоев ты фактически в отпуске и ты можешь вообще туда не приходить. Я, тем не менее, всегда возвращался: поскольку казалось бессмысленно глупым тратиться на отели, когда в твоем распоряжении уютное чистое жилье и возможность потратить свои деньги с гораздо большим толком.

И поспать там тоже можно было вволю; на это у нас уходило твердые девять часов в день, а остальное время это никак не затрагивало. Я наверстывал упущенное со времен операции Дом багов.

Мы жили не хуже, чем в отеле. У нас с Эйсом был в своем собственном распоряжении номер на двоих на "сержантском" этаже. Однажды утром, когда отпуск уже, к сожалению, близился к концу вот стоило мне только прилечь, чтобы перевалить через местный полдень, как тут же Эйс встряхнул подо мной кровать.

- Подъем, солдат! Нас атакуют баги!

Я сказал ему чего ему с ними делать.

- Давай, давай, поднимайся, - не отставал он.

- Я пуст, - пробормотал я.

Как раз накануне вечером я познакомился со специалистом по химии (женщиной, естественно, и привлекательной) с исследовательской станции.

Они знавала Карла по Плутону, и Карл в письме попросил отыскать ее, если я в кои-то веки попаду на Санктор.

У специалиста была стройная фигура, ослепительно рыжие волосы и весьма дорогостоящие привычки. Несомненно, Карл сладко напел ей, что у меня на отдыхе должна быть при себе сумма, слишком обременительная для одного человека.

Из чего она уж сама сделала вывод, что всю ночь может купаться в местном шампанском.

Я не стал подводить Карла, скрыл, что у меня на руках лишь скромный гонорар десантника, и всю ночь поил ее шампанским.

Сам же я пил то, что они здесь называют "ананасовым крюшоном" хотя это одно название.

В результате после всех хождений по барам я вынужден был идти домой пешком - денег на такси уже не оставалось. А все же оно того стоило. В конце концов, для чего вообще существуют деньги?

Это я конечно о деньгах, на багах-то заработанных.

- Не ныть, - сказал Эйс. - Я тебя угощаю. Мне как раз повезло этой ночью.

Перекинулся с одним флотским в картишки - он меня деньгами осыпал.

Ну что - я встал, побриться, принял душ.

Потом мы спустились вниз и набрали в столовой всякой всячины - от яиц и картошки до джема и замысловатых пирожных. И тогда мы намылились в город, чтобы где-то перекусить.

Прогуливаться по Черчилль-роуд было жарко. Поэтому мы завалились в первый попавшийся бар.

Я и здесь сделал попытку найти крюшон из настоящих ананасов и опять потерпел неудачу. Крюшон был насквозь поддельным, зато холодным. Видно, никогда в жизни не удается получить все сразу.

Мы лениво болтали о том о сем, Эйс заказал по второму кругу.

Я попробовал его крюшон из земляники - то же самое. Эйс молча разглядывал

свой стакан, потом вдруг спросил:

- Когда-нибудь думал о том, чтобы податься в офицеры?

- Чего? Ты спятил, - сказал я.

- Вовсе нет. Погляди сам, Джонни, эта война еще может продлиться достаточно долго.

Неважно, какая повсюду разносится пропаганда, успокаивая штатских. Мы-то с тобой знаем, что баги сдаваться, не намерены. Так почему ты не строишь планов на будущее?

Как люди говорят? Если ты решил играть в оркестре, то лучше махать дирижерской палочкой, чем стучать в большой барабан.

Я был ошарашен, тем поворотом, который принял наш разговор, а уж в особенности странно было услышать это от Эйса... Я спросил первое, что пришло в голову:

- А ты сам? Ты намереваешься обзавестись патентом офицера?

- Я? - переспросил он. - Проверь свои каналы связи, сынок, ты выдаешь не те ответы.

У меня нет образования, и я на десять лет старше. А вот твоего образования вполне достаточно, чтобы с ходу проскочить вступительные экзамены в кадетский корпус, и твой интеллектуальный индекс, как раз такой, какой им нравится.

Точно говорю - если пойдешь в профессионалы, станешь сержантом раньше меня. А через день станешь кадетом...

- Теперь я знаю - ты точно спятил!

- Послушай человека, который годится тебе в отцы. Мне совсем не охота тебе это вот говорить... ты в меру глупый, романтичный и честный человек. Будешь офицером, которого полюбят солдаты и за которым они пойдут в огонь и в воду.

А что касается меня... что ж, я рожден быть сержантом. Я достаточно пессимистично смотрю на жизнь. Такие, как я, нужны, чтобы уравновешивать энтузиазм таких, как ты.

Что меня ждет?

Ну, стану когда-нибудь сержантом... потом пройдет двадцать лет службы - уволюсь.

Пойду на подходящую работенку - может быть, полицейским. Женюсь на простой хорошенькой толстушке с такими же простыми вкусами, как и у меня.

Буду болеть за какую-нибудь спортивную команду, ловить рыбу, а придет время - спокойно отойду в мир иной.

Эйс умолк и отхлебнул из стакана.

- А ты, - продолжил он, - будешь воевать, дослужишься до больших чинов и геройски погибнешь. А я прочту о твоей гибели и гордо скажу: "Я ж его знал".

Да, я часто одалживал ему деньги - мы оба были капралами...

Здорово же?..

- Я никогда не думал об этом, - медленно сказал я. - Хотел только отслужить срок.

Он кисло осклабился:

- О каком сроке ты говоришь! Ты слышал, чтобы кого-нибудь сейчас увольняли?

Ты думал отслужить два года и все?

Он попал в точку. Пока война идет срок не закончится... по крайней мере, для десантников.

То был по большей части иной подход, по меньшей мере, на данный момент.

Те, из нас кто думают о "сроке" как минимум чувствуют себя гостями Службы.

Мы могли говорить об этом: "Вот когда эта битва с блохами уже закончится..."

Профессионал никогда так не скажет. Для него увольнение через двадцать лет - конец самого важного этапа жизни. Быть может, для профессионала равноценны оба возможных исхода - увольнение и гибель в бою.

С другой стороны это точно так и для нас.

Но если ты, ставши профессиональным военным, хотел уйти со службы раньше, чем через 20 лет... ну они еще как начнут тянуть волынку с твоим правом гражданства, хотя и не станут удерживать человека, желающего уйти со службы.

- Ну, может и не двухлетний срок, - признал я. - Но ведь война не может длиться вечно.

- Так уж и не может?

- А, по-твоему, она навечно?

- Господи, кабы я знал. Однако никто мне секретных данных не сообщает. Но ведь это не главное, что тебя тревожит, Джонни? У тебя есть девчонка, которая тебя ждет?

- Нет. Вернее, была, - сказал я медленно. - Но, я для нее был только дорогим Джонни

То было мягко будет сказано - вранье.

Я ляпнул это только потому, что Эйс ожидал услышать что-то в этом роде.

Кармен не была моей девушкой, и она никого не ждала. Но ее письма, всегда начинались словами "Дорогой Джонни во всех тех редких случаях, когда она мне писала...".

Эйс понимающе кивнул.

- С ними всегда так. Они предпочитают штатских, чтоб уж иметь возможность под настроение кого-то пилить.

Это ничего, сынок. Как уволишься, ты их вдоволь себе найдешь (более чем сам того захочешь) тех, что захотят за тебя замуж.

И тебе лучше подыскать себе пару именно в этом возрасте.

Брак - это катастрофа для молодого и комфорт для старика.

Он посмотрел на мой стакан.

- Меня мутит, когда вижу, как ты пьешь такую дрянь.

- Мне тоже тошно, когда смотрю на твою землянику, - сказал я.

- Он пожал плечами. Оно тут все такое. Ты подумай над тем, что я сказал.

- Я подумаю.

Вскоре Эйс сел за карточный столик.

Я одолжил у него денег и пошел прогуляться. Мне нужно было подумать.

Стать офицером?

Не беря в расчет всю эту болтовню насчет патента, хочу ли я стать офицером?

Хочу ли я связать свою жизнь с армией?

С чего бы... я через все это пошел, чтобы получить свое право на гражданство, разве не так?

А если стану профессиональным военным, то буду снова так же далек от права голосовать и быть избранным, как и до начала службы.

Потому что, пока носишь форму, у тебя нет права голосовать.

Тут нечего спорить, так и должно быть. Потому что если дать десантникам право голосовать эти идиоты могут проголосовать против следующего выброса.

Это недопустимо.

Значит, я поступил на службу, чтобы получить право голосовать.

Или из-за чего-то еще?

Мне, что было дело до участия в выборах?

Нет, тут все ведь в престиже, гордом статусе… гражданина Федерации.

Или же в чем еще?

Я б жизнь свою не спас, если бы точно помнил, отчего же это я все-таки пошел на Службу.

В любом случае не право голоса делает из человека гражданина.

Наш лейтенант был гражданином в лучшем смысле этого слова, хотя он и не прожил достаточно долго, чтобы хоть раз положить в урну свой бюллетень.

Но он каждый раз "голосовал", идя в десант - также как и я.

Я мог услышать голос полковника Дюбуа у себя в мозгу.

- Гражданство, есть позиция, состояние ума, и глубоко прочувствованная убежденность, что целое важнее, чем его малая часть... И этой малой части следовало бы скромно гордиться, что уж она имеет возможность пожертвовать собой ради существования целого.

Я так и не знаю, жаждал ли я поместить свое одно, единственное тело, между горячо любимым домом и тем опустошением, которое приносит война.

Я продолжал дрожать перед каждым десантом, а опустошению следовало б куда-то мило опустошиться.

Но как бы там не было - я знал, то последнее, что хотел мне сказать полковник Дюбуа.

Мобильная пехота была моей компанией, я был один из них. Если бы все, чем они занимались, заключалось бы в том, чтобы попросту не скучать, я б тоже вот делал бы это с ними.

Патриотизм немного странноват для меня, слишком широкое понятие, чтобы охватить его в целом.

Но Мобильная Пехота была той ватагой, к которой я принадлежал.

Они все были моей семьей, что у меня осталась, после смерти родителей.

Они все были моими братьями даже с Карлом, я не когда не был так близок, как с ними.

Если бы я их покинул, я б погиб от тоски.

Ну так мне что податься в офицеры?

Ну хорошо, хорошо. Однако как насчет той бессмыслицы... для получения офицерского патента надобно учиться.

И снова тут было что-то еще.

Я мог представить себя на двадцать лет старее и уж тогда отнестись к этому как-то полегче,

так как это описывал Эйс - с нашивками на груди и теплыми домашними тапочками у дивана.

Или вечером в Доме ветеранов - в компании боевых друзей, вспоминающих былые десанты.

Но вот Кадетский корпус?

Я услышал голос Эла Дженкинса: на одной из солдатских посиделок, которые мы для того вот и устраивали "Да, я рядовой! Им и останусь. И если ты рядовой они от тебя ничего и не ждут! Кому охота быть офицером? Или даже сержантом? Ты дышишь тем же воздухом, разве ж не так? Ешь ту же пищу. Ходишь развлекаться в те же заведения, выбрасываешься в тех же капсулах. Но никаких проблем".

Эл был прав. Что мне дали мои шевроны?

Только одни лишние неприятности.

И в то же время я прекрасно понимал, что стану сержантом, если только предложат.

Не смогу отказаться: среди десантников не принято отлынивать.

Тебе дают задание, ты берешься за него - вот и все. Вот, положим, идешь и сдаешь экзамены.

Неужели это осуществимо? Думал ли я, что смогу стать таким же, каким был наш лейтенант Расжак?

Я очнулся от своих раздумий и увидел, что нахожусь возле здания Кадетского корпуса. Странно, я ведь и не думал сюда приходить. На учебном плацу, сержант гонял группу кадет, они топали рысью и выглядели в точности как новобранцы в лагере Курье.

Солнце припекало, и плац казался куда как менее заманчивым, чем беседа в мужской компании на "Роджере".

Хм я не маршировал далее переборки номер тридцать с тех пор как закончил подготовку. Проработки остались в прошлом.

И без того взмокшие ребята перешли на рысь, сержант крикнул что-то грозное отстающим. Знакомое дело. Я тряхнул головой и зашагал оттуда подальше... вернулся обратно в казарму.

Я постучал в дверь номера, который единолично занимал Джелли.

Он был у себя: ноги на столе, в руках иллюстрированный журнал.

Этот журнал поглощал все его внимание. Я опять постучал - по раскрытой двери.

Он опустил журнал:

- Это ты?

- Серж... я хотел сказать, лейтенант...

- Ближе к делу!

- Сэр, я хочу перейти на профессиональную службу.

Он опустил ноги со стола на пол.

- Подними правую руку.

Он привел меня к присяге, залез в один из ящиков стола и достал

бумаги.

Бумаги, оказывается, были давно готовы, и он только ждал, когда я

приду подписать.

А я даже Эйсу не успел ничего сказать. Вот как насчет этого?

Одна хорошая военная подготовка

ни в коей мере не может служить

основанием для производства в офи-

церы... офицер - это джентльмен,

получивший либеральное образова-

ние, с аристократическими манерами

и непоколебимым чувством собствен-

ного достоинства. Не один заслуживающий

похвалы поступок подчиненного, не должен

ускользнуть от его внимания, даже если он

заслуживает всего лишь одного слова одобрения.

И наоборот он не может закрыть глаза

не на один из промахов кого-либо из его

подчиненных.

Также верно, как и политические принципы, за которые мы сейчас боремся... что способом управления кораблями должна быть абсолютная деспотия.

Надеюсь, теперь я ясно дал вам понять, какая огромная ответственность на вас возлагается... Мы обязаны добиться наилучшего результата с тем, что у нас есть.

Джон Пол Джонс, 14 сентября

1755 года. Из послания командова-

нию флота повстанцев Северной

Америки

Наш "Роджер" снова вернулся на базу за пополнением как капсул, так и людей.

Эл Дженкинс получил свое, прикрывая отход раненых. В том же бою погиб и наш падре.

Но, несмотря на это, я уходил из части. На мне красовались новенькие сержантские шевроны (вместо Миглаччио), но у меня было предчувствие, что точно такие же получит Эйс, как только я уйду с корабля.

Они были весьма почетны, я знал что, производя меня в сержанты, Джелли придавал мне "дополнительное ускорение" для поступления в Кадетский корпус. Но это не мешало мне гордиться своим новым званием.

После прибытия на Санктор я вошел в двери космопорта, задрав нос, и прошагал к столику таможенного чиновника, чтобы поставить печать на мои бумаги.

Когда это уже было сделано, я услышал за своей спиной вежливый почтительный голос:

- Извините, сержант. Эта шлюпка с "Роджера Янга"? - повернулся к говорившему, скользнул взглядом по его рукаву - небольшого роста, сутуловатый капрал, - наверное, один из наших новых...

- Отец!

В следующее мгновение капрал уже сжимал меня в объятиях.

- Джонни! Джонни! Мой маленький Джонни! Я обнял его, поцеловал и почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

Наверное, гражданский клерк в таможенном отделе космопорта, никогда ранее не видел, чтобы сержант с капралом целовали друг друга.

Но ей-богу, если бы я только заметил, что он позволил себе, слегка от удивления поднять бровь - я б ему в ухо съездил.

Но я даже не смотрел в его сторону, я был занят, и ему пришлось напомнить мне, забрать мои бумаги с собой.

Потом мы отдышались, вытерли глаза и уж перестали строить из себя занимательное шоу.

Я сказал.

- Отец, давай найдем уголок, сядем и спокойно поговорим. Я же хочу знать... вот обо всем! - Я глубоко вздохнул. - Я был уверен, что ты погиб.

- Нет. Может разок другой был к этому близок, но обошлось.

Но, сынок... сержант. Мне право бы разузнать, что это за шлюпка идет на посадку". Ты видишь...

- Ах, эта. Она с "Роджера Янга". Я только...

Он выглядел ужасно огорченным.

- Тогда мне нужно спешить. Прямо сейчас. Я должен доложить о прибытии.

- Тут он ретиво добавил: - Но ведь ты скоро вернешься на корабль, Джонни?

Или у тебя отпуск?

- О... нет, - я стал быстрым ходом соображать, как же это все провернуть.

- Послушай, папа, я знаю их расписание.

Ты еще час с чем-то не сможешь подняться на борт.

Шлюпка еще нескоро отправится. Она будет поэтапно заправляться горючим, и если пилот не захочет ждать следующего его приема, то первыми они пустят грузы...

Он колебался.

- Но у меня приказ сразу по прибытии доложить пилоту первой же шлюпки с "Роджера Янга".

- Папа, папа! К чему тебе быть таким зверски пунктуальным.

Девчонке, которая управляет этой кучей металлолома, совершенно же наплевать, когда ты объявишься - сейчас или перед самым стартом.

В любом случае, за десять минут до отправления они объявят через громкоговорители свой позывной и всех об этом оповестят.

Уж этого ты не упустишь.

Он позволил отвести себя к незанятой скамейке в углу зала ожидания.

Когда мы устроились, он спросил:

- Джонни, ты полетишь на одной шлюпке со мной или попозже?

- Не-а. Я показал ему свои бумаги, это казалось простейшим способом смягчить дурную весть.

Разойтись вот как в море корабли, впрямь как в евангельской притче.

Ну и ну как же это новость-то сообщить.

Он прочел и опять прослезился, а я поспешил его успокоить:

- Послушай, отец! Я постараюсь в любом случае вернуться.

Я хочу воевать со своими ребятами, мне никто не нужен, кроме "сорвиголов". А тем более теперь, когда и ты с ними... э-э...

То есть я понимаю это досадно... но...

- Нет тут никакой досады, Джонни.

- Да?

- Я буду только гордиться. Мой сын станет офицером. Мой маленький Джонни.

Ой, это и досадно, но я долго ждал этого дня и могу подождать еще.

- Он улыбнулся сквозь слезы. - Ты вырос, сынок. И возмужал.

- Со стороны виднее. Но, отец, я ведь еще не офицер, и может так случиться, что всего через несколько дней вернусь обратно, к "сорвиголовам".

Я хочу сказать, они иногда довольно скоро гонят в шею...

- Хватит об этом, молодой человек.

- Ладно.

- Ха! Ты своего добьешься. И не надо тут более разговоров о фиаско в кадетском корпусе.

- Он вдруг улыбнулся. - Впервые в жизни командую сержантом. Да еще говорю ему, чтобы он заткнулся.

- Ладно, отец. Только знай, что я в любом случае постараюсь вернуться к "сорвиголовам". Единственное, что...

- Я умолк.

- Я то знаю. Твоя просьба ничего не будет значить, пока не будет вакансии. Не будем гадать. Если у нас в распоряжении всего час, давай используем его на полную катушку. Я так горд тобой. Я просто вне себя от радости.

Рассказывай о себе, Джонни.

- О все отлично, все путем. Я подумал, что все не так уж плохо.

Отцу будет лучше у "сорвиголов", чем в любой другой части.

Все мои друзья... они о нем позаботятся. Оградят от смерти.

Надо послать телеграмму Эйсу. Отец похоже на то даже не уведомит их о нашем родстве... - Отец, как долго ты уже на службе?

- Чуть больше года.

- И уже капрал!

Отец улыбнулся грустной улыбкой.

- Сейчас в Мобильной Пехоте люди быстро растут.

Мне и не надо было спрашивать, что он имеет в виду. Потери в бою.

Всегда имелись вакансии, и никогда не хватало натренированных солдат, чтобы их заполнить.

Вместо этого я сказал.

- А... Но Отец ты же... Ну, то есть, не очень подходишь по возрасту к тому, чтобы воевать в пехоте?

Ведь можно служить на флоте или заняться математикой в отделе расчетов.

- Я хотел пойти в Мобильную Пехоту и добился своего! - сказал он многозначительно.

- Я не старше многих других капралов и сержантов. И не так уж я стар.

И вообще, сынок, тот факт, что я на двадцать два года старше тебя, вовсе не означает, что я должен кататься в инвалидной коляске.

У возраста есть свои преимущества.

Что ж в этом что-то было. Я припомнил, как сержант Зим выдавал те самые "шевроны новобранца", прежде всего тем, кто постарше.

И отец не совершал промахов в лагере, как это было со мной - плетей за ним не числилось. Его взяли на заметку как потенциального капрала еще до того, как он вышел из лагеря. Армия всегда нужны солидные сержанты и капралы средних лет. Ведь один из главных принципов строения армии - патернализм.

Я не стал спрашивать, почему он захотел именно в Мобильную Пехоту, не почему и как он получил назначение на мой корабль.

У меня просто возникло теплое чувство, я был этим польщен, больше чем любыми словами, когда-либо сказанными отцом в мой адрес.

И я не спрашивал, почему он пошел на службу.

Мне казалось, что причину я уже знаю. Мама. Никто из нас не упоминал о ней. Чересчур уж болезненная тема.

Я резко сменил тему разговора.

- Расскажи, как ты жил все это время. Где был и что делал.

- Так... обучался в лагере Сан Мартин...

- Вот как? Значит, не в Курье?

- Нет. Мартин - новый лагерь. Правда, порядки, насколько я понимаю, те же, что и в старых. Только срок обучения у нас был на два месяца короче обычного - не было выходных.

После лагеря сразу попросился на "Роджер Янг", но не получилось. Попал на другой корабль, к "Волонтерам Макслоттера".

Хорошие ребята.

- Да, я слышал.

- У них репутация суровых, несгибаемых и чертовски злых.

Почти также хороши, как и Сорвиголовы.

- Вернее, они были хорошими. Я совершил несколько выбросов с ними, и некоторые из ребят погибли, а после я получил вот их... - Он посмотрел на свои шевроны. - Я уже был капралом, когда мы выбросились на Шэол...

- Ты был там?! Но ведь я тоже? - Непривычное теплое чувство охватило меня: никогда в жизни я не был ближе к отцу, чем сейчас.

- Я знаю. По меньшей мере, я знал, что ваш отряд был там. Мы дрались примерно в пятидесяти милях от вас. Может, и ближе. Мы приняли на себя, наверное, их основной удар. Земля вспенилась ими, они полезли из нее как встревоженные летучие мыши, вылетают из пещеры... Отец пожал плечами:

- Так что, когда это кончилось, я остался капралом без отделения. Нас осталось слишком мало, чтобы воссоздать здоровое духом подразделение. И меня послали сюда.

Правда, была вакансия у "Королевских медведей", но я шепнул словечко сержанту-распределителю, и ясно как божий день, что "Роджер Янг" вернулся, и на нем нашлись вакантные места и вот он я.

- А когда ты пошел на службу? - спросил я и тут же понял, что не следовало задавать этот вопрос.

Но мне хотелось уйти от разговора о "Волонтерах Макслоттера" - живой осколок мертвой команды - хочет обо всем забыть.

Отец тихо сказал:

- Почти сразу после Буэнос-Айреса.

- Ну. Я понимаю.

Отец несколько секунд помолчал, затем мягко произнес:

- Я не совсем уверен, что ты сын это понимаешь.

- Нет?

- Ммм... не так легко все объяснить. Конечно, гибель твоей мамы сильнейшим образом повлияла на мое решение. Но я пошел в армию не для того, чтобы отомстить за нее, даже если во мне и это тоже было.

На меня больше повлиял ты.

- Я?

- Да, сынок. Ведь я всегда понимал тебя лучше твоей матери, но тебе не в чем ее упрекнуть.

У нее не было больше шансов понять тебя, чем у певчей птички научиться плавать.

И может же так быть, что я знал, почему ты это сделал: несмотря на то, что я позволю себе усомниться в том, что ты в то время сам себя понимал.

По меньшей мере, половина моего гнева на тебя была не более чем явным неудовольствием... из-за того, что ты совершил поступок, который (как я чувствовал в глубине души) должен был совершить я.

Я это чувствовал, но тогда не смел, признаться в этом даже себе...

Но и ты не был главной причиной того, что я пошел на службу.

Ты... как бы это сказать... Только нажал на взведенный курок. И помог выбрать род войск. Он помолчал.

- Я был не в лучшей форме в то время, когда ты призвался на службу.

Я довольно часто обращался за помощью к моему гипнотерапевту - ты ж о таком и не подозревал, не так ли?

Но мы не могли продвинуться дальше признания того простого факта, что я совершенно разочарован в жизни. После того как ты ушел - я было взвалил всю вину на тебя, но ты тут был не при чем, я знал об этом, да и мой врач тоже.

Я полагаю, что я понял, что назревает серьезная опасность значительно раньше, чем многие другие. Нашей фирме, предложили перейти на военные заказы, за целый месяц до того, как объявили о чрезвычайном положении.

Мы почти полностью перешли на производство оружия, еще до того как ты закончил подготовку.

В это время я чувствовал себя несколько лучше, уставал до полусмерти и был слишком занят, чтобы посещать моего врача. А потом уж меня совсем в узел скрутило.

Он улыбнулся. - Сынок, ты знаешь этих штатских?

- Ну... мы с ними говорим на разных языках. Это-то я знаю.

- Сказано более чем на славу. Ты помнишь мадам Ройтман? Я закончил подготовку, и, получив, несколько дней отпуска, вернулся домой.

Я повидался там с несколькими нашими друзьями и сказал им до свидания - она тоже была среди них. Она бубнила, чего-то на прощание, а под конец изрекла.

- Так ты действительно уезжаешь? Что ж если будешь на Отдаленной, ты просто обязан навестить моих дорогих друзей, Рогатос.

- Я сказал ей мягко, как только мог, что мне это кажется маловероятным, так как Отдаленная захвачена Багами. Ее - это, по меньшей мере, не смутило.

Она сказала:

- Ну и что с того - они же не военные.

Отец улыбнулся сардонической улыбкой.

- Да я знаю.

Но я продолжу свой рассказ. Я сказал тебе, что тогда я почувствовал еще в большей степени неудовольствие от жизни. Смерть твоей матери дала мне свободу действий... даже если мы были ближе друг к другу, чем большинство пар, тем не менее, теперь я был свободен в выборе своего пути.

Дело я передал Моралесу.

- Старику Моралесу? А он справится?

- Да. Потому что должен. Многие из нас делают, то что, казалось бы, им не под силу.

Я передал ему изрядную долю акций.

Ты знаешь пословицу о короле, который утаптывал зерно в землю.

Остальные разделил на две части, одну оставил на сохранение благотворительной организации, а вторую оставил тебе, если когда-нибудь захочешь взяться за наше дело.

Если вернешься. Но забудь.

До меня, наконец-то дошло, что было со мной не так.

Он снова помолчал и продолжил совсем тихо будто шепотом:

- Я должен был себя проверить. Я должен был себе доказать, что я мужчина. Не производящее и потребляющее экономическое животное... а мужчина.

И в этот момент, прежде чем я успел, хоть что-нибудь ответить, запели громкоговорители космопорта:

- "Славься, славься имя Роджера Янга!" и женский голос добавил:

- Личный состав корабля военного флота "Роджер Янг" может занять места

в шлюпке. Причал Эйч. Девять минут.

Отец схватил свой ранец и вскочил на ноги.

- Это меня! Береги себя, сынок. И сдавай поскорей экзамены. Плохо сдашь - выпорю и не посмотрю, что ты уже не маленький.

- Я сдам их, папа.

Он быстро обнял меня.

- Когда вернемся на базу - увидимся!

И он убежал, как и полагается десантнику, - рысью.

,,,

В комендатуре я доложил о прибытии флотскому сержанту, удивительно похожему на сержанта Хо. У него тоже не было руки, но не было и улыбки, которая так шла Хо. Я сказал:

- Сержант Рико. Поступил в ваше распоряжение.

Он бросил взгляд на часы.

- Ваша шлюпка прибыла семьдесят три минуты назад. Так?

- Я ему все рассказал.

Он поджал губы и задумчиво посмотрел на меня.

- Мне казалось, что весь мыслимый реестр уважительных причин я уже

знаю наизусть. Но вы вписали в него новую страницу. Ваш отец, ваш родной

отец отправился на корабль, с которого вы только что уволились?

- Истинная правда, сержант. Вы можете проверить - капрал Эмилио Рико.

- Мы не занимаемся проверкой заявлений всех молодых джентльменов,

которые к нам прибывают. Мы просто увольняем их, если выясняется, что они

говорили неправду, О?кей. Парень, который не рискнет опоздать ради того,

чтобы повидаться со своим стариком, в любом случае многого не стоит.

Так что забудем об этом.

- Спасибо, сержант. Должен ли я теперь доложить о прибытии коменданту?

- Считайте, что уже доложили. - Он сделал пометку в бумагах.

Может через месяц он и сам за вами пошлет с еще двадцатью другими кадетами.

Вот ваше направление на подселение в расположении кадетского корпуса и ваша платежная ведомость, с которой вы начнете учебу.

- Начните с того, что срежьте шевроны, но не выбрасывайте их. Они еще могут пригодиться.

