Перевертыш гл.16

***

Когда за вышедшим капитаном захлопнулась дверь, Егор Алексеевич со вздохом пристроился на стуле, пояснив бойцам:

– Старость – не радость, не могу долго стоять или ходить… Да и сидеть – тоже, – он угрюмо засмеялся, – вот так и кручусь… Присаживайтесь и вы. А ты, лейтенант, подежурь-ка за дверью, меньше слышишь, дольше живешь…

Когда обрадованный лейтенант с майорскими погонами вышел из комнаты, Октябрьский, наконец-то, представился бойцам.

– Как-то впопыхах, да этими неприятными хлопотами об этикете совсем забылось… – покачал он головой. – Да и сбивает, что я вас знаю, пусть и заочно. Так вот, я Егор Алексеевич, если по фамилии, то Октябрьский. А это – Марта Кох. Она зовет меня на германский лад Георгом, не обращайте внимания. Про должности и полномочия свои я лучше промолчу. А то ведь только что лейтенанту говорил: «Меньше знаешь, дольше живешь», но это так, юморок у меня такой. Нервный…

А вытащил я вас, ребятки, сюда не просто так. Свои кошмары вы и в боях посмотреть успеете, это к тебе, Пан, относится, старший сержант-то уже насмотрелся, даже и похлеже, небось…»

То, что дальше рассказал Октябрьский, человек в странной одежде, с неограниченными, как оказалось, полномочиями, раз так легко и непринужденно озадачивал капитана Мишина, выходило за рамки обыденной атаки диверсионного отряда на военный объект.

Сразу после полуночи, некто или нечто, ворвалось в подвальное помещение через запасной вход. Охрана, надсмотрщики, а потом и задержанные были истреблены с ненужной жестокостью в течение буквально нескольких минут, после этого некто или нечто прорвалось на второй этаж, разнесло в хлам приемную и кабинет капитана Мишина, убив его секретаршу и полдесятка солдат и офицеров комендатуры, пытавшихся задержать или ликвидировать это нечто.

Сейчас, под руководством Мишина, проходят следственные мероприятия, делаются экспертизы. Но это уже рутинная, обязательная работа «постфактум». А вот пригласил бойцов в комендатуру Октябрьский для работы оперативной. Потому как…

– Из всех задержанных исчезла бесследно только та, ваша, мулатка, – пояснил Егор Алексеевич. – Остальных, худо-бедно, смогли собрать и опознать из тех частей, что остались…

– Вы хотите про нее что-то узнать? – вклинился в паузу старший сержант. – Так и я, и Пан отчеты товарищу капитану написали. Все, как было.

Октябрьский не стал говорить бойцам, что в суматохе нападения и сразу после него, когда обследовали подвал, идентифицировали погибших, и он, и сам капитан Мишин как-то забыли про бойцов, и сообразили, что тем также может грозить опасность, как опасным свидетелям, только после того, как обнаружили вскрытый сейф капитана. Очень было похоже, что некто или нечто пытался найти и уничтожить все следы пребывания в комендатуре загадочной мулатки. Вот только после этой догадки капитан и поднял по тревоге караул батальона личным звонком, сообщив о направляющейся в их сторону диверсионной группе. Впрочем, как выяснилось позже, тревога эта коснулась только дежурной смены, выведенной на посты для усиления, а вот начальство в лице комбата и его заместителей карнач тревожить не стал. «Что такое диверсионная группа? Человек десять-пятнадцать. А мы предупрежденные – отобьемся, как нечего делать», – решил капитан Володин, дежуривший в эту ночь по батальону.

– Отчеты ваши, конечно, найдутся, – согласился Октябрьский. – Вот товарищ Мишин наведет порядок в своем кабинете, и всё отыщет и мне покажет. Впрочем, показывать-то и не надо, он и так всё успел рассказать подробно.

Пан смутился, стрельнув глазами в Марту. «Опять про то, как я с этой мулаткой кувыркался, – подумал он. – И опять при женщине…». Он вспомнил погибшую Настю, и в горле встал неожиданный комок. Пришлось сглотнуть, хорошо хоть ни Октябрьский, ни Успенский на это судорожное движение кадыка у Пана особого внимания не обратили.

– У нас сложилось совместное мнение с капитаном, – продолжал Октябрьский, – что приходили именно за мулаткой и смогли её освободить. Следы их: её и еще кого-то, – обрываются за парком, там их ожидала машина. Теперь у меня будет просьба к тебе, Пан. Ты больше всех общался с этой загадочной девицей. Причем, в неформальной обстановке. Подумай, напрягись, постарайся вспомнить… говорила ли она о своих друзьях, знакомых, приятелях здесь, в городе… или в пригородах, вообщем, поблизости?

Пан сообразил, что интимные подробности его общения с мулаткой сейчас уже отошли на второй план, теперь важнее, о чем и как они с ней общались. Но ведь общались-то без знания языка друг друга, на каком-то эмпатическом (Пан и слова-то такого не знал), душевном уровне. Но – понимал же он её, когда мулатка говорила о своем доме далеко на юге полуострова, о большой семье… Или она имела в виду юг не этого совсем полуострова? и под семьей понимала нечто гораздо большее, чем понимают обычные люди?

– Товарищ Октябрьский, не помню, – понуро сказал Пан. – Не было, вроде бы, о друзьях ничего. Да и потом, как товарищ капитан говорил…

– Стоп, – скомандовал Егор Алексеевич. – Всё забудь, что было потом. Выкинь из головы, постарайся вспомнить, о чем вы тогда общались… Сергей, я понимаю, тебе сейчас это сделать нелегко, да и общались вы не словами, но… постарайся…

– Можно пробовать гипноз, – с чудовищным акцентом сказала Марта, внимательно прислушивающаяся к разговору, но до сих пор молчавшая.

– Гипноз попробовать можно было бы, если б под рукой был наш гипнотизер, которому можно доверить разговор на такие темы, – грустно сказал Октябрьский. – Так что гипноз придется отложить до Москвы… А сейчас – вся надежда на человеческие мозги, которые никогда ничего не забывают…

Пан и в самом деле пытался вспомнить хоть что-то, но не мог. Постоянно всплывали строчки отчета, уже описанные события, псевдослова мулатки… и запах, мешался какой-то запах…

– Товарищ Октябрьский, – попросил Пан.

– Просто Егор Алексеич, – попросил тот.

– Егор Алексеич, а можно коньяк понюхать? Вот тот, со стола? – спросил Пан.

– Да хоть выпей всё, если это поможет, – Октябрьский дал знак, и Марта, сорвавшись с места, поднесла Пану открытую бутылку и стакан.

– Нет, хотя, может быть…

Пан слегка запутался в своих желаниях, но не стал продолжать, а просто закрыл глаза и, перехватив из рук Марты бутылку, принюхался к коньяку. «Точно, – всплыло в голове, – мы тогда точно такой и пили…»

Пили коньяк, мулатка валялась на постели, ластилась, то прижимаясь всем телом, то отстраняясь… водила ласково твердыми сосками по спине… говорила… не говорила… просто думала… про море, то есть про океан… берег океана… любимое место, где всегда можно укрыться от недоброжелателей, отдохнуть, восстановиться… нет, не восстановиться, подремонтироваться, исправиться, как-то так звучало…

– Берег, океан, – хрипло сказал Пан. – Было такое…

– В точку, – поддержал его до сих пор молчавший Успенский. – Там еще одна подруга, блондиночка, говорила, мол, хорошо в такие времена, когда, как у этой Шашки…

– Шаки, – перебил его Пан.

– Один черт, Шашки, – заупрямился старший сержант, – хорошо, как у этой Шашки, когда есть знакомые у моря, мол, всегда пропитание раздобудешь, да и на обмен рыбу пустить можно…

– И на каком языке она говорила? – дернул головой, как взнузданный конь, Октябрьский.

– Так… это, с нами же Пельмень был, – смутился Успенский, сообразив, что наболтал лишнего и теперь еще и перевел стрелки на бедного еврея.

– Какой Пельмень? Разъясняйся точнее, я в батальоне не служу, – нервозно, но корректно попросил Егор Алексеевич.

– Наш Пельмень, в смысле рядовой Пельман, – решил, раз уж сказал «а», то договаривать и «б», Успенский. – Он с нами был в ту ночь у девчонок, переводил. Он, хоть и рядовой, но при штабе у нас, переводчиком…

– Хорошо язык знает? – осведомился Октябрьский.

– Институт по языкам окончил, – пожал плечами старший сержант, – правда, ускоренный весенний выпуск, но шпрехал по ихнему неплохо, все его понимали…

– Так, а что на берегу океана, Пан? – переключился на снайпера Октябрьский. – Не просто же берег?

– Да, не просто. Там какой-то домик, то ли её друзей, то ли просто пристанище для нее, – начал объяснять Пан. – Вообщем, она говорила, что отдыхает там, ремонтируется, ну в смысле, восстанавливается… как-то так, трудно передать точнее, без слов же всё было…

– Значит, домик у океана, – задумчиво повторил Егор Алексеевич.

–  База… база, или что-то похожее, – опять послышался жуткий акцент Марты. – Думаете, они еще там?

– Знать бы – где, – с сомнением сказал Октябрьский и гаркнул неожиданно так, что Пан чуть не выронил бутылку: – Прошин!!!

На этот крик, едва не снеся дверь, влетел в комнату майор-лейтенант с обоими пистолетами наизготовку. Увидев, что ничего страшного в помещении не происходит, и звали его совсем по иному делу, смущенно сунул пистолеты в карман и кобуру и вытянулся перед Октябрьским:

– Слушаю!

Пан и Успенский переглянулись. Давненько на глазах старшего сержанта явно не простые офицеры с липовыми майорскими погонами так не тянулись перед штатскими. А Пан такое в своей жизни вообще видел в первый раз.

– Голубчик, – уже спокойно, почти нежно, сказал Егор Алексеевич, – добудь нам, пожалуйста, карту пригородных районов, выходящих на океан. Как можно более подробную и как можно скорее…

– А как же? – майор-лейтенант обвел глазами собравшихся, но Октябрьский успокоил его:

– Не переживайте, голубчик, с нами такие боевые ребята остаются, что отобьемся от любых напастей…

Все эти нарочито мягкие, какие-то литературные слова совсем не вязались со взглядом Егора Алексеевича, цепким, горящим, похожим на взгляд хищника, почуявшего добычу. Но майор-лейтенант на такое обращение не поддался.

– Не имею ж права, товарищ Октябрьский, – жалобно сказал он.

– Я тебе потом твои права объясню, – посуровел Егор Алексеевич. – И обязанности – тоже. Карту, живо. И – будешь пробегать мимо мишинского кабинета, попроси капитана к нам зайти. Очень надо. Но только именно «попроси», а не гони впереди себя с поднятыми руками, знаю я ваши плохие манеры. Действуйте, лейтенант.

Перемена тона и перескакивающее «ты»-«вы» в словах Октябрьского окончательно сбило Прошина, но теряться и поддаваться панике ему было нельзя ни при каких обстоятельствах. Пришлось действовать, но сначала майор-лейтенант обратился к Пану и Успенскому:

– Товарищи, личное оружие имеется?

– Так точно, – хором отозвались бойцы, одновременно похлопав по своим кобурам, где дремали «семены».

– Без предупреждения применять по любому вошедшему, кроме меня и капитана Мишина, – приказал Прошин.

– Есть, – отозвались синхронно бойцы, вновь переглянувшись.

Вот только после этого майор-лейтенант позволил себе выйти из комнаты и устремиться на поиски подробнейшей карты окрестностей города.

Проводив его взглядом, Октябрьский хмыкнул и попросил бойцов:

– Вы все-таки со стрельбой поосторожнее, а то мало ли какой чудак, не знаючи, заглянет… А те, кто тут набезобразничал уже далеко. Да и не знали они, что мы прилетели…

– Ты уверен, что не знали, Георг? – уточнила Марта.

– Если бы знали, с нас бы и начали, а не с подвала, – спокойно сказал Октябрьский.

И Пана поразило, как равнодушно сказал Егор Алексеевич о своей возможной страшной смерти. Будто давно готов к ней, готов встретить её достойно, без паники и слез.

– Товарищ…э-э-э… Егор Алексеич, – поправился Успенский, – а сколько же человек комендатуру атаковали? И чем же они так народ в подвале порезали? Никогда такого не видел…

– Если верить очевидцам, – сухо сказал Октябрьский, – а верить им можно, то в комендатуру проник один… э-э-э… пусть будет человек. Чем он резал людей в подвале и тут, на этаже – сказать не берусь. Думаю, что и экспертиза напишет – острым предметом, похожим на нож или кинжал.

– Такое один человек не мог сделать, – возразил Успенский, а Пан подумал, что и два – тоже.

– Ну, вот поэтому мы и говорим пока между собой «некто» и «нечто», – поправился Егор Алексеевич. – Разберемся, выясним, кто и как это сделал. Жалко, только людей не вернешь…

Успенский, погрустнев, покивал согласно, и Пан снова вспомнил лежащую в уголке, исполосованную лезвиями непонятного оружия Настю. И её трость, тоже разрезанную пополам. Наверное, успела только подставить под удар, а до оружия уже не дотянулась. Не разобрала сразу, что за шум в коридоре, отчего падают тела. Да и шума выстрелов из подвала не слышно было… Кстати, а стреляли в это «нечто», или оно прошло сквозь надзирателей, патрульных, часовых, как сквозь стадо сонных баранов?

Пан не успел задать этот вопрос, в комнату ворвался капитан Мишин вместе с майором Прошиным. В руках у них были слегка помятые, но чистые листы карт.

– Вот, еле добыли у комендантских, – выдохнул Прошин. – У них тут секретность почище, чем в центральном аппарате, на каждый чих расписку требуют… Без капитана бы и не справился…

Марта стремглав метнулась помогать вошедшим, расстилать на свободных столах листы карт, Октябрьский с кряхтением поднялся со своего места и позвал Пана:

– Давай-ка поближе к нам, вдруг опять что-то вспомнишь или почувствуешь? Да и ты, сержант, не отсиживайся в сторонке, поможешь…

– Да я теперь постоянно, вроде, возле Пана, – проворчал Успенский.

– Иногда лучше быть возле, – заметил Пан, которому такое внимание к своей персоне совсем не нравилось. – Давай меняться…

Егор Алексеевич, прислушавшись к дружеской перебранке бойцов, только покачал головой. «Раз шутят и пикируются, значит, еще в ступор не впали, боевые ребята, хоть этот Пан и совсем молодой, – подумал Октябрьский. – А что, собственно, я хотел от штурмового батальона? рыданий над могилами или паники?»

Неожиданно для всех, подойдя к картам и посмотрев поочередно на все разложенные листы, именно Пан ткнул пальцем в маленький квадратик, располагавшийся рядом с синевой воды совсем недалеко от городской черты.

– Здесь!

– Ты… как… это… – от удивления капитан Мишин даже потерял дар связной речи, а Прошин, подозрительно приглядываясь к Пану, уже собрался, как всегда, вытащить пистолеты.

– Бывает, – вновь зазвучал чудовищный акцент Марты. – Это не есть фантазий…

А вот Октябрьский промолчал, внимательно вглядываясь в карту. Потом почесал в затылке, накрутил на палец длинную прядь своих волос, с сомнением пожевал губами и поинтересовался:

– Кто карту хорошо читает? Домик, кажется прямо под обрывом стоит? и подход удобный только от города? дальше какие-то холмы и бездорожье?

– Верно, – на секунду сосредоточившись на карте, отреагировал Мишин. – Причем с одной стороны обрыв пологий, можно спуститься и подняться без вопросов. А вот второй край, похоже, неприступный, там не побегаешь…

– Спасибо, товарищ Мишин, – серьезно сказал Октябрьский. – Тогда помогите мне еще. Какие сейчас самые боеспособные части есть в нашем распоряжении? В пределах часа от этого домика?

Капитан замешкался, но справился с охватившими его сомнениями и четко доложил:

– Шестой штурмовой. Лучше поблизости не найти. И не потому, что я там особистом…

– Да ладно, – остановил его Егор Алексеевич. – Вы не из тех куликов, что только свое болото хвалит.

Он сделал небольшую паузу, как будто обдумывая что-то, потом спросил у Успенского:

– Ты ведь у нас, молодой человек, обязанности командира взвода выполняешь, и с успехом, как говорят?

– Выполняю, так точно, – согласился Успенский. – А про успехи – не мне судить.

– Не пожалеешь своих друзей в мясорубку кинуть? – спросил Егор Алексеевич. – После всего, что здесь-то увидел?

– Война везде война, – попытался пожать плечами Успенский. – Жалеть нельзя, другим хуже будет.

– Капитан Мишин, – попросил Октябрьский. – Подымите по тревоге взвод Успенского, пусть выдвигаются на окраину города, с полным боекомплектом. Если прибудут раньше нас – никаких действий не предпринимать, ждать нас. Да, еще – радиосвязь категорически запретить.

– Есть, – козырнул капитан и двинулся к выходу из комнаты.

– Товарищ капитан, Пал Сергеич, – наплевав на субординацию, да и не понимая, как официально, по-военному, попросить разрешения у Октябрьского, что бы обратиться к капитану Мишину, сказал Пан. – Вы передайте там, пусть Волчок мою винтовку прихватит… и пяток обойм в запас…

Первым засмеялся Егор Алексеевич, потом Марта, капитан Мишин, майор Прошин и сержант Успенский. Последним заулыбался сам над собой смущенный Пан.

– Ну, и как с такими ребятами нам не победить? – отсмеявшись, сделал неожиданный вывод Октябрьский, а потом добавил: – Да, товарищ Мишин, еще посмотрите в закромах какой-нибудь камуфляж мне и фройлен. А то очень уж мы будем выделяться на фоне остальных…

– И мне, – успел сказать Прошин, но…

– А вам, придется остаться здесь и глаз не спускать с доктора, – сурово приказал Егор Алексеевич. – У доктора сейчас всё, что осталось после этого налета, поэтому он с материалами гораздо важнее, чем моя голова, да и вообще головы всех, здесь присутствующих. Ясно?

– Товарищ Октябрьский, – просительным тоном выговорил майор. – Мне же самому голову в Москве снимут, если узнают…

– А мы никому не скажем, верно? – Егор Алексеевич подмигнул бойцам.

– Эх, все равно узнают, – махнул рукой Прошин. – А может, мне лучше с вами, а вот бойцов оставим доктора стеречь? А?

– Пана нельзя оставлять, – с нарочитым огорчением покачал головой Октябрьский. – Он нужен там, поближе к объекту. А вот старшего сержанта я бы оставил, но – он же теперь всегда при Пане, да и взводом что же – капитана госбезопасности командовать будет? Несолидно как-то…

Пока шла шутливая перебранка между телохранителем и Октябрьским, вернулся капитан Мишин с парой штурмкомбов, а следом за ним какой-то пожилой, сонный старшина с охапкой сапог в руках.

– Вот, выбирайте, – сбросил он свой груз у двери и, прислонившись к косяку, кажется, тут же заснул.

Усмехнувшись, Егор Алексеевич первым дохромал до кучи сапог, тщательно повертел перед носом пару, потом другую, наконец, выбрал себе третью и кивнул фройлен:

– Марта, налетай, а то без тебя всё разберут…

В ожидании, пока гости выберут обувь и переоденутся, капитан Мишин подошел к бойцам и, присев рядом, сказал Успенскому:

– Твои орлы минут через двадцать обещали быть…

– Ну, через двадцать не будут, тут, похоже, ехать долго, да еще по ночному времени сильно не разгонишься, – засомневался Успенский.

– Ну, пусть через полчаса… как думаешь работать, если они оттуда еще не ушли? – поинтересовался капитан просто для поддержания разговора.

– Она еще там, – вмешался в разговор Пан и смущенно добавил: – Чувствую, что она недалеко, а как – не пойму… раньше такого не было.

– Это бывает, – кивнул Октябрьский, прислушивающийся к разговору, скидывая на стол куртку и перекладывая какие-то бумаги из нее в карман комбинезона. – Тут много факторов наложилось и чрезвычайные обстоятельства – тоже.

Неожиданно Пан смутился и покраснел. Заметив это, Егор Алексеевич оглянулся. Это Марта без всякого стеснения, бросив на ближайший стол юбку и пиджак, снимала свои тонкие чулочки. «А парень-то совсем еще молодой, – мелькнуло в голове у Октябрьского. – Вон – женское белье увидел и – заалел, как мак…»

Почувствовав на себе мужские взгляды, фройлен тихонечко и презрительно фыркнула. Ей ничего не стоило ради дела пройтись и абсолютно обнаженной по центру города в середине дня, а уж просто показаться мужчинам в нижнем белье, тем более – достойном её фигуры… Но уже через минуту, застегнув штурмкомб, пришедшийся ей как раз в пору, Марта впала в растерянность, не достойную, казалось бы, такой женщины.

– Доннер-веттер, – ругнулась фройлен. – Георг, тут же ваши… портянки…

Октябрьский, уже обутый на левую ногу, поднял было глаза на капитана Мишина, готовый попросить его найти во что бы то ни стало пару небольших по размеру носок, как неожиданно для самого себя к Марте шагнул Пан.

– Битте, фройлен, – сказал он, протягивая девушке толстые шерстяные носки, которые вечно таскал в кармане «про запас». – Чистые, не волнуйтесь…

– Спасибо, Пан, – почти без акцента сказал Марта, принимая подарок.

– Ну, вот, а говорят, русские охламоны, ничего-то у них нет нужного, – усмехнулся Егор Алексеевич, – оказывается, у наших солдат всё в запасе имеется…

Пан смутился еще больше, чем подсмотрев переодевание Марты, но его поддержал, похлопав по плечу, капитан Мишин, молодец, мол, держи марку штурмовиков.

– Все готовы? – спросил Октябрьский, притоптывая обутыми ногами по полу, обминая непривычные пока сапоги.

– Оружие, Георг? – уточнила Марта. – У меня только «валтер», но он в вещах…

– На месте обеспечат, – успокоил их Мишин, – я распорядился, но лучше б оно вам не понадобилось…

– Лучше б, лучше б, – проворчал Егор Алексеевич. – Идите все в машину, я догоню…

… Оставшись вдвоем с Прошиным, Октябