Пыль. Часть I. гл.3

***

От неожиданности появления часового, а еще больше – от его чисто русской речи, Анька вдруг истерично всхохотнула и громко, обращаясь к Паше, с каким-то нарочитым весельем сказала:

– «Стой! Стрелять буду»! «Стою»! «Стреляю»! Помнишь?

Паша, естественно, этот старинный анекдот помнил, но смех Аньки не поддержал, старательно скрываясь за её неширокой, вряд ли пригодной для серьезного укрытия, спиной и пряча сзади, за ремень, свой пистолет. «Хорошо, что часовой лопух и не успел его разглядеть», – подумал Паша. Но Кудряшов в пистолете неизвестного ничего для себя опасного не увидел, тем более, что оружие почти мгновенно исчезло где-то за спиной нарушителя, и теперь Паша дружелюбно демонстрировал пустые ладони.

– Так, хорош ржать, а то и в самом деле выстрелю! – тщедушный часовой грозно взмахнул стволом штурмгевера. – Кто такие? Что вы на полигоне делаете? Тут запретная зона!

– Паша, а что мы и вправду тут делаем?

Паша покачал головой, артистические способности Аньки он всегда ценил, но, кажется, тут она переигрывает, повторяя вопрос часового и изображая из себя блондинку. Кто ж поверит в это, взглянув на её прожаренное пустынным солнцем лицо, грязные, с растрескавшейся кожей руки, да еще и на широченные кожаные штаны и короткую курточку кустарного пошива. И всё это – при условии, что человек сослепу не заметит огромную деревянную кобуру её маузера.

Кудряшов слепым не был, за научников-археологов принять такую экзотическую парочку не мог, а вот в бесшабашные туристы-путешественники они годились полностью, даже быстро спрятанный пистолет только поддерживал эту версию. Ну, не были туристы любителями «помахать шашками», и оружие в большинстве своем просто терпели, как предмет первой необходимости в некоторых диких местах.

– Да вы вообще откуда взялись-то? Кино что ли снимаете? – Кудряшов задавал вопросы наобум, стараясь разговорить задержанных, едва услышав в наушнике короткое сержантское: «Жди, выезжаю…»

– Ага, а как ты догадался? – поддержала Анька.

– Да тут бывало раньше снимали, до нас, место тут красивое и дикое, – сказал часовой. – А теперь – полигон. И давно уже. А вы чего ж, заблудились что ли?

– Точно-точно, – неторопливо вступил в разговор Паша. – Пошли прогуляться, да вот – заплутали, тут же один песок, да скалы эти непонятные, все на одно лицо, не то что в лесу…

– А что за фильм снимаете? – уточнил часовой, отводя в сторону ствол своего оружия, но ближе к псевдоактерам не подходя и штурмгевер на плечо не закидывая. – Художественный? или документальный? и давно тут? в смысле снимаете?

– Игровой, – согласилась Анька, игнорируя вопрос про сроки их пребывания в пустыне. – Про войну.

– Ну, насчет «про войну» я уже понял, – солидно сказал часовой, кивая на маузер Аньки. – А как называется?

– «Белое солнце пустыни», – вздохнул Паша, выдвигаясь чуток вперед. – Так мы что ж – пойдем себе дальше? ничего ведь не нарушили…

– Куда пойдем? – искренне удивился часовой. – Сейчас дежурная смена с караулки прибудет, отвезут вас в часть, пусть там разбираются…

– Так мы ж с кино, нас съемочная группа…

Анька не успела закончить жалобную фразу, как откуда-то сбоку, со стороны скалистых нагромождений, вдоль которых только что стреляли танки, вздымая пыль, выскочил длинный гусеничный вездеход, плоскостью своей очень похожий на спичечную коробку с торчащим впереди стволом-спичкой крупнокалиберного пулемета.

– Так, артисты-туристы! – скомандовал появившийся в боковой передней двери вездехода усатый мужичок в таком же, что и часовой, камуфляже с парочкой бледных полосок на с трудом различимом погончике. – Залезай сюда, до штаба корпуса домчим с ветерком!

– Я не хочу в штаб корпуса, – тихо сказала Анька.