С этого момента вы "мистер", а не "сержант".

- Да, сэр

- Не говорите мне сэр. Это я буду говорить вам сэр, но вам это вряд ли понравиться.

Я не буду подробно описывать Кадетский корпус. Он во многом схож с лагерем, только здесь более мягкие порядки и всюду книги.

По утрам, "вспоминая молодость", мы выполняли обязанности рядовых, и точно так же, как когда-то в лагере, нас за провинности и неряшливость отчитывали сержанты. После утренних занятий мы становились кадетами и джентльменами и слушали лекции по бесконечным спискам предметов: математике, галактографиии, ксенологии, гипнопедии, логистике, стратегии и тактике, теории коммуникаций, военному законодательству, ориентированию, специальным вооружениям, психологии управления.

Всему чему угодно - от специальных сведений, как накормить и обогреть рядовых, до теоретических рассуждений, почему некий Ксеркс в забытом Богом месте, проиграл когда-то важную битву.

Но в особенности, как быть одним человеком катастрофой для врагов, и в то же время вести в бой еще 50 человек, нянчиться с ними, любить их, возглавлять их, оберегать их, но не считать их сопляками.

У нас здесь были кровати, хотя мы слишком мало в них спали, были комнаты

с душем и санузлом. К четырем кадетам прикреплялся слуга: застилал постели, убирал в комнатах, чистил обувь и следил за формой, выполнял мелкие поручения.

Этот сервис не был заведомо предназначен быть роскошью, и, по сути, ею нисколько же не являлся.

Цель заключалась в том, чтобы дать нам куда больше времени для попросту невозможного - освободив нас от дел, с которыми с честью справляется любой прошедший подготовку.

ШЕСТЬ ДНЕЙ ТЫ ВКАЛЫВАЕШЬ И ДЕЛАЕШЬ ВСЕ, НА ЧТО ТОЛЬКО СПОСОБЕН, А СЕДЬМОЙ ВСЕ ТАКЖЕ, И ВОЛОЧИШЬ ЗА СОБОЙ ХОМУТ.

Или как в армейской версии в конце: "вычищаешь после себя конюшни"

То, что доказывает, сколько столетий, такие вещи имеют место в армии. Хотел бы я поймать одного из этих штатских, которые думают, что мы здесь прохлаждаемся, и засунул бы его силком на месяц в кадетский корпус.

И мы учились - все вечера и все выходные, до красноты в глазах и боли в ушах.

Потом засыпали, (если могли), а под подушкой всю ночь напролет, бубнил

гипнопедический "преподаватель".

Песни с которыми мы маршировали, были соответствующе мрачными: "Армия - это не для меня. Армия - это не для меня". "Я бы лучше стоял бы за плугом, в любые темные времена".

"Не хочу больше ничего учить о войне". "Не ходи ты сынок воевать, причитала заплаканная мать" и самая любимая для всех - старая классика - «Господа офицеры, выслужившиеся из рядовых не ради карьеры", с хором о маленькой потерянной овечке.

Бог милостив к таким как мы. Бее! Ишь ты! Вот уж оно как.

И все же, мне не помнится, чтобы я грустил. Слишком уж занят я был, наверное.

И потом здесь не было того психологического "перевала", который должен был пройти каждый во время подготовки.

Тут просто извечно бытовал страх отчисления из-за неуспеваемости.

Меня больше всего беспокоили мои скудные знания по математике.

Мой сосед - колонист с Гесперуса с чудно подходящим именем Ангел - натаскивал меня ночи напролет.

Большинство инструкторов в особенности офицеры были не дееспособны для армии. Единственно у кого я помню, был полный комплект рук, ног, зрения и слуха и. т. д. были некоторые из инструкторов сержантов по рукопашному бою, да и то не все.

Наш тренер по борьбе без правил, сидел в инвалидном кресле - на его шею был надет пластмассовый воротник, и у него было парализовано все тело, так что он не мог пошевелить даже пальцем. Но его язык не был парализован, его глаз имел свойство фотоаппарата, а тому свирепому стилю, с которым он анализировал, то, что видел, не мешало даже небольшое заикание.

По началу, я был поражен, почему столь явно не пригодные к службе люди, которым полагается законная пенсия, не уходят домой, а продолжают служить в армии. Потом я перестал этому удивляться.

Наверное, "пиком" моей кадетской карьеры стал визит младшего лейтенанта Флота Кармен Ибаннес - сияющего черными очами пилота-стажера транспортного корвета "Маннергейм".

Карменсита в парадной белой форме выглядела потрясающе.

Она появилась в тот момент, когда нас выстроили перед ужином на поверку, и, ничуть не смутясь, прошла мимо всего строя к дежурному офицеру.

Мне показалось, что я слышу, как скрипят глазные мышцы у ребят, провожающих ее взглядом, Она спросила у дежурного офицера, как найти меня, и ее голосок мелодично звенел над плацем.

Дежурным в тот вечер был капитан Чандар, который, по нашему общему мнению, вряд ли улыбнулся хотя бы раз даже собственной матери.

Но сейчас, глядя на маленькую Кармен, он заулыбался, и его лицо перестало быть тем, нам привычно угрюмым.

Он признал, что я где-то недалеко.

После чего Кармен взмахнула своими удивительными шелковыми ресницами и грустно объяснила, что ее корабль скоро должен отправляться.

Так не будет ли он так любезен, отпустить кадета Рико с ней поужинать?

И вскоре, я оказался обладателем весьма необычной и совершенно беспрецедентной увольнительной на целых три часа.

Может статься, что флотских обучают специальной технике гипноза, которая еще вот не распространилась, чтоб уж расползтись по всем частям армии.

Хотя, наверное, секретное оружие Кармен было куда старше, и Мобильной Пехоте им не воспользоваться.

Так или иначе, мы провели чудесный вечер, а мой престиж среди однокашников, до этого не поднимавшийся выше среднего уровня, достиг немыслимых высот.

Это был незабываемый вечер, и он стоил того, чтобы получить неуд на двух завтрашних уроках. Он был несколько омрачен лишь тем, что мы оба слышали о Карле... убит при нападении багов на Плутон: они там уничтожили нашу исследовательскую станцию. Да только как-то - мы уже оба свыклись с такими вещами.

Одна вещь меня поразила.

В то время когда мы ели Кармен расслабилась и сняла фуражку.

И все ее иссиня-черные волосы исчезли. Я знал, что большинству женщин на флоте делают короткую стрижку или вообще бреют голову.

На флоте совсем ни к чему длинные волосы, а пилоту они могут помешать, разлететься во все стороны, преградить путь во время каких-либо маневров в невесомости. Да вздор, я и сам свою голову брил - так было удобнее и гигиеничное. Но мысленный образ Кармен всегда ассоциировался у меня с тяжелой гривой волнистых волос.

Да вот, знаете ли, к этому же однажды привыкаешь. Это ведь скорее мило.

То есть, если девчонка с самого начала стояще выглядит, она такой и останется, когда ее голова обрита.

К тому же для меня эта "прическа" служила признаком принадлежности к "армейскому ордену" и отличала "наших" девушек от штатских цыплят, вроде золотых черепов после боевого выброса.

Это придало Кармен избранности, дало ей чувство собственного достоинства. И еще я впервые почувствовал - она действительно офицер, воин, а не только удивительная девушка.

Я вернулся в корпус с сияющими от счастья глазами, преследуемый сладковатым запахом духов: прощаясь, она меня поцеловала.

Единственный предмет из курса подготовки, о котором хотелось бы рассказать - история и нравственная философия.

Я удивился, когда обнаружил, его в учебной программе.

Мне казалось, что история с философией не имеют отношения к управлению отрядом десантников в боевой обстановке.

Этот предмет, если он касается войны, в лучшем случае объясняет, почему ты должен драться - вопрос, который каждый решает для себя сам задолго до поступления в Кадетский корпус.

Я уже говорил: Мобильная Пехота дерется потому, что она Мобильная Пехота.

Сначала я решил, что курс читают на благо тех, (примерно каждого третьего) кто не проходил его в школе.

К тому же почти четвертая часть кадет не были землянами (в иных мирах процент населения отслужившего или служащего в армии намного выше, чем на Земле - иногда это заставляет тебя недоумевать), а на других планетах Федерации преподавание истории и нравственной философии не обязательно - и из двух третей землян некоторые были с нейтральных территорий или из других мест, где этот предмет может и не изучался.

Так что уж я как на верное дело рассчитывал, что этот курс даст мне немного роздыха от всех других, трудных предметов, тех вот, что с десятичными дробями.

Но я ошибся. Несмотря на мой школьный курс - тебе ж надо было его пройти.

Он включал экзамены, конспекты, вопросы на засыпку и прочие... но без оценок.

Главным было мнение инструктора, годишься ли ты в офицеры.

Если он давал отрицательное заключение, по этому поводу устраивали целый консилиум, где решалось уже не то, можешь или не можешь ты быть офицером, а возможность твоего пребывания в армии вообще, неважно в каком звании.

И они уже не смотрели, как лихо ты обращаешься с оружием, решая дать ли тебе дополнительный инструктаж... или вышвырнуть тебя из армии, сделав тебя штатским человеком.

История и нравственная философия была чем-то вроде приведенной в действие бомбой с часовым механизмом.

Ты просыпался, среди ночи и думал. Ну а теперь, чего ж это он имел в виду.

Да и для меня - это выглядело в точности так же: несмотря на то, что я изучал этот предмет еще в школе. Я ведь тогда просто не мог понять, о чем говорил нам полковник Дюбуа. Когда я был пацаном, я считал что этой премудрости не место в департаменте науки.

И что вообще глупо считать ее наукой - ведь она не имела ничего общего с физикой или химией. Почему бы не соотнести ее ко всяким чудаковатым начинаниям чистой науки к чему оно собственно и относиться.

Единственное что заставляло меня прислушиваться, к тому, о чем шла речь на этих уроках была очень любимая мной жаркая полемика по разным аспектам изучаемого предмета.

Я не имею не малейшего понятия, старался ли мистер Дюбуа, научить меня, почему я должен сражаться, пока значительно позже я не решил этим сам как-никак уж заняться.

Ну так почему я все-таки дрался?

Разве это не нелепо - подставлять свое уязвимое тело, недружелюбным представителям инопланетной цивилизации?

Тем более что при любом звании за это платили ничтожно мало, да и чем оплатишь дикие часы ужаса, в нестерпимо жутких условиях?

А ведь я мог спокойно сидеть дома, в то время как войной занимались бы твердолобые типы - те, которые получают удовольствие, играя в эти игры.

В особенности, если учесть, что эти чужаки, с которыми я воевал, ничего лично против меня не имели.

Пока я не ворвался в их гостиную, смахнув по дороге столик с закусками.

Ну не ерунда ли это?

Драться потому, мол, что мы Мобильная Пехота?

Нет, браток - это мысли на уровне пускающей слюни подопытной Павловской собачки.

Брось это, и начни думать головой.

Наш инструктор по истории и нравственной философии майор Райд был слеп, но обладал жутковатой привычкой "смотреть" прямо в глаза и называть по имени.

Мы анализировали события сразу после окончания войны между Русско-Англо-Американским альянсом и Китайской Гегемонией, то есть от 1987 года и далее.

В тот день перед занятиями мы узнали, что на Земле разрушен еще один большой город - на этот раз погиб Сан-Франциско и долина Сан-Хоакин.

Я ожидал, что Райд произнесет по этому поводу речь полную горечи и энтузиазма. В конце концов, и штатские теперь должны были понять: или баги, или мы. Или драться, или всем погибать.

Но майор, ни словом не обмолвился о трагедии с Сан-Франциско.

Он заставил одного из нас обезьян резюмировать итог переговоров в договоре в Нью-Дели, заострив внимание на игнорирование в нем проблемы военнопленных.

И по здравому суждению он вынес эту тему за пределы всякого обсуждения. Прекращение огня превратилось в вынужденное перемирие, но военнопленные - все ж таки не вернулись домой. Обе стороны считали их погибшими, и во время всеобщей смуты они пробирались домой или нет, если уж им того так хотелось.

Жертва Мистера Рейда суммировала количество не освобожденных пленных: оставшихся в живых британских воздушных десантников из двух дивизий заброшенных в тыл врага, перед не состоявшимся наступлением, а также несколько тысяч гражданских лиц захваченных в Японии, на Филиппинах и в России - осужденных за так называемые "политические преступления".

Кроме того, было много других военнопленных - продолжила говорить жертва майора Рейда - захваченных в плен во время войны, или до нее - ходили слухи, что были и такие, что были захвачены еще в прошлой войне, и с тех пор пребывали в плену.

Точное количество не освобожденных военнопленных не известно до сих пор. Самые точные оценки говорят о цифре приблизительно в 65 тысяч человек.

- Что значит самые точные?

- Это те оценки, которые приведены в учебнике, сэр.

- Пожалуйста, выражайтесь точнее - их число было больше или меньше чем 100 тысяч?

- Я не знаю, сэр.

- И никто другой не знает?

- Было ли их число больше чем тысяча человек?

- Возможно сэр, почти наверняка!

- Абсолютно точно. Поскольку более тысячи человек, в конце концов, сбежали из плена, нашли дорогу домой, и были зарегистрированы при получении новых документов.

Я вижу, вы плохо готовились к этому уроку.

- Мистер Рико, - сказал он - теперь я был его жертвой.

- Да, сэр.

- Можно ли отказ от освобождения тысячи военнопленных считать

достаточно обоснованной причиной для возобновления войны?

Учтите, что при возобновлении или начале новых военных действий могут погибнуть миллионы ни в чем не повинных людей, почти несомненно погибнут.

Я ни минуты не колебался:

- Да, сэр. Этой причины более чем достаточно.

- "Более чем достаточно". Ладно.

А из-за одного пленного, которого не хотят отпускать стоит ли продолжать или затевать войну?

Я заколебался. Я знал ответ, но для Мобильной Пехоты.

Не было уверенности, что именно это он хочет от меня услышать.

Райд резко произнес:

- Ну, давайте, давайте же мистер! У нас есть верхний предел - тысяча.

Я предложил вам обсудить низший предел - один человек.

Вы же не можете выписать вексель на сумму "от одного до тысячи фунтов".

А ведь разворачивание войны гораздо более серьезное дело, чем выдача пустячной суммы денег. Не будет ли преступлением - вовлечь страну (а на деле две страны) в войну ради спасения одного человека?

А вдруг этот человек даже того вот и не заслуживает?

Или возьмет и помрет, когда сыр-бор уже разгорится?

Тысячи человек ежедневно погибают в катастрофах и несчастных случаях... так стоит ли колебаться из-за одного? А теперь - ответ! Отвечайте "да" или "нет"... Не задерживайте класс.

Он взял меня за горло. И я ответил так, как ответил бы на моем месте

любой десантник:

- Да, сэр!

- Что "да"?

- Неважно, тысяча человек или один. Нужно драться.

- Ага! Число пленных роли не играет. Хорошо.

Теперь обоснуйте свой ответ.

Тут я застрял. Я то знал, что ответ правильный. Но не знал почему. Райд продолжал травить меня:

- Давайте же, мистер Рико, обоснуйте.

Здесь мы имеем дело с точной наукой. Вы дали математический ответ, теперь должны его доказать. Ведь кто-нибудь может брякнуть, что вы тут заявили, скажем, по аналогии, что одна картофелина стоит столько же - ни больше, ни меньше, - сколько и тысяча таких же. А?

- Нет, сэр.

- Что "нет"? Докажите же.

- Людей нельзя сравнивать с картошкой.

- Ну хорошо, хорошо, мистер Рико.

Я думаю, мы и так сегодня уже слишком напрягли ваши усталые мозги.

Завтра принесете мне письменное доказательство, выраженное математической логикой на мой первоначальный вопрос.

Так и быть, дам вам совет.

Посмотрите ссылку номер семь к сегодняшней главе. Мистер Солмон!

Как образовался нынешний политический порядок после Эпохи Смуты? И в чем его нравственное основание?

Салли начал с запинками отвечать на первый вопрос.

В принципе никто не может толком объяснить, как возникла нынешняя Федерация, она просто же появилась.

С надвигающимся крахом национальных правительств в конце XX века что-то должно было заполнить вакуум, и в результате во многих странах к власти пришли вернувшиеся с войны ветераны.

Они проиграли войну, у них не было работы, у многих были серьезные претензии к условиям договора Нью-Дели, а в особенности по отношению к провалу П. О. В., но воевать они умели.

Происшедшее не было революцией, события больше походили на 1917 год в России: система развалилась, появилось что-то иное.

Первый известный истории случай имел место в Абердине: Шотландия был наитипичен.

Бывшие вояки собрались, чтобы прекратить волнения и мародерство, повесили несколько человек (включая двух ветеранов).

Позже они решили никого, кроме ветеранов, в свой комитет не принимать. Поначалу это был только арбитражный суд... те вояки как-то доверяли друг другу, но более совсем никому.

То, что было учреждено, как чрезвычайная мера стало конституционной практикой... за одно-два последующих поколения.

Возможно, те самые шотландские ветераны (поскольку они нашли нужным повесить, кое-кого из своих) решили, что раз уж им пришлось это сделать, то они никак не позволят никому из проклятых прощелыг, спекулирующих на черном рынке, получающих за каждый лишний час двойную ставку, уклоняющихся от армии (непечатные слова) хоть еще слово властным тоном произнести.

- Они сделали как они того хотели? В то время как мы обезьяны были им опорой.

Я догадываюсь, что да, потому что мною обуревают те же чувства...

Да и историки утверждают, что тогда антагонизм между штатскими людьми и вернувшимися с войны солдатами был гораздо глубже, чем это можно себе сегодня представить.

Салли рассказывал все это не по книжке, и, в конце концов, Райд сам его оборвал:

- К завтрашнему дню приготовьте краткое изложение событий, в три тысячи слов...

Мистер Солмон, не могли бы вы мне назвать причину - не историческую, не теоретическую, а чисто практическую, - почему в наше время статус гражданства предоставляется только уволившимся со службы ветеранам?

- Э-э... потому, что эти люди прошли отбор, сэр. Они способнее.

- Невразумительно!

- Сэр?

- Это слово слишком длинно для вас? Я сказал, что это наиглупейшее заявление.

Армейцы отнюдь не умнее штатских. Часто штатские превосходят нас интеллектуально.

Этот факт, кстати, лег в основу попытки переворота непосредственно перед принятием Договора в Нью-Дели. Так называемое "восстание ученых"; дайте бразды правления интеллектуальной элите, и вы получите рай на земле.

Но это, конечно, было одним курам на смех.

Развитие науки само по себе не есть благо, несмотря на все те импульсы, которые она придает движению общества по пути прогресса.

Ученые - практики - зачастую настолько эгоцентричны, что у них просто отсутствует чувство социальной ответственности.

Ну, я дал подсказку, мистер вы сумеете ее использовать.

Салли немного подумал, потом сказал:

- Значит, те, кто отслужил в армии, более дисциплинированны, сэр.

С третьей своей жертвой майор был мягок:

- Простите, но выдвинутая вами теория не подтверждается фактами.

И вы, и я, пока мы находимся на службе, не имеем права голосовать.

И это вовсе недоказуемо, что человек остается внутренне дисциплинированным и после своего увольнения из рядов.

Уровень преступности среди ветеранов почти такой же, как и среди штатских.

К тому же вы забыли, что в мирное время большинство служит не боевых видах войск, где весьма мягкие дисциплинарные обязательства.

Они не были изведены муштрой, не были замучены работой и не подвергались опасности, и все же их голоса учитываются.

Майор улыбнулся.

- Я задал вам каверзный вопрос, мистер Соломон.

На самом деле реальная причина столь продолжительной деятельности существующей системы та же, что у любой другой долгоиграющей структуры. Она хорошо работает.

Однако будет же поучительным углубиться в детали.

Во все исторические времена люди прилагали усилия передать бразды правления в руки тех, кто сумеет его отстоять и использовать для всеобщего блага.

Наиболее ранней попыткой такого рода была абсолютная монархия.

Страстно защищаемая от посягательств королевская власть, помазанника Божьего.

Иногда производились попытки подыскать мудрого монарха, вместо того, чтобы предоставить это дело Провидению.

Так шведы предоставили престол французу, маршалу Бернадоту.

Естественный противовес этому в том, что запас Бернадотов совсем невелик.

Исторические примеры, колеблются от абсолютной монархии, до полной анархии.

Человечество перепробовало тысячи способов, и еще, куда большее их количество было ему предложено: некоторые из них губительные в своей крайности, как муравьиный коммунизм, подсовываемый Платоном под вводящим в заблуждение названием "республика".

Но намерения всегда были высоко моральными, обеспечить устойчивое и благоприятное правление для всего народа.

Всякая власть старалась добиться этого за счет ограничения прав гражданства людьми, на которых возлагались надежды, что у них-то хватит мудрости с толком воспользоваться своим правом.

Я повторяю всякая власть, и даже так называемые "неограниченные демократии" отстраняли от голосования и управления более четверти своего населения - по возрасту, месту рождения, наличием имущества, уголовному прошлому и т.д.

Майор саркастически ухмыльнулся:

- Я никогда не мог понять, почему тридцатилетний дурак проголосует лучше пятнадцатилетнего гения... Но это был тот возраст, когда любой мог воспользоваться этим божественным правом простого человека.

Не имеет значения - они поплатились за свою глупость.

Право голоса даровалось по самым разным правилам: по месту жительства, по происхождению, по расовым или половым признакам, (некоторые Арабские страны примечание переводчика) по количеству имущества, (Древний Римская республика. Примечание переводчика.) образованию, возрасту, религии, и так далее.

Все эти институты власти работали, но из рук вон плохо.

Все они были тиранией в глазах - многих из их подданных.

Все они, в конце концов распались, сами собой или были сметены новыми структурами.

И вот теперь у нас есть еще одна система власти, и наша политическая система работает хорошо.

Многие недовольны, но никто никогда всерьез не восставал против.

Каждому обеспечена величайшая в истории личная свобода.

Юридических ограничений мало, налоги низки, уровень жизни высок - насколько позволяет уровень производства.

Преступности почти нет. Почему? Не потому вовсе, что те, кто голосует, лучше остальных. Это мы уже выяснили. Мистер Тамману, не объясните ли вы нам, почему же нынешняя система политического устройства работает лучше, чем у наших предков?

Я не знал, откуда у Клайда Тамману такая странная фамилия.

Кажется, он был из Индии.

- Э-э... осмелюсь предположить, это потому что избиратели - сравнительно малая группа, они знают, что это им принимать решения... поэтому они обдумывают все нежелательные последствия.

Они отвечают за свои решения и стараются учесть все возможные последствия...

- Без предположений тут, это ведь точная наука.

К тому же ваше предположение неверно. Облеченных властью почти всегда было немного, во всех предшествующих политических системах и они полностью осознавали вескость своей власти.

К тому же люди получившие статус гражданина, не везде лишь малая часть общества вы знаете или должны знать, что в процентном отношении взрослого населения - граждане составляют от восьмидесяти процентов на Искандере до менее трех у некоторых народов Земли.

Но власть везде одна и та же.

Наши избиратели отнюдь не избранные люди, у них нет никакой изощренной мудрости, таланта или особой подготовки к выполнению их гражданских обязанностей.

Так в чем разница между нашими избирателями и обладателями данной привилегии в прошлом?

С нас достаточно догадок я изложу очевидное.

При нашей политической системе каждый голосующий и каждый государственный чиновник - это человек, который тяжелой добровольной службой доказал, что интересы группы, коллектива он ставит выше интересов собственных.

И это важное фактическое отличие.

Человек может и не быть таким уж умным, он может делать промахи, вредящие общественной пользе, но в целом его деятельность будет во сто крат полезнее для общества, чем деятельность любого класса или правителя в прошлом.

Майор сделал паузу для того, чтобы узнать который час - он прикоснулся к старомодным часам с выпуклыми стрелками.

- Наше далекое прошлое уже почти не оказывает никакого влияния на наше настоящее, и в данный момент мы можем определить этическую основу нашего успеха в управлении самих себя. Наш длительный успех - это отнюдь не простое везение.

Примите к сведенью, что это наука, а не какое-то принятие желаемого за действительное. Вселенная это то, что дано, а не то, что нам хотелось бы в ней видеть.

Участвовать в голосовании значит обладать властью, и это высшая власть - от нее берут начало все остальные формы власти, как моя, например, ежедневно делать вашу жизнь ужасной. По воскресеньям выходной.

Сила - если так вам угодно. Право участвовать в выборах - это мощь и сила в чистом виде и форме, могущество скипетра (как олицетворение власти) и топора палача.

Проявляется ли это по отношению к 10 отдельно взятым людям или ко всему 10 миллиардному человечеству - политическая власть - это, прежде всего сила.

Но во вселенной все состоит из двух составляющих.

Что является непременным спутником власти? Мистер Рико.

Он выбрал такой вопрос, на который я был в состоянии ответить.

- Ответственность сэр.

- Аплодисменты. Сразу за проявленную сообразительность, как и за математически проверяемую, этически обоснованную аргументацию.

Власть и ответственность должны быть равноправны - кроме того происходит постоянное балансирование между тем и другим, что также верно, как и то что электрический ток движется между двумя точками с различным потенциалом.

Допустить безответственность власти, означает породить катастрофу, а держать у власти человека ответственного за все то, в чем он ничего не смыслит - значит слепо следовать своей блаженной тупости.

Страны неограниченной свободы и демократии были политически неустойчивы, поскольку их граждане не были ответственны за ту манеру воздействия, в которой они проявляли свое священное право голоса...

Совершенно иное, чем того требовала трагическая логика истории.

И тогда никто даже и не слышал о той особой плате, которою мы должны заплатить, чтобы явиться на избирательный участок.

Не предпринималось никаких попыток, проверить является ли избиратель социально ответственным за ту степень своей в буквальном смысле неограниченной власти.

Если он голосовал за что-то невозможное к осуществлению, то вместо этого происходило, что-то возможное, но ужасное и тогда ответственность, волей-неволей падала на него, одновременно сокрушая как его, так и храм его беспочвенной веры.

На первый взгляд наша система власти только немного отличается от тех, что были приняты в прошлом.

У нас есть неограниченная свобода для всех в не зависимости от расы, цвета кожи, убеждений, даты рождения, владения имуществом и пола.

И каждый может заработать свое суверенное право голоса путем короткого, и не слишком обременительного срока службы не более чем разминка для наших пещерных предков.

Но эта почти невидимая разница, является тем, что отличает систему власти, которая работает, поскольку создана в соответствии с факторами, двигающими человеческой натурой, от той, что страдает врожденным недостатком устойчивости.

Так, как суверенное право участвовать в выборах является основой человеческой власти, мы убеждаемся, что каждый, кто им владеет, осознает социальную ответственность перед обществом.

Мы требуем от каждого, кто хочет участвовать в управлении государством - поставить на карту свою жизнь, и отдать ее, если потребуется, чтобы его защитить.

Это максимум ответственности, которую человек может принять на себя - таким образом, она приравнивается к максимальной власти, каковой человек может затем обладать.

Инь янь, всеобщее равенство - и тогда майор добавил к сказанному.

- Может ли кто сказать, почему против нашей политической системы никогда не совершалось революций? Хотя раньше на Земле не было ни одного правительства, которое бы не сталкивалось с восстаниями.

Несмотря на печально известный факт, что жалобы столь громогласны и нескончаемы?

Один из кадетов постарше решился ответить.

- Сэр, революции попросту невозможны.

- Так. Но почему?

- Потому что революции, то есть вооруженные восстания, требуют не только недовольства, но и прямой агрессивности.

Революционер - это человек, который желает драться и даже умереть за свое дело или он всего-то умеренный радикал.

Но если вы отделите наиболее агрессивных и сделаете из них сторожевых псов, овечки никогда не доставят вам беспокойства.

- Метко сказано. Аналогии всегда условны, но эта близка к фактическому состоянию дел.

К завтрашнему дню подготовьте математическое обоснование данному факту.

Теперь время для ваших вопросов. Вы спрашиваете, я отвечаю.

Кто хочет спросить?

- Гм... сэр, а почему бы не сделать... почему не отменить ограничения, сделать службу обязательной для всех?

И тогда все смогут голосовать и избираться...

- Молодой человек, вы можете вернуть мне зрение?

- Что, сэр? Но... конечно, нет, сэр...

- Вы найдете, что это куда ведь полегче, чем внедрить какие-то моральные ценности - например, ответственность перед обществом - в сознание человека, который этих ценностей не признает, не хочет их знать и вообще вознегодует на бремя, возложенное на его плечи.

Именно поэтому так трудно поступить на Службу и так легко с нее уйти.

Ответственность перед обществом - не перед семьей или какой-нибудь группой - требует воображения, потому что потребует преданности некой идее, долгу всем этим высшим ценностям, которые человек должен развить в себе сам.

Если же все это впихивать в него насильно, то его просто стошнит.

В прошлом, - это уже пытались делать в армиях, набранных из гражданских рекрутов.

Разыщите в библиотеке раппорты о психологическом состоянии, военнопленных, прошедших промывание мозгов в начале своей службы в так называемой Корейской войне 1950 года.

Раппорт Меира. Подготовьте анализ и принесите в класс. Он снова прикоснулся к своим часам.

Все свободны.

Майор Райд держал нас в черном теле, но его предмет меня заинтересовал.

И я взялся за одно из тех заданий по основным тезисам, которые он разбрасывал повсюду щедрой рукой.

В нем я предположил, что крестовые походы отличались от большинства войн.

Уже в конце курса решил записать свои размышления, и вот, что у меня из этого вышло.

Требуется доказать: войны и общественная мораль имеют в своей основе одни и те же генетические причины.

Краткое доказательство: причиной всех войн является демографическое давление.

Да даже крестовых походов, хотя тебе придется забраться с головой в данные о торговых путях, коэффициенте рождаемости и еще кое-чего, чтобы это научно обосновать.

В основе общественной морали, всех известных входящих в нее правил лежит инстинкт самосохранения.

Соответствие морали - залог выживания на неиндивидуальном уровне.

Так отец жертвует своей жизнью, чтобы спасти своих детей.

Но поскольку демографическое давление повышается в результате выживания все большего числа людей, постольку можно ведь утверждать, что войны, порождаемые этим давлением, проистекают от того же древнейшего инстинкта, что лег в основу всех правил общественной морали годных для человеческого общества.

Проверка доказательства: возможно, ли снизить демографическое давление (и таким образом избавится от всех столь очевидных ужасов войны) путем создания такого морального кодекса, который бы привел численность населения в соответствие с имеющимися ресурсами?

Не обсуждая эффективность и нравственность планирования рождаемости, укажем сразу, что любая популяция, ограничивающая свой рост, рано или поздно вытеснялась и уничтожалась другим видом, который увеличивал численность и стремился занять новые территории.

Так делали некоторые народы в истории нашей родной планеты, и они были стерты с лица земли другими племенами.

Тем не менее, предположим, что человеческой расе удалось создать баланс между уровнем рождаемости и смертности так, чтобы численность населения соответствовала территории занятых планет, и тогда она станет миролюбивее?

Чего же случиться.

Очень скоро (примерно в следующую среду) на арене появятся баги, которые начнут безжалостно убивать не желающее больше воевать племя, и Вселенной продеться о нас позабыть.

И это все еще может произойти.

Или мы будем размножаться, и разрастаться, уничтожая багов, или это сделают они.

Потому что оба племени достаточно сообразительны, решительны и претендуют на одну и ту же территорию.

А если мы победим, и не будем ограничивать рост населения? Как быстро демографическое давление заставит нас заселить всю Вселенную так, что и яблоку негде будет упасть?

Ответ может многих удивить, но произойдет это очень быстро - за период, который можно считать мигом на фоне всей истории человеческой расы.

Попробуем - это многовитковая экспансия.

Но есть ли у человека право заселять Вселенную?

Человек он то, что он есть, - дикое животное с могучим инстинктом выживания и (до сих самых пор) самосохранения.

К тому же довольно хитрое, способное успешно конкурировать с другими

разумными видами.

А пока один из философов примет точку зрения другого во всем, что касается морали, войны и политики - ты от усталости обзовешь все это чушью.

Истинная мораль проистекает из четкого осознания того, что именно представляет собой человек, а не то, что сердобольные граждане и доброжелательные тетушки Нелли хотели бы в нем видеть.

Вселенная сама... позже даст нам знать - имеем ли мы право на ее освоение или же нет.

А пока Мобильная Пехота должна быть на своем месте - на переднем крае боя за выживание расы.

Накануне выпуска каждого из нас прикомандировали к боевому кораблю для прохождения короткого срока службы под надзором опытного офицера.

Это была как бы промежуточная проверка перед тем, как допустить нас к последней экзаменационной сессии.

Офицер инструктор имел полномочия "резать".

Оставалось право подать на апелляцию и собрать комиссию из других инструкторов, но я вот не слышал, чтоб кто-нибудь это сделал.

Ребята, либо возвращались с положительной рекомендацией или мы их больше не видели.

Иногда они пропадали и по другой причине. Кадеты гибли не так уж редко - ведь нас прикрепляли к кораблям, которые готовились идти в бой.

Однажды после ленча всем офицерам-кадетам из нашей роты приказали собрать

вещи и через полчаса отбыть. Они ушли так и не отобедав, а я оказался командиром роты.

Как и шевроны новобранца, эта должность была та еще "славная заноза", однако через два дня пришел и мой вызов.

Я прибежал к кабинету начальника корпуса с вещевым мешком за спиной, не чувствуя под собою ног.

Я устал до боли в глазах зубрить по ночам уроки, не успевать нагнать упущенное, и выглядеть дурачком в классе при свете дня.

Несколько недель в компании боевых ребят, в бодрящей обстановке - вот что так не хватало Джонни!

Меня обогнал строй недавно набранных в корпус кадет с сержантом, бегущих рысью.

Сплошь угрюмые лица - такое выражение появляется у каждого кадета, когда тот понимает, что возможно он допустил ошибку, решив пойти в офицеры.

А я вдруг поймал себя на том, что напеваю веселый мотивчик, и оборвал мелодию только у дверей начальника.

Двое других были уже там - кадеты Хасан и Берд. Хасан ("наемный убийца")

считался у нас в классе самым старым, а я, глядя на него, всегда вспоминал древнюю сказку о волшебном существе, выпущенном рыбаком из бутылки. Зато невысокий Берд походил на воробья - и имел вполне тому соответствующий устрашающий вид.

Мы, наконец, вошли в святая святых Кадетского корпуса.

Начальник сидел в своей неизменной коляске, в которой обычно разъезжал по корпусу.

Он вставал с нее только на субботних смотрах и парадах, что, наверное, было для него довольно болезненно. Но это вовсе не означало, что ты его не увидишь.

Ты мог решать задачу у доски обернуться и увидеть инвалидное кресло у тебя за спиной, а в нем сидит полковник Нельсон и изучает твои ошибки.

Он не вмешивался: всем был объявлен приказ не кричать смирно в таких случаях.

Но это же приводило в замешательство.

Казалось что он не один полковник Нельсон, а их как минимум шесть.

У коменданта было официальное звание генерала (да у этого Нельсона) его звание полковника было временным (вплоть до второго его выхода на пенсию), чтобы дать ему возможность быть комендантом.

Я однажды спросил об этом нашего главного казначея, и он мне подтвердил то, что мне самому казалось должно говориться в правилах о подобных случаях.

Комендант получал лишь зарплату полковника, но будет получать пенсию генерала, когда решит снова выйти в отставку.

Все как сказал Эйс, люди бывают разные.

Что касается меня, то я не могу себе даже представить, что я сделаю такой выбор за ползарплаты иметь привилегию контролировать и объезжать целый табун кадетов.

Полковник Нельсон поднял на нас глаза, и сказал:

- Доброе утро, джентльмены, устраивайтесь поудобнее.

Я уселся в одно из мягких кресел, но комфорта не почувствовал.

Полковник подкатил к машине кофеварке, вытащил четыре чашки и Хасан помог ему их раздать.

Кофе мне не хотелось, но не может же кадет нарушить традиции гостеприимства.

Он сделал глоток.

- Джентльмены я держу в руках ваши документы - объявил он, здесь направления на корабли и ваши временные патенты на офицерский чин.

Но я должен убедиться, что вы понимаете свой статус.

Нам уже читали нотации на этот счет. Мы будем офицерами только, сколько нужно для обучения и проверки наших способностей, внештатно, временно, и с испытательным сроком.

Ну, совсем как первоклашки, причем скорее излишние на флоте, при хорошем поведении, причем на чрезвычайно короткий срок мы снова станем кадетами - по возвращению из похода, но все ровно нас в любую минуту смогут выгнать взашей офицеры экзаменирующие нас.

Оказывается, нам предстояло занять должности временно исполняющих обязанности лейтенантов третьего ранга.

Звание, нужное как собаке пятая нога.

В табели о рангах оно было, как бы втиснуто в узенькую щель, отделяющую сержантов флота от нормальных офицеров.

Ты не мог стоять ниже и все-таки называться офицером.

Если кто-нибудь когда-нибудь и отдавал честь третьему лейтенанту, то это всего-навсего означало, что в данном отсеке корабля не все в порядке с освещением.

- ...В вашем патенте будет значиться "третий лейтенант", - продолжил

Нельсон, - но практически ваш статус не изменится.

К вам будут обращаться "мистер", и единственной переменой в форме станут небольшие - даже немного меньше, чем у кадет, - погоны со звездочкой.

Вы продолжите свое обучение в боевых условиях до тех пор, пока не будет принято решение, что вы годны, стать офицерами.

Полковник улыбнулся.

Ну, так почему мы называем вас третьими лейтенантами.

Я тоже хотел бы это знать. Почему они не давали нам нормальный патент офицера вместо этой филькиной грамоты?

Разумеется, я знал ответ из учебника. - Мистер Берд? - сказал комендант.

- Ну... для того чтобы предоставить нам надлежащее место в командном составе.

- Совершенно верно!

Полковник подкатил к штатному расписанию, висящему на стене.

Это была обычная пирамида с четко обозначенной линией командования по всему ее пути вниз. Посмотрите-ка сюда, он указал на квадратик, который находился на одной горизонтали, с его именем на ней было написано АССИСТЕНТ КОМЕНДАНТА. МИСС КЕНДРИК.

Джентльмены - продолжил он - я бы вряд ли сумел управиться тут со всеми делами, если б не миссис Кендрик - ее голова это легко доступная картотека всего что происходит вокруг.

Он нажал на кнопку связи в своем кресле и сказал, как будто не к кому конкретно не обращаясь. Мисс Кендрик, какую оценку получил кадет Берд по военному судопроизводству в прошлом семестре?

Она сразу же откликнулась.

- 93 процента комендант.

- Большое спасибо - Он продолжил - вы видите?

Я подпишу, что угодно, если мисс Кендрик поставит на этом документе свои инициалы.

И мне ужасно бы не хотелось, чтобы комитет по служебным расследованиям узнал, как часто она подписывает от моего имени документы, которые я и в глаза-то не видел.

Скажите мне мистер Берд, если я сыграю в ящик, сможет ли мисс Кендрик продолжить дело и следить, чтобы все шло своим чередом.

- Да... а - Берд выглядел озадаченным.

- Ну я думаю что с повседневными задачами она как-нибудь спра...

- Да нет ей и близко не справиться, прогремел полковник - пока полковник Чонсей не скажет ей чего это ей делать.

Она очень умная женщина, и она понимает те вещи, что вам и не снились, однако она не имеет своего места в командном составе, и не имеет ровно никакой власти.

Он продолжил, командный состав - не пустые слова - это также реально, как и звонкая пощечина, и если я посылаю вас в битву как кадетов то максимум, что вы можете делать в бою - передавать далее чужие приказы.

Если погибнет командир отряда, и вы решитесь отдать приказ рядовому, пусть даже прекрасный, разумный и нужный приказ, то совершите ошибку, и рядовой может быть, затем наказан, если послушается вас.

Кадет не только не имеет отношения к командованию, он как бы вообще не солдат.

Он - студент, которому еще только предстоит стать солдатом - или в ранге офицера, или в звании, которое у него было до кадетского корпуса.

Кадет подчиняется армейской дисциплине, но он не в армии. Вот почему...

Пустое место, ноль без палочки. Если даже считается, что кадет вне армии, то...

- Полковник!

- Э, говорите, молодой человек. Мистер Рико.

Я сам себе поражался, но я продолжил:

- Но... если мы не в армии... значит, мы не принадлежим к Мобильной Пехоте? Сэр.

Он внимательно посмотрел на меня.

- Это вас беспокоит?

- Ну ... не сказал бы, что мне это по душе, сэр. - Нет уж это мне это совсем не по нраву.

Я почувствовал себя голым.

- Я понимаю вас. - Он не казался раздосадованным - уж оставьте это по мою долю сынок беспокоиться о вопросах космического законодательства.

- Но...

- Это приказ, формально вы не относитесь к Мобильной Пехоте, но она не забыла о вас.

В Мобильной Пехоте никогда не забывают своих, где бы они ни находились.

Если вас прямо сейчас, в данный момент, настигнет смерть, вы будете кремированы как второй лейтенант Джон Рико, Мобильная Пехота... - Полковник остановился. - Мисс Кендрик, с какого корабля мистер Рико?

- С "Роджера Янга", - последовал немедленный ответ секретарши.

- Спасибо. - И он продолжил: - Боевой корабль "Роджер Янг", Второй отряд, рота Джорджа, Третий полк, Первая дивизия Мобильной Пехоты - "сорвиголовы" с удовольствием продекламировал он - ни о чем не спрашивая секретаршу с того момента, как он припомнил о моем корабле.

Хорошие у вас там ребята, мистер Рико, гордые, и багам спуску не дают.

В конечном счете, вас в любом случае припишут к этому подразделению, и таким образом ваше имя окажется среди их имен в Мемориальном Зале.

Именно поэтому мы всегда производим погибшего в бою кадета в офицеры, сынок, таким образом, мы можем отправить его на вечный покой к своим.

Я почувствовал прилив сразу двух чувств, и радостного облегчения, и тоски по дому, и пропустил мимо ушей несколько его фраз...

- Молчать и слушать, когда говорю я!

Мы отправляем вас назад в Мобильную Пехоту частью, которой вы являетесь.

Вы должны будете стать временными офицерами, на время вашей практики, поскольку у нас нет места для контрамарочников на театре военных действий.

Вы будете драться, и получать приказы, а также отдавать их - законные приказы, поскольку вы будете иметь воинское звание и прикреплены к данному экипажу корабля.

Это превращает любой отданный вами приказ во время выполнения ваших прямых обязанностей в столь же полномочный для подчиненных, как и приказ, подписанный главнокомандующим звездным флотом.

Более того - продолжил комендант - раз уж вы находитесь в командном составе, вы должны быть готовы в любую минуту принять на себя более высокие полномочия.

Если вы будете прикреплены к командованию взвода (скорее всего это так и будет, учитывая нынешнее состояние войны) и вы помощник командира взвода... И если ваш командир взвода получит свое, тогда... вы... станете им.

Он потряс головой.

- Не действующим командиром взвода. Не кадетом, командующим на учениях.

Не младшим офицером в процессе обучения тактике боя.

Вдруг это вы старик, босс, командующий офицер в одном лице.

И вы обнаруживаете с болезненным шоком, что ваши товарищи это люди, которые подчинены вам одному, и что именно вам нужно говорить им, что делать, как выполнять боевую задачу и при этом оставаться в живых.

Они хотят услышать уверенный голос отдающий приказы, в то время как счет идет уже на секунды, и это должен быть ваш голос того, кто принимает решения, и отдает разумные приказы.

Причем приказы должны быть не только правильными, но и отдаваться спокойным и деловым тоном. Поскольку это уж как пить дать джентльмены, что когда ваш отряд попадет в переделку - настоящую переделку - то тогда непривычный, с паническими нотками голос командира может превратить самый лучший в галактике отряд Мобильной Пехоты в неуправляемую и необузданную, обезумившую от страха толпу.

И весь этот безжалостный груз свалиться вам на плечи без всякого предупреждения.

Вы должны тут же действовать и над вами будет только Бог.

Не стоит ожидать от него, что он будет возиться с тактическими деталями, это ваша задача. Но он сделает все, на что солдат действительно имеет право рассчитывать, если он поможет вам справиться с паникой, то вы сможете почувствовать это, прислушиваясь к собственному голосу.

Полковник запнулся: я посерьезнел и Берди, тоже выглядел ужасно серьезным и на редкость юным, а Хасан нахмурился.

Мне захотелось, чтобы я был сейчас на Роджере, в послеобеденный час - пусть и без особых знаков отличия, но зато в хорошей мужской компании, в самом разгаре наших посиделок.

И многое тут еще было сказано о служебных обязанностях, помощника командира взвода, и, когда ты начинал понимать, о чем это идет речь, ты приходил к мысли, что вот оказывается намного легче умереть, чем научиться думать головой.

Комендант тем временем продолжил свою речь - это вот все решающая минута, джентльмены.

К сожалению, не существует никакого способа известного военной науке, чтобы отличить настоящего офицера от болтливой подделки со звездочками на погонах, кроме как через испытание огнем.

Настоящие офицеры выдержат это испытание или погибнут как герои, подделки

же потерпят полный крах, сев в лужу. Иногда отсев может привести к смерти

неудачника.

Но трагедия заключается в том, что могут погибнуть другие... отличные ребята, сержанты, капралы и рядовые весь недостаток, которых - роковая несчастливая судьба оказаться под началом у явной бездарности.

Мы стараемся избежать этого.

В первую очередь за счет железного правила, которое гласит, что каждый кандидат должен быть опытным пехотинцем, прошедшим через огонь и воду, участником многих боевых выбросов.

Не было другой армии в истории, которая бы придерживались такого правила, хотя некоторым до этого было совсем уж рукой подать.

Самые лучшие военные училища прошлого, как Уест Пойнт, Сендхерст, Колорадо Спрингс, даже и не претендовали на следование данному принципу.

Они принимали штатских ребят, тренировали их, производили в офицеры, и отправляли их без всякого боевого опыта командовать людьми...

И иногда слишком уж поздно узнавали, что эти молодые, способные офицеры оказывались на деле дураками, трусами или паникерами.

По крайней мере, у нас не бывает таких горе офицеров.

Мы знаем, что вы хорошие солдаты: храбрые и искусные, проверенные в бою - а иначе вы здесь бы не оказались.

Мы знаем, что ваши интеллект и образование соответствуют необходимому минимуму.

Серьезно взявшись за дело, мы исключаем, сколько это, возможно, тех, кто не достаточно компетентен - они отправляются назад к своим прежним званиям, и мы стараемся отделаться от них, как можно раньше, прежде чем мы испортили бы хороших пехотинцев, принуждая их делать то, что им окажется не под силу.

Офицерский курс, так тяжел потому что, то, что от вас ожидается, будет еще тяжелее выполнить. Со временем у нас остается маленькая группа, чьи шансы на успех кажутся вполне же приличными.

Главный критерий остается все еще не проверенным, и мы не в состоянии проверить его здесь. Это не поддается определению - разница между командиром в бою... и тем, кто вроде имеет соответствующие задатки - но не имеет к этому призвания.

Поэтому мы проверяем вас в бою.

Господа, мы с вами добрались до самой сути нашего разговора - вы готовы принять присягу. Наступило неловкое молчание и тогда Хасан этот наемный убийца (игра слов. Хасан эссасин наемный убийца на английском. Прим. переводчика) рявкнул

- Да сэр, а мы с Берди вторили ему.

Полковник нахмурил брови.

- Я сказал вам насколько вы замечательные ребята, в безупречной физической форме, с живым умом, натренированные, дисциплинированные, опытные бойцы.

Вы можете служить эталоном молодого способного бойца.

Он фыркнул. Чушь! Вы можете когда-нибудь стать офицерами.

Я надеюсь на это...

Мы не только не любим, выбрасывать деньги на ветер, а также время и усилия, но также, что намного более важно - я каждый раз дрожу с головы до ног, когда я посылаю в звездный флот одного из вас наполовину новоиспеченных еще-не-офицеров, зная, что из-за созданного мной чудовища Франкенштейна, я могу потерять взвод хорошо подготовленных солдат.

Если вы осознали, что вам предстоит, то вы не должны с такой горячностью, сразу соглашаться принять присягу в ту же секунду, когда это вам было предложено.

Вы можете отказаться давать присягу, и это вынудит меня, позволить вам

вернуться к вашим прежним званиям. Но вы этого не знаете.

Поэтому я испытаю вас еще раз. Мистер Рико! Вы когда-нибудь задумывались, что чувствует офицер, осужденный по приговору трибунала за потерю целого полка.

Меня как молнией поразило.

- С чего вдруг, нет сэр. Я никогда не думал об этом.

Офицеру попасть под трибунал, по любой причине, это в пять раз хуже, чем простому солдату.

Преступления, за которые рядовых отправляют домой, пинком под зад

(давая им плетей напоследок, а когда и без этого) расцениваться как смертный приговор для офицера.

Лучше уж тогда вообще не родится на свет.

- Спасибо и на этом - угрюмо сказал он - когда я предположил что ваш командир взвода может быть убит, я отнюдь не намеревался упомянуть о худшем несчастии, которое может случиться с вами в армии.

Мистер Хасан, когда и в какой битве офицеры, занимали должности рекордно высокие по отношению к их званиям?

Наемный убийца нахмурился еще больше чем, когда-либо.

- Я не уверен сэр. Не тогда ли, когда во время операции Дом Багов, майор командовал бригадой, еще до соув кай пу?

- Но был один такой, и его имя было Фредерикс.

Он получил продвижение по службе и орден за отвагу.

Если вы вспомните о Второй Мировой войне, вы можете найти случай, когда младший офицер морского флота взял на себя командование над главным кораблем эскадры, и не только сражался, но и посылал сигналы, как будто он был адмиралом.

Он был оправдан, несмотря на то, что никто из более старших офицеров (по званию) даже не был ранен.

Особые обстоятельства - сбой в работе связи. Но я думаю о том случае, когда офицер перепрыгнул через 4 звания за 6 минут - также как, если бы командир взвода, не успев глазом моргнуть, стал командовать бригадой. Кто-нибудь из вас слышал об этом.

Мертвая тишина.

- Отлично! Это произошло во время одной из тех захватнических войн, которые вспыхивали в самом конце Наполеоновской эпохи.

Этот молодой офицер был самым младшим на военном судне - мокрый флот, разумеется, и по сути, приводимый в действие ветром. Этот юнец был примерно того же возраста, что и большинство из вашего класса, и он также как и вы не имел

патента офицера.

Он носил звание временного третьего лейтенанта.

Возьмите на заметку, что это то самое звание, которое получите вы, когда выйдете из этого кабинета. У него не было боевого опыта, и там было 4 офицера которые были старше его по званию.

Когда началось сражение, его командир был ранен.

Этот малец подобрал его и вынес на своих плечах из под линии огня.

И это все - подобрал своего боевого товарища. Но он сделал это не получив приказа оставить свой пост.

Остальные офицеры в это время были убиты огнем противника, а он попал под трибунал за дезертирство со своего поста перед лицом врага, будучи единственным боеспособным офицером на борту. Признан виновным. Отчислен из армии. Я застыл с открытым ртом.

- Но за что? Сэр.

- А почему бы и нет? По правде говоря, мы подбираем наших людей.

Но мы делаем это при других обстоятельствах, чем при битве на воде. И мы отдаем приказы людям, которые выполняют эту операцию.

Но то, что ты подобрал товарища, не может служить оправданием дезертирству с поля боя перед лицом врага.

Семья этого парня судилась с государством на протяжение полтора столетия для того чтобы отменить решение трибунала. Разумеется, безуспешно.

Были некоторые сомнения об обстоятельствах произошедшего, но не было никаких сомнений в том, что он покинул свой пост без соответствующего приказа.

По правде говоря, он был зеленее травы, но ему еще повезло, что его не повесили.

Полковник окинул меня холодным взглядом. Мистер Рико, а если бы это произошло с вами! Я сглотнул.

- Надеюсь, что нет сэр.

- Уж позвольте мне объяснить каково это вам будет в этом "сверхстажерском" походе.

Предположим, вы оказались на операции, в которой задействованы сразу несколько кораблей, и весь ваш полк идет в десант.

Офицеры, конечно же, выбрасываются первыми.

В этом есть свои преимущества и свои недостатки, но мы придерживаемся этого правила, чтобы поднять боевой дух наших солдат.

И не один рядовой не ступит на поверхность вражеской планеты, прежде офицера.

Допустим, что Баги знают об этом, а они могут об этом знать.

Предположим, они разработают какой-то трюк, чтобы уничтожить всех тех, кто приземляется первым... но этот трюк будет недостаточно хорош, чтобы уничтожить весь десант.

А сейчас примем к сведению, что, так как вы временно являетесь офицерами, то вы залазите в любую свободную капсулу, вместо того чтобы выбрасываться в первых рядах. Что же вам останется делать?

- Уф я даже не знаю сэр.

- Вы получили в наследство командование над целым полком. Какие приказы вы будете отдавать, мистер.

Говорите быстрее Баги не будут вас ждать!

Ну... порывшись в памяти, я нашел подходящий ответ из учебника и затараторил его как попугай.

- Я возьму на себя командование и буду действовать по обстоятельствам, в соответствии с обстановкой, как я буду ее понимать.

- Вы возьмете на себя, да? - Хмыкнул полковник. И вы тоже получите свое.

Вот и все, что кто-либо может сделать в подобном пиковом положении.

Но я надеюсь, что вы спуститесь вниз, размахивая руками и ногами и будете выкрикивать кому-то приказы, одно из двух либо разумные, либо бессмысленные.

Мы не ожидаем, что котята смогут драться с дикими кошками и победить их.

Мы только надеемся, что они попытаются это сделать.

Хорошо встаньте по стойке смирно. Поднимите вверх правую руку.

Полковник с трудом поднялся из своей коляски. Через 30 секунд мы были офицерами, временно, с испытательным сроком, и без офицерского патента.

Я думал он выдаст нам звездочки на погоны, и позволит нам уйти.

Они выдавались под залог, также как и временные звания офицера, которое они собой олицетворяли.

Вместо этого, он откинулся назад, и его лицо приняло почти человеческое выражение. Послушайте ребята, я провел с вами беседу о том насколько тяжело вам придется.

Я хочу, чтобы вы побеспокоились об этом, и сделали это наперед, планируя какие действия вам надо предпринять, чтобы учесть любое сочетание неблагоприятных обстоятельств, которые могут встретиться на вашем пути.

Остро при этом, осознавая, что ваша жизнь принадлежит вашим людям, а не вам, чтобы вы имели право растранжирить ее попусту в самоубийственных поисках славы...

И еще ваша жизнь в любом случае совсем не ваша, чтобы беречь ее, и если потребует ситуация вам придется с нею расстаться.

Я хочу, чтобы перед выбросом вы извели себе все нервы, и именно так вы обретете спокойствие, на то время, когда у вас возникнут действительно большие неприятности. Разумеется, что это нереально. За исключением, чего-то одного.

Что именно является тем единственным фактором, который может спасти вас, когда груз ответственности становиться слишком тяжел? Ну кто-нибудь? - Никто не ответил.

- Ну думайте - проворчал полковник Нельсон. Вы же не рекруты.

Мистер Хасан.

- Ваш старший сержант медленно проговорил "наемный убийца".

- Совершено верно! Он, вероятно, старше вас и, наверное, у него за плечами больше чем у вас выбросов, и он определенно знает своих ребят лучше вас, пришедших со стороны. И так, как он не несет на себе ужасное, давящие тяжким грузом на душу, бремя ответственности, старшего командира отделения, то возможно, что и голова у него работает, получше чем у вас.

Спросите у него совета. Одна из линий связи в ваших скафандрах специально предназначена как раз вот для этого.

Это не уменьшит его доверие к вам, это самое обычное дело, что офицер советуется с сержантом.

А если вы не будете этого делать, он решит, что вы дурак, и самоуверенный всезнайка и будет прав.

Но вы не обязаны принимать его совет. Пользуетесь ли вы его идеями, побуждают ли они вас изменить план действий - принимайте какое-либо решение, и выкрикивайте приказы.

Только одна вещь, и исключительно одна вещь - может вселить ужас в сердце

хорошего взводного сержанта, обнаружить, что его командир, абсолютно не интересуется его мнением - по жизненно важным вопросам.

Никогда и нигде не было подразделения, в котором офицеры и солдаты были бы так зависимы друг от друга, как это имеет место в Мобильной Пехоте, а сержанты это цемент, который скрепляет нас в единое целое.

Не забывайте же об этом.

Комендант подкатил на своей коляске к секретеру, который находился возле его стола. Содержимое секретера состояло сплошь из одних отделений для бумаг, но вместо них в каждом кармашке, находилась небольшая коробочка.

Он вытащил одну из них и открыл ее. Мистер Хасан.

- Сэр.

Эти звездочки, носил капитан Теренс О"келли в его первом походе в качестве офицера. Устраивает ли вас носить их?

- Сэр? - Голос "наемного убийцы" сорвался и я подумал, что эта дубина

стоеросовая сейчас впрямь расплачется.

- Да сэр!

Подойдите ко мне. Капитан Нельсон приколол звездочки на погоны, говоря при этом - носи их с честью, как он их до тебя носил... но принеси их назад. Ты меня понял?

- Да сэр. Я сделаю для этого все, что смогу.

- Я в этом уверен.

Аэробус уже ждет вас на крыше, а ваш корабль стартует через 28 минут.

Выполняйте ваше задание сэр. "Наемный убийца", отдал честь и вышел. Комендант повернулся к своему секретеру и вытащил из него еще одну коробочку. Мистер Берд вы суеверны.

- Нет, сэр.

- Вот как, а я этому слегка подвержен.

Я полагаю, вы не будете возражать носить звездочки, которые до вас носили, пять офицеров, и все пятеро погибли во время боевых операций. Берди быстро преодолел сомнения.

- Нет, Сэр.

- Отлично! Поскольку эти пять офицеров, получили все вместе 17 знаков отличия от медали Матери Земли, до ордена Раненого Льва.

Подойдите сюда. Эту звездочку с бурым пятном на ней вы должны носить на левом плече, и не пытайтесь содрать его.

Только вот не пытайтесь достать другую меченную в той же манере, что и эта.

Без к тому явной необходимости, а вы узнаете - будет ли она, или нет.

Вот список, тех, кто носил эту звездочку раньше вас.

У вас есть еще полчаса до старта вашего корабля.

Заскочите в мемориальный зал и разыщите надписи, гласящие о подвигах каждого из них.

- Да сэр.

- Выполняйте ваше задание сэр.

Он повернулся ко мне, посмотрел мне в глаза, и резко произнес.

- У тебя что-то на уме сынок. Говори!

- Уф... я выпалил это залпом - Сэр этот третий лейтенант, ну тот который был отчислен из армии. Как я могу знать, что ж это там произошло?

- О молодой человек - я ведь не собирался до смерти вас запугать.

Я только хотел вас растормошить.

Эта битва произошла 1 июня 1813 года по старому стилю между Часопиком США и Шаноном Великобритания. Поищите ее описание в энциклопедии морского флота, она обязательно отыщется в библиотеке вашего корабля.

Он повернулся к коробке со звездочками, и нахмурился.

И тогда он произнес - мистер Рико - я получил письмо от одного из ваших учителей старших классов, офицера в отставке, в котором он просит, чтобы я снабдил вас теми звездочками, которые он носил, будучи третьим лейтенантом.

Мне очень жаль, что я вынужден был ему отказать.

- Сэр?

Меня порадовало, что полковник Дюбуа до сих пор следит за моим продвижением по службе, и очень огорчил ответ коменданта.

- Поскольку я этого не могу! - я выдал эти звездочки два года назад одному из кадетов, а он не вернулся из десанта, и они являются его недвижимым имуществом.

Хм - он взял коробку и взглянул на меня.

- Ты можешь взять себе совершенно новую пару звездочек. Металл здесь не причем, самое главное в его просьбе это то, что он хотел, чтобы ты носил их.

- Как скажите сэр.

- Или же он покачал как младенца коробку со звездочками у себя на руках - ты будешь носить те, что в этой коробке.

До вас я выдавал их пяти кадетам... и последние четыре кандидата в офицеры носившее их провалили свой главный экзамен на поле боя не из-за каких-то бесчестных поступков, а просто из-за жуткого невезения.

Сможешь ли ты справиться с задачей и прервать эту полосу неудач?

И вместо этого, превратить их в приносящие счастье.

Я бы скорее завел себе акулу в виде аквариумной рыбки.

Но я ответил

- Отлично сэр. Я с этим справлюсь. - Хорошо сказал он: прикалывая мне

звездочки на погоны.

- Спасибо мистер Рико. Ты понимаешь, они были моими. Я носил их, когда в первый раз... и мне было бы очень приятно получить их назад и чтоб эта полоса невезения осталась уже позади, возвращайся и ты получишь патент офицера.

Я почувствовал себя на три метра выше.

- Я постараюсь сэр.

- Я знаю, что ты постараешься. Теперь вы можете приступать к выполнению

вашего задания сэр. Вы с Бердом полетите в одном аерокаре. Один момент.

Ваши учебники по математике у вас в сумке?

- Сэр? Нет, сэр.

- Возьмите их. За лишний вес не беспокойтесь, Я договорюсь с капитаном корабля, и вы получите специальное разрешение.

Я отдал честь и вышел без промедления. Он сократил меня до моего естественного размера, как только упомянул о математике.

Мои учебники по математике лежали на моей парте связанные ленточкой в один сверток с таблицей заданий, на каждый день просунутой под веревку, связывающую книги. У меня сложилось впечатление, что полковник Нельсон ничто не оставляет без внимания, но мы все об этом знали.

Берд ждал меня на крыше здания в аэрокаре. Он бросил взгляд на мои книги и ухмыльнулся:

- Ничего себе. Ладно уж, если мы на один корабль, так и быть, помогу.

Тебя на какой закинули?

- "Сторожевой".

- Жаль. Меня на "Москву".

Я залез в кар, проверил программу маршрута, и мы взлетели.

Берд продолжал:

- Ты у нас еще не самый загруженный. "Наемный убийца", кроме математики, взял учебники еще по двум предметам.

Берд, это, безусловно, знал и ничуть не пижонил, предлагая себя в репетиторы.

Это был стопроцентный профессорский сынок, и только значки, шевроны и погоны говорили, что он к тому же еще и солдат.

В корпусе Берд не изучал математику, а преподавал.

На определенный промежуток времени каждый день он становился преподавателем, как Суцзуми, который обучал нас дзюдо в лагере Курье.

Мобильная Пехота не дает пропасть талантам, точно так же поступают и в корпусе.

Берд уже в восемнадцать лет имел ученую степень по математике, и совершенно естественно, что его в порядке исключения назначили на часы занятий по этому предмету инструктором.

Что, правда, не мешало сержантам отчитывать его по утрам.

Но, надо признать, отчитывали его редко.

Берд удивительно сочетал в себе высокий интеллект, солидное образование, здравый смысл, силу воли и мужество.

Не сомневаюсь, что в корпусе на него смотрели как на будущего генерала. Ребята прикидывали, что, если продолжится война, он уж точно к годам тридцати будет командовать бригадой.

Я и в мечтах не позволял себе забираться так высоко.

- Это будет сущий стыд и срам, - сказал я, - если Хасана вышибут.

При этом я подумал, какой же это будет сущий стыд и срам, если вышибут меня.

- Он не вылетит, - бодро сказал Берд.

- Они в него все чего надо втиснут - если понадобиться посадят в гипнобудку и будут кормить через трубочку.

В любом случае добавил он. - Если Хасана вышибут, он тем самым получит продвижение по службе.

- Что-что?

- А ты не знал? Он уже перед корпусом служил в ранге первого лейтенанта.

По "полевому патенту", естественно. Не сдаст экзамены, пойдет опять тем же первым полевым. Не веришь, можешь посмотреть в правилах...

Это правило я знал. Если я, например, завалю математику, то стану опять сержантом: это, наверное, будет так же приятно, как если бы хлопнули по лицу мокрой рыбиной... По любому ты об этом думаешь... и я об этом думал. Не имея возможности заснуть после заваленных экзаменов...

Но тут было, что-то иное.

- Погоди, - запротестовал я, - он отказался от первого лейтенанта, причем от постоянного патента... а теперь его сделают временным третьим... с тем, чтобы потом он стал вторым? Ты сумасшедший? Или он?

Берд улыбнулся:

- Ровно настолько, чтобы работать в Мобильной Пехоте.

- Но... нет, я не понимаю.

- Конечно. Дело в том, что у Хасана просто не хватает образования.

Поэтому шансов продвинуться выше в пехоте у него не было.

Я лично уверен, что он мог бы командовать в бою полком, если кто-то хорошо спланирует операцию.

Но командование в бою - лишь часть того, что должен уметь делать офицер, тем более офицер высокого ранга. Чтобы командовать штабом или только спланировать единичную операцию и провести ее, необходимо знать теорию игр, операционный анализ, математическую логику, пессимистический синтез и дюжину других предметов.

В принципе, ими можно овладеть и самому, если есть фундамент. Но и тогда не подняться выше капитана или, в крайнем случае, майора.

Выходит, Хасан знает, что делает.

- Теперь понятно, - сказал я медленно. - Но, Берди, ведь полковник Нельсон должен был бы знать, что Хасан был офицером... что он в любом случае офицер.

- Что? А, да, конечно.

- Но Нельсон говорил с нами так, как будто между нами нет разницы.

Он прочитал лекцию всем троим.

- Не совсем так. Ты заметил, что, когда полковник поднимал какой-нибудь практический вопрос, он всегда обращался к Хасану?

Я вспомнил, что так оно и было.

- Берди, а в каком ты звании?

Аэрокар приземлялся. Берд помедлил, сосредоточив внимание на посадке, потом улыбнулся:

- Рядовой. Поэтому я вовсе не хотел бы, чтобы меня вышибли.

Я фыркнул.

- Скажешь тоже. Тебе-то уж ничего не грозит!

Я поразился, что ему не дали хотя бы капрала, но потом подумал, что такого умного и хорошо образованного парня как Берди, послали в Кадетский корпус, сразу же, как только он проявил себя настоящим десантником.

Ему не было и двадцати, вроде бы молодой, но ведь шла война...

Берд улыбнулся еще шире и сказал:

- Поглядим.

- У тебя все будет отлично. Это Хассан и я должны беспокоиться.

- Думаешь? А мне кажется, что мисс Кендрик, например, меня невзлюбила.

- Он открыл дверцу кара и насторожился. - Послушай, это же меня вызывают. Я побежал. Счастливо!

- До встречи, Берди.

Больше мы с ним не виделись. И экзаменов он не сдавал. Спустя две

недели ему было присвоено звание офицера. В корпус прислали его погоны с его именем, записанным 18 на одной из них - вместе с орденом Раненого Льва, который он получил посмертно.

Некоторые парни полагают, здесь

у нас ясельки для новорожденных.

Так вот. Это не так. Понятно?

Высказывание, приписываемое

греческому капралу, коман-

довавшему у стен Трои. 1194 год

до н. э.

"На Роджера Янге" при всего одном отряде было тесновато. "Сторожевой" вмещал в себе шесть, и было довольно просторно. Отсеки отстрела могли пропустить все шесть отрядов одновременно и тут же сделать второй выброс, если бы на корабле находилось еще столько же десантников.

В принципе, это было бы возможно.

Только при двойной загрузке нам пришлось бы питаться в две смены, спать в гамаках, развешанных во всех помещениях, экономить воду, вдыхать только тогда, когда твой товарищ делает выдох... и убери-ка ты свой локоть от моего лица.

Поэтому я был рад, что во время моей стажировки "Сторожевой" не ходил на операции с двойной нагрузкой.

"Сторожевой" обладал хорошей скоростью для переброски подобного количества десантников, куда угодно в пределах человеческой федерации, да и немалой часть территории освоенной багами.

Ныряя в пространство Черенкова, "Сторожевой" покрывал расстояние ну скажем между Солнцем и Капеллой заключавшеюся в сорок шесть световых годах за каких-то шесть недель.

В то же время этот корабль, рассчитанный на шесть десантных отрядов, не шел ни в какое сравнение с линкором или пассажирским лайнером.

Такие корабли, как «Сторожевой", стали компромиссом между боевыми частями, Мобильной Пехотой, с одной стороны, и Флотом - с другой.

Пехота предпочла бы рассчитанные на один отряд корветы типа "Роджера Янга".

Они давали возможность гибкого управления войсками. Но если бы армия пошла на поводу у Флота, то нас возили бы на транспортах, вмещающих по меньшей мере полк.

Ведь для того, чтобы обслужить маленький корвет, нужно почти столько же флотских, сколько и для огромного линкора.

На линкоре, конечно, потребуется больше хозяйственных работников, но этим могут заняться солдаты - так считали флотские.

Все равно, эти бездельники десантники, только и делают, что спят, едят и любовно полируют бляхи на форме.

Нас бы надо было загрузить какой-нибудь небольшой регулярной работенкой. Так считают флотские.

На самом деле флотские настроены еще более решительно.

Они полагают, что армия устарела и вообще должна быть упразднена.

Флот никогда не выражал этого мнения официально.

Но достаточно зайти в любой бар на Санкторе и поговорить с первым попавшимся флотским офицером, когда он уже немного поднабрался.

Тогда вы и услышите все по полной программе.

Они уверены, что сами могут вести любую войну и выиграть ее: Флот, мол, посылает немного своих людей, занимает планету, а дальше дело Дипломатического корпуса.

Я охотно признаю, что с помощью их новейших штучек можно разнести любую планету в пыль, что быстро рассеется в космическом пространстве.

Никогда не видел ничего подобного, но - верю.

Что ж, пусть, по их мнению, я - пережиток прошлого как тираннозавр.

Но я себя таковым не чувствую и твердо знаю, что мы обезьяны в состоянии сделать то, что ни одному самому распрекрасному кораблю не под силу.

Если правительству наши услуги больше не понадобятся, оно нам, несомненно, сообщит.

Хотя, возможно, в этом споре нет абсолютно правой стороны.

Нельзя, например, стать маршалом, не имея опыта командования полком пехоты и большим кораблем.

Поэтому сначала надо делать карьеру в Мобильной Пехоте, и пройти через огонь и воду, а уж потом получить звание офицера Флота (думаю, маленький Берди мечтал именно об этом).

Или сначала поработать астронавигатором, а уж потом пройти через лагерь Курье и т.д.

Я внимательно прислушаюсь к мнению всякого, прошедшего путем первого, да и второго тоже.

Как большинство транспортов, "Сторожевой" был кораблем со смешанным экипажем.

Самым удивительным было то, что мне теперь разрешалось проходить - севернее "переборки номер тридцать".

Стенка, отделяющая женские отсеки от той части корабля, где жили грубые ежедневно бреющеюся типы, не обязательно носила именно этот номер, но по древней традиции на всех смешанных кораблях называлась "переборка номер тридцать".

Сразу за этой переборкой располагалась кают-компания, и дальше шла вся "женская половина". На "Сторожевом" кают-компания служила для женщин также столовой и местом отдыха.

Комната отдыха офицеров-мужчин называлась "карточной" и располагалась к югу от "переборки номер тридцать".

Кроме очевидного факта, что для осуществления выбросов и возвращения десанта требуются отменные пилоты (читай - женщины), имелась другая веская причина назначения на транспорты женщин. Это способствовало укреплению духа десантников.

Давайте на минуту отставим в сторонку традиции Мобильной Пехоты.

Вы можете представить себе что-то более глупое, чем позволить себе быть

выброшенным с корабля на бал в атмосферу незнакомой планеты, а там, в конце пути тебя не ждет ничего, кроме увечий да неожиданной смерти!

Каким же самым надежным способом, сохранить в человеке веру и мужество, если кому-то все же надо выполнять этот идиотский трюк?

Единственный выход - чтобы он постоянно видел перед собой живой идеал, олицетворение той трепетной, требующей защиты жизни, ради которой идет в бой.

Последнее, что слышит десантник перед выбросом (и, может быть, последние слова, которые он в жизни слышит) - это голос женщины, желающей ему удачи.

Того, кто скажет, что это не имеет никакого значения, по-моему, просто нельзя считать принадлежащим к человеческой расе.

На "Сторожевом" работало пятнадцать офицеров Флота - восемь женщин и семь мужчин.

А также восемь офицеров Мобильной Пехоты, (как я должен с радостью заявить) включая меня.

Не буду утверждать, что пошел в Кадетский корпус для того, чтобы проникнуть за "переборку номер тридцать", но, возможность есть за одним столом с леди грела мое сердце куда больше любой прибавки жалованья.

Президентом за обеденным столом была командир корабля, вице-президентом - мой босс.

Такой статус капитана основывался не на звании: трое из флотских офицеров были выше его по званию. Но в ударной группе ему де факто - обязаны были подчиняться все, кроме командира корабля.

Каждая трапеза была официальной.

Мы ждали в карточной комнате, пока не пробьет час обеда, заходили в столовую вслед за капитаном Блэкстоуном и становились позади наших стульев.

Потом появлялась командир корабля в окружении своих девиц, и, когда они оказывались во главе стола, капитан Блэкстоун с легким поклоном говорил ей.

- Мадам президент... уважаемые леди - она отвечала ему.

- Мистер зам... Джентльмены, каждая женщина имеет право быть усаженной за стол мужчиной. Это был установившийся ритуал, социальное явление во время беседы не упоминались ни звания не титулы собеседников, как, если бы, это было официальное совещание.

Все за исключением меня одного из всей Мобильной Пехоты или скажем младших офицеров флота, в этой самой компании называли друг друга мистер и мисс за одним исключением, которое поначалу сбило меня с толку.

Во время моей первой трапезы я услышал, что капитана Блэкстоуна называют майором, хотя его погоны ясно давали понять, что он капитан.

Позже все разъяснилось.

Так как не может быть двух капитанов на военном корабле, то поэтому армейского капитана, скорее неофициально повысят в звании, чем допустят, что-то немыслимое называть кого-то еще титулом, который положен одному только титулованному монарху.

А если флотский капитан находиться на борту, то командира корабля называют не иначе как командор, даже если она была всего младшим лейтенантом.

Офицеры Мобильной Пехоты соблюдали этот неписаный закон во избежание трений в кают-компании и не обращали на него никакого внимания на нашей стороне корабля.

Мы рассаживались за столом строго по старшинству.

Самые старшие командиры - капитан корабля и капитан Блэкстоун, садились по краям, а в середине сидели люди с наименьшими званиями.

Это, правда не касалось меня и младшего офицера флота, потому что мы усаживались рядом со старшими командирами.

Я был бы более всего счастлив, сидеть рядом с младшим офицером флота, поскольку она была ужасно привлекательной особой, но была дана установка на патронаж, и я так и не узнал, как ее зовут.

Я знал, что я самый младший офицер, сидящий справа от командира корабля, но я не знал, предполагалось ли, что я усажу ее за стол или нет.

Во время моей первой трапезы она ждала, и никто не садился, пока третий помощник главного инженера не толкнул меня локтем в бок.

Я не чувствовал себя до такой степени смущенным с тех самых пор, как когда-то в яслях со мной приключился один очень нелицеприятный инцидент. И это несмотря на то, что капитан Джоргенсен сделала вид, будто ничего не произошло.

Когда командир корабля вставала из-за стола, это означало, что обеденное время истекло.

В принципе она давала нам возможность спокойно поесть, однако однажды она встала из-за стола всего через несколько минут, после начала трапезы, что очень задело за живое капитана Блэкстоуна.

Он встал из-за стола, но выкрикнул ей вслед.

- Капитан - она остановилась

- Да, майор.

- Пожалуйста, дайте распоряжение, чтобы мне и моим офицерам, впредь накрывали на стол, в карточной комнате.

Она ответила ледяным тоном.

- Конечно сэр.

И с тех пор мы обедали именно там.

Но флотские офицеры не присоединились к нам.

В следующую же субботу она воспользовалась своим правом инспекции Мобильной Пехоты - находящейся у нее на борту то, что командиры кораблей почти никогда не делают.

Тем не менее, она только прошла вдоль рядов застывших по стойке смирно пехотинцев без каких-либо комментариев и замечаний.

Она вовсе не была сторонницей строгой дисциплины и у нее можно было заметить милую улыбку на губах, в тех случаях, когда сама ситуация не заставляла ее быть жестче.

Капитан Блэкстоун назначил второго лейтенанта ржавого Грехема, «стегать меня хлыстом» во всем, что касается математики.

Капитан каким-то образом узнала об этом и сказала капитану Блэкстоуну, чтобы он обязал меня посылать ежедневные отчеты в ее офис - примерно через час после ленча. Вслед за тем, она сама начала обучать меня математике и отчитывала как мальчишку, когда мои домашние работы, оставляли желать лучшего.

Наши шесть отрядов составляли две роты и значились, как отдельный батальон.

Капитан Блэкстоун командовал ротой Д (Стервецы Блеки) и одновременно всем батальоном.

Но наш отдельный был только частью - обычного большого батальона.

Официально его возглавлял майор Ксера, который в то время вместе с ротами А и Б находился на точно таком же, как "Сторожевой", корабле "Нормандия", который, скорее всего, находился в другой части галактики.

Майор командовал нами, когда весь большой батальон соединялся для совместного выброса.

Блэкстоун отсылал Ксере доклады и получал от него инструкции, но, по-моему, большую часть вопросов решал напрямую с командованием Флота, штабом дивизии Мобильной Пехоты и начальством базы на Санкторе.

А еще у Блеки имелся действительно великолепный флотский сержант, который следил за порядком в документах, и помогал ему поддерживать в полной готовности сразу и роту и батальон.

В армии, состоящей из сотен кораблей, раскиданных по Вселенной на расстоянии многих световых лет, административное устройство не может быть простым и безупречным.

И на старой "Долина Фордж", и на "Роджере Янге", и "Сторожевом" я был все в том же самом - Третьем полку ("Баловни судьбы")

Первой дивизии ("Поларис") Мобильной Пехоты.

При проведении операции "Дом багов" из разрозненных подразделений собрали два батальона и сформировали наш Третий полк.

Но что такое "наш" полк, я тогда не почувствовал. Все, что я видел в тот день, - это сержант Бамбургер и несметные полчища багов.

Я могу получить патент офицера в нашем полку "Баловни судьбы", состарится, и уволиться в запас, и даже ни разу не увидеть нашего командира полка.

Сорвиголовы имели командира роты, который командовал первым взводом (у Шершней) на другом корабле.

Я даже не знал его имени пока я не получил направление в кадетский корпус.

Существовала легенда о потерянном взводе, который не вернулся из увольнения - после того как их корабль был списан с флота, а их командир получил повышение по службе.

Остальные взвода были перекреплены к какому-то другому подразделению.

Я забыл, что произошло с лейтенантом этого подразделения, но это самое обычное дело именно во время пребывания на базе, перевести офицера на какую-нибудь другую должность.

Теоретически он должен был передать свои полномочия другому офицеру, которого должны были прислать вместо него, но сменщиков-то всегда их ищи свищи.

Говорили, что они жили себе припеваючи в течение целого местного года, слонялись по улице Черчилля и горя не знали, пока их все-таки хватились.

Я этому не верю, но такое могло и произойти.

Хроническая нехватка офицеров очень сильно расширяло мои обязанности на корабле "Стервецы Блеки".

В Мобильной Пехоте имелся самый низкий процент офицеров меньше чем в любой другой армии за всю историю человечества и этот фактор только часть уникального вклинивания всего дивизиона на вражескую территорию В.В.Т. на армейском сленге, но сама идея очень проста.

Если у тебя есть 10000 солдат, сколько из них воюют на передовой?

А сколько из них чистят картошку, водят грузовики, считают могилы, роются в бумажках?

В Мобильной Пехоте в десант идут все десять тысяч.

В всемирно-массовых войнах XX века для того, чтобы обеспечить боевую активность десяти тысяч солдат иногда требовалось семьдесят тысяч человек, и это непреложный факт.

Нельзя не признать, что нужен еще Флот, чтобы доставлять Мобильную Пехоту к месту назначения. Но даже на небольшом корвете личный состав пехоты в три раза превосходит количество флотских.

Конечно, нас обеспечивают и обслуживают штатские, так как десять процентов Мобильной Пехоты обычно находится на отдыхе.

И наконец, небольшое число лучших офицеров и сержантов преподают в учебных лагерях и естественно, не участвуют в боевых действиях.

Если кто-то из Мобильной Пехоты занялся канцелярской работой, можете быть уверены, что у него не хватает руки или ноги или есть другое увечье.

Такие как сержант Хо или полковник Нельсон.

Это люди, которые отказываются увольняться.

И их-то действительно можно считать по второму кругу, так как они высвобождают годных к службе десантников, заполняя должности, требующие боевого духа, однако ж, не физической полноценности.

Они делают ту работу, которую не способны выполнять штатские или мы нанимаем их на работу.

Штатские, народ прыткий, но мы покупаем их услуги, по мере необходимости для любой работы, где не нужно большого таланта или смекалки.

Но нельзя же купить боевой дух. Это большая редкость. Он у нас весь при деле. Никуда не теряется.

Мобильная Пехота - самая маленькая в истории человечества армия, если судить по численности населения, которое она охраняет.

Десантника нельзя затащить на службу силком, нельзя нанять за деньги, нельзя силой удержать на службе, если он хочет уйти.

Он может отказаться от участия в операции за 30 секунд до выброса, просто потерять самообладание и отказаться войти в капсулу, и все что ему это будет стоить это только то, что он будет отчислен из армии и не сможет принять участия в выборах.

В кадетском корпусе мы учили историю армий, в которых солдаты были чем-то вроде рабов прикованных цепями к веслам на римских галерах.

Но в Мобильной Пехоте, каждый из нас свободный человек.

Все что движет им исходит изнутри.

Это самолюбие и потребность в уважении со стороны его товарищей и его гордость за то, что он является солдатом.

Все это вместе называется боевым духом или же духом воинского братства.

Корень нашего боевого духа заключается в поговорке "все вместе работают - все вместе воюют".

Десантник не расшибется в лепешку, чтоб уж заполучить безопасную, легкую работу - здесь таких нет. О... солдат свою лямку как-то вот вытянет.

Любой салага, у которого хватает мозгов, чтобы маршировать на месте под оркестр, всегда подкинет начальству несколько причин, объясняющих, почему он не может в данный момент заниматься уборкой или помогать повару.

Это древняя солдатская традиция.

Да так вот, все легкие безопасные работы захвачены штатскими, а не обжигающий горшки рядовой садится в капсулу, точно зная, что в Мобильной Пехоте каждый - от генерала до рядового - в этот момент делает то же самое.

На расстоянии многих парсеков, на следующий день или через несколько часов - неважно.

Важно, что в десант идут все.

Именно из-за этого он заходит в капсулу, даже если этого он, может быть, и не осознает.

Но если мы когда-нибудь уклонимся от этого правила, Мобильная Пехота начнет разрушаться прямо на глазах.

Все что нас держит вместе это идея, которая связывает нас сильнее, чем стальные цепи, но эта магическая связь зависит от своей целостности.

Именно потому, что дерется каждый, Мобильная Пехота обходится малым количеством офицеров.

Я знаю об этом больше чем сам бы того хотел, поскольку я задал глупый вопрос на уроке военной истории, а тем самым взвалил на себя задание, которое заставило меня основательно порыться в архивах.

От Записок о Галльской войне написанной еще Юлием Цезарем до Краха золотого века Гегемонии.

Рассмотрим идеальную дивизию Мобильной Пехоты - на бумаге, поскольку такую нигде же не сыщешь. Сколько для нее потребуется офицеров?

Не учитывая подразделения, прикомандированные к нам из других родов войск. Они, как правило, не присутствуют во время настоящей заварушки, и они не чета Мобильной Пехоте.

У них у всех есть свои особые таланты: у снабженцев, и у инженеров коммуникационных линий.

Все они носят звания офицеров. Если армия захочет задействовать человека с гениальной памятью для передачи сверхсекретных сообщений или скажем экстрасенса...

Да даже человека чье присутствие на корабле, приносит счастье.

Я готов отдавать им честь как полноправным офицерам.

И я с радостью готов признать, что они более важны для армии, чем я и, что я не смогу заменить, кого-то из них, даже если проживу двести лет.

А если взять к примеру К 9 пятьдесят процентов офицеры - пятьдесят процентов неопсы.

Ничего подобного не наблюдается в нашем командном составе, таким образом, будем учитывать только нас обезьян, и чего это стоит вести нас в бой.

Допустим, что в воображаемом дивизионе 10800 человек в 216 взводах и в каждом из них есть свой лейтенант. Три взвода это уже рота для них требуется 72 капитана.

Четыре роты это батальон и для них нужно 18 майоров или подполковников - из 6 полков с 6 полковниками можно организовать 2 или 3 бригады - каждую с бригадным генералом, плюс генерал майор в качестве старшего командира. И ты приходишь к конечной цифре в 317 офицеров из 11117 солдат имеющихся в нашем дивизионе.

В Мобильной Пехоте ни один офицер не сидит без дела.

Каждый обязательно командует каким-нибудь подразделением.

Офицеры составляют три процента личного состава - и это все, что у нас есть, только вот организованно оно как-то несколько иначе.

На практике большей частью взводов командуют сержанты, а очень многие офицеры носят "несколько фуражек сразу"; с тем, чтоб уж подобрать кадры к до смерти нужным - офицерским должностям.

Именно поэтому даже у командира отряда есть свой штаб - отрядный сержант.

Лейтенант в этой ситуации еще может обойтись без сержанта (как и сержант без него).

Но для генерала штаб просто необходим: слишком много работы, чтобы уместить ее под одной шляпой.

Генералу нужна большая группа планирования и небольшая группа боевой поддержки.

