Пыль. Часть I. гл.2

***

В тесной для такого количества народа, общей комнате караулки сгрудились, изображая подобие строя, пять человек в песочном камуфляже, с тяжелыми штурмгеверами за плечами, в ближайшие минуты заступающие на посты, но лейтенант Свиридов выбрал почему-то именно Колю Кудряшова. Без всяких на то оснований или с тайным умыслом – не понять, чужая душа – потемки. Все пятеро заступающих были первогодками, всего-то по три-четыре месяца отслужившими в дивизии после учебки. Все примерно одного возраста, роста, телосложения, национальности, поэтому караульный начальник просто, что называется, «ткнул пальцем в небо», выкликая Кудряшова.

– Рядовой Кудряшов! Обязанности часового помнишь?

– Давай-давай, абезьян, – подбодрил его сержант Тимохин, из-зи плеча лейтенанта; этот сверхсрочник лет двадцати пяти, если не больше, был разводящим в смене, вторым после карнача лицом на данный момент. – Что там часовой «абезьян»…

Эта старая армейская байка существовала, наверное, с довоенных времен, но Николаю, по прибытии для прохождения службы в сто двадцать восьмую танковую дивизию,  рассказали её, как реальное происшествие в одном из батальонов мотострелкового полка дивизии, где, якобы, служил то ли туркмен, то ли чукча, который по-русски всё понимал, а главное – выполнял правильно и быстро, а вот слово «обязан» до последних дней службы выговаривал, как «абезьян». И получалось у него, что и солдат – абезьян, и сержант – абезьян, и часовой – тоже абезьян.

Вздохнув, прочищая пересохшее горло, и покосившись на сержанта, Кудряшов начал бодро и складно повторять давно заученный урок. Но караульный начальник перебил его:

– Погоди, Кудряшов. То, что выучил, молодец, хвалю. А можешь своими словами рассказать, что ты будешь ближайшие два часа делать?

– Как что, товарищ лейтенант? – чуть удивился Кудряшов. – Лежать в схороне, вести наблюдение. При появлении людей немедленно докладывать. Пресекать возможное нарушение границы полигона.

– Не только людей, – поправил его лейтенант, сам еще довольно молодой человек, и двух лет нету, как из училища. – При любых подозрительных явлениях немедленно докладывать, тут же включать записывающую аппаратуру и сигнализацию. А что до людей… то тут аккуратнее надо быть. Завтра начинают новую технику испытывать, потому – не дай бог – те, кому это слишком интересно, наверняка попробуют на полигон еще сегодня пробраться. Или затаиться где-то в схороне, или аппаратуру свою оставить. Так что с людьми – лучше всего задерживать всех для выяснения. Если окажется какой баран местный, с тебя, Кудряшов не взыщут, а вот если упустим кого, то лучше бы нам в этом карауле не находиться. Понятно?

– Так точно, товарищ лейтенант! – ответил Коля.

– Всем понятно? – переспросил карнач у остальных бойцов.

– Так точно, – не очень дружно, но тем не менее, единогласно ответили караульные.

– Ну, раз всё понятно, разводящий, командуйте, – распорядился лейтенант.

– Равняйся! Смирно! – привычно выкрикнул сержант Тимохин. – Нале-во! Во двор шагом – марш!

Предстояла одна из самых ответственных процедур караульной службы: заряжание оружия перед заступлением на пост.

Несмотря на относительную близость границы и неспокойную обстановку в районе, требования Устава соблюдались категорически, и в караульном помещении бойцы находились с разряженным оружием, получая свои штурмгеверы из пирамиды только при заступлении на пост, но при этом постоянно, даже во время отдыха, таская на себе по три снаряженных сорокапатронных магазина.

Выйдя во дворик, маленький, огороженный высоченным деревянным забором, караульные, привычно расположившись у стенда-пулеуловителя, по команде сержанта достали магазины и, присоединив их к штурмгеверам, движением затвора дослали первый патрон в патронник. Это было, пожалуй, единственным признаком боевого, а не обычного гарнизонного, караула.

– Оружие – на предохранитель! На ремень! – привычно скомандовал сержант и перешел на более простой, не командный уже тон: – Двигаем к вездеходу, ребята, да пошустрей, смена уже заждалась…

Несмотря на собственную же команду поторапливаться, возле небольшой калитки в заборе, ведущей наружу, сержант остановился, внимательно оглядывая прилегающий к караулке участок пустыни на небольшом обзорном экране, подвешенном у калитки на простом гвозде и принимающим изображение с четырех камер внешнего обзора. Лишь убедившись в безопасности дальнейшего передвижения, Тимохин нажал на кнопку, одновременно открывающую замок в калитке и включающую сигнальные лампочки в караульном помещении и на внешней стороне забора. Последняя служила сигналом для водителя вездехода, который, заметив мигание лампы, должен был подать машину прямо к калитке, загораживая корпусом обзор возможным наблюдателям… да и вообще – на всякий случай.

В длинной, приземистой машине с широкими, специально для пустыни приспособленными гусеницами по табелю размещалось двадцать человек со всем снаряжением, потому пятеро караульных чувствовали себя в десантном отсеке вольготно, как на полковом плацу. Но только внутри вездехода, да и остальных армейских боевых машин, бойцы начинали понимать, почему же в мотопехоту в военкоматах отбирают сильных, выносливых, но – непременно невысоких ребят. Пожалуй, в отсеке «дядя Степа» двухметрового рост просто бы не поместился, ну, или сидел, зажав собственную голову между колен.

Перед тем, как захлопнуть дверцу десантного отсека, сержант Тимохин внимательно оглядел бойцов и спросил:

– Воду с собой все взяли?

Бойцы, уже скорчившиеся на металлических лавках вдоль бортов вездехода, дружно похлопали по подвешенным к ремням флягам и закивали, понимая, что отвечать по уставу в такой ситуации вовсе необязательно.

– Ну, и хорошо, – кивнул сержант. – Оно, конечно, сейчас не лето, от жары не помрете без воды, но все-таки здесь – пустыня…

Лязгнула, закрываясь, дверь десантного отсека, бойцы еще немного поерзали задницами на жестких дюралевых сиденьях, устраиваясь поудобнее, и через полминуты вездеход резво покатился по песку. Ехать было недалеко, да еще и по гладкому песку пустыни, без предательских выбоин и колдобин, потому никто не стал вставлять штурмгеверы в специальные зажимы, расположенные на стенках отсека рядом с каждым сидением, а просто упер приклад в слегка дребезжащий пол, зажал его ступнями и, придерживая оружие за ствол, откинулся на стенку.

«Секрет», в котором должен был нести службу Кудряшов, находился дальше всех остальных постов от караулки, поэтому Николаю последние минуты поездки пришлось провести в обществе уже сменившихся товарищей по взводу. Все они отчаянно зевали, иной раз клацая зубами, и терли слипающиеся глаза, ведь им довелось провести на постах самые неприятные предрассветные и первые часы после восхода солнца. Сменившиеся часовые уже не держали в руках оружие, старательно пристроив штурмгеверы в зажимы, и старались не поджимать ноги, а напротив, вытягивать их на всю длину отсека. Ведь половине из них пришлось пролежать часы дежурства в тесных «секретах», и теперь они старались сразу же дать отдых затекшим и уставшим конечностям.

Когда вездеход в очередной раз остановился, приглушив двигатель, Николай попросил товарищей пропустить его ближе к выходу, наступало его время нести службу. В просторном для пяти человек салоне десантного отсека выполнить просьбу Кудряшова не составляло особого труда, ведь это не борт БМП, куда обычно набивалось по десять-двенадцать человек с полной выкладкой при восьмиместной вместимости. Но и там солдаты ухитрялись и рассказывать по пути анекдоты, и перепихиваться локтями, и даже ссориться и ругаться, хотя такое происходило не часто, взвод был дружным, сплоченным не только службой, но и общими идеалами и планами на будущее.

