Пыль. Часть II. гл.1

Часть вторая.

Мы играем

Во что захотим.

Мы упали

И летим, и летим…

А куда не знаем!

До поры, до поры.

Мы слепые

По законам игры.

 «Агата Кристи»

***

Музыка оглушала, заставляла чувствовать себя погруженным полностью в мир звуков, упругих, как каучук, тесных, как новые ботинки, всеобъемлющих, как божий взгляд на грешную землю. В голове отдавались гулкие, для кого-то полные смысла слова, безукоризненным узором вплетенные в ритмичные аккорды.

Странная была песня. Можно было слушать музыку, забыв про вложенные в нее стихи, а можно – прислушиваться к полным смысла рифмам и строфам, забывая о мелодии и ритме. И еще… отлетая от замшелых кирпичных стен звуки заливали собой все пространство старого, лишь слегка, косметически, подремонтированного цеха, будто ледяная, свежая, но и вместе с тем застоялая вода глубокого черного омута, на дне которого бьют ключи. По заполненному музыкой пространству пустого цеха – лишь голые стены остались от знаменитой когда-то инструменталки – метались то яркие, будто вспышки салюта, то тусклые, будто подернутые дождевой пылью осенней ночи, разноцветные лучи софитов и сценических прожекторов. И эти дерганные, постоянно перекрашивающие людские лица в разные оттенки, лучи света создавали в цеху атмосферу ирреальности, некой потусторонности происходящего. Впрочем, свой весомый вклад в общее действо добавляла и песня…

На высоко, в три-четыре человеческих роста, поднятой от пола платформе, пританцовывая, нелепо изгибаясь и взмахивая руками, двигалась пара мальчишек, возрастом чуть за двадцать, длинноволосых и взъерошенных, а еще двое спрятались от жадных, ищущих глаз танцующих внизу, на полу цеха: один за нагромождением барабанов ударной установки, второй за чем-то похожим на синтезатор, но громоздким, увитым многочисленными проводами, уползающими, как невиданные змеи, куда-то прочь с платформы в темноту.

На покрытом плиткой из мраморной крошки серо-голубого оттенка с изморозью полу подпрыгивали, размахивали руками и ногами в такт музыке, выкрикивали что-то задорное и веселое сразу несколько сотен девиц и мальчишек от шестнадцати до двадцати лет: наголо обритых и коротко стриженных, лохматых, как музыканты, и со средней длины волосами, толстеньких, худых, красиво и не очень сложённых. Впрочем, некоторые из них лишь делали вид, что танцуют, совершая какие-то невероятно сложные, изломанные телодвижения и редко попадая в нужный ритм, а кое-кто, сгрудившись своей, отдельной компанией, громко переговаривался или молча получал удовольствие от музыки модной, редко выезжающей на периферию вокально-инструментальной группы.

По бывшему цеху волнами разливался запах молодого, здорового пота, недорогих одеколонов и духов, женской косметики, спиртного. Даже сильная, предназначенная для ликвидации совсем других, производственных запахов, цеховая вентиляция не справлялась, скорее просто перемешивая воздух в помещении, чем освежая его.

Широко раскрытыми глазами оглядывая совершенно невероятную по её сложившимся об этом обществе представлениям публику, Анька умело протиснулась среди танцующих к дальней, противоположной от входа стенке, где под ровным, неярким светом обыкновенных лампочек обосновался бар. «Буфет, – напомнила сама себе Анька. – Здесь нет баров, нет барменов. Есть буфеты: станционные, ресторанные, даже домашние и вот такие – на танцульках. А танцульки так и не получили буржуинских прозвищ: дансинг, дискотека… Нет тут «загнивающего влияния», вот так-то…»

Ловко пристроившись на высоком табурете, переплетя ноги так, что казалось будто одна обвивает другую, как змея ствол дерева, Анька благосклонно, но не свысока, тонко выдерживая нужную грань, кивнула молодому буфетчику в темно-синей блузе:

– Мальчик, налей-ка мне коньяку граммов сто, а лучше – сто пятьдесят, – попросила Анька, доставая из нагрудного кармашка модненького френча пачку местных сигарет.

Темно-синий мгновенно придвинул к ней по лакированной поверхности стойки прессованного хрусталя круглую пепельницу и уточнил:

– Какого именно?

– А у вас здесь такое разнообразие? – удивилась Анька, пошарив глазами по выставленным за спиной буфетчика и оригинально затененным разномастным и разнокалиберным бутылкам.

– Для вас – да, – спрятал чуть льстивую улыбку за легким наклоном головы темно-синий. – А молодежь обыкновенно коньяк не пьет, не доросли еще до таких напитков…

Прозвучало это очень по-хозяйски, мол, знаю, кому и что здесь наливать, кто какую дозу освоит, кому можно, а кому и нельзя повторить.

– Тогда – по твоему усмотрению, – кинула ответно Анька. – Я себя таким уж знатоком не считаю, чтобы просить только определенную марку…

Буфетчик отвернулся, быстро поколдовал над какими-то бутылками и фужерами, закрывая спиной поле своей деятельности, и через минуту продвинул Аньке по стойке маленький подносик. В пузатом коньячном бокале плескались сто пятьдесят граммов напитка, рядышком стояло маленькое блюдечко со свежим, тонко нарезанным лимоном и миниатюрной горкой сахарной пудры.

От удивления Анька округлила глаза и даже покачала головой. Пытаясь все принимать так, как оно есть в этом мире, она просто не могла ожидать такого сервиса в захолустном буфете провинциального танцзала, переделанного из освободившегося инструментального цеха. Ожидался скорее уж огромный выбор портвейнов и вермутов местного разлива, мутноватых и излишне крепких для обыкновенного вина.

Положив уже подкуренную сигарету в пепельницу, Анька обмакнула лимончик в белоснежную пудру, чуть помедлила и резко, в два глотка, выпила весь коньяк, закусив кисло-сладким лимонно-сахарным вкусом слегка обжигающий гортань напиток.

Буфетчик, искоса пронаблюдавший за процессом, сделал глазами «О!!!», Анька подмигнула ему и интернациональным жестом – большой палец вниз, в направлении рюмки – показала: «Повторить!» Требование её было тут же исполнено, но девушка не стала пить также поспешно и лихо вторую порцию коньяка. Организм еще только-только начал справляться с первой, от желудка к голове поползло приятное, мягкое тепло, глаза начала заволакивать легкая обворожительная дымка…

В этот момент на табурете напротив, прервав анькину начинающуюся маленькую эйфорию, очутилось нечто странное. Длинные, иссиня-черные волосы до плеч, коротко, почти наголо выстриженные виски, в художественном беспорядке тщательно взлохмаченные  и стоящие дыбом пряди на затылке. Тонкие черные брови, особенно бросающиеся в глаза на бледном, почти белом от макияжа лице девушки, неожиданные густые темно-фиолетовые тени на веках, почти черная губная помада. И множество серег в левом ухе, и зачем-то вставленная в мочку правого крупная английская булавка. Одета девушка была в тесную темно-зеленую блузу, обтягивающую её худенькое тело так, что возбужденные крупные соски на маленьких грудках едва не разрывали материю. Такими же узкими, тесными были и черные брючки, заправленные в полусапожки, окованные декоративным металлом.

Коротко постриженная, одетая в бледно-сиреневый просторный френчик и излюбленную короткую юбку, с легким, отнюдь не «вечерним» макияжем Анька могла бы выглядеть рядом с этой девушкой не переодетой Золушкой на королевском балу, если бы не сильный уверенный взгляд, небрежные движения и внутренняя уверенность в собственном превосходстве над всеми, кто находится не только в этом зале, но и в сотне километров округи.

Внимательно оглядев крепкие, хоть и худые, загорелые пустынным еще загаром ножки Аньки и неизменные остроносые туфли на высоченном каблуке, девушка вдруг спросила:

– Ты ведь из наших? Я правильно угадала?

Анька отреагировала уголками губ, забавляясь тем, как же хочется девчонке, а теперь она разглядела окончательно свою визави, вряд ли ей было больше двадцати,  как же ей хочется оказаться правой и первой опознать среди давным-давно знакомых и привычных лиц незнакомку своей ориентации.

– Да, девчонок я тоже люблю, – кивнула Анька. – Особенно, таких, как ты… простых и откровенных…

И наблюдая, как радостно засверкали глаза девушки, Анька подумала: «Сумасшедшее везение. Такое бывает разве что в бульварных романах и плохих детективах…» Фотографию именно этой девушки, вот только без такой экстравагантной раскраски и экзотической прически, Аньке показывали на днях. Среди множества других фотографий работниц и работников обогатительного комбината, вернее, той его части, что вплотную примыкала к «отвалам» временно неиспользуемой, переработанной породы. Отвалы эти рукотворными горами громоздились за официальной территорией комбината и носили не менее громоздкое наименование «Склады открытого хранения перспективных конгломератов редкоземельных полиметаллических руд». А если попроще, человеческим языком, то отвалы переработанной породы сохранялись здесь, на открытом воздухе, на будущее, когда новые технологии позволят извлекать из них все еще остающиеся после переработки и недоступные сейчас полупроводники  и редкоземельные элементы. Присматривать за такими вот отвалами, вроде бы и не было необходимости, кому нужна временно, лет на тридцать-сорок, а может и больше, пустая порода, но и оставлять народное добро вовсе без учета и контроля было не положено.

Александра Васильевна Короткова как раз и работала учетчицей, кладовщицей и сторожем одновременно на этих отвалах. Официально её должность называлась гораздо мудренее, что поделать, беда бюрократии безжалостной рукой коснулась и этого мира, но весь комбинат звал Саню просто учетчицей, тем более, знали её с пеленок. Родители Александры всю жизнь отработали здесь же, отец в «горячем» цеху, мать – в транспортном. А их родители начинали еще со строительства самого комбината, привлеченные по трудовым направлениям от своих предприятий с берегов Клязьмы и Челябы. Таких рабочих династий в городке было полным полно, редко кто рвался из родного дома в Центр, тем более, в стране было не очень-то понятно, где же этот Центр находится. По старинке считалась столицей Москва, там же работал Верховный Совет, там же устроились Минобороны и госбезопасность, а вот министерство иностранных дел с военных еще времен обосновалось в Самаре, министерство среднего, средне-специального и высшего образования работало в Новосибирске…

– Ты здесь в командировке или по своим делам? – спросила Саня, продолжая бесцеремонно и решительно разглядывать анькины ножки.

– И так, и так… – уклончиво пожала плечами Анька. – От работы отдыхаю, а друзья попросили съездить, посмотреть аномалии…

– Вот уж с чем-чем, а с аномалиями у нас все в порядке, – серьезно кивнула Саня и тут же с шутливой строгостью прикрикнула на буфетчика, с любопытством прислушивающегося к их разговору: – Ты к нам, девчонкам, не лезь, лучше сделай мне «пузырьки», ну,  как я люблю…

За странной этой фразой скрывалось требование популярного коктейля из двадцати граммов коньяка, чайной ложечки  полынного абсента и ста граммов шампанского. Адская, казалось бы, смесь моментально ударяла в голову, но так же быстро выветривалась, а сочетание полынной горечи и полусладкого шампанского создавала запоминающийся вкус. Во всяком случае, Аньке после пробы пару месяцев назад коктейль понравился, но сегодня, в первый свой выход в «инструменталку», как звали в городке танцзал, девушка предпочла классический, чистый коньяк.

Пока буфетчик, обиженно отвернувшись от «нас девчонок», колдовал над бутылками, мерным стаканчиком и высоким фужером, Саня обратила внимание на руку Аньки, лежащую на стойке. Пальцы её непроизвольно отбивали по лакированной поверхности сложный ритм тягучей, упругой музыки и на безымянном горел желтым огоньком памятный гелиодор в серебряной оправе.

– Нравится? – спросила Анька, поймав взгляд девушки.

– Нравится, но не настолько, что бы выпрашивать подарить, – засмеялась та. – Что это за камушек?

– Гелиодор, из бериллов, – пояснила Анька, надеясь, что её собеседница хоть немного понимает разницу между простым подкрашенным стеклом и настоящим драгоценным камнем.

– Симпатичный, – повторила Саня свою оценку, – только на такие побрякушки я не падкая… да и у тебя он один-единственный…

– Память о прошлом, – усмехнулась Анька и подумала: «Знала б ты, девочка, о каком прошлом… Да и прошлое ли это?»

Но тут Александра, меняя русло беседы, возвратилась к её началу, вновь спросив:

– Значит, ты не одна приехала? Значит, этот увалень с сонными глазами с тобой? – в голосе девушки звучало легкое разочарование, но вместе с тем и надежда, что новая подруга опровергнет её догадку.

«От людей на деревне не скроешься… – задумчиво процитировала Анька подхваченную в каком-то из миров песенку из давно забытого фильма. – Всего-то с Пашей и засветились дважды за сутки, а народ уже всё знает… и даже напраслину возвел, глаза у него вовсе не сонные…»

Но, что бы не разочаровывать Александру и поддержать едва начавшееся знакомство, Анька махнула небрежно рукой:

– Со мной, при мне, возле меня… ты чувствуешь разницу?

И едва не поперхнулась глотком коньяка, так откровенно, простодушно и беззастенчиво просияла девушка, узнав от Аньки о роли её спутника. И тут же, стараясь не разочаровать новую подружку, а вместе с тем и похвастаться своей малой родиной, Саня повторилась:

– Да уж, с чем-чем, а с аномалиями у нас все в порядке…

Девушка подхватила из рук буфетчика бокал с коктейлем, вытянулась, почти легла на стойку, приближаясь к Аньке, и, сделав таинственные глаза, громко зашептала, стараясь одновременно перебить музыку и сохранить впечатление передаваемой тайны:

– Здесь же, всего полсотни километров, когда-то был лагерь «Белый ключ», про него даже в журнале «Наука и жизнь» писали пару лет назад… там какие-то эксперименты с ускорителем делали и – то ли время прорвали, то ли пространство искривили, но видели и слышали там такое…

Саня отстранилась, в один глоток ополовинила свой бокал и вновь приблизила к Аньке большие сине-зеленые глаза, сияющие восторженно-таинственным, чуть пьяным и разгоряченным блеском:

– А потом, уже после тех опытов, там люди исчезали. Иногда наши, иногда приезжие. И появлялись некоторые… чужие. Говорят, это всякие странники, заплутавшие во времени, шляются, свое место ищут… или вот еще…

В этот момент упругая, пронизывающая мозг до последней клеточки музыка смолкла, будто обрубленная резким заключительным гитарным аккордом, и в неожиданной тишине огромного помещения «белым шумом» зазвучали многочисленные голоса одобрения, восхищения, ободрения в адрес музыкантов. Саня, так же, как все собравшиеся, повернулась к высокой платформе в этот миг ярко освещенной лучами трех или четырех прожекторов, приподнялась с табурета, вскинула высоко руку с бокалом и крикнула что-то восторженно неразборчивое.

– Молодцы, хоть и мальчики, – сказала она, возвращаясь на место. – Они сами из соседнего городка, всего двести верст от нас, а вот теперь редко когда дома бывают, их везде приглашают, но как только домой, так сразу и к нам обязательно заглядывают, дня три, а то и недельку на танцах играют…

«Ладно, – тут же, без перехода, добавила Саня. – Про аномалку надо не здесь рассказывать, тут же и музыка не та, да и свет яркий… а вот в темной комнате, при свечах, когда тихо-тихо и нет никого, ну, кроме там двух-трех девчонок… вот тогда и можно всякие истории закатить…»

Александра допила коктейль и повернулась к темно-синему буфетчику, встретилась с ним взглядом, огорченно вздохнула, поняв, что тот не нальет ей очередную порцию, пока девушка хотя бы слегка не протрезвеет.

Невыносимо тяжелые, низкие и гулкие звуки бас-гитары покрыли помещение цеха продолжительный, нервным пассажем, заглушая голоса людей, легкий звон бокалов, шарканье множества ног. Анька, чуть прищурившись на заметавшиеся по залу разноцветные колкие лучи сценических прожекторов, вслушивалась в странные, вовсе не подходящие для этой страны, этого городка слова песни, вырывающиеся из глубин мелодии, будто всплывающий после погружения ныряльщик, ищущий глоток воздуха.

«… Послушай ветер свистит атональный мотив,

Ветер назойлив, ветер игрив –

Он целует меня, он кусает меня,

А тем, кто сам, добровольно, падает а Ад,

Добрые ангелы не причинят

Никакого вреда никогда…»

А Саня, обрадованная вниманию к себе от нового человека, едва ли не взахлеб, перебивая сама себя и звучащую музыку, выливала Аньке иной раз вовсе лишние подробности из личной и городской жизни, каких-то случаев на работе, отношений с подругами и другими людьми…

Оказалось, в городке спокойно относятся к таким, как она и её подруги, ну, если, конечно, они не выпячивают свою любовь друг к другу, а так ведь все девчонки частенько ходят в обнимку, да и целуются, кто в щечку, кто и в губки почти всегда при встречах и расставаниях, но не все же они любят друг друга, как это делает Александра… И вот еще Надька добивает своей нелепой ревностью, хотя Саня никаких поводов не давала, даже наоборот, ни с кем и ничего, а с той же Надькой у нее вообще никогда не было, она сама вообразила невесть что, теперь канючит при встречах про какую-то любовь, страдания… А чего страдать? Пока молодые, надо жить и наслаждаться, ну, и пусть без мальчиков, можно же и без них получать море удовольствия, будто бы только в них, самцах с отростком и скрыто счастье жизни… А девчонки нежнее, понятливее. Да и вообще, в хозяйстве с ними легче, никаких разговоров о том, кто будет суп варить или котлеты жарить…

«А она не болтушка, – отметила про себя Анька. – Просто местным это все не интересно или повторено не один десяток раз, вот и подсела на свежие уши…»

– Вообщем, если хочешь, поехали ко мне, – пригласила Саня, нежно и мимолетно, будто бы невзначай, касаясь коленки Ани кончиками пальцев. – Там поговорим обо всем, можно будет и атмосферу соответствующую сообразить, не то, что здесь… Ты ведь на такси приехала?

Аньке оставалось только кивнуть в знак согласия. События развивались стремительно, причем – по удачному для нее сценарию, зачем же портить их естественный ход? Вряд ли кем-то специально могла быть подстроена эта встреча, да и тот факт, что учетчица с отвалов оказалась нестандартной ориентации никакой «многоходовкой» предусмотреть было невозможно.

– На такси, да? – по-своему поняла кивок Аньки Александра. – Значит, безлошадная, как и я, я ведь тоже к братишке пристроилась, когда сюда добирались, он где-то уже затерялся, наверное, с друзьями… Но ничего, сейчас придумаю что-нибудь… только ты далеко не уходи, тут подожди, ладно? видишь, зал какой… потеряешься – бегать, искать потом придется полночи…

Саня соскользнула с табурета, наградила испепеляющим взглядом буфетчика за не налитый в нужный момент второй бокал коктейля и винтом вкрутилась в ближайшую группу веселящейся молодежи.

Анька непроизвольно проследила несколько секунд за её ловкими перемещениями в толпе, а потом принялась искать глазами Пашу, он был где-то здесь, в зале, но вряд ли танцевал или общался с кем из собравшихся, скорее пристроился в укромный уголок и контролировал обстановку, больше по привычке, чем по необходимости, все-таки обстановка на этих танцах была самая мирная и спокойная. Да и в целом никакого особого риска или просто неприятностей просьба посодействовать от Пухова не сулила. Может быть, поэтому, а скорее всего – из природного женского любопытства и благоприобретенной привычке к приключениям и познаниям новых миров Анька согласилась, практически не раздумывая. Паша, столь же привычно, кивнул следом за ней, отвечая без слов на вопросительный взгляд Пухова.

Как давно и недавно это было… Всего-то несколько стремительных месяцев, но вот уже иранскую пустыню сменил русский Север. Правда, не совсем Север, далеко отсюда и до Белого, и до Баренцева моря. А уж до Карского и вовсе не ближний свет. Но места пустынные, будто специально предназначенные для таинственных, загадочных происшествий, разгадать которые бывает порой невозможно. Здесь все было как и раньше, много веков назад, вот только редкие погосты, затерявшиеся среди лесов, накрепко изолированные от остального мира сменили промышленные городки, связь с миром не теряющие. Да изрезали леса и перелески бесконечные нити железных дорог. Их оказалось удивительно много в этом мире.

Как-то незаметно для глаза танцующая толпа приблизилась едва ли не вплотную к буфету, загородив широкими мужскими и изящными женскими спинами простор зала. Стало сразу тесно, шумно, и музыка с трудом прорывалась сквозь ритмичное дыхание танцующих. И из этой толпы, чертиком из табакерки, вынырнула Александра, сияющая, довольная, накручивающая на указательном пальце колечко с парочкой маленьких, будто игрушечных ключей.

«Готы, – вдруг вспомнила Анька. – Вот так выглядели в каком-то из миров готы, все в черном в обтяжку, с ярким темным макияжем, в «железе» и с диковатыми прическами. Их там не любили, считали придурками, бесящимися с жиру. А тут, кажется, вполне нормально относятся к такому внешнему виду. Ну, да… Саня же говорила – главное, не выпячиваться, не вести себя умней других и не делать из остальных придурков…»

– Вот!! – гордо продемонстрировала Александра ключи. – Подружка одолжила машину, она все равно уже нашла, с кем до дома добираться…

И тут же, будто спохватившись, пояснила:

– Нет-нет, подружка – она просто подружка, ты не подумай, мы еще в школе вместе учились, она ничего ко мне не имеет…

– Я тоже пока ничего не имею, – как могла, успокоила легкой усмешкой девушку Анька. – Давай лучше выбираться отсюда…

– Точно, – согласилась Саня, – а то сейчас перерыв будет, видишь, народ к буфету подтягивается…

Она по-деловому, не до нежностей сейчас, схватила Аньку за руку и потащила за собой куда-то в сторону от огромных дверей-ворот, через которые входила в помещение бывшего цеха основная масса людей. И вот тут сама давным-давно не хилая Анька ощутила, сколько силы скрывается в тонких, в чем-то даже изящных ручках новой подруги. «Похоже, на работе она не только за экраном вычислителя прохлаждается», – успела подумать Анька и уловила на себе чей-то встревоженный взгляд. Чей-то? Вряд ли, кроме Паши, кого-то мог встревожить её внезапный уход из танцзала, но своего мужчину Анька успокоила старым знаком-паролем, мол, всё нормально, под контролем, никто меня не похищает, а ухожу я с этой вот девчонкой, раскрашенной под готку, добровольно, а в чем-то даже и с удовольствием. И если Паша увидел этот знак, то должен был успокоиться и продолжить отдыхать в компании комбинатовских и городских мальчишек и девчонок. А если встревожился кто-то другой, из приставленных на всякий случай людей Пухова или местных чекистов, то Аньке, откровенно говоря, было на это наплевать.

Единственно, что слегка беспокоило девушку, так это не отмеченный «элкой» коньяк, но, в конце концов, буфетчик об этом должен был побеспокоиться сам, а догонять и требовать от Аньки немедленного предъявления личной карточки, после знакомства с Пуховым оформленной по всем правилам, никто, кажется, не собирался. Да и списывались такого рода расходы с «элок» ответственных товарищей легко, без особой мороки.

Другие произведения автора:

Искажение. Во сне

Пыль. Часть II. гл.3

Перекресток. Часть третья. Простая история. гл.28