Из-за нехватки офицеров командиры подразделений на генеральском флагмане составляют заодно и группу планирования.

Поэтому их подбирают из лучших специалистов по математической логике.

А когда приходит время, они сражаются во главе своих подразделений.

Генерал идет в десант в окружении нескольких офицеров - это весь его оперативный штаб, помогающий ему командовать боем.

Плюс небольшая команда отборных всегда готовых к бою десантников.

Их задача сделать так чтобы командующему не досаждали недружелюбные туземцы.

По временам они с этим справляются.

Кроме того нужны еще и младший командирский состав, ведь начиная с роты, все командиры имеют своих заместителей.

С другой стороны у нас нет достаточного количества офицеров - поэтому мы обходимся тем, что есть.

Для того чтобы заполнить все имеющиеся вакансии нужно было бы 5 процентов - офицеров в Мобильной Пехоте, но 3 процента это все что мы имеем.

Но максимальное количество офицеров в Мобильной Пехоте даже и близко не приближается к их количеству в далеком прошлом, когда их число во многих армиях доходило до десяти, пятнадцати и даже - о нелепость - двадцати процентов!

Это может кому-то показаться феерией, но в этом факт, а уж в особенности во времена XX века.

Остается лишь гадать: что это за армия, в которой офицеров было больше, чем капралов, а сержантов больше, чем рядовых?!

Хотя, чего тут гадать? Это были армии, обреченные на поражение, если история хоть чего-то стоит.

Армии, больше похожие на гражданские организации. Канцелярщина и бюрократ на бюрократе - большинство тех "солдат" ни с кем никогда не сражались.

Чем занимались "офицеры", которые не были обязаны поднимать солдат в атаку?

Очевидно, что полнейшей ахинеей: работники офицерских клубов, офицеры воспитатели, офицеры по физической подготовке, офицеры-политинформаторы, офицеры на базах отдыха солдат и офицеров, офицеры военных магазинов, офицеры по транспорту, офицеры-юристы, офицеры-священники, помощники священников и младшие помощники священников.

Офицер ответственный за все то, что только придет кому в голову или даже нянька - "офицер".

В Мобильной Пехоте такие вещи, это дополнительная нагрузка на боевых офицеров или же часть их повседневных обязанностей.

И они справляются с ними гораздо лучше, да и, в конце концов, это обходится дешевле.

К тому же к чему деморализовать боевую часть, нанимая штатских на эту важную должность?

Однако состояние дел в армии одной из великих держав XX века стало до того нелицеприятным, что настоящие офицеры, командовавшие в реальной боевой обстановке, носили специальные знаки отличия, чтоб отделить себя от орды знатно этак вертящихся на стульях гусар летучих.

Нехватка офицеров с ходом войны непрерывным образом усиливалась.

Ведь процент потерь среди них был самым высоким, а в Мобильной Пехоте офицерский патент не выдают лишь для заполнения имеющейся вакансии.

И если на то пошло, каждый полк новобранцев должен поставлять свой собственный процент офицеров для боевых частей, но процент этот не может быть увеличен, без снижения качества подготовки будущих десантников.

Для руководства боевыми подразделениями на "Сторожевом" требовалось тринадцать офицеров: шесть командиров отрядов, два командира роты, два их заместителя и командир отдельного батальона с заместителем и адъютантом.

Но офицеров было только шесть. И еще я. Штатное расписание. Ударный отряд.

Капитан Блэкстоун - главный командир - флотский сержант.

Я поступил в распоряжение лейтенанта Сильвы, но он отбыл в госпиталь как раз в тот день, когда я появился на корабле.

Как мне сказали, лейтенанта одолела непонятная лихорадка.

Но отсутствие командира вовсе не обязательно означало, что я должен принять командование его отрядом.

Временного третьего лейтенанта не считают настоящим офицером.

Капитан Блэкстоун мог перевести меня под начало лейтенанта Байонна, а отрядом Сильвы командовал бы его сержант. Или Блэкстоун при желании "надел бы третью фуражку".

На самом деле он сделал и то и другое. Формально назначив меня командиром первого отряда, Блэкстоун позаимствовал у Росомах лучшего сержанта и сделал его своим батальонным сержантом, а своего батальонного отправил в первый отряд, что было на два звания ниже его предыдущей должности.

Затем капитан, все разложил мне по полочкам, сузив до нужного размера рамки моих полномочий… формально в табеле о рангах командиром отряда буду значиться я, а командовать им будет он сам и его сержант.

Пока я буду должным образом себя вести, формальности будут ими соблюдаться.

Мне даже будет дано право командовать отрядом.

Но я понимал, что одного слова сержанта будет достаточно, чтобы меня раздавило как орех специально для этого предназначенными щипцами.

Меня все тут устраивало. Это же был мой отряд, пока я с этим делом справлялся... а если бы у меня чего не заладилось, то чем раньше меня отчислят, тем лучше будет для всех.

Помимо того в этом было намного меньше нервозности - получить командование над взводом, таким образом, а не вследствие чьей-то внезапной гибели в бою.

Я очень серьезно отнесся к этому назначению, ведь это был мой взвод.

Об этом говорило штатное расписание.

Но, я еще не определил правильную линию подхода к командованию отрядом, и вот что-то около недели, я ходил вокруг до около десантников куда поболее, чем то было полезно для отряда.

Блэки вызвал меня в свой кабинет:

- И какого же черта, сынок ты надумал все это делать?

Я с натяжкой выдавил, что старался получше подготовить отряд к десанту.

- Даже так? Ну так пока все выходит ровным счетом наоборот.

Неужели ты не чувствуешь, что лезешь не в свое дело?

Ты их будоражишь, превращаешь в осиное гнездо!

Зачем, черт возьми, ты думаешь, я отдал тебе лучшего на всем Флоте сержанта?

Если так хочешь, ступай в свою кабину, привяжи себя к стулу и оставайся там!

...пока не прозвучит сигнал "приготовиться к операции", и тогда сержант передаст тебе отряд, отлаженный и настроенный, как концертный рояль.

- Как вам будет угодно капитан - хмуро согласился я.

И еще одно. Мне не нужен на борту офицер, который напоминает застегнутого

на все пуговицы кадета. Брось глупую привычку говорить обо мне в третьем лице.

Оставь ее для генералов или, в крайнем случае, для капитана корабля.

Прекрати выпячивать грудь и щелкать каблуками. Офицеру, полагается выглядеть непринужденно, сынок...

- Да, сэр.

- Чтобы я это твое "сэр" слышал в последний раз за целую неделю.

И перестань все время козырять! И что это за угрюмое выражение лица? Сразу вспоминаешь Кадетский корпус. Ну-ка, улыбнись!

- Да, с... то есть О’кей.

- Ну вот, уже лучше. Теперь прислонись к переборке. Почешись. Зевни. Что угодно только не надо мне тут быть оловянным солдатиком.

Я попробовал и застенчиво усмехнулся, когда обнаружил, что избавиться от уже приобретенной привычки не так уж и просто.

Непринужденно наклониться стало уже тяжелее, чем строго стоять по стойке смирно.

Капитан Блэкстоун критически оглядел меня.

- Потренируйся, - сказал он. - Офицер не должен выглядеть испуганным

или напряженным. Это плохо действует на подчиненных.

А сейчас, Джонни, можешь сказать, в чем твой отряд нуждается.

И не мелочись. Мне неинтересно, есть ли у всех положенное количество носков в тумбочках...

Я лихорадочно соображал.

- Хм... может быть, вы уже знаете, что лейтенант Сильва собирался представить Брамби на сержанта...

- Мне это известно. Твое мнение?

- Ну... Судя по документам, он уже два месяца ходит в десант командиром группы.

Его действия оцениваются положительно.

- Я спрашиваю о ваших собственных рекомендациях, мистер.

- Но... прошу прощения, я ни разу не был с ним в деле, поэтому не могу иметь четкого мнения. На корабле каждый может быть хорошим солдатом.

На как мне кажется, он слишком долго уже выполняет функции сержанта, чтобы задвинуть его на задние ряды, а через его голову продвинуть кого-то другого.

Новый шеврон должен появиться у него до того, как мы пойдем в десант.

Или его нужно перевести в другое подразделение, когда мы вернемся.

Или еще пораньше, если будет такой шанс отдать его на другой корабль.

Блэки крякнул:

- Уж больно ты щедр, как я погляжу, мистер третий лейтенант. Раздаешь

моих "сорванцов" налево и направо.

Я почувствовал, что краснею.

- Но я все же настаиваю. Это единственное слабое место в отряде.

Брамби нужно повысить или перевести.

Я не хочу, чтобы он возвращался к своим капральским обязанностям, а другой перепрыгнул через его голову. Он скиснет, и слабое место превратится в дыру.

А вы сами знаете, чем это грозит в десанте. Если нельзя нашить еще один шеврон, лучше отдайте его в Департамент кадров на базе.

Тогда он не будет унижен и получит шанс стать сержантом в другой команде. Вместо того чтобы здесь загнуться.

- В самом-то деле? - переспросил капитан.

Блеки, не был настроен насмешливо.

- А теперь, после мастерски проведенного анализа, примени свои дедуктивные способности и объясни: почему лейтенант Сильва не перевел Брамби три недели назад, когда мы были на приколе на Санкторе?

Я на счет этого призадумался. Наилучшее время для перевода десантника в другую часть - следующее же мгновение после того, как ты решил это сделать и без предупреждения, так лучше для него и для команды.

По крайней мере, так говорят учебники. Я спросил:

- В то время лейтенант Сильва был уже болен, капитан?

- Нет.

Вдруг все встало на свои места.

- Капитан, я рекомендую немедленно представить Брамби к сержантскому

званию.

Он поднял брови.

- Минуту назад ты считал от него надо избавиться как от слабого места

в отряде...

- Не совсем так. Я сказал, что нужно поскорее выбирать - или одно, или

другое. Я только не знал, что выбрать. Но теперь знаю.

- Продолжай.

Уф, при этом подразумевается, что Сильва прекрасный офицер.

- Хм мистер, чтобы вы знали, молниеносный, Сильва, был несгибаемым, как стальной клинок - великолепным офицером.

Он ушел с рекомендацией на повышение. Так записано в его бланке 31.

- Но я знал, что он был хорошим офицером - протараторил я - ведь он оставил мне превосходный отряд. Теперь так.

Хороший офицер, если даже и не желает чьего-либо повышения по причине - ну, в общем, по любой причине, не обязательно доверяет свои сомнения бумаге.

Но в этом случае, если он не хотел делать Брамби сержантом он не должен был оставлять его в подразделении... так что он должен был избавиться от капрала при первой же возможности.

Но он этого не сделал.

- Следовательно, я знаю, что он намеревался повысить Брамби в звании.

Я еще добавил.

- И все-таки я не понимаю, почему нельзя было все это сделать три недели назад.

Брамби еще на отдыхе получил бы третий шеврон.

Капитан Блэкстоун ухмыльнулся.

- Это потому что ты не дал мне возможности доказать, что я тоже не лыком шит.

- С... Прошу прощения...

- Ну да ладно. Ты разобрался, кто именно свернул башку драчливому петушку Робину.

Да я и не жду от только что новоиспеченного кадета, знания всех наших маленьких секретов.

Ну, так слушай и запоминай сынок: пока идет война, никогда не представляй своего человека к повышению, перед тем как вернуться на базу.

- Но... почему, капитан?

- Ты сам сказал, что если бы мы не хотели повышать Брамби, то нужно было бы послать его в распоряжение Департамента кадров.

Но именно туда он и попал, если б его представили к сержантскому званию три недели назад.

Ты просто не знаешь, как охочи эти ребята из Департамента до сержантов.

Полистай для интереса запросы с базы и увидишь, что у нас давным-давно лежит требование на двух сержантов. Только потому, что прежний отрядный сержант был направлен в Кадетский корпус, а место командира одной из групп уже давно пустует, я имел возможность им отказать...

Он оскалился словно каннибал.

- У войны свои жестокие правила, сынок. Свои же ребята могут утащить

у тебя твоих лучших людей, если ты за ними не уследишь.

Он вытащил из папки два листа бумаги.

- Вот...

Один листок был заявлением от лейтенанта Сильвы капитану.

Сильва рекомендовал Брамби в сержанты.

Заявление было написано месяц назад.

Другая бумага оказалась сержантским патентом, выписанным на имя Брамби на следующий день после того, как мы покинули Санктор.

- Это тебя устраивает?

- О да. Еще бы!

- Я ждал, что ты укажешь на это слабое место в твоем отряде и скажешь, чего же именно надобно сделать.

Я доволен, что ты попал в точку... но доволен несколько средне, так как опытный офицер мог бы понять, что к чему, и из штатного расписания, как и из послужного списка.

Ну, ничего, так ты и приобретешь свой опыт. Теперь вот что сделай.

Напиши мне точно такое же заявление, какое написал Сильва, но поставь вчерашнее число.

Потом скажи сержанту отряда, чтобы он от твоего имени передал Брамби, что ты порекомендовал его к третьей нашивке... и не упоминай, что также сделал и Сильва. Ты не знал об этом, когда предлагал свою рекомендацию, так что оставим это как есть.

А когда Брамби придет ко мне, я скажу, что оба его офицера, независимо друг от друга, рекомендовали его в сержанты.

Думаю, это пойдет ему только на пользу, О’кей. Чего-то еще.

- Ну... нет в организационном плане, после того как сам лейтенант Сильва намеревался повысить Найди в звании, и назначить его вместо Брамби.

В этом случае мы присвоим одному из младших капралов звание капрала, а четырех рядовых, произведем в младшие капралы, и тем самым заполним три существующих сегодня вакантных места.

Я не знаю вашей политики по отношению к командному составу.

Считаете ли вы нужным заполнять каждую вакансию или нет?

- Можно и так - мягко сказал Блеки.

Как мы оба знаем - некоторые из этих ребят, не будут слишком долго красоваться в своих новых нашивках. Но просто вспомни о том, что мы не даем солдату стать младшим капралом, до тех пор, пока он не побывает в настоящем бою.

Это так, в том числе и у "Сорванцов Блеки".

Поразмысли над этим вместе со своим взводным сержантом и дай мне знать. Но не торопись... Даю тебе время до отбоя сегодня вечером.

А теперь... что-нибудь еще.

- Хорошо капитан меня беспокоят скафандры.

- Как и меня тоже - как и все роты.

- Я не знаю, как обстоят дела у других. Но мне нужно подобрать скафандры пяти рекрутам, четыре скафандра были повреждены и заменены новыми, еще два из-за ветхости пришли в негодность и их убрали со склада.

И я не могу взять в толк - как именно Кунха и Навара смогут разогреть их в таком количестве, и при этом произвести рутинные тесты всем остальным 42 скафандрам, и при этом успеть завершить все это к назначенной для операции дате.

Даже если не возникнет никаких проблем

- Всегда бывают проблемы.

- Да капитан. Но требуется 283 человеко-часов, чтобы разогреть скафандры, плюс 123 часа рутинных проверок по инструкциям, но это всегда занимает больше времени.

- Ну и чего же ты думаешь тут можно поделать?

Другие отряды протянут тебе руку помощи, если конечно они сами успеют закончить раньше времени, в чем я сомневаюсь.

Только не проси, чтобы я обращался за помощью к "Росомахам" мы уж сами скорее им помощь окажем.

- Хм капитан я не знаю, что вы на это скажете, так как вы мне дали указание держаться подальше от отсека пехотинцев.

Но когда я был капралом - я был помощником по вооружениям у сержанта ответственного за боеспособность скафандров.

- Так, так продолжай.

- Конечно же, я тогда был только помощником сержанта не более, но я вполне справлялся со своими обязанностями.

Я не специалист по механике скафандров, но я могу быть первоклассным ассистентом, и было б хорошо, если бы я получил разрешение этим заняться.

Я мог бы либо разогревать скафандры или производить текущий техосмотр - и предоставить Кунхе и Наваре куда больше времени для действительно серьезных случаев.

Блеки откинулся назад на стуле и усмехнулся.

- Мистер я всесторонне изучил уставы... и не нашел в них не одного параграфа, в котором бы говорилось о том, что офицер не должен пачкать руки выполняя "грязную" работу.

Он добавил.

- Я упомянул об этом только-то потому, что некоторые молодые джентльмены которые были направлены ко мне на стажировку, где-то явно же вычитали именно это вот предписание.

Отлично напяль на себя какую-нибудь робу, потому что нет никакой необходимости пачкать твою униформу - хватит и того, что руки у тебя будут все в смазке.

А сейчас отправляйся в задний отсек корабля, найди там твоего взводного сержанта, и сообщи ему о Брамби, и прикажи ему подготовить рекомендации, на того, кого бы можно повысить в звании в том случае, если я утвержу повышение Брамби.

Затем ты скажешь, что посвятишь все свое время работе со скафандрами и вооружением, и что ты хочешь, чтобы он взял на себя все остальное.

Скажи ему, что, если у него будут какие-либо неприятности, он всегда сможет найти тебя в оружейном отсеке.

Не говори ему, что ты советовался со мной - просто отдай ему приказ.

Тебе все ясно.

- Да сэ... Я понял.

- О?кей, иди выполняй. И когда будешь проходить через карточную

комнату - передай от меня привет ржавому Грехему, и скажи ему, чтобы он оторвал свой толстый зад от кресла и шел ко мне сюда.

Следующие две недели я был занят, как никогда в жизни.

Даже в лагере Курье не испытывал таких нагрузок.

Десять часов в день в оружейной на должности механика - это еще не все, чем я был тогда занят.

Ясное дело математика уж от нее-то не отвертеться... и капитан пичкала меня ей почем зря.

На еду - примерно полтора часа в день.

Плюс необходимый уход за собой - побриться, принять душ, наконец, пришить пуговицу к форме, и попытаться выследить завхоза, чтобы заставить его открыть прачечною, дабы разыскать в ней чистую форму (10 минут до прибытия старшего офицера с проверкой). Это является написанным законом на флоте, что прачечная должна быть закрыта, как раз в тот момент, когда тебе больше всего нужно воспользоваться ее услугами.

Плюс караульная служба, парады, инспекции, минимум работы с отрядом - час.

А кроме того, я ведь еще был "Джорджем". В каждом подразделении есть свой "Джордж" - самый молодой из офицеров, на которого сваливают все так называемые второстепенные нагрузки - занятия гимнастикой, цензуру почты, судейство на спортивных соревнованиях, обвинителя трибунала, офицера фонда взаимопомощи, офицера ответственного за заочные курсы по переписке, опекуна выписываемых ротой газет и журналов, дежурства по столовой и так далее всевозможная, тошнотворная дребедень.

До меня "Джорджем" был Ржавый Грэхем. Затем он с радостью передал "должность" мне.

Но улыбка сползла с его лица, когда я потребовал инвентаризации всего имущества, за которое должен был теперь отвечать.

Он тут же полез в бутылку и ледяным тоном заявил, что если я не верю настоящему офицеру на слово, то мне придется подчиниться его приказу.

Тогда я насупился и сказал, чтобы он свой приказ изложил письменно. Причем в двух экземплярах: один - себе, а копию передам командиру подразделения.

Тут Ржавый (хотя и был зол на меня) отступил - даже второй лейтенант не настолько глуп, чтобы отдавать подобный приказ в письменном виде.

Стычка не доставила мне удовольствия: с Грэхемом я делил комнату, к тому же он был моим инструктором по математике.

Но, тем не менее, инвентаризацию мы все же провели.

Лейтенант Уоррен отчитал меня за тупой педантизм, но свой сейф открыл и дал проверить документацию.

Капитан Блэкстоун открыл сейф без комментариев, так что я не понял, одобряет он мою пунктуальность или нет. С документами все обстояло нормально, а вот с подотчетным инструментом - это было не так.

Бедняга Грэхем! Он принял дела от своего предшественника, не пересчитывая, а спросить теперь было не с кого – ведь тот парень не просто ушел, а давно уже был мертв.

Ржавый провел бессонную ночь (и, клянусь, я тоже), а утром пошел к Блеки и рассказал ему все.

Блеки для начала показал ему, где раки зимуют, а потом прошелся по реестру недостающего и большую часть списал как "утерянное в бою".

В результате Ржавый отделался лишением недельного жалованья.

Но Блеки формально оставил его на должности Джоржа еще на неделю так, что в финансовом смысле он не пострадал.

Конечно, не все заботы, выпадавшие на долю "Джорджа", такие тяжкие.

Ни разу не собирали трибунал (где "Джордж" обычно выполнял обязанности обвинителя) - в хороших подразделениях их попросту не бывает.

Пока корабль шел в пространстве Черенкова, не нужно было проверять почту - она не приходила.

То же самое и с фондом взаимопомощи в нем не было надобности.

Гимнастику я передал Брамби. Рефери мне надо было быть от случая к случаю.

Кормежка всегда была отличной, я только утверждал меню и снимал пробу, лишь изредка заглядывая на кухню, а именно чтобы прихватить для себя и других механиков сандвичи, которые мы съедали, не снимая грязной робы, когда вкалывали до поздней ночи в оружейном отсеке.

Заочное обучение нескольких ребят, тоже давало множество бумажной волокиты, как говориться война есть война, а некоторые продолжали свое образование.

Но я попросил своего сержанта заняться этим, а с записями возился младший капрал, который был у него клерком. И все же нагрузки "Джорджа" отнимали до двух часов в день - уж очень их было много.

Теперь вы можете понять, как мне доставалось: десять часов в оружейной, три - на математику, полтора часа еда, один час на личные нужды, час работы с отрядом, два часа в качестве "Джорджа" и, наконец, восемь часов сна.

Итого - двадцать шесть с половиной часов. К сожалению, расписание на корабле основывалось не на санкторских сутках, составляющих двадцать пять часов.

Как только мы покидали базу, то сразу переходили на земное стандартное время и календарь.

Единственным резервом времени, как всегда, оставался сон.

Однажды в час ночи, когда я сидел в карточной, пытаясь пробиться сквозь дебри очередного задания по математике, туда вошел капитан

Блэкстоун.

- Добрый вечер, капитан, - сказал я.

- Скорее, доброе утро. Какого же черта тебе так не спится? Бессонница?

- Пока еще нет.

- Неужели твой сержант не может заняться бумажками? - Он взял со стола

несколько листков. - А-а, понятно. Отправляйся в постель.

- Но капитан...

- Хотя нет, лучше присядь-ка. Мне нужно поговорить с тобой.

Я ни разу не встречал тебя вечером в карточной, но, проходя мимо твоей комнаты, видел, как ты сидишь за столом. Когда же твой сосед ложится спать, переходишь сюда.

Что происходит?

- Ну... мне никак не удается все успеть. Не справляюсь...

- Всем всегда не хватает времени. Как дела в оружейной?

- По-моему, хорошо. Думаю, успеем.

- Я тоже так думаю.

Послушай, сынок ты должен соблюдать чувство меры.

У тебя две главные задачи.

Первая - подготовить к десанту снаряжение отряда, что ты и делаешь. (О самом отряде можешь не беспокоиться, я тебе уже говорил.)

А вторая задача - не менее важная - подготовиться к десанту самому.

И здесь ты дал маху.

- Я буду готов, капитан.

- Чепуха на постном масле.

Ты забросил физическую подготовку и все меньше спишь. Это то, как ты готовишься к выбросу? Если ты возглавишь отряд, ты должен быть в форме.

С завтрашнего утра займешься физподготовкой с шестнадцати тридцати до восемнадцати ноль, ноль и так каждый день.

В полдвенадцатого - отбой, без всяких исключений. Если две ночи подряд будешь больше четверти часа лежать в постели без сна, обратишься к врачу за лекарством.

Это приказ.

- Да, сэр. - Я почувствовал, как на меня надвигаются переборки и выдавил в отчаянии: - Но я все-таки не уверен, капитан, что смогу ложиться в полдвенадцатого и при этом все успею.

- Значит, не будешь успевать. Я уже сказал: ты должен придерживаться чувства меры.

Расскажи, на что у тебя уходит время.

Я так и сделал.

В ответ он кивнул:

- Так я и думал. - Он перебрал листки на столе, и пустил передо мной веером.

- На лови... конечно, тебе хочется над ними покорпеть. Но так надрываться перед десантом...

- Да, но я думал...

- Да не о чем это ты не думал! Ведь есть лишь четыре возможности и только одна из них будет считаться удачным выполнением возложенной на тебя задачи.

Первая ты можешь получить свое. Вторая ты можешь быть уволенным из армии вследствие ранения с патентом офицера можно сказать как герой.

Третья ты можешь остаться целым и невредимым, но получить неудовлетворительный зачет в твоей форме 31 от твоего экзаменатора, то есть меня. И это то, на что ты в данный момент сам напрашиваешься - зачем тебе это сынок?

Я даже не позволю, тебе идти в десант, если та заявишься с глазами красными от бессонницы и дряблыми мышцами из-за излишней (на стуле) книжной-то доблести.

И четвертая возможность: в том случае, если ты возьмешь себя в руки...

В такой ситуации я доверю тебе полномочия командовать отрядом.

Прими это к сведенью и приди в лучшую физическую форму с тех пор, как Ахиллес бы поражен Гектором в пятку, и я пропущу тебя обратно в корпус.

В данном случае, все, что тебе нужно, это доделать эти математические задачи, так и делай их на обратном пути.

Так что уж позаботься об этом. Я поговорю с командиром корабля.

С этого момента ты освобождаешься от прочей ерунды.

Весь наш обратный путь ты сможешь просидеть над математикой.

Если нам и светит обратный путь, то тебе никогда же ничего не светит, если не научишься делать, главное первым.

Марш в постель!..

Через неделю мы вышли из пространства Черенкова в намеченном месте, идя по инерции со скоростью близкой к скорости света, обменялись сигналами с другими, уже пришедшими туда кораблями. Нам передали краткий план боя, похожий на рукопись романа средней величины, где было написано, что выброса не будет.

О да мы были на операции, однако нас будут засылать на планету как джентльменов, в уютных креслах спасательных шлюпок.

Этак мы могли действовать потому, что наши части уже заняли плацдарм на поверхности планеты. Подразделения Второй, Третьей и Пятой дивизий Мобильной Пехоты со всем уже внизу разобрались, да вот и расплатились за это поредением своих рядов.

Описание и характеристики приобретенной такой ценой недвижимости, казалось вовсе не стоящими таких усилий.

Планета П была меньше Земли, сила тяготения составляла только 0,7 земной.

Ее поверхность почти сплошь покрывали холодный арктический океан и скалы.

Лишайниковая флора, и отсутствие представляющей интерес фауны.

Воздухом планеты нельзя было дышать долго - в нем содержалось слишком много озона и окиси азота.

Единственный континент был не больше Австралии, а в океане торчали бесполезные островки. В общем, эта планета П для людей была не более стоящей чем Венера до того как мы ее освоили.

Однако мы обзавелись Планетой П не для того чтобы ее обжить.

Мы пришли туда потому, что там уже имелись баги, ну а имелись они там явно по нашу участь - так полагали в Генеральном штабе.

В штабе нам сказали, что на планете находиться еще не достроенная, нацеленная против нас военная база противника.

Она была достроена процентов на девяносто или около того.

Поскольку планета П для нас ценности не представляла, самым рутинным способом избавиться от этой базы…

явилось бы силами флота, и кстати вот с безопасного расстояния привести этот уродливый сфероид в состояние непригодное для обитания кем бы то ни было. Но у командования родилась другая идея.

Предстоящая операция квалифицировалась как рейд.

Это ж неслыханно так вот назвать операцию, в которой задействованы сотни кораблей и тысячами гибнут люди.

А уж в особенности, если в это же время значительной части Флота и немалому числу других десантников приходится вгонять багов в пот и страх на многие световые года, имея целью отвлечь их силы не давая им возможности прислать на планету П свои подкрепления.

Но командование почем зря людьми не разбрасывалось.

Такой широкомасштабный рейд должен был во многом определить, кто выиграет

войну - неважно, через год или же лет через тридцать.

Дело в принципе.

Нам необходимо было узнать как можно больше о психологии багов.

Требовалось ли для победы уничтожить всех багов в Галактике?

Или можно все-таки нанести им поражение и навязать им мир?

Мы не знали, так как понимали их не лучше, чем земных термитов.

Для того чтобы изучить их психологию, необходимо было общаться с ними,

раскрыть мотивы их деятельности, понять, почему они дерутся и при каких

условиях драться перестанут. Для этого корпусу военных психологов

требовались пленные.

Легче всего было поймать рабочих багов. Но их рабочий, как оказалось, мало отличался от следующего инстинкту насекомого. Воина можно было поймать только сделав его беспомощным, спалив ему большинство конечностей.

Но выяснилось, что без дирижера эти воины почти такие же тупые, как и рабочие.

Благодаря поимке воинов, тем не менее, наши ученые узнали очень важные вещи.