– Рядовой Кудряшов! На выход, – скомандовал сержант, распахивая дверь отсека. – Вещички, вещички не забываем…

На стандартную остроту сержанта никто не обратил внимания, да и он сам не ждал ни усмешек, ни даже ворчания на то, что присказка надоела. Едва Коля оказался на песке, старательно оправляя камуфляжный комбинезон, как сержант двинулся в сторону от старого, явно заброшенного мазара, к последнему в их зоне ответственности «секрету». Идущему следом Кудряшову сержант через плечо негромко сказал:

– На склеп этот посматривай, тут пару дней назад археологи какие-то работали, наши, конечно, но… на время стрельб их попросили перерыв сделать, так ведь – ученые ж, мало ли, какие у них мысли. Так что смотри, вдруг кто из них тут окажется, забудет про стрельбы или смелость свою показать захочет. За ними, конечно, присматривают и вряд ли из города выпустят, но… всяко бывает. Так что б нам крайними не оказаться.

– Присмотрю, товарищ сержант, – послушно ответил Кудряшов.

– Про шпионов особо не думай, лейтенант это для перестраховки сказал, – продолжил инструктаж Тимохин, замедляя шаг. – Тут все в округе аппаратурой нашпиговано, как на научном стенде. Комар не пролетит с «той стороны»…

Возле небольшого, с полметра в высоту, барханчика их уже ждал сменяющийся. Без присмотра офицеров смена караула редко когда происходила по букве устава, вот и сейчас рядовой Самойлов, прослуживший уже два года, заметив подходящих Тимохина и Кудряшова, выбрался на поверхность из маленького прикрытого маскировочной сетью окопчика, в котором коротал время.

– Как тут обстановочка? – поинтересовался у него сержант. – Ничего новенького?

– Мишени вот там, – Самойлов показал рукой на отдаленные холмы, – ставили, значит, скоро начнут.

– Понятно, – Тимохин пригладил усы и скомандовал: – Рядовой Кудряшов! На пост…

Коля послушно спрыгнул в окопчик, укрепленный по стенкам такими драгоценными в пустыне досками, и глянул на небольшой пульт от разнообразных датчиков, установленных по периметру зоны ответственности его поста. Инфракрасные, ультразвуковые, шумовые, объемные… Совсем скоро от них не будет никакого толку, в пустыню выйдут на боевые стрельбы танки. А вот детекторы движения, нацеленные от танковой площадки и перископные камеры наблюдения очень даже помогут спокойно нести службу.

– Слышь, Кудряш, – позвал Самойлов, – я там, в нужнике, лопатку воткнул, смотри, не гадь где придется…

На дне окопа в углу торчала малая саперная лопатка. «А я-то и не сообразил, зачем она здесь», – подумал Николай.

– А что – терпежу уже нет? – язвительно спросил сержант на открытое признание такого вопиющего нарушения устава караульной службы.

– Терпеж есть, только вот если не будет у кого, так зачем весь окоп обгаживать? – рассудительно сказал Самойлов. – Пусть в одном углу и отмечаются, нам же самим тут еще почти три дня сидеть, да и после нас люди придут…

Понимая, что техническая оснащенность даже такого простенького «секрета» шагнула вперед настолько, что требование устава ни курить, ни пить, ни есть, ни отправлять естественных надобностей несколько устарело, сержант Тимохин только покачал головой. В самом деле, здесь, на границе полигона, часовой должен больше смотреть на датчики и экраны камер, чем вглядываться вдаль собственными глазами в поисках возможного нарушителя границ запретной зоны.

– Ладно, бди, Кудряшов, – сказал сержант, – если что, лучше лишний раз включи непрерывный канал на караулку, чем потом будешь своими словами оправдываться…

– Есть, товарищ сержант, – ответил Коля.

С помощью Самойлова сержант натянул над окопчиком защитный купол маскировочной сети, полностью скрывающий «секрет» не только от взглядов, но и от всякого рода поисковых систем. Под куполом рядового Кудряшова не смогли бы заметить и самые чувствительные системы наведения, основанные на инфракрасных лучах, ультразвуке и прочих достижениях науки и техники.

Пристроив в уголке неудобный и громоздкий в таком маленьком окопчике штурмгевер, сам устроившись поудобнее на небольшой песчаной завалинке, Коля прислушался к звуку удаляющегося вездехода и задумался над тем, как же с пользой для службы и себя скоротать три караульных часа. В связи с похолоданием и наступлением зимы в пустыне их смены в «секретах» растянули с двух летних на три зимних часа.

Для начала, как и положено было по уставу и специальному приказу по дивизии об организации караульной службы в местных условиях, Кудряшов еще разок внимательно проверил работу всей аппаратуры в окопчике, связался с караулкой для проверки связи, доложил лейтенанту, что на посту всё нормально, а смененные товарищи на вездеходе отправились в караульное помещение минут пять назад. А вот потом, завершив разговор с карначем, Кудряшов откровенно заскучал. Думать о будущем не хотелось, как-то раз, еще в учебке, он так замечтался на сторожевой вышке, что прозевал появление в охраняемой зоне дежурного по части, с тех пор Коля старался своё светлое будущее обдумывать в казарме, перед отбоем. Вот про казарму можно было помечтать, но мечта эта казалась Коле слишком уж приземленной. Пройдет положенный срок полевых учений, и дивизия вернется на «зимние квартиры», туда, где каждому отделению положено свое помещение, которое почему-то называют кубриком, как на корабле. Где из кранов течет и горячая и холодная вода без отказа, где есть нормальная душевая и мыться можно хоть каждый день, хоть в день три раза, если будешь успевать, конечно.

Не во всех войсках и не везде на территории страны, да и за рубежом, где находились русские солдаты, были такие бытовые условия, как у мотопехоты танковых войск. Во время последней войны, больше сорока лет назад, сопровождающие танковые атаки пехотинцы не зря заслужили гвардейскую славу и почет. С тех самых времен они котировались в стране выше любых других родов войск. Но вместе со славой и отличными условиями быта от мотопехоты требовали и повышенной отдачи, именно из-за этого почти две трети каждого года бойцы проводили на полигонах и стрельбищах, постоянно тренируясь в условиях очень близких к боевым, как вот, к примеру, здесь, в далекой пустыне.

Задумавшись о прелестях казарменной жизни и о значении мотопехоты для вооруженных сил и всей страны в целом, Кудряшов пропустил тот момент, когда на полигоне появились танки. Приземистые и потому кажущиеся очень широкими на непосвященный взгляд машины в разбивку выползли из-за невысокой каменной гряды с северо-запада и начали маневрировать, занимая заранее размеченные участки для боевых стрельб.

Теперь приходилось удвоить бдительность, не очень-то надеясь на аппаратуру, потому как танковый шум, горячие двигатели, сотрясение почвы под гусеницами гигантов, а потом еще и стрельба боевыми снарядами сильно искажали показания приборов. Николай приник к экрану контрольных камер, транслирующих изображение местности вокруг «секрета». Четыре камеры охватывали передний сектор наблюдения, градусов на двести, а еще две на всякий случай глядели назад, на полигон. Посматривая в первую очередь на увлекательные и зрелищные действия танкистов, рядовой Кудряшов, тем не менее, не забывал шарить глазами и по пустынному, мертвенно-неподвижному пейзажу, передаваемому с остальных камер, и не обращал внимания на тревожные сигналы инфракрасных датчиков, датчиков объема и движения. Ну, нельзя им было верить во время стрельб.

Танковую атаку со стороны, да еще и с боевыми стрельбами, когда от далекого, источенного ветром и песком валуна отлетали ясно видимые глазом камеры мелкие крошки разбитого камня, Кудряшов видел впервые. Конечно, в учебке их возили на полигон, и даже не раз и не два «обкатывали» танками, приучая бойцов не бояться грозных машин, но тогда Николай думал только об одном: как бы не обосраться и не потерять лицо в глазах товарищей и командиров. Сейчас же он наблюдал за стремительными, изящными пируэтами многотонных машин на песке, на вырывающиеся из стволов клубы раскаленных газов, на яркие огоньки работающих танковых пулеметов со стороны. И зрелище было очень внушительное.

Про себя Кудряшов подумал, что никогда в жизни не хотел бы попасть под такую атаку, даже будь рядом с ним все его друзья-товарищи по взводу, командиры по роте и батальону. Но зато теперь будет, что рассказать своим школьным и дворовым приятелям, большинство из которых просвистели мимо мотопехоты из-за роста и веса. Теперь Николай не жалел, что всегда был самым мелким в классе, пусть и сильным, жилистым, выносливым. Что ж тут поделать, у них, Кудряшовых, вся порода такая: и отец, и дед, и даже по материнской линии мужчины все маленькие, но – не слабаки.

Окончательно Николая отвлекли от положенного наблюдения пустынного пейзажа за пределами полигона завораживающие пуски ракет прямо с брони танков, и он просто прозевал тот момент, когда из старого, заброшенного мазара появились две фигуры. А когда обратил на них внимание, то оказалось, что они находятся совсем рядом со схороном, но не замечают его. Впрочем, это-то было понятно и объяснимо, но вот совсем необъяснимо было полное молчание всей аппаратуры, даже датчиков движения у склепа. Получалось, что никто к склепу не подходил и внутрь его не входил, но только – как же они оттуда вышли, если не входили?

Разглядывая на экране странно одетых крупного мужчину с наголо обритой головой и худенькую девушку в несуразно широких кожаных штанах, странном картузе с невнятной кокардой над поломанным козырьком, с короткой стрижкой, рядовой Кудряшов вспомнил, что, увлекшись танками, не успел нацепить переговорную гарнитуру, последний писк армейской техники, появившийся во взводе едва ли не одновременно с ним самим: миниатюрный наушник и крошечный направленный микрофон, берущий звуки только на два десятка метров перед бойцом.

Чертыхнувшись на свою рассеянность, Кудряшов первым делом нажал «тревожную кнопку» вызова караулки и, лихорадочно прилаживая гарнитуру под каску, доложил ответившему сержанту Тимохину:

– Тревога! Из склепа появились двое, мужчина и женщина. Кажется, без оружия. Аппаратура ничего не показала до самого их появления…

– Где они сейчас? – переспросил сержант.

– Стоят около схорона, о чем-то говорят, мне тут не слышно, – приободрившись, что всё пока сделал правильно, ответил Николай.

– Думаешь – археологи вернулись на наши головы? – спросил сержант.

Видимо, караульный начальник прилег отдохнуть или просто отошел куда-то, и сержант, замкомвзвода, оставался за старшего в помещении.

– Да не похожи на ученых-то, – засомневался Кудряшов. – Бродяги какие-то по одежде если… может, эти самые – туристы новомодные?

– А чего им тут делать? хотя, все может быть, – согласился сержант. – Давай-ка ты их окликни, мол, стой, кто идет и так далее, только связь с гарнитуры не отключай, что бы здесь, у нас, слышно было.

– Слушаюсь, - отозвался Кудряшов. – Разрешите начинать?

– Начинай, только аккуратно, – попросил сержант.

– Иду…

Рядовой Кудряшов, прихватив из угла штурмгевер и сняв оружие с предохранителя, осторожно приподнял край маскировочного купола и ловко, ужом, выскользнул наружу, тут же подымаясь во весь свой невеликий рост.

– Стой! Стрелять буду!

«Ну, вот, опять вляпался, – пронеслось в голове Кудряшова. – Про «стой, кто идет?» забыл…» 

Другие произведения автора:

Fugit irreparabile tempus 2

На свободу - с чистой совестью

Перевертыш гл.2