И хотя фраза её предназначалась только Паше, усатый услышал и сказал:

– Хочу-не хочу это вам в кино будет. А тут закрытый объект. Залезайте, пока по-хорошему приглашают…

И, выскочив на песок, распахнул перед неожиданными гостями поста дверь в десантный отсек. И тут же отвлекся от задержанных, подмигнул часовому:

– Молоток, Колька! Так держать! Считай, благодарность от комдива ты уже схлопотал…

Кудряшов едва не зарделся, как девчонка, от удовольствия, ну, еще бы, без году неделя во взводе и уже с хорошими новостями в сводку попал. Но сержантская благодарность была только началом:

– Продолжай службу бдить, да и «химку» сразу приготовь, из штаба звонили, говорят, через пару часов зарином зальют тут всё…

Рядовой невольно передернул плечами, сидеть упакованным в «резину» химзащиты в схороне, а потом еще и дегазацию проходить – удовольствие ниже среднего, вот ведь, как повезло ему в этот день с приключениями. Но Тимохин успел перед отъездом успокоить подчиненного:

– Не тушуйся, может, успеешь смениться, у нас ведь, сам знаешь, как… объявили, потом отложили… главное, «химку» на готове держи, что б потом по госпиталям не валяться напрасно. Бывай, бдительный!

Сержант заглянул в десантный отсек, удостоверившись, что псевдоартисты или натуральные туристы успели пристроиться на сиденьях, и подбодрил и их:

– Теперь – только держись покрепче! С ветерком прокатимся…

Дверь гулко хлопнула, отрезая от Аньки с Пашей цвета и запах пустыни. Загудел, сначала лениво, потом всё громче и громче, двигатель, и через пяток секунд вездеход резко, как лошадь, а не механизм, взял с места.

Самым важным с момента неожиданного задержания для Аньки Паши было то, что никто не только не стал их обыскивать, но даже не предложил сдать оружия, видимо, целиком поверив в несуразную «актерскую» версию случившегося. А значит, и маузер при Аньке сочли за муляж. А пистолет за поясным ремнем Паши никто, кажется, и не заметил вовсе.

В тесном, но совсем немаленьком салончике вездехода, предназначенном, как минимум, для перевозки пары отделений полностью экипированных бойцов, сильно и резко пахло горячим металлом, соляркой, оружейной смазкой и еще каким-то неуловимым солдатским запахом стоптанных сапог, пропотевших гимнастерок, сапожной ваксы. И запах этот – свой, знакомый на многие века вперед – как-то сразу успокоил невольных нарушителей. И еще больше успокоило их то, что усатый сержант не стал садиться вместе с ними, а перебрался вперед, к водителю вездехода, отгороженному от их салона бронированной стенкой.

То, что пустыня только выглядит ровной и гладкой, Анька и Паша убедились на собственном опыте, а теперь еще и вездеход только усилил и подчеркнул это личное впечатление, разогнавшись до скорости километров в пятьдесят в час, то и дело подскакивая на камнях, переваливаясь с боку на бок и вообще, ведя себя, как норовистая лошадка под неумелым седоком. Собравшийся было устроить Аньке выволочку за объявление себя артистами с погорелого театра, Паша решил отложить серьезный разговор до того момента, когда можно будет вот так же остаться наедине, но не пытаться изо всех сил держать равновесие. Анька тем временем вцепилась в зачем-то приваренный к стене кронштейн, сжала зубы, стараясь не прикусить язык и с удивлением вглядывалась в узкие, застекленные бойницы на противоположной стене салона. Разглядеть через них что либо вряд ли бы получилось, но хоть немного света в дополнение к хилым лампочкам под сетчатыми колпаками, они давали.

 Пытающийся хоть как-то удержаться на своем сидении без помощи рук Паша ободряюще подмигнул Аньке, мол, все не так плохо, как кажется, всё гораздо хуже… Впрочем, сам он таким приступам пессимизма подвержен не был. «Ну, что мы тут успели сотворить, кроме как залезли в запретку по незнанию? – рассуждал он про себя. – Ничего плохого и ничего хорошего. Стало быть, взять с нас нечего. И если сгоряча сразу не расстреляли, то теперь будут разбираться. А значит, можно будет и зубы заговорить. Да и вообще, не похоже, что б тут для профилактики сперва били, а потом спрашивали. Иначе б сержант вместе с часовым нам холки намылили еще у вездехода, а внутрь забросили две бесчувственные тушки. И оставили нас тут без пригляда не зря. Видимо, не чувствуют ребята от нас опасности. Да и какая от нас опасность? Хорошо, что они не знают – какая… Да и еще хорошо, что на Аньку никто бросаться не стал…» При этом Паша, конечно, понимал, что подруга его вряд ли сейчас представляет из себя объект сексуального интереса. Все-таки, многодневный переход по пустыне наравне со всем батальоном, с жестким лимитом воды, и эти мужские кожаные штаны не по размеру, и дурацкий картуз с поломанным козырьком, такой привычный в том мире, и полный ноль косметики на смуглом, обветренном лице Аньку совсем не украшали. Правда, изголодавшимся мужикам иной раз бывает совершенно все равно, лишь бы женского пола. Но тут, видимо, или царила жесточайшая дисциплина, или как-то решали этот вопрос, что бы солдаты не роняли до земли слюни просто при виде женщины.

Отделенные от ходовой части, как звали в войсках кабину водителя с офицерским местом рядом с ним, прочной стальной переборкой, псевдоартисты не слышали, как сержант Тимохин пытался в очередной раз отказаться от поездки в штаб дивизии. Проклиная связистов, что давно уже в армии стало хорошей приметой – кроешь их по-матерному, и со связью всё хорошо – сержант уныло уговаривал своего карнача:

– Ну, а если он опять ко мне прицепится? Кто-кто, особист наш любимый… ему-то все равно, а я свою «химку» в караулке оставил. Так мне и сидеть в городке до конца «войнушки»? А вы там один будете ребят на посты разводить… Да ведь, как лучше хочу… А пусть и у нас посидят, заодно бункер свой проверим, надо же его когда-то проверять… Да я не шучу… и не думал чужими жизнями рисковать, товарищ лейтенант… а вот если обратно под зарином поеду, то придется и своей рисковать… Ладно-ладно, я же не торгуюсь, а выясняю обстановку…

Тимохин со вздохом прервал связь. Ясное дело, тащить неизвестных, похоже, вконец одичавших туристов, которые зачем-то представились киноактерами, в караулку а уже оттуда – в штаб дивизии было неразумно, и сержант в этом был полностью согласен со своим непосредственным командиром. Но вот лично сдавать задержанных дивизионному особисту Тимохин не хотел по личным причинам. Был у особиста пусть и небольшой, но зуб на гвардейского сержанта и замкомвзвода мотопехоты.

Вспоминать ту давнюю историю сержант не любил, тем более, касалась она не только их двоих с особистом, но и, как говориться, «чести дамы». Впрочем, в дивизии все старослужащие историю эту знали хорошо, а потому старались как можно реже сводить между собой заместителя командира второго взвода третьей роты четвертого батальона двести девятого мотострелкового полка с начальником особого отдела дивизии. Слава богу, по службе у них столкновения случались редчайшие, а в быту они с тех самых пор старались и сами держаться друг от друга подальше.

Но вот сейчас деваться было некуда, потому как на доклад карнача о происшествии откликнулся дежуривший в тот день по дивизии особист лично. Ну, и, как положено, затребовал задержанных к себе срочно, пока не началась учебная, но с использованием боевых ОВ, газовая атака. Может быть, майор Семенов сразу и не сообразил, что доставлять-то к нему задержанных больше некому, как разводящему, может быть, просто проигнорировал этот факт, поставив служебное выше личного.

А вот старающийся не вникать в начальственные переговоры и имеющий точный приказ от карнача: «Доставить задержанный в штаб дивизии» водитель-рядовой Сапрыкин выжимал из машины максимально возможную скорость для такой сложной дороги, вернее, для такого непростого участка пустыни, усыпанного обломками скал. Его пока тревожила только грядущая «войнушка», и даже не столько применение зарина, третий год уже служащий в мотопехоте Сапрыкин бывал не раз в таких переделках, больше всего его волновала последующая дегазация вездехода, вернее, его личное в этом участие. Работка предстояла муторная, долгая, уныло-рутинная, но – переложить её на кого-то еще было невозможно. Впрочем, еще до начала этой работки неплохо было бы успеть сдать задержанных и проскочить в караулку до того момента, как начнется газовая атака, что бы не болтаться за рычагами в «химке» и противогазе.

Запертые в тесной коробке десантного отсека Анька и Паша не видели, как вездеход, на полсекунды тормознув у высоких металлических ворот, буквально влетел на территорию военного городка и резко тормознул возле небольшого двухэтажного сборного домика, на крыльце которого стоял в пятнистом комбинезоне явно офицер, если судить по портупее и кобуре для пистолета, и спокойно покуривал длинную папироску. Сержант Тимохин выскочил из вездехода и постарался побыстрее подбежать к офицеру, на рукаве которого виднелась потертая красная повязка с надписью «Дежурный по части», а водитель, выждав десяток-другой секунд, и сообразив по происходящему между майором и сержантом разговору, что остановились они тут ненадолго, глушить двигатель не стал, но с явным облегчением откинулся на спинку сиденья.

И в самом деле, коротко отрапортовав майору Семенову о доставке нарушителей запретной зоны, усатый сержант вернулся к вездеходу и распахнул дверь перед Анькой и Пашей:

– Всё, приехали! Вылезаем и переходим в распоряжение товарища дежурного!

Едва псевдоактеры успели выбраться на твердую землю, как сержант слегка оттеснил их от вездехода и  заскочил на свое место. Многотонная машина взревела движком. Хорошо хоть Сапрыкин не додумался лихачить и разворачиваться возле штаба на одной гусенице, иначе смел бы бронированным бортом со своего пути Аньку с Пашей, как мух.

Поморщившийся от рева мотора и поднявшейся пыли офицер, даже не пытаясь перекричать шум отъезжающего вездехода, жестом поманил к себе путешественников и повел их в дом, мимо вооруженного уже знакомым штурмгевером часового в маленьком предбанничке, широкой комнаты дежурных за стеклом, мимо знамени части в стеклянной пирамиде… Знамя было красным, с перекрещенными серпом и молотом в верхнем углу, возле древка и гордой, золотом выполненной надписью «Двести сорок восьмая танковая дивизия», буквы теснились в два ряда, а чуть внимательнее присмотревшись, Паша заметил пониже серпа и молота несколько странных значков совсем небольшого размера. Возле знамени стоял часовой в странноватой на первый взгляд, но явно парадной форме, и к штурмгеверу в его руках был примкнут длинный ножевой штык. Проходя мимо знамени и часового, дежурный по дивизии резко, но очень отчетливо козырнул, явно не просто отмахиваясь от надоевшего ритуала, а в самом деле отдавая честь красному полотнищу. И повел псевдоактеров дальше, по маленькой, крутой лесенке на второй этаж, по длинному, пустому и оттого казавшемуся просторным коридору до самого конца, где открыл своим ключом одну из дверей многочисленных кабинетов и вежливо пропустил вперед Аньку и Пашу.

Обстановка в кабинетике, совсем небольшом по площади, оказалась по-военному аскетичной: канцелярский стол, парочка стульев возле него, да еще небольшая тумбочка в углу с громадным, явно старинным по внешнему виду радиоприемником. В противоположном углу громоздился не менее старинный, но гораздо более потрепанный жизнью сейф, вернее даже – простой металлический ящик на ножках, предназначенный не для хранения секретных документов, а для сбережения от иных назойливых посетителей пары-тройки бутылок хорошего коньяка. Анька и следом за ней Паша автоматически шагнули к стоящим у стола стульям, а вошедший следом офицер только сейчас и подал свой голос:

– Садитесь, садитесь, не стесняйтесь…

Он прошел за стол и ловко сбросил на столешницу фуражку. Потом, дождавшись, как рассядутся гости, и сам присел на такой же невзрачный канцелярский стул. И только после этого представился:

– Дежурный по дивизии майор Семенов… Начальник особого отдела. Ну, так уж совпало.

Майор-особист пытливо глянул на напрягшихся гостей и вдруг усмехнулся как-то по-доброму, по-домашнему, что ли, так, что ни у Паши, ни у его спутницы не возникло желания тупо промолчать в ответ.

– Паша я, Комод, – представился в свою очередь Паша.

– Анна… Иоанновна, – жеманясь, сказала Анька и захихикала.

Да уж, к ее обветренному лицу, грязи под ногтями и широченным чужим штанам «Анна Иоанновна» подходила, как корове седло.

– И что же мне теперь с вами делать, дорогие мои Анна, х-м, Иоанновна и Паша Комод? – спросил майор Семенов.

Вопрос прозвучал риторически, поэтому невольные путешественники предпочли отмолчаться, а майор, быстро глянув на часы, продолжил:

– Через пятнадцать-двадцать минут по городку долбанут зарином, потом дадут вводную на выдвижение дивизии к границе, для тех, кто останется в городке начнется дегазация, суета сует, непрерывная по сути караульная служба и сплошные нервы… ну, и посредники опять же… А у вас не только защитных костюмов нет, но вообще вам здесь находится не положено. А помощник мой, как на грех, в штабе армии, дела, однако, поднакопились, диверсантов вот повез, неделю назад пойманных, местных борцов за независимость… кого и от кого только – они и сами не знают. А тут еще и вы для комплекта.

– А… почему зарином? – спросила только для того, что бы что-то спросить, Анька.

– Да что по сроку годности к ликвидации готовится, тем и долбанут, – охотно пояснил майор. – Учения-то боевые, вот и газы такие же, что б народ не расслаблялся. А вы, дома-то, небось,  думаете, что тут только условно противогазы надевают? Нет, ребятки, шалишь. Тут всё по-настоящему…

Вообщем, получается, хочешь – не хочешь, а возиться мне тут с вам некогда, – продолжил майор. –  Можно, конечно, вас в бункер запихнуть, подождать, пока все наши игры военные пройдут. Да ведь только и тогда всенепременно какое-нибудь срочное дело обнаружиться, что не до вас будет. И придется вам шляться тут по городку и разлагать дисциплину. Да-да, разлагать, потому как дисциплина сама собой разлагается, если солдат видит от нечего делать шляющегося штатского.

Да вот только никого в сопровождающие я вам дать не смогу, люди все давно при деле, готовятся к газовой атаке. Придется вам уж самим в Керман добираться, без конвоя, так сказать. А что? И мне ответственности меньше, и вам спокойнее, если под газовую атаку не попадете. Все-таки вы люди штатские, хоть и назвались актерами, но я-то вижу, что вы из тех самых «партизан»-туристов, что любят своими ногами в Австралию сходить, что б на тамошних кенгуру живьем полюбоваться.

Значит – народ бывалый, в городе, пусть и мусульманском, не растеряетесь и в обиду себя не дадите».

Паша утвердительно кивнул на последние слова майора, потихоньку начиная соображать, что легенда о киносъемках рухнула, так и не успев закрепиться, но все-таки подивившись скорости прохождения информации. Кажется, ни часовой усатому сержанту, ни сержант майору ничего не докладывали о мифических съемках фильма, выдуманных на скорую руку Анькой.

– Значит, не возражаете, – чуть задумчиво сказал майор. – В Керман через пару минут вертолет вылетает порожняком.

Майор пытливо вгляделся в лица Аньки и Паши, но те старательно изображали равнодушное внимание и внимательное понимание, и вряд ли даже самый опытный психолог смог бы что ли прочесть на их физиономиях. Майор по-своему понял их равнодушие и оказался ближе всего к истине.

– Устали, пока по пустыне-то блукали, – сочувственно сказал он. – Ну, вот в городе и отдохнете. А потом уж, не обессудьте, придется вам самим в комендатуру идти. Конечно, я в базе подчеркну, но ведь и у них куча дел и все срочные, так что особого внимания к своим персонам не ждите…

Паша с Анькой переглянулись, и девушка, подтверждая слова майора об усталости, вдруг сладко зевнула и потрясла головой, будто отгоняя сон. А Паша, все это время старающийся, что бы его взгляды не показались майору уж слишком пристальными и изучающими, сообразил, что этот странный особист, разговаривающий с задержанными в запретной зоне, как со своими, и в самом деле принял их с Анькой за «своих». Таких, с кем иначе не разговаривают, будто бы сразу после встречи Паша и Анька безмолвно сказали ему волшебную фразу из детской книжки: «Мы с тобой одной крови. Ты – и мы…». И даже, может быть, ощущая ту опасную, хищную волну, которую распространяли вокруг себя Паша и Анька, майор принимал её за волну своей, родной стаи. «Так не бывает, – подумал Паша, – но здесь мы сразу оказались своими…»

– А сейчас – пошли…

Майор Семенов поднялся из-за стола и вежливо подождал, пока гости покинут его кабинет. Однако, в коридоре он опять оказался во главе маленькой колонны из трех человек и быстрым шагом вывел Пашу и Аньку обратным путем к выходу.

Выводя псевдоактеров из штаба, майор притормозил у широкого стекла дежурки. Там, за длинным, но скрытым от посторонних глаз пультом связи вальяжно расположился молоденький сержант с кружкой чая, распространяющего такой аромат, что Анька непроизвольно сглотнула слюну. Недовольно глянув на подчиненного, даже не подумавшего принять рабочий вид перед лицом начальства, майор высказался:

– Раздолбай! Приветствовать старших по званию не учили?

– Учили, товарищ майор, – ответил сержант, даже не подумав сменить позу или спрятать куда-то свою кружку с чаем.

– Ну, и…

– Приветствую!

Сержант улыбнулся широко и открыто, будто в лице майора увидел любимую бабушку, в детстве кормившую внука до отвала вареньем.

 – Дай-ка мне связь с «акулами»… – решив не перебарщивать, ругаясь со связистом, попросил Семенов.

Приметы приметами, но и понапрасну строить отлично выполняющего свои обязанности специалиста по связи, а не по шагистике не стоило.

– С кем конкретно? – переспросил сержант, по-прежнему держа кружку в левой руке, а правой ловко набирая на лежащей перед ним клавиатуре какие-то символы запроса.

– А кто у нас сейчас на взлете? в город идет?

– Восьмой, пожалуйста… – сержант изящным ударом по клавише завершил необходимую операцию, покосился на стоящих рядом псевдоактеров и протянул в узкую щель под стеклом маленькую гарнитуру из наушника и микрофона.

– «Акула-восемь»? – спросил майор, прижав к уху наушник. – Здесь Семенов. Когда у вас старт? Годится. Захватите двух пассажиров. Да, до города. Там они сами разберутся. Готовы, претензий не будет. Ждите. Без них не стартовать.

От штаба до маленькой вертолетной площадки пришлось почти бежать следом за торопящимся майором.

Вертолетная площадка оказалась величиной с собачью в больших городах: просто пятачок голой земли размером метров сто на сто, огороженная низеньким, символическим штакетником. Никакой охраны, ни какой сигнализации видно не было, и Паша подумал, что вертолеты здесь приземляются только в крайних случаях, для эвакуации людей, ну, или очень уж мирные машины, типа почтовых и санитарных. Впрочем, стоящий в центре площадки вертолет его мысли опровергал напрочь. Удлиненный корпус, пустые, но явно предназначенные не для новогодних подарков подвески, торчащий из-под корпуса ствол пулемета – все это в комплекте с затененными, почти черными стеклами, придавало машине хищный, боевой вид.

Но рассуждать, размышлять, о чем-то спрашивать майора было некогда. Часть вертолетного корпуса исчезла, оказавшись дверью, и из чрева машины донесся веселый, но чуть нервозный голос:

– Давай-давай, товарищ майор, заждался уже! Того и гляди, своих встречу по дороге, кто вас бомбить прилетит…

– Ну, с богом, ребятки, – неожиданно совсем не по-военному сказал майор, и Анька показалось, что не будь не нем формы, Семенов непременно бы перекрестил на дорожку всю компанию. 

Другие произведения автора:

Перекресток. Часть вторая. Госпожа инспектор. гл.16

Искажение. Отдых на чужой свадьбе

Перекресток. Часть третья. Простая история. гл.29