В результате, к примеру, был придуман тот самый тяжелый газ - безвредный для нас и смертельный для багов.

Детальное изучение их биохимии позволяло в короткие сроки создавать различные виды нового вооружения, даже за то короткое время, что я сам был десантником.

Но для того чтобы понять, почему баги дерутся, необходимы были представители касты интеллектуалов.

К тому же мы надеялись, что таких пленных можно будет обменивать на наших ребят.

До сих пор ни один баг-интеллектуал не попадался нам живым.

Или мы вычищали, как на Шэоле, всю планету до дна и на ней не оставалось ни одного живого бага. Или, что бывало куда чаще, ребята спускались за "дирижерами" в их дыры, но никто никогда обратно не возвращался.

Многие лучшие десантники погибли именно так.

Еще больше пехоты погибло из-за невозможности подняться с планеты.

Команда оставалась на планете потому, что ее корабль или корабли уничтожались противником на орбите.

Какая судьба выпадала тогда на долю десанта? Возможно, что погибали все до единого.

Более вероятно, что ребята дрались до тех пор, пока в скафандрах сохранялась энергия.

А потом баги брали уцелевших голыми конечностями.

С той же легкостью, как если бы они все были перевернутыми на спину жуками.

От наших новых союзников скиннов мы узнали, что многие десантники

находятся в плену - тысячи на это мы только надеялись - сотни это мы знали наверняка. Разведка полагала, что пленных всегда перевозят на Клендату.

Баги, безусловно, были заинтересованы в пленных не меньше нашего.

Судя по всему, они понимали нас еще меньше, чем мы их.

Разделенная на индивидуальности раса, умеющая строить города, звездные корабли, умеющая воевать, была для муравьиного сообщества еще большей загадкой, чем муравьиное сообщество для нас.

Короче, мы хотели, если возможно, выручить наших ребят из плена.

По жестким, бездушным законам Вселенной именно в этом заключалась наша слабость.

Вполне возможно, что раса, которая совершенно не заботится о спасении своего индивидуума, может воспользоваться в своих интересах этой чертой человеческого характера, дабы навсегда от нас избавиться.

У скиннов гуманность проявлялась в гораздо меньшей степени, а у багов такая черта характера, похоже, отсутствовал совсем.

Никто и никогда не видел, чтобы один баг пришел на помощь другому - даже раненому.

Их подразделения были великолепно скоординированы, но они легко оставляли погибать любое скопление воинов, когда понимали, что время его использования уже истекло.

Что и говорить, мы вели себя по-другому.

Так уж, наверное, устроены люди. В газетах вы могли прочитать заголовки типа "Двое погибли, пытаясь спасти тонущего ребенка".

Если человек потерялся в горах, сотни отправляются на поиски, и часто бывает, что двое или трое спасателей погибают. Но когда это случается снова, столько же добровольцев вызываться идти на помощь, попавшему в беду.

Скверная арифметика... Но вполне человеческая. Она пронизывает весь фольклор, все земные религии, всю литературу.

Наша общечеловеческая предопределенность состоит в том, что, если одному человеку нужна помощь, остальные за ценой не постоят... Слабость?

Нет, это единственная сила, хранящая нас на просторах Галактики.

Но слабость это или сила - баги жили по другому, а потому не было перспективы обмена их воинов на наших десантников.

С другой стороны, в муравьином сообществе некоторые касты ценились гораздо больше других. По крайней мере, на это надеялись наши психологи.

Если бы мы могли захватить бага-интеллектуала живым и невредимым, у нас появились бы шансы на обмен на хороших условиях.

А положим мы захватили королеву?!

Какова обменная цена королевы? Полк Мобильной Пехоты? Никто не знал.

План боя предписывал нам захватить именно "аристократию" багов - интеллектуалов и королев - и любой ценой. За счет этого рискованного предприятия мы рассчитывали начать с ними торг по поводу наших ребят.

У операции "Аристократия" имелась и третья цель: выработать метод, как спускаться в норы, как выковыривать оттуда багов, как побеждать, не применяя оружия тотального уничтожения. Десантники превосходили воинов-багов на поверхности планеты.

Наш Флот был лучше - при равном количестве кораблей. Но мы оказывались беспомощными, когда спускались в их туннели.

Даже если бы план обмена пленными во всем провалился и тогда мы все-таки могли (А) выиграть войну (Б) действуя подобным образом, мы приобретали ценный опыт, который давал нам шанс выручить наших ребят из плена на другой планете или (В)мы могли себе в этом признаться: погибнуть, пытаясь сделать это, и проиграть войну за выживание.

Планета П становилась тестом, проверкой в боевых условиях нашей способности найти средства выжить их из под земли.

"Краткий план" был прочитан каждому десантнику и услышан им вновь в состоянии сна во время гипнотической подготовки.

Так что, тем временем мы все так уже знали, что операция "Аристократия" будет произведена на поверхности планеты во имя возможного вызволения наших товарищей из ужасного плена.

Мы также вот знали, что на планете П людей нет - она еще ни разу не подвергалась нападению.

Поэтому даже самые ретивые не должны были рваться под землю, чтобы собственноручно спасти товарищей, а заодно заработать медаль.

Намечалась очередная охота на багов. Но охота, подкрепленная на этот раз огромной концентрацией сил и новыми способами ведения боя.

Мы собирались чистить планету, как луковицу, шкурка за шкуркой, пока не станет ясно, что ни одного бага на ней нет.

На первом этапе флот прошелся по всем мелким островам и заодно по незаселенной части континента, превратив их в каток из радиоактивного стекла, и таким образом мы могли взять багов в оборот, не боясь удара с тыла.

Флот организовал постоянный патруль на подступах к околопланетной орбите. Боевые корабли охраняли нас с тыла, эскортировали транспорты. Флотская разведка поставила жучки на земле следить, чтобы баги не вылезли за нашей спиной, несмотря на проведение операции "Каток".

Перед "Сорванцами Блеки" план ставил сравнительно простую задачу: поддержка главной миссии, по приказу или как потребует ситуация, заменить другую роту в захваченном районе, обеспечение прикрытия других подразделений в заданном районе, контакт с соседними подразделениями Мобильной Пехоты и уничтожение любого бага, который осмелится показать свою мерзкую голову на поверхности.

Приземление было необычно комфортным - с планеты не было никакого сопротивления.

Я вывел отряд из шлюпки и повел к месту назначения, рысью выжимая все возможности скафандров.

Блэки умчался вперед еще быстрее, чтобы встретиться с командиром роты, которого он должен был заменить, выяснить обстановку и точнее определить размеры занимаемой нами территории.

Он поскакал к горизонту, словно испуганный американский заяц.

Я послал Кунха с его первой группой занять передние углы моей территории.

Потом приказал отрядному сержанту отправиться к левым соседям, где должны были располагаться части Пятого полка. Наш Третий полк обязан был занять участок в триста миль длиной и восемьдесят шириной. Мне достался "огород" сорок на семнадцать на самом краю левого фланга полка.

За нами стояли "росомахи", справа - отряд лейтенанта Корошэна, а за ним - Ржавый со своими ребятами.

Наш Первый полк уже заменил полк Пятой дивизии, встал слева и чуть впереди нас создав тем перемычку в нашей "кирпичной кладке".

"Впереди", с "тыла", "справа", "слева" - обозначения, конечно, условные, но план предусматривал очень жесткую регламентацию позиций.

Данные по предусмотренному расположению частей вводились в программы компьютеров скафандров, что, безусловно, облегчало офицерам управление войсками и контроль за каждым своим человеком.

Линии фронта как таковой не существовало - просто имелась территория, которую нужно было занять.

Насколько я мог судить, боевые действия велись сейчас только в нескольких

сотнях миль от нас на нашем условном правом заднем фланге.

Недалеко, всего в двухстах милях, должен был располагаться Второй отряд роты Джи Второго батальона Третьего полка, более известный как "сорвиголовы".

Хотя с той же долей уверенности можно было утверждать, что "сорвиголовы" сейчас воюют на расстоянии сорока световых лет.

По тактическим причинам размещение боевых подразделений никогда не совпадало с официальной схемой.

Все, что я знал из плана, это несколько строк о некоем Втором батальоне справа от нас, в тылу ребят с "Нормандии".

Но этот Второй батальон мог быть, и позаимствован из другой дивизии.

Маршал играет с Генштабом в шахматы, не спрашивая у пешек, где им хотелось бы стоять.

Так или иначе, о "сорвиголовах" мне подумывать, совсем же не следовало.

Мне хватало забот и как лейтенанту "Сорванцов Блэки". С отрядом все было пока нормально, он находился в целости и сохранности, как только могло быть на враждебной планете.

Но предстояло еще очень много сделать до того, как Кунха со своей группой доберется до самого дальнего угла моего участка.

Я обязан был:

Найти командира отряда, который занимал участок до меня.

Застолбить углы "огорода" и идентифицировать их для командиров отделений и групп.

Установить контакт с командирами восьми соседних отрядов, пять из которых

уже должны были быть на месте (из Пятого и Первого полков), а три другие

(Корошэн из "Черной гвардии" и Байонн с Сукарно из "пантер"), как и мой, в настоящее время только разворачивались. Наконец, как можно быстрее расставить своих людей по намеченным позициям по самым коротким маршрутам.

Последнее нужно было проделать как раз в первую очередь. Мы не могли это сделать в той открытой колонне, что мы высадились.

Вторая группа во главе с Брамби должна была развернуться на левом фланге, Кунха - впереди и влево по касательной. Остальные группы должны были развернуться веером между ними.

Такое стандартное разворачивание на позиции мы не раз отрабатывали на корабле, все время, пытаясь справиться с задачей побыстрее.

Я приказал в микрофон:

- Кунха! Брамби! Разворачивайте своих. Используйте сержантский канал связи.

- Первый - принято! Второй - принято! - откликнулись они.

- Командиры отделений! Предупредите и предостерегите каждого новобранца.

Здесь мог остаться кто-нибудь из "Херувимов", и я не хотел бы, чтобы они кого с дуру подстрелили!

Я переключился на личный канал связи.

- Сержант, нащупал кого-нибудь слева?

- Да, сэр. Они видят меня, я вижу их.

- Хорошо. Я что-то не могу засечь сигнал от якорного маяка.

- Я тоже.

- Так. Предупреди командиров отделений. Кто там поближе? Хьюз? Пусть попробует установить новый маяк, если старого нет.

Я был встревожен: никто из Третьего и Пятого полков почему-то не позаботился о сигнальном маяке. Его нужно было установить в очень важной точке - в левом переднем углу моего участка, где сходились позиции трех полков.

Но гадать не было смысла. Я продолжал:

- В крайнем случае, рванешь к маяку сам. Разберешься на месте.

- Да, сэр. По-моему, это недалеко от меня. Всего миль двенадцать.

- Отлично. Я пока отключаюсь - попытаюсь найти своего предшественника.

Так что я сам дерну вперед на максимальной ...

- Остаешься на хозяйстве.

- Уж не подведу мистер Рико.

Я помчался вперед на максимальной скорости, одновременно подключившись к офицерскому каналу связи:

- "Херувимы Чанга", ответьте. "Херувимы Чанга", Ответьте. Вы слышите меня? Отвечайте!

Я все же хотел переговорить с командиром отряда, занимавшего участок до нас. И не для какого-то формального "должность сдал - должность принял".

Мне хотелось разговора по душам. Увиденное мне совсем не понравилось.

Одно из двух либо наши "шишки" были слишком уж оптимистичны в своих расчетах, что этак мы превосходящими силами предпримем захват небольшой, недостроенной базы багов, или же "Сорванцам" Блэки попался участок, где у них попросту "обрушился потолок"...

Еще вылезая из шлюпки, я заметил с полдюжины валявшихся на земле скафандров. Пустых как я надеялся, или же возможно с мертвыми десантниками внутри.

Но как на это не смотри, а их тут было многовато.

Во-вторых, на дисплее моего тактического радара был виден весь взвод (я им командовал) а мои ребята либо застыли на месте приземления, либо бесцельно маялись, носясь взад вперед.

Я не увидел ни малейшей системы в их передвижениях.

Я отвечал за 680 квадратных миль вражеской территории, и мне до зарезу надо было обо всем разузнать до того, как мой отряд на ней полностью развернется.

План боя на этот раз предусматривал совсем новую тактическую доктрину, сулившую, по-моему, только лишние осложнения.

Не подходить вплотную к туннелям багов. И не закрывать их, как мы привыкли, с помощью небольших бомб.

Блэкстоун сообщил мне о новой доктрине так, как будто это его самого осенила такая гениальная мысль. Но я сомневаюсь, что, она пришлась ему по вкусу. Тактика была простой, и я полагаю логичной, если только не считаясь с потерями: позволить багам вылезать на поверхность и уничтожать их наверху.

Не нужно бомбить их дыры, пускать в них газ - наоборот, пускай беспрепятственно лезут наверх.

Зато через некоторое время - день, два, неделю, - если силы у нас действительно превосходящие, они перестанут вылезать.

В Отделе планирования Генштаба подсчитали (разрази меня гром, если я знаю как), что баги прекратят сопротивление на поверхности планеты после того, как потеряют от семидесяти до девяноста процентов своих воинов.

Тут мы и начнем сдирать шкурки с планеты, проникая все глубже вниз, уничтожая на своем пути уцелевших воинов и стараясь заполучить живьем кого-нибудь из "аристократов".

Мы знали, как они выглядят - нам показывали фотографии мертвых представителей этой касты.

Известно, что они почти не передвигаются: к здоровенным телам, состоящим в основном из нервной системы были приделаны декоративные ножки.

А королеву никому пока увидеть не удавалось.

Правда, ребята из Биологического корпуса набросали несколько предположительных "дружеских шаржей": отвратительные на вид монстры величиной больше лошади и, по заключению тех же биологов, совершенно неподвижные.

Кроме интеллектуалов и королев, могли существовать и другие "аристократы".

Действовать полагалась так - выкуривать воинов на поверхность, на их погибель, а потом спускаться вниз и брать живьем все, что останется кроме уцелевших рабочих и воинов.

Великолепный план и до чего нужный, но чисто теоретический.

Для меня он означал, что отряду придется держать сотни квадратных километров территории, которая может кишеть открытыми норами багов.

Мне нужны были координаты каждой из них.

А если дырок окажется слишком много... Ну так, я могу как бы случайно засыпать несколько штук, чтобы ребята справились с остальными.

Рядовой в обычном скафандре способен оборонять значительную площадь, но под неусыпным надзором он может держать только одну точку, не больше.

Он не супермен.

Я продвинулся на несколько миль, обогнав свой первый отряд.

Одновременно вызывал на связь командира "Херувимов", потом любого из офицеров, затем передавал позывные "Сторожевого"... Никто не отзывался...

В конце концов, ответил мой собственный начальник:

- Джонни! Что ты шумишь на всю Галактику! Умолкни и отвечай по общему

переговорному каналу.

Я начал объяснять ситуацию, но Блэки оборвал меня и сказал, чтобы я больше не искал командира "Херувимов" в своем квадрате.

Их там никого не осталось.

Может быть, кто из сержантов и остался жив, но линия командования у "Херувимов" полностью разрушена.

По инструкции кого-то всегда ставят на место убитого командира.

Но как это могло произойти сейчас, когда было убито столько старших офицеров.

Все было в точности так, как предупреждал меня полковник Нельсон в туманном прошлом - чуть больше месяца тому назад.

Кроме капитана Чанга в операции участвовало еще три его офицера.

Теперь в живых остался только один - мой однокашник Мойс, и Блэки как раз пытался что-либо выудить из него.

Но Абе Мойс не был ценным источником информации. Когда я присоединился к их разговору и назвал себя, Абе решил, что я - его батальонный командир, и стал, задыхаясь, докладывать, что успел увидеть. Рассказывал он с нудной дотошностью видеомагнитофона, но проку в его информации не было ничуть.

Наконец Блэки прервал его и приказал мне действовать, исходя из обстановки.

- Забудь о выяснении обстановки. Ситуация такова, какой ты ее сейчас видишь.

Так что будь начеку и не мешкай!

- О?кей, босс!

И я рванул на максимальной скорости через весь свой "огород" к самому дальнему углу, где должен был стоять якорный маяк. На лету я движением головы включил свой канал связи:

- Сержант! Так что насчет этого чертова маяка?

- Здесь негде его ставить, сэр. Свеженький кратер, масштаб шесть единиц.

Я свистнул про себя. В таком кратере может затеряться наш "Сторожевой".

Одной из любимых штучек багов, которую они использовали, когда мы были наверху, а они внизу под землей, были гигантские мины. (Ракеты они пускали только с кораблей.)

Если кто находился рядом во время взрыва, то получал шок от сотрясения.

Взрывная волна настигала даже в воздухе, нарушая работу гироскопов и выводя из-под контроля скафандр.

Но я никогда не видел кратер больше четырех единиц.

Теоретически считалось, что они не могут устраивать слишком больших взрывов из боязни повредить собственные подземные жилища, даже если они заранее создают вокруг земляные валы. Вот тебе и теория.

- Попробуй установить временный маяк, - сказал я. - И сообщи командирам отделений и групп.

- Я уже сделал это, сэр. Угол один-один-нуль.

Вы сможете поймать его, если возьмете три-три-пять с того места, где сейчас находитесь...

Его голос звучал спокойно, как у сержанта-инструктора на учениях, и я удивился, неужели я дал своему голосу сорваться на крик.

Я обнаружил сигнал на дисплее над левой бровью - один длинный, два коротких.

- О?кей. Я вижу, что Кунха с группой уже почти развернулись.

Возьми их, пусть контролируют кратер. Брамби придется продвинуться на четыре мили вглубь, чтобы прикрыть их.

Я с тревогой подумал, что теперь на каждого моего человека придется по четырнадцать квадратных миль. А если намазывать масло еще тоньше, то и по семнадцать.

А багу, чтобы вылезти на поверхность, нужна дырка всего в пять футов шириной.

- Кратер очень горячий? - спросил я.

- Дно желто-красное. Я не спускался в него, сэр.

- Держись от него подальше. Я сам проверю попозже.

Незащищенного человека желто-красный кратер, конечно, убьет, но десантник в скафандре может там некоторое время продержаться.

Однако, если там такая сильная радиация на краю кратера, то, если ты будешь на его дне, она попросту выжжет тебе глаза.

- И передай Найду еще. Пусть Малан и Вйорк подойдут к краю кратера и установят прослушиватели. Двое из пяти моих рекрутов были в его отряде, а рекруты они как щенки, так и суют свой нос куда попало.

И скажи Найди, что меня интересуют две вещи движения внутри кратера и подземные шумы вокруг него. Мы не пошлем десантников в такую радиоактивную дыру, что даже длительное нахождение на ее краю сможет убить их, но баги могут, если это даст им возможность до нас добраться.

И пусть Найд докладывает обо всем мне. Я имею в виду - тебе и мне.

- Да, сэр. - Сержант помолчал и добавил: - Могу я сделать предположение?

- Конечно. И в следующий раз разрешения не спрашивайте.

- Наваррес спокойно управится с остальной частью первого отделения.

Сержант Кунха может с группой отправиться в кратер, и предоставит Найду возможность проконтролировать пост прослушивания у его кромки.

Я понял ход его мысли. Найд стал капралом совсем недавно и никогда еще не командовал группой в бою, едва ли он человек, которого следует посылать для прикрытия, быть может, самого опасного места на участке Блэки один.

Сержант хотел отправить Найди назад по той же причине по которой я хотел отозвать к нам в тыл рекрутов.

Меня заинтересовало, знает ли он, о чем я думаю? Щипцы-то готовы.

В его скафандре, как у сержанта батальона, в отличие от моего был еще один канал связи.

Личная связь с капитаном Блэкстоуном.

Блэки мог быть уже в курсе всего, слушая нас через этот самый канал.

Совершенно ясно, что сержант не согласен с моей диспозицией отряда.

Если я сейчас не последую его совету, то через секунду вполне могу услышать в наушниках голос капитана Блэкстоуна: "Сержант, примите командование отрядом. Мистер Рико, вы освобождаетесь от командования".

Но... Черт побери, капрал, которому не дают командовать группой, не настоящий капрал.

И командир отряда, который, как кукла чревовещателя, повторяет лишь слова своего сержанта, - ноль. Пустой командирский скафандр!

Я над всем этим не раздумывал. Эти мысли промелькнули в моей голове за одно мгновение, и я почти без паузы ответил:

- Я не собираюсь посылать капрала заниматься ерундой, годной для новобранца.

А сержанта делать наседкой над четырьмя рядовыми и капралом.

- Но...

- Не обсуждается. Нужно, чтобы дежурные в кратере менялись через час. И еще.

Необходимо как можно скорее осуществить патрульный осмотр всего участка.

Командиры групп должны засечь каждый туннель багов и подавать от него сигнал командиру отделения. Так, чтобы у командиров отделений, сержанта отряда и командира отряда сложилась карта местонахождения всех дыр на нашей территории. Если их не так много, будем смотреть за каждой.

Но это я решу позже...

- Да, сэр.

- Потом второй этап - более медленный и тщательный патрульный обход участка.

Поиск дыр, пропущенных в первый раз. Помощники командиров групп на этом этапе пусть используют радары, инфравидение и прочую технику.

Командиры групп должны получить сигналы о расположении каждого своего человека.

Не пропускайте и чужие сигналы - на участке могут быть раненые из "Херувимов".

Но никому рядом с ними не застревать даже, чтобы проверить физическое состояние - без моего приказа. Прежде всего, мы должны прояснить ситуацию с багами.

- Да, сэр.

- Есть предложения?

- Только одно, - ответил он. - Я думаю, что в группах можно использовать технику уже при первом осмотре.

- Ладно, пусть так.

В его предложении был смысл: температура на поверхности планеты была

намного ниже той, что поддерживали баги в своих туннелях.

Поэтому на экране инфравизора даже закамуфлированная нора будет выглядеть настоящим гейзером.

Я бросил взгляд на дисплей.

- Кунха с ребятами почти у цели. Начинайте парад.

- Отлично, сэр!

- Отбой.

Я переключился на общий канал связи и, продолжая двигаться к кратеру, внимательно прислушивался, как сержант осуществляет наш заранее составленный план рассредоточения взвода на местности.

Один отряд он отделил от остальных и послал его по направлению к кратеру, организовал из оставшихся десантников первого звена две команды на случай отражения внезапной атаки багов так, чтобы, хоть как-то, заполнить положенную площадь в соответствии с планом.

Второе отделение уже начало патрульный осмотр участка.

Сержант руководил их действиями, ориентировал их на местности и затормозил первую группу, когда они были уже недалеко от кратера.

Дал им нужные инструкции. Переключился на канал капралов, руководивших другими двумя группами, предоставив им, достаточно времени, чтобы управиться с установкой нового маяка, после чего они должны были вернуться к патрулированию территории.

Сержант проделал все четко как на параде с самым минимумом слов и куда проворнее, чем это сделал бы я.

Ведь рассредоточить взвод солдат в бронескафандрах по незнакомой местности: когда каждый солдат находиться один от другого на расстоянии мили или более того это намного сложнее чем соблюдать правильную дистанцию между рядами во время торжественного построения.

Однако это должно быть проделано в точности, иначе ты запросто можешь снести башку, своему же товарищу пехотинцу во время боя, или ты мог прочесать дважды одну территорию, а другую часть твоего участка вообще оставить без присмотра.

Но у командира есть в распоряжении только его радар, а своими глазами он может видеть только то, что находится от него поблизости.

В тоже время, когда я прислушивался к переговорам между ребятами я не спускал глаз с дисплея.

Десятки светлячков ползли по экрану в одном направлении: тщательно соблюдая дистанцию. Ползли потому что 40 миль в час это черепаший шаг, когда ты видишь всю роту, разбросанную на расстоянии 20 миль вокруг - на доступном для беглого взгляда дисплее компьютера.

Я напряг слух, прислушиваясь ко всем подчиненным мне парням, чтобы услышать нет ли каких лишних разговоров, по ходу дела.

Кунха и Брамби, получив приказание, молча его выполняли.

Капралы вмешивались только тогда, когда группам действительно нужно было произвести новый маневр.

Помощники командиров передавали уточняющие координаты. Рядовые и вовсе молчали. Я слышал тяжелое дыхание пятидесяти человек. И оно вдруг напомнило мне шум морского прибоя.

Тишина нарушалась лишь необходимыми командами и отдельными возможными при таком деле словами. Блэки был прав. Отряд "играл, как концертный рояль".

Они не нуждались во мне. Я мог спокойно отправляться восвояси, а отряд

работал бы как часы.

Может и лучше я не был до конца уверен, что оказался прав в споре с сержантом и не отправил Кунха сторожить кратер сверху.

Если что случится, то те ребята никак не смогут добраться вовремя, все оправдания, что я поступил по инструкции, не будут стоить и ломаного гроша. Если ты погиб сам или отправил людей на гибель, но зато по всем правилам - это также необратимо, как если это было сделано любым другим способом? Мне захотелось узнать, нет ли случайно у "сорвиголов" вакантного места сержанта.

Почти весь мой участок был ровным, как степь вокруг лагеря Курье, но был еще более безжизненным. Вот за это я был благодарен судьбе, поскольку это давало нам в руки шанс, вовремя замечать вылезающих из под земли багов и уничтожать, не давая им сориентироваться. Отряд развернулся широко: четырехмильные интервалы между людьми и шестиминутные - между патрульными обходами. Я прекрасно понимал, что сил для настоящего контроля не хватает.

По три-четыре минуты, по крайней мере, одна дырка оставалась без надзора, а за такое время из нее могли появиться целые полчища багов.

Радар, конечно, видит дальше, чем глаз человека, но, к сожалению, не так пристально, так что особых надежд на него не было.

Вдобавок мы могли пользоваться только оружием избирательного и короткого радиуса действия: слишком много вокруг Мобильной Пехоты.

Появись из ближайшей норы баг, я не смог бы ударить по нему чем-нибудь солидным: потом наверняка оказалось бы, что недалеко от бага находился свой брат десантник.

Это обстоятельство сильно ограничивало нашу огневую мощь и отчасти лишало уверенности в себе. В операции "Аристократия" только офицеры и отрядные сержанты были вооружены ракетами, и даже нам не полагалось пускать их в дело.

Если ракета не находит своей цели сразу, то по присущей ей отвратительной привычке продолжает искать до тех пор, пока не найдет что-то подходящее. А свой или баг - ей безразлично.

Мозги вмещающеюся во внутрь небольших ракет, мало чем отличаются от куриных.

С какой радостью я обменял бы патрулирование небольшого "огорода",

окруженного тысячами десантников, на обычный бой, когда точно знаешь, где свои, а все остальное вражеские цели.

Я не терял времени на нытье, и продолжал продвигаться к кратеру.

Я наблюдал за территорией, над которой летел, и одновременно следил за дисплеями радаров. Ни одной норы пока не обнаружил, но зато перепрыгнул через длинный сухой овраг, почти каньон в котором они могли засесть.

Я не стал его осматривать, а передал координаты оврага отрядному сержанту и приказал кого-нибудь туда направить.

Кратер оказался еще больше, чем я представлял. "Сторожевой" действительно мог затеряться в этой яме. Счетчик радиоактивного излучения зашкаливал почти везде. Длительное нахождение здесь очень пагубно скажется на здоровье, даже если ты в скафандре.

Я засек координаты кратера, измерил его ширину и глубину, а затем начал шарить вокруг, пытаясь найти все те же чертовы норы.

Я не нашел ни одной, зато столкнулся с патрулями Пятого и Первого полков.

Мы быстро договорились поделить кратер на секторы наблюдения, чтобы каждая из групп могла в случае чего позвать на помощь две другие. Координатором выбрали Дю Кампо из "Охотников за головами" - лейтенанта наших соседей слева. Затем я отослал Найда с половиной его группы назад (включая рекрутов) и доложил обо всем боссу и отрядному сержанту.

- Капитан, - сказал я Блэки, - никаких вибраций почвы не наблюдается.

Хорошо бы мне слазить вниз и поискать дырки. Судя по счетчику, я не получу большой дозы, так что...

- Малец, держись подальше от этого кратера.

- Но капитан, я ведь...

- Заткнись. Ничего полезного ты там не найдешь. Я же сказал - держись

подальше!

- Да, сэр.

Следующие девять часов были скучными и томительными.

Нас готовили к сорока часам десанта (два витка планеты вокруг своего солнца) при помощи насильственного сна, гипноподготовки и введения специальных питательных веществ в кровь и, конечно же, в скафандрах было буквально все для удовлетворения наших личных потребностей.

Обычно они не рассчитаны на такое долгое действие, но сейчас у каждого из нас были дополнительные системы энергоснабжения и кислородной реактивации.

И все же однообразное патрулирование неизбежно снижало бдительность десантников.

Я назначил Кунха и Брамби патрульными сержантами, оставив за собой и отрядным сержантом свободный осмотр территории.

Потом приказал патрулям меняться составами, чтобы люди всякий раз осматривали новую для них территорию.

То было бесконечное чередование людей и мест с целью постоянно держать под контролем захваченную территорию - путем создания все новых и новых комбинаций между теми и другими.

Кроме того, мы с отрядным сержантом решили объявить премии и награды тому, кто первый найдет важный туннель, первым убьет бага и так далее. Уловки, годные для новобранцев в учебном лагере, но быть начеку - означает оставаться в живых, так что сошло бы что угодно лишь бы отогнать скуку.

Неожиданно нам нанесло визит специальное подразделение: три военных инженера составляли почетный эскорт некоему светилу - пространственному экстрасенсу. За минуту до их прилета меня предупредил Блэки:

- Храни их как зеницу ока и делай все, что попросят.

- Да, сэр. А что им нужно?

- Откуда мне знать? Если майор Лэндри захочет, чтобы ты с себя всю кожу содрал и в таком виде, танцевал вокруг норы багов - танцуй...

- Да сэр.

Я передал его слова дальше и приказал, подтянуть ребят к месту предполагаемого прибытия гостей, чтобы обеспечить их защиту.

Потом я сам их встретил, так как сгорал от любопытства: никогда не доводилось видеть такого типа за работой. Они приземлились в правом заднем углу моего участка, и один за другим вылезли из аэрокара.

Майор Лэндри и два других офицера были в скафандрах, с портативными огнеметами на поясе. Зато на гении не было ни оружия, ни скафандра - только кислородная маска и обычная форма без знаков различия.

Казалось, ему все было бесконечно скучно...

Меня ему не представили.

Он напоминал шестнадцатилетнего подростка. Но я сам подошел поближе, и первое впечатление рассеялось, когда я увидел вокруг его глаз сеть глубоких морщин.

Экстрасенс повертел головой и вдруг сдернул кислородную маску.

Я ужаснулся и, прислонив свой шлем к шлему майора, сказал, не включая связи:

- Майор... здесь очень большая радиация в воздухе.

Кроме того, нас предупредили, что...

- Увянь, - сказал майор, - он сам все знает.

Я увял. Экстрасенс отошел на несколько шагов и замер. Потом закрыл глаза, оттопырил нижнюю губу и, казалось, полностью погрузился в себя.

Внезапно он открыл глаза и спросил капризно:

- Как можно ждать от человека результатов, когда вокруг него прыгают все время какие-то глупцы.

Майор Лэндри буркнул в мою сторону:

- Приземлите свой отряд. Я изумился этой наглости и начал препираться - затем отдал приказ - Первый взвод "Сорванцов Блеки" опуститься на почву и замереть в неподвижности.

Это было хорошо сказано: даже для лейтенанта Сильвы.

Все что я услышал в ответ это двойное эхо моего приказа разнесшееся над пустынной планетой.

Я спросил.

- Майор, могу ли я разрешить моим людям передвигаться по земле?

- Нет. И заткнитесь наконец.

Экстрасенс надел кислородную маску и двинулся к аэрокару. Места для пятого в авиакаре не предполагалось, но мне разрешили (вернее, приказали) уцепиться и повиснуть на подножке.

Мы поднялись и пролетели пару миль.

Здесь наш гений снова снял маску и стал, на первый взгляд, бесцельно бродить по окрестностям. Время от времени он обращался то к одному, то к другому инженеру, которые кивали и делали пометки в блокнотах.

Потом мы опять забрались в аэрокар и опять перелетели на новое место.

Так повторялось много раз, я даже сбился о счета.

Всего, по-моему, мы посетили не менее дюжины точек на моем участке, и всюду повторялось одно и то же.

Потом они решили перебраться на территорию Пятого полка.

Перед отбытием один из инженеров вытянул из блокнота лист и протянул мне:

- Карта, вернее, субкарта вашего участка. Эта широкая красная линия -

единственный туннель багов на вашем "огороде". С правого края он проходит на глубине около тысячи футов, но к левому флангу постепенно повышается и покидает вашу территорию на глубине футов в четыреста.

Может быть, четыреста пятьдесят. Вот эта голубая сетка возле туннеля - их колония. Самая высокая точка - сто футов от поверхности. Я ее пометил. Вам лучше поставить здесь прослушиватели, до того, как мы вернемся и займемся этой колонией.

Я уставился на карту.

- Она надежна?..

Инженер быстро оглянулся на гения и еле слышно прошипел:

- Конечно, надежна, а вот вы - идиот! Вы что, хотите вывести его из равновесия?

Они улетели, а я все продолжал разглядывать карту. Инженер, следуя указаниям экстрасенса, сделал два наброска. Специальное устройство соединило их и нарисовало стерео картинку всего подземного царства у нас под ногами. Тысяча футов! Я был так ошарашен, что меня уведомили об отмене для моего взвода команды "замри".

Наконец я очнулся, приказал забрать прослушиватели из кратера отозвал по паре ребят из каждого отряда, выдал им ориентиры в соответствии с этой треклятой картой ада внизу для того чтобы они прослушивать шумы вдоль бульвара и над городом.

Я доложил обо всем Блэки. Когда начал объяснять координаты туннеля, он меня прервал:

- Майор Лэндри передал копию субкарты мне. Лучше скажи, где ты установил прослушиватели.

Я сказал.

- Не так плохо, Джонни, - пробурчал он. - Но не совсем то, чего бы мне хотелось.

Ты установил слишком много ушей над их мелкими подземными ходами, нанесенными на наши карты. Разбросай четыре из них над их главным туннелем.

Поставь четыре в виде ромба над городом. И у тебя останется еще четыре.

Поставь один в правом дальнем углу главного туннеля, а другие три разбросай по другую сторону туннеля.

- Да, сэр, - сказал я и добавил: - Капитан, мы можем полагаться на эту карту?

- А что тебя не устраивает?

- Но... Это похоже, скорее, на магию. Черную магию!

- Сынок, у меня тут есть послание маршала, адресованное специально тебе.

Он просил передать, что эта карта утверждена официально... и что он позаботится обо всем сам. Так что можешь спокойно заниматься своим взводом. Все понятно?

- Да, сэр.

- И не забывай, что баги умеют быстро прокапывать ходы.

Удели особое внимание тем прослушивателям, что находятся вне их туннелей.

О любой звуке пришедшем от этих четырех прослушивателей тут же докладывай лично мне, будь он едва громче шелеста крыльев ночного мотылька.

Что бы ты ни услышал!

- Да, сэр.

- Когда они роют по звуку - это похоже на то, как жарится бекон... если ты это никогда еще не слышал.

Отмени патрульные обходы. Одного человека оставь у кратера.

Половину отряда отправь спать на два часа. Остальные пускай прослушивают почву, поочередно сменяя друг друга.

- Да, сэр.

- К тебе могут вернуться инженеры. Только что прислали новый план боя: саперы будут взрывать, и затыкать главный туннель багов там, где он ближе всего подходит к поверхности. Это слева от тебя, у "Охотников за головами".

Другая саперная рота проделает то же в месте, где туннель разветвляется.

Это миль за тридцать справа от тебя, на территории Первого.

Они заткнут бульвар с двух сторон и отрежут самую большую их колонию.

Тем временем то же самое, сделают и в других местах. Далее - по ситуации. Или баги начнут прорываться наружу, и нам придется организовать бойню. Или затаятся внизу, и тогда придется спускаться самим.

- Понятно, сэр.

Я не был уверен, что понял абсолютно все, но задачу, кажется, уяснил.

Изменить расположение прослушивающих постов, отправить половину людей спать.

Тогда если нам повезет, мы встретим багов, когда они полезут наверх или же мы спустимся за ними вниз, если придется.

- Пусть твои ребята на фланге войдут в контакт с саперами, когда те прибудут, и помогут, если понадобится.

- Хорошо, капитан. С радостью согласился я.

Военные инженеры почти столь же хороши, как и Мобильная Пехота.

Работать с ними одно удовольствие. Когда надо они мигом бросают свои дела и дерутся - может быть, не так профессионально, но не менее храбро, чем мы.

И даже бровью не ведут, когда им приходится работать на переднем крае - в самой гуще сражения. Они имеют неофициальный, очень циничный, и очень древний девиз.

"Сначала мы его откопаем, а потом на нем же загнемся". С сопровождающим его дополняющим девизом.

"Мы так и сделаем. "Оба девиза - чистая правда.

- Ну, держись, сынок...

Двенадцать ушей. Это означало, что на каждый пост я могу поставить только полгруппы. Капрала и трех рядовых. И отправить каждого второго спать.

В то время как остальные должны будут продолжать прослушивание.

Группа Наварры вместе с другой группой смогут наблюдать за кратером и спать по очереди.

Пока сержанты групп будут, сменяя друг друга следить за тем, чтобы все шло как надо.

Перегруппировка отряда заняла не больше десяти минут: я детализировал план, довел все координаты до сведения сержантов, и заодно и также то, чтобы никто слишком далеко не удалялся.

А также предупредил их насчет того, чтобы они глядели в оба на случай возможного прибытия инженеров. Как только отделения доложили о включении новых постов прослушивания, я перешел на общий канал:

- Нечетные номера! Ложись. Вам два часа на сон. Один... два... три...

четыре... пять - спать!

Скафандр, конечно, не пуховая перина, но спать в нем можно.

В гипнотическую подготовку перед боем, кроме всего прочего, включается удивительный трюк, позволяющий в редкие минуты отдыха десанта единственной командой заставить людей моментально заснуть.

Причем команду может дать и не гипнотизер.

Затем в нужный момент можно точно так же разбудить ребят, и они будут свежи, бодры и готовы к драке. Этот трюк часто выручал нас, если не сказать - спасал: измученному, измотанному человеку очень трудно заснуть, он еще больше изматывается и в конце концов начинает стрелять, во что ни попадя и не может определить, где находиться враг с которым он должен драться.

Сам я спать пока не собирался. Правда, никто и не приказывал, а я не

напрашивался. Мысль о том, что на глубине нескольких сотен футов засели тысячи багов, прогоняла сон начисто. Может ли быть так, что экстрасенс действительно непогрешим?

Или что баги не как не смогут подкрасться к нам, минуя посты прослушивания?

Может быть... Я не хотел полагаться на случай.

Я включил личный канал связи:

- Сержант! Можете отдохнуть с ребятами. Я пригляжу за всем. Ложитесь.

Даю два часа на сон. Один... два...

- Прошу прощения, сэр. У меня есть предложение.

- Да?

- Если я правильно понял новый план боя, в ближайшие четыре часа не

предполагается никаких действий. Вы могли бы отдохнуть сейчас, а потом...

- Забудьте об этом! Я хочу проверить посты прослушивания и дождаться саперов.

- Хорошо, сэр.

- Сейчас я проверю номер три пока я здесь. Вы останетесь с Брамби и немного отдохнете. А я...

- Джонни!

Я мигом переключил канал.

- Да, капитан? - Неужели старик нас слышал?

- Ты установил все посты?

- Да, капитан. А все нечетные уже спят. Я как раз собираюсь пройтись по всем постам. И...

- Пусть это сделает сержант. Я хочу, чтобы ты отдохнул.

- Но, капитан...

- Ложись. Это приказ. Приготовься спать. Один... два... три...

- Капитан, с вашего позволения, я хотел бы сначала проверить посты.

А потом отдохну, если вы так хотите. Но лучше бы мне оставаться на ногах...

От неожиданно громкого хохота Блэкстоуна у меня даже заложило уши.

- Очнись, сынок. Ты проспал час с лишним! Глянь на часы...

Я посмотрел и почувствовал себя круглым дураком.

- Ты уже бодр, сынок?

- Да, сэр. Кажется, да, сэр.

- Судя по всему, становится жарче. Поднимай нечетных - пусть четные немного поспят.

Если повезет, в их распоряжении будет целый час.

Так что поменяй их, проверь свои посты и сообщи мне как дела.

Я так и сделал, и делал все свои дела, не говоря ни слова отрядному сержанту.

Я был зол на него. И на Блэки тоже. На Блэки - за то, что против моей воли отправил спать. А на сержанта - за то, что со мной никогда не проделали бы такой штуки, не будь он настоящим командиром, а я - подставным.

Но после проверки третьего и первого постов (все оказалось тихо, оба были перед территорией багов) я остыл. В конце концов, злиться на сержанта, даже на флотского сержанта за то, что сделал капитан, просто глупо.

- Сержант...

- Да, мистер Рико?

- Вы не хотели бы отдохнуть с четными? Я подниму вас на несколько минут раньше чем их.

Он немного замялся.

- Сэр, я бы хотел самолично проверить посты прослушивания.

- Разве вы еще этого не сделали?

- Нет, сэр. Весь последний час я спал.

- Он казалось, смутился. Капитан обязал меня к этому. Он временно поставил Брамби вместо меня и погрузил меня в сон сразу же после вас.

Я начал ему отвечать и невольно рассмеялся.

- Сержант. Давай мы куда-то отчалим и снова завалимся спать.

Мы просто теряем время. Это вот капитан Блеки командует отрядом.

- Я нахожу сэр - строго заметил он - что у капитана Блэкстоуна непременно имеется причина для каких-либо действий.

- Я задумчиво кивнул, забыв, что я нахожусь за 10 миль от своего поста прослушивания.

Да ты прав у него всегда есть причина. Мм... если он отправил нас обоих спать.

Он, конечно же, хотел, чтобы мы вместе проснулись.

- Мне думается, что так и было.

- Э... и почему же?

Он несколько затруднился с ответом.

- Мистер Рико - медленно проговорил он. Если бы капитан Блэкстоун знал, он бы нам сообщил. Но я не получил от него никаких разъяснений.

Но иногда он совершает совершенно правильные действия, при этом, не имея возможности объяснить свои побуждающие мотивы.

Однако догадки капитана всегда верны. Я научился относиться к ним с уважением.

- Ну командиры групп и нечетные спят?

- Да сэр.

- Разбудите капралов. Сейчас будить всех не будем, но когда придется это сделать, секунды могут решить все. И тогда многое будет зависеть от них.

- Понял, сэр.

Я проверил еще один пост, потом перешел к тем четырем, что были расположены, над городом багов. Требовалось некоторое усилие воли, чтобы подключиться к прослушивателю, с помощью уха я действительно слышал их, где-то на невообразимой глубине раздавался шелест.

Наверное, баги переговаривались друг с другом.

Мне ужасно хотелось все бросить и сбежать как можно дальше от зловещего уха, но единственное, что оставалось, - это не показывать своих чувств.

Я подумал, что прилетевший к нам экстрасенс - просто человек с гипертрофированным слухом.

Ладно уж неважно как у него это вышло, баги находились именно там, где он и сказал.

В Кадетском корпусе мы специально прослушивали записи с болтовней багов, и я мог различать эти звуки. Четыре поста на нашем участке передавали шумы, характерные для большого города. Шелест мог быть речью (хотя зачем им речь, если всех на расстоянии контролирует каста интеллектуалов?). Хруст хвороста, шелест сухих листьев, изредка вой на высокой ноте, который фиксировался только над городом. Этот звук явно был механического происхождения. Может быть, вентиляция?

Характерного шипения и треска, означавших, что баги прокапывают новый ход, пока не появлялось.

Звуки над их бульваром были другими. Тяжелое громыхание, временами доходящее до рева, словно проезжал мощный транспорт. При проверке пятого поста у меня появилась идея.

Я приказал людям у четырех постов над туннелем кричать каждый раз, когда шум на бульваре будет возрастать. После нескольких экспериментов я счел нужным доложить капитану Блэкстоуну.

- Капитан...

- Джонни?

- Движение по туннелю одностороннее - от меня к вам. Скорость - примерно сто десять миль в час. Транспорт проходит примерно раз в минуту.

- Примерно так, - согласился он. - По моим расчетам, скорость составляет сто восемь миль в час, а интервал - пятьдесят восемь секунд.

- Понятно... - Я смутился и сменил тему, - Что-то пока не видно саперов.

- И не должно быть. Они сообщили, что выбрали место в тылу у "охотников".

Извини, что сразу тебе не сказал. Что-нибудь еще?

- Нет, сэр.

Он отключился, а мое настроение несколько улучшилось.

Даже Блэки может что-то забыть... да и моя мысль оказалась правильной.

Я покинул зону туннеля и направился к двенадцатому посту, который находился справа и сзади от территории багов.

Как и везде, двое здесь спали, один слушал, а один стоял на часах.

Я обратился к часовому:

- Как дела?

- Все тихо, сэр.

Один из новобранцев, дежуривший у уха, поднял голову:

- Мистер Рико, мне кажется, что они тут устроили базар.

- Давай послушаем.

Он подвинулся, чтобы я тоже мог подключиться.

Внизу казалось, жарили бекон, да так громко, что, кажется, можно было почувствовать его вкус. Я мотнул головой и заорал по общему каналу:

- Первый отряд! Подъем! Пересчитаться и доложить!

И сразу - на канал офицерской связи:

- Капитан! Капитан Блэкстоун! Срочно!

- Спокойно, Джонни. Докладывай.

- Они жарят бекон, сэр, - отчаянно пытаясь сохранить спокойствие в голосе - ответил я. - Пост двенадцать. Координаты. восток 9.

- Принято, - сказал он. - Децибелы?

Я бросил мимолетный взгляд на приборы.

- Не знаю, капитан. Прибор зашкалило. Похоже, они прямо под ногами!

- Прекрасно! - он даже зааплодировал, и я не мог понять, как он может этому радоваться. - Лучшая новость за весь этот день.

Теперь слушай, сынок. Подними своих ребят...

- Уже сделано, сэр!

- Отлично. Поставь еще двух прослушивателей вокруг поста двенадцать.

Попробуй узнать поточнее, где они хотят вылезти. Но сам держись подальше от этого места! Понял меня?

- Слышу вас, сэр, - сказал я осторожно, - но не очень понимаю.

Он вздохнул.

- Джонни, ты заставишь меня поседеть раньше времени. Послушай, сынок.

Мы хотим, чтобы они вылезли. Чем больше, тем лучше. У тебя почти нет огневой мощи, тебе их нечем сдержать - останется только завалить дырку, из которой они полезут.

А этого как раз ни в коем случае делать нельзя! Если навалятся всей силой, их и полк не сможет удержать. Но наш генерал это прекрасно понимает, потому на орбите крутится целая бригада с тяжелым вооружением, ждем, когда они полезут.

Поэтому обозначь место, а сам держись подальше, только наблюдай. Если повезет и на твоем участке баги пойдут в главный прорыв, то данные разведки передадут на самый верх.

Поэтому хватай удачу за хвост, но постарайся при этом остаться живым. Понял?

- Да, сэр. Обозначить место прорыва. Отступить и избегать контакта.

Наблюдать и докладывать.

- Давай!

Я отозвал прослушивателей с девятого и десятого постов над туннелем и приказал им двигаться справа и слева к координатам восток 9,и каждые полмили прослушивая багов.

Одновременно я снял двенадцатый и отослал ребят в наш тыл.

По мере удаления они тоже должны были сообщить, как затухает звук.

Тем временем отрядный сержант занимался перегруппировкой. Всех, кроме двенадцати слушающих, перевели на территорию между городом багов и кратером.

Поскольку был приказ в драку не ввязываться, нас обоих беспокоила ситуация при которой взвод был распылен на слишком большом расстоянии, что создавало трудности с взаимовыручкой в случае необходимости.

Поэтому сержант расположил ребят линией длиной всего в пять миль.

На левом фланге, возле города, расположилось отделение Брамби.

Интервал между людьми был всего ярдов триста; для десантника это все равно что плечом к плечу.

Вдоль линии установили свои девять постов прослушивания на расстоянии доступном для оказания незамедлительной помощи между группами.

Теперь только я и еще трое находились вдали от отряда и не могли своевременно получить поддержку.

Я связался с Байонном и Дю Кампо, объяснил ситуацию и сообщил, что прекращено патрулирование. Потом доложил о перегруппировке отряда Блэкстоуну.

Он крякнул.

- Делай как знаешь. Где предполагаешь, будет прорыв?

- Похоже, в центре квадрата восток-десять, капитан.

Точнее сказать пока еще трудно. Звук очень громкий на участке примерно в три квадратные мили, и, сдается мне, он становится шире...

- Я пытаюсь отследить основное направление звукового сигнала, да вот выходит это совсем уж еле-еле.

Я добавил

- Могут ли они перейти на прокладывание горизонтальных туннелей под самой поверхностью?

Вопрос, похоже, застал его врасплох.

- Это возможно. Но я надеюсь, что этого не будет. Мы хотим, чтобы они вылезли наружу. - Он сделал паузу, что-то обдумывая. - Доложишь, если центр шума начнет перемещаться.

Будь внимательней.

- Да, сэр. Капитан...

- Что еще? Говори, не задерживай.

- Вы сказали, чтобы мы не трогали багов, когда они полезут наверх.

Но если они действительно попрут... Что нам тогда делать? Неужели только наблюдать?

На этот раз пауза затянулась секунд на пятнадцать, двадцать. Я подумал, что за такое время капитан, наверное, проконсультировался с кем-нибудь наверху.

Наконец он ответил:

- Мистер Рико, вы не должны атаковать в квадрате восток-десять или вблизи него. На другой территории разрешаю охоту.

- Да, сэр, - гаркнул я удовлетворенно, - будем охотиться.

- Джонни! - оборвал он. - Если будешь гоняться больше за медалями, чем за багами, и я об этом узнаю, - тебя очень огорчит, то, что будет написано в твоем бланке 31.

- Капитан, - сказал я убежденно, - ну при чем здесь медали, с меня вполне достаточно багов.

- Ну и хорошо. Так и не тревожь меня понапрасну.

Я связался с отрядным сержантом и объяснил ему те новые ограничения, с которыми нам придется иметь дело. Сказал ему, чтобы он довел это до сведения каждого из ребят. А также чтобы он убедился, что в каждом скафандре заменены батареи энергоснабжения и установлены новые баллоны воздухообмена.

- Мы только что с этим закончили, сэр. Я думаю, сэр, что можно сменить тех, кто сейчас работает с вами. - И он предложил трех сменщиков.

В этом предложении был здравый смысл, так как ребята работали давно и без отдыха. Но почему все, кого он назвал, - разведчики?

В следующую секунду понял. И обругал себя последними словами.

Скафандры разведчиков, как и командирские, были в два раза быстрее обычных.

У меня было зудящие чувство, что что-то осталось незавершенным и отнес ее за счет нервозности, которую я всегда испытывал вблизи багов.

Теперь я знал.

Я был тут в десяти милях от своего взвода в компании из трех человек, каждый в скафандре простого пехотинца.

Если бы сейчас земля разверзлась, и из нее полезли баги, я оказался бы перед неразрешимой проблемой: мои спутники не смогли передвигаться так же быстро, как я.

- Хорошо согласился я. Но мне больше не нужно три человека.

Отошли в тыл Хьюза прямо сейчас. Пусть он сменит Нуберга. Пусть другие три разведчика сменят людей на постах прослушивания, находящихся в самых отдаленных местах.

- Именно Хьюза - сказал он сомнением в голосе.

- Да и этого достаточно - я сам займу один из постов.

Двое из нас будут патрулировать территорию, и держать ее под прицелом.

Мы знаем, где сейчас баги. Я добавил, один из них пусть будет Хьюз.

Следующие тридцать семь минут прошли спокойно. Мы с Хьюзом исходили вдоль и поперек квадрат восток-десять, останавливаясь, прислушиваясь, опять переходя и не задерживаясь на одном месте дольше, чем требуется, чтобы воткнуть в грунт микрофон.

Достаточно было воткнуть его в грунт, чтобы услышать громкий и отчетливый звук жареного бекона. Участок шума понемногу расширялся, но его центр оставался прежним.

Один раз я вызвал капитана Блэкстоуна - сообщить, что звук внезапно оборвался. И еще - через три минуты - объявить, что шум возобновился. Иначе говоря, я переговаривался с разведчиками на их канале предоставив сержанту заботу о взводе и прослушивание постов около взвода.

Истекли тридцать семь минут, и на нас обрушилась лавина событий.

Внезапно зазвучал канал связи разведчиков:

- Жареный бекон! Квадрат Альберт-два!

Я переключился на офицерский:

- Капитан! Жареный бекон в квадрате Альберт-два! - Затем вышел на связь с соседними отрядами: - Срочное сообщение! Жареный бекон - квадрат Альберт-два!

И тут же услышал голос Дю Кампо:

- Звуки жареного бекона в квадрате Адольф-три!

Едва успел передать эту новость Блэки, как по каналу разведчиков раздалось:

- Баги! Баги! Помогите!

- Где?!

Молчание. Я сменил канал.

- Сержант! Кто сообщил о багах?

Он торопливо ответил:

- Вылезли над своим городом. Около Бангкок шесть.

- Бейте их! - Я переключился на Блэки: - Баги около Бангкок-шесть.

Я атакую!

- Я слышал твой приказ, - ответил он спокойно. - А что в квадрате восток-десять?

- Восток-десять...

Тут земля ушла у меня из-под ног, и я провалился в яму заполненную багами.

Я никак не мог понять, что же случилось. Никто не атаковал.

Словно я упал на крону большого дерева с живыми ветками, которые скреблись, качали меня, как будто хотели вытолкнуть из ямы.

Я упал на глубину десять-пятнадцать футов. Было сумрачно, так как свет почти не проникал сюда.

Принять вертикальное положение и прыгнуть я не мог - гироскопы пока не действовали.

Но неожиданно заметил, что багов в яме не становится больше.

Довольно скоро эти ребята, словно волна морская, вытолкнули меня на твердую почву. Я снова стоял на ногах живой, невредимый, готовый драться. Сразу включил связь:

- Прорыв на восток-десять! Вернее, восток-одиннадцать, где я сейчас

нахожусь. Здоровенная дырка и фонтан багов! Сотни!!

У меня было два ручных огнемета, и оба уже начали свою работу.

- Сматывайся оттуда, Джонни!

- Уже выполняю! - сказал я, приготовился подпрыгнуть, но остановился и еще раз хорошенько осмотрелся. Потому что внезапно понял, что давно уже должен был быть мертв. - Поправка, - сказал я, озираясь, все еще не веря глазам. - Прорыв на восток-одиннадцать ложный!

Ни одного воина.

- Повтори.

- Восток-одиннадцать. В прорыве участвуют только рабочие.

Я со всех сторон окружен, баги все прибывают, но никто из них не вооружен и, судя по панцирям, тех что рядом со мной это рабочие. Меня никто не атакует. Я помолчал.

- Капитан, а если это отвлекающий маневр? Тогда где-то готовится настоящий прорыв!

- Вероятно, - согласился он. - Твое сообщение передано прямо в штаб дивизии, так что пусть они там думают. А ты присмотрись получше и еще раз проверь информацию.

Не расслабляйся - не думай, что там все рабочие - ошибка слишком дорого тебе обойдется.

- Хорошо, капитан.

Я подпрыгнул - высоко и в сторону, чтобы приземлиться за пределами широко растекающегося, безвредного, но омерзительного моря багов.

Плато, насколько хватало глаз, было покрыто черными шевелящимися панцирями.

Я прямо с воздуха взял еще выше и включил общий канал:

- Хьюз! Докладывай!

- Баги, мистер Рико! Просто полчища багов! Пытаюсь жечь их.

- Хьюз, посмотри повнимательней. Кто-нибудь из них пытается отстреливаться?

Или все рабочие?

- Уфф... - Я тем временем приземлился и снова подпрыгнул. Хьюз продолжал:

- Так и есть, сэр. Откуда вы узнали?

- Присоединяйся к своей группе, Хьюз, - я отключился. - Капитан, здесь вылезло уже несколько тысяч багов. Число нор установить трудно. Меня не атаковали.

Повторяю, меня никто ни разу не атаковал. Если там и есть воины, то они не стреляют.

Может быть, прячутся и используют рабочих как прикрытие.

Капитан не отвечал.

Вдали, слева от меня, полыхнула ослепительно яркая вспышка, и сразу такая же, но только справа и еще дальше, почти у горизонта. Я автоматически засек координаты и время.

- Капитан Блэкстоун, ответьте! Я подпрыгнул как можно выше и попытался засечь его видиопеленг, но до горизонта в сторону квадрата блэк два тянулись низкие холмы, мешающие такого рода связи.

Я переключился на другой канал.

- Сержант! Вы можете связаться с капитаном, чтобы...

В это мгновение сигнал сержанта на дисплее мигнул и пропал.

Определив примерное направление, я помчался туда на предельной скорости моего командирского скафандра. До этого момента я не следил за расположением отряда.

Им занимался сержант, я же увлекся прослушиванием, а последние минуты, можно сказать, тесно общался с багами. Теперь медлить было нельзя, и я пригасил сигналы рядовых, чтобы увидеть, где находятся капралы и сержанты.

Несколько секунд я изучал картинку и наконец, решил остановиться на Брамби, Кунха и командирах групп их отделений.

- Кунха! Где отрядный?

- Он пошел на разведку, сэр. Полез в одну из дырок, сэр.

- Передай ему, что я на пути к вам.

Не дожидаясь ответа, я переключился на другой канал:

- "Черная гвардия" Первый отряд! Ответьте Второму!

- Чего тебе нужно? - это ворчал лейтенант Корошэн.

- Я не могу найти капитана.

- Конечно, не можешь. Он вне игры.

- Убит?

- Нет. Отключилась энергия в скафандре. Так что он пока вне игры.

- Значит, теперь командир роты вы?

- Да, так и есть, так и есть и что с того. Тебе нужна помощь?

- Э-э... нет. Нет, сэр.

- Тогда заткнись, - сказал спокойно Корошэн. - И не возникай пока тебя помощь не понадобится. Мы здесь сами еле справляемся.

- О’кей. Не могу сказать, что я запаниковал, но я вдруг ясно почувствовал, как тяжел груз, падающий на мои плечи.

Разговаривая с Корошэном, я повторно включил картинку расположения отряда и вдруг увидел, как один за другим исчезают сигналы первого отделения. Первым пропал сигнал Брамби.

- Кунха! Что там с первым отделением? - Они спустились вслед за отрядным, - голос Кунха звучал напряженно.

Может быть, в каком-то учебнике подобная ситуация и описана, только мне его читать не довелось. Мог ли Брамби действовать без приказа, на свой страх и риск?

Или он получил приказ, который я не услышал? Так или иначе, Брамби в данный момент уже под землей, вне видимости и слышимости - так время ли сейчас неукоснительно следовать инструкциям?

Во всем разберемся завтра. Если, конечно, для кого-то из нас оно наступит...

- Ну ладно, - сказал я, - сейчас буду.

Последний прыжок - и я над ними. Справа заметил бага и уничтожил его

еще до того, как приземлился. То, что это не рабочий, я определил не по форме панциря - баг был вооружен.

- Я потерял уже троих, - Кунха тяжело дышал. - Не знаю, что Брамби нужно внизу.

Они прорвались сразу в трех местах, там и погибли ребята. Но мы им тоже дали прикурить...

Пока он говорил, я поднялся в воздух, но тут же невероятной силы воздушная волна подхватила меня и швырнула в сторону. Я успел только засечь время. Три с лишним минуты - значит, меня несло миль тридцать. Неужели саперы так вставляют пробки в туннеле?

Наконец удалось кое-как скоординировать движение.

- Первое отделение! Приготовиться! Возможна вторая ударная волна!

Я плюхнулся прямо на группу из трех или четырех багов. Они не погибли, но драться явно не могли - только еле шевелились.

Я подпрыгнул, оставив им на прощание небольшую гранату.

- Бейте их прямо сейчас, ребята! - крикнул я по общему каналу. - Они полудохлые. И будьте готовы...

Мои слова были прерваны второй волной. Но эта была послабее.

- Кунха! Пересчитай отделение! Немедленно возьмитесь за багов, но будьте начеку.

Перекличка тянулась долго: концы никак не сходились с концами, слишком много было потерь.

Я мог это видеть на своем дисплее. Зато прочесывание района было быстрым и тщательным.

Я и сам успел найти и уничтожить двенадцать воинов - последний неожиданно ожил и попытался атаковать меня за мгновение до того, как я его сжег. Почему взрывная волна действует на них сильнее? Может быть, из-за того, что у них нет скафандров?

Или сотрясение сильно действует на спрятанных под землей "дирижеров"?

Перекличка показала, что девятнадцать человек целы и невредимы, двое

погибли, двое ранены, а трое вне игры из-за поломок в скафандрах.

Двумя скафандрами уже занимался Наваррес, заимствуя необходимые детали из

скафандров убитых и раненых. У третьего десантника вышла из строя система

радарного наведения, а такой ремонт не для полевых условий.

Его приставили к раненым.

К этому времени я вместе с сержантом Кунха обследовал три точки, в которых баги осуществили прорыв. При первом же взгляде на субкарту стало ясно, что новые дыры появились там, где туннели ближе всего подходили к поверхности планеты.

Одна нора была уже закрыта: над ней красовался целый курган из обломков скал.

Вторая - открыта, но активности там баги не проявляли.

Я приказал Кунха поставить возле нее капрала с рядовым. Они обязаны были отстреливать одиночных багов и завалить дыру в случае массового прорыва.

Маршалу хорошо сидеть вдали и рассуждать о том, что нужно держать все норы открытыми.

У нас с ребятами была конкретная обстановка, а не теоретические выкладки.

Потом я добрался до дыры, поглотившей моего сержанта и половину отряда в придачу.

Здесь коридор багов проходил всего в нескольких десятках футов от поверхности, и багам, чтобы пробиться наверх, нужно было только убрать слой скалистой породы - потолок туннеля. Когда они проделывали это, мы слышали звук бекона на сковородке.

Я удивился, что нигде не видно кусков твердой породы.

Бросил взгляд на карту и понял, что произошло. Две дырки, у которых я уже был баги проделали из небольших боковых туннелей. Но эта вела в их главный лабиринт, так что две другие были сделаны для отвлекающего маневра.

Главный прорыв намечался именно здесь.

Интересно, умеют ли баги слушать нас через слой почвы?

Яма сужалась книзу, образуя воронку, на дне которой не было видно ни людей, ни багов.

Кунха показал, куда ушли ребята из второго отделения. С того момента, как вниз прыгнул отрядный сержант, прошло семь минут сорок секунд и немного более семи с тех пор, как за ним последовал Брамби. Я вгляделся в темноту и несколько раз сглотнул, пытаясь унять поднимавшуюся тошноту.

- Гляди за своим отделением, сержант, - сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал бодро. - Если понадобится помощь, обращайся к лейтенанту Корошэну.

- Какие будут приказания, сэр?

- Никаких. Действуй по-прежнему, пока не получишь новую команду сверху...

Я собираюсь спуститься и поискать второе отделение. Так что со мной некоторое время не будет связи...

Не дожидаясь ответа, я прыгнул - нервы и так были на пределе.

За спиной я услышал.

- Отделение. Первый отряд! Второй отряд! Третий отряд!

Поотрядно - следуйте за мной! И Кунха тоже спрыгнул в яму.

Так-то оно было и близко не столь одиноко как одному.

Я приказал Кунха оставить двух человек у дырки для прикрытия тыла - одного наверху, у края воронки, другого в туннеле.

Затем мы двинулись вниз по коридору вслед за вторым отделением. Старались продвигаться как можно быстрее, но ползли, как мухи - потолок туннеля проходил над самой головой.

Скафандры предусматривали режим движения как бы на коньках, в котором можно быстро катиться вперед, не поднимая ног. Но в этом жутком низком коридоре, когда не ясно, что ждет через несколько шагов, так двигаться было рискованно. Мы просто быстро шагали вперед.

Кроме того, пришлось воспользоваться инфравизорами. Спустившись, мы сразу поняли, что наши биологи правы: баги видели в инфракрасной части спектра.

Как только мы включили инфравизоры, оказалось, что туннель ярко освещен.

Правда, ничего интересного пока не было - стены из оплавленной скальной породы и удивительно ровный пол.

Спустя некоторое время мы подошли к перекрестку - ход поменьше пересекал наш туннель под прямым углом. Я дал знак остановиться. Нашими стратегами была разработана целая доктрина ведения боевых действий под землей, имелось множество инструкций. Но был ли в них прок? Уверенно можно было сказать только одно: тот, кто эти инструкции писал, ни разу не

опробовал их на деле... Потому что пока никто еще не возвращался из-под земли, чтобы рассказать, что сработало, а что нет.

Одна из штабных разработок предписывала, в частности, охрану любого встречающегося на пути перекрестка. Вроде того, перед которым мы стояли. Выставить здесь охрану?

Но ведь я уже оставил часовых у дырки, два человека должны были обеспечивать возможность отхода. Если каждый перекресток будет отнимать у меня по десять процентов личного состава, шансы выбраться отсюда будут уменьшаться в той же пропорции.

Я решил, что мы должны держаться вместе. И еще решил, что никого не дадим захватить в плен.

Только не багами.

Куда получше - приятное и чистое дальнейшее пребывание вне этой преисподней...

И с этим-то моим решением у меня будто гора с плеч свалилась... я более уже не волновался.

Я осторожно заглянул за угол, потом вышел на перекресток и посмотрел по сторонам. Никого. Ни наших, ни багов. Позвал по сержантскому каналу связи:

- Брамби!

Результат был ошеломляющим. Когда разговариваешь по радио, то собственного голоса, естественно, не слышишь. Но здесь, в лабиринте подземных туннелей, мой голос вернулся мощной, как будто физически ощутимой звуковой волной:

- БРРРАММБИ!

У меня даже заложило уши.

И тут же это случилось снова:

- МИСТЕРРР РРИККО!

- Не так громко, - сказал я, перейдя на шепот, - где ты?

На этот раз Брамби отреагировал не столь оглушающие;

- Я не знаю, сэр. Мы заблудились.

- Ладно. Не дергайся, все нормально. Мы как раз пришли за вами. Сдается мне, вы где-то недалеко. Отрядный с вами?

- Нет, сэр. Мы...

- Погоди, - я переключил канал связи, - сержант...

- Слышу вас, сэр, - его голос звучал спокойно и тихо: наверное, он тоже шептал.

- Мы с Брамби держали контакт по радио, но никак не могли встретиться.

- Где вы?

Он заколебался.

- Сэр, я бы посоветовал вам найти Брамби и выбираться двумя отделениями наверх...

- Отвечайте на мой вопрос.

- Мистер Рико, вы можете целую неделю бродить по этому лабиринту, но так меня и не найти... и к тому же я не могу двигаться. Вы должны...

- Хватит об этом! Вы ранены?

- Нет, сэр. Но...

- Так почему не можете двигаться? Баги?

- Их здесь полно. Но достать меня не могут... а я тоже не могу вылезти. Думаю, вам лучше...

- Сержант, вы тратите драгоценное время. Уверен, что вы знаете, где находитесь.

Сейчас возьму карту, а вы скажете координаты. И включите направленный сигнал. Это приказ. Докладывайте.

Он доложил четко и коротко, Я убрал инфравизор, включил лампу на шлеме и проложил дорогу на карте.

- Прекрасно, - сказал я, кончив рисовать. - Вы находитесь почти под нами.

На два уровня ниже. Мы примчимся к вам, как только соединимся со вторым отделением. Держитесь. - Я переключился на общий канал.

- Брамби.

- Здесь, сэр.

- Куда вы направились после первого перекрестка - направо, налево или вперед?

- Прямо вперед, сэр.

- О?кей. Кунха, идем к ним. Брамби, баги вас атакуют?

- Сейчас нет. Но из-за них мы и заблудились. Они набросились на нас, мы отбивались, а потом оказалось, что не знаем, как выбраться.

Я хотел было расспросить его о потерях, но потом решил, что не это сейчас главное. Нужно собрать всех ребят и вывести наружу. Там поговорим.

Город багов, в котором их самих не было ни слуху ни духу в чем-то он нагнетал страх в нас сильнее, чем сами баги на которых мы могли здесь наткнуться.

Драку под землей мы, по крайней мере, могли представить, а пустые и тихие коридоры таили в себе неясную угрозу. Мы прошли еще несколько перекрестков. Брамби говорил нам, куда сворачивать. В туннели, которые мы не заходили, я бросал липучки.

Изобретенные недавно бомбы содержали газ, похожий на тот, которым мы уничтожали багов раньше. Но липучки багов не убивали, а вызывали лишь временный паралич.

Ими нас снабдили перед операцией, а я бы их целую тонну выменял на несколько фунтов того настоящего газа - разящего на смерть.

И все же они могли нас защитить от нападения с флангов.

В одном из больших протяженных туннелей мы не смогли наладить с Брамби нормальный контакт из-за необъяснимого отражения радиоволн в этом месте. Связь восстановилась только на следующем перекрестке. Правда, здесь он уже не смог сказать, куда надо сворачивать.

Тут или где-то поблизости их атаковали баги. Здесь же они напали на нас.

Не знаю, откуда они взялись. Вначале все было тихо.

Потом я услышал крики "баги! баги!" из хвоста колонны. Едва успел повернуться, как баги заполнили весь туннель. Я подумал, что гладкие стенки коридоров не так уж непроницаемы, как кажется. Иначе как могли баги появиться сразу и везде, вокруг нас и между нами?

Мы не пускали в ход огнеметы, не использовали бомбы и гранаты: слишком велика была вероятность задеть своего. Но баги не стеснялись в средствах, если знали, что попадут в десантника. Нам же оставалось отбиваться от них руками и ногами. Но и это оружие было действенным - багам доставались удары мощной мускулатуры скафандров.

Драка длилась не больше минуты. Потом вдруг все баги исчезли, на полу туннеля валялись только дохлые... но, увы, там же лежали и четыре наших парня.

Среди них был сержант Брамби. Его отделение присоединилось к нам во время боя. Они были где-то недалеко, держались друг друга, чтобы не потеряться в этом лабиринте туннелей - и вдруг услышали шум драки. Услышав его, они смогли определить нужное направление, просто идя в сторону источника шума, воспользоваться радиосвязью там, где они находились, они не могли.

Кунха и я удостоверились, что четверо десантников действительно на деле мертвы.

Потом мы сформировали из двух отделений одно, состоящее из четырех групп.

Затем я определился по карте, и весь отряд начал спускаться еще глубже под землю.

Очень скоро мы обнаружили багов, окруживших нашего отрядного.

Бой был еще короче первого - от сержанта мы знали, чего ожидать, так что преимущество было на нашей стороне. Сержанту удалось захватить бага-интеллектуала. Он прикрывался его громоздким телом, как щитом, а воины не могли ничего сделать без того, чтобы (НЕ ФИГУРАЛЬНО) вышибить из своего "дирижера" мозги.

Правда, сержант тоже был лишен возможности двигаться.

Зато у нас-то таких помех не было, мы нанесли по багам удар с тыла.

Потом я рассмотрел здоровенную тушу интеллектуала, которого держал сержант, и, несмотря на усталость и потери в отряде, воодушевился.

Но в этот момент прямо над нами послышался характерный звук, и на наших глазах потолок туннеля покрылся трещинами и развалился. Огромный кусок породы накрыл меня, и мое участие в операции "Аристократия" закончилось...

Я проснулся в постели и подумал, что нахожусь в Кадетском корпусе и что до сих пор мне ни разу не снились такие продолжительные и такие сложные кошмары на военные темы. Но это был больничный отсек транспорта "Аргонн". Я действительно дрался с багами под землей и действительно целых двенадцать часов командовал отрядом.

Но теперь я был лишь одним из пациентов корабельного лазарета и, как многие другие, лечился от отравления ядовитой атмосферой планеты П, а также от весьма порядочной дозы радиации: я слишком долго провалялся на поверхности планеты без скафандра, пока не подхватила спасательная шлюпка.

Кроме того, у меня обнаружили несколько переломов ребер и легкое сотрясение мозга, которое и вывело меня из строя.

Очень не скоро удалось узнать подробности завершения операции "Аристократия" и более или менее восстановить общую картину действий.

Многое, конечно, навсегда останется тайной, похороненной в подземных туннелях багов.

Погиб Брамби. Получил свое Найд. И мне оставалось радоваться тому, что оба получили перед десантом шевроны и чувствовали себя людьми в той ужасной неразберихе, когда никто уже не вспоминал о плане боя на планете П.

Я узнал, почему мой отрядный сержант решил спуститься в город багов.

Он слышал, как я докладывал капитану Блэкстоуну о том, что главный прорыв оказался фикцией, что они просто пустили рабочих на убой.

Когда из образовавшейся рядом с ним дыры полезли настоящие воины, сержант пришел к выводу (на несколько минут опередив заключение Генерального штаба), что баги просто предприняли отчаянную вылазку, а иначе бы они не стали тратить своих рабочих просто для отвлечения нашего огня.

Сержант отметил, что контратака, предпринятая из их города, оказалась слабенькой, а это означало, что сил у них немного.

И тогда он почувствовал, что наступил тот славный миг, который редко выпадает на долю десантника - стечение обстоятельств, когда один человек может пойти в рейд, для обнаружения и захвата представителя аристократии. Вспомните, что в этом и заключалась вся основная задача операции.

У нас было предостаточно средств, чтобы до дна вычистить Планету П, но нашей целью было захватить представителей касты интеллектуалов и научиться проникать в их норы.

Потому сержант за это и взялся - уличив момент - он в обоих случаях имел успех.

Благодаря ему действия Первого отряда "Черной гвардии" получили официальную оценку "миссия выполнена". На планете П в тот день дрались сотни отрядов Мобильной Пехоты, но тех, кто мог потом похвастаться такой оценкой, можно пересчитать по пальцам.

Ни одной королевы захвачено не было - баги убили их сами, когда поняли, что положение безвыходно. Удалось взять живьем интеллектуалов - но всего шесть штук. Ни одного из них, кстати, так и не смогли обменять на своих; "дирижеры" просто вот не прожили в плену достаточно долго.

Но психологам достались живые экземпляры, так что операцию можно было считать успешной.

Мой отрядный сержант прошел полевую аттестацию и стал офицером.

Мне такого не предложили (да я бы на это и не согласился).

Однако я не удивился, когда я узнал, что он стал офицером.

Капитан Блэкстоун частенько говаривал, что я заполучил лучшего на Флоте сержанта, в чем я, кстати, ни на миг не сомневался. Ведь я знал своего отрядного раньше.

Не думаю, что кто-нибудь в "Черной гвардии" об этом догадывался - я никому не рассказывал, а уж он-то подавно. Сомневаюсь, что даже Блэки был в курсе.

А ведь я знал своего отрядного с самого первого дня в Мобильной Пехоте.

Это был Зим.

Я понимал, что во время операции "Аристократия" действовал отнюдь не блестяще.

Я провел на "Аргонне" более месяца - сначала как пациент, затем как временно прикомандированный. Но пришла пора, и они высадили меня в числе еще пары десятков прочих на базе Санктора.

Времени для размышлений было несколько многовато... в основном о потерях, да и в общем смысле о том какими же путанными были мои приказы в то короткое время на поверхности планеты, которое я являлся командиром взвода.

Чувствовал, что действовал не совсем так, как полагалось Лейтенанту с большой буквы: позволил этому дурацкому куску скальной породы упасть мне на голову, не смог после ранения продолжать командовать отрядом...

А главное - потери. Я до сих пор не знал числа погибших.

Помнил только, что при последней перекличке из шести групп оставалось четыре.

А сколько отряд потерял потом, когда Зим выводил всех наверх и когда ждали шлюпку? Об этом можно только догадываться.

К тому времени я даже не знал, жив ли капитан Блэкстоун (на самом деле он был в полном порядке, даже снова взял на себя командование ротой, когда мы спустились под землю).

Я же, находясь в неведении, размышлял, как обычно выходят из положения, когда экзаменующийся жив, а экзаменатор мертв.

Не оставляла мысль, что после всех промашек даже на сержантскую должность меня не возьмут. Поэтому казалось уже неважным, что все учебники по математике остались на другом корабле.

Тем не менее, как только мне разрешили вставать и ходить по кораблю, я позаимствовал кое-какие книжки у одного из младших офицеров и засел за учебу.

Математика для меня - тяжкий труд, занятия не оставляли места для неприятных мыслей, к тому же я утешал себя тем, что математика всегда пригодится - независимо от звания и должности, поскольку это на ней основано все действительно важное.

По прибытии на Санктор выяснилось, что, несмотря на все мрачные предчувствия, я снова кадет. Видимо, Блэки выдал положительное заключение как аванс.

Мой сосед Ангел сидел в нашей комнате - ноги на столе. Возле него лежала аккуратно упакованная стопка моих книг по математике. Когда я вошел, он чуть не свалился со стула.

- Хай, Джонни! А мы думали, ты - того!

- Я? Нет, я не пришелся им по вкусу. А когда тебе на стажировку?

- Ничего себе, - иронично протянул он. - Да я уже давно отстажировался.

Я отбыл через день после тебя, сделал три выброса и уже через неделю был тут. А почему ты так задержался?

- На обратном пути. Целый месяц был простым пассажиром.

- Везет же некоторым. А сколько выбросов ты сделал?

- Ни одного, - признался я.

Он присвистнул:

- Уж если некоторым везет, так на полную катушку!

Наверное, Ангел был прав. В конечном счете, я получил свой диплом.

Да и сам он был для меня счастливой находкой, учитывая его усердное и терпеливое репетиторство.

На мой взгляд, мне всегда везло на людей. И сам Ангел, и сержант Джелли, и лейтенант Расжак, и Карл, и полковник Дюбуа, и Блэки, и Брамби и Эйс и, конечно, сержант Зим.

Первый лейтенант Зим уже занимал капитанскую должность. Все правильно. Я знал, что мне глупо с ним тягаться.

Через день после выпуска я и мой одноклассник Бенни Монтец стояли в зале космопорта, ожидая прибытия своих кораблей. Я чувствовал себя непривычно в новенькой лейтенантской форме и неловко отвечал на приветствия рядовых и сержантов. Чтобы скрыть смущение, я отвернулся к стене и стал читать висевшую на ней таблицу. Это был список кораблей, находящихся в данный момент на орбите Санктора. Список был настолько длинен, что становилось понятно - затевается, что-то серьезное, даже если они и не посчитали нужным нас известить об этом.

Я чувствовал себя приподнято. У меня было два заветных желания: в одном флаконе - вернуться в мою старую часть и встретить там отца.

И чем бы оно теперь уж не оказалось, да только должен я буду еще и пройти шлифовку под началом лейтенанта Джелала, а на носу у нас был важный выброс.

Я был так этим всем переполнен, что не мог об этом и слова сказать, а потому я стоял, просматривал перечень.

Вот тебе на! Сколько кораблей!

Они высвечивались по своим типам, их было слишком уж много, чтобы обозначить их как-то иначе.

Я попытался выискать десантные транспортники, то есть те корабли, единственные представляющие интерес для Мобильной Пехоты.

Вот "Маннергейм"! Есть шанс увидеться с Кармен? Скорее всего, нет, но можно навести справки.

Вот большие корабли: новая "Долина Фордж" и новый "Ипр", "Марафон", "Галлиполис", "Ватерлоо" и множество других. Громкие имена. Они связаны с победами, в которых топчущая грязь пехота прославила свое имя.

Корабли поменьше. Они названы именами рядовых, сержантов и офицеров: "Горацио", "АЛЬБИН Йорк", "Свэмп Фокс", вот и мой "Роджер Янг", "Полковник Боуи", "Ксенофонт".

Я сказал, должен был еще тот названный именем Магсейсея.

Бенни спросил.

- Что

- Рамон Магсейсей - объяснил я - великий человек, великий солдат... Наверное, глава департамента психологической войны, если он еще не умер.

- Ты изучал историю в школе?

- Конечно, - сказал Бенни, - я, например, помню, что Симон Боливар построил пирамиды, разгромил "Непобедимую армаду" и совершил первый полет на Луну.

- Ты не упомянул, что он женился на Клеопатре.

- Ах, это. Да, конечно. Я думаю, что вообще у каждой страны своя версия истории.

- Я просто уверен в этом, - сказал я и добавил кое-что так, чтобы он не расслышал.

- Что ты говоришь? - спросил Бенни.

- Извини, Бернарде. Просто одна старая поговорка на моем родном языке.

Я думаю, ее можно перевести примерно так: твой дом там, где твое сердце.

- А какой у тебя родной язык?

- Тагалогский.

- А разве вы не говорите на обычном английском?

- Конечно, говорим. В деловой жизни, в школе и так далее.

Но дома позволяем себе иногда разговаривать на родном старинном. Традиции. Сам понимаешь.

- Да. Мои старики, например, тоже любят поболтать по-испански. Но где ты...

Громкоговорители космопорта пропели мелодию "Страна лугов". Бенни широко улыбнулся.

- Вот он, мой родимый! Береги себя, друг! Увидимся!

- Держи багов на мушке! - Он убежал, а я снова повернулся к таблице.

"Поль Молетер", "Монтгомери", "Геронимо"...

И тут раздалась самая чарующая мелодия в мире:

"Да прославится имя, да прославится имя Роджера Янга!"

Я схватил вещи и бросился на позывные, Твои дом там, где твое сердце.

Я возвращался домой.

Разве я сторож брату своему?

Бытие IV, 9

Как вам кажется? Если бы у кого

было сто овец и одна из них за-

блудилась, то не оставит ли он

девяносто девять в горах и не

пойдет ли искать заблудившуюся?

Сколько же лучше человек овцы!

Евангелие от Матфея XII, 12

Во имя Аллаха, милостивого и

милосердного... кто спасает жизнь

одного, спасает жизнь всех живущих.

Коран, сутра V, 32

Шли годы, мы постепенно склоняли чашу весов на нашу сторону.

В каждом деле нужно соблюдать меру.

- Уже время, сэр, - у двери стоял мой стажер, он же третий лейтенант Бирпоу.

Он выглядел таким неловким и таким молодым, что я с трудом сдерживал улыбку.

Похоже, он был так же безобиден, как и его древние предки - охотники за скальпами.

- Точно, Джимми, - я уже был в скафандре. Мы прошли к корме, к отсеку отстрела.

- И вот что. Будь рядом, но не путайся под ногами. Чувствуй себя свободным, используй амуницию на полную катушку. Если со мной что случится, командиром становишься ты.

Но лучше бы тебе при этом довериться своему отрядному сержанту.

- Да, сэр.

Мы вошли в отсек, и отрядный сержант крикнул "Внимание!" и отдал честь.

Я сделал то же самое и сказал:

- Вольно.

Я сразу приступил к осмотру первого отделения, а Джимми проверял второе.

Потом и я вслед за ним осмотрел второе отделение. Дотошно все проверил.

Никаких нарушений я не обнаружил. И никогда не обнаруживал - мой отрядный был педантичнее меня самого. Но я знал, что ребятам спокойнее, когда их Старик самолично осмотрит снаряжение каждого.

Кроме того, это входило в мои прямые обязанности. Я снова вышел на середину отсека.

- Еще одна охота на багов, ребята. Но она будет отличаться от прошлых, как вы уже знаете. Мы не можем использовать планетные бомбы, потому что они держат на Клендату наших пленных. Мы спустимся на планету, останемся на ней и выкурим оттуда багов. Всех до единого. Шлюпок, чтобы вернуться, не будет.

Разве что нам доставят боеприпасы и питание. Если попадете в плен, держите выше голову: за вами мы, за вами вся Федерация. Так или иначе вас вызволят.

И помните, что этого ждут от нас ребята с "Монтгомери" и "Свэмп Фокс". Те, кто еще жив, ждут нас. Они знают, что мы обязательно придем. И вот мы идем. Мы не оставим их в беде.

Помните, что вокруг будет много наших. Большие силы сосредоточены и на орбите.

Нам же нужно позаботиться только о своем маленьком "огороде". Как это сделать - мы разучивали не раз на корабле.

И последнее. Как раз перед самым отбытием я получил письмо от капитана Джелала. Он пишет, что его новые ноги отлично работают. Но он также просил передать, что он всегда помнит о вас... и надеется, что вы прославите свои имена!

А я постараюсь от вас не отстать. Пять минут, падре.

Я почувствовал, что начинаю дрожать. Дрожь немного отпустила, когда я давал последние наставления и наконец скомандовал:

- По отделениям... левый и правый борт... приготовиться к выбросу!

Все было нормально, когда я осматривал ребят в капсулах, в то время

как Джимми и сержант проверяли капсулы по другому борту. Потом мы усадили Джимми в третий по счету кокон. Когда его лицо скрылось, я опять начал дрожать как в лихорадке.

Мой отрядный положил руку на плечо моего скафандра.

- Как на учениях, сынок.

- Да, отец, - я сразу перестал дрожать. - Со мной всегда так, пока я жду.

- Я знаю... Все в порядке, сэр?

- По-моему, да, папа.

Я легонько ударил его в бок, потом ребята из команды флотских усадили нас в капсулы.

Дрожь больше не возобновлялась, я доложил:

- Эй на мостике! "Сорвиголовы" Рико готовы к выбросу!

- Тридцать одна секунда, лейтенант. - Пауза. Потом она добавила: -

Желаю удачи, ребята! В этот раз мы зададим им жару!

- Обязательно, капитан.

- Приготовиться. Немного музыки, пока ждете? - Она включила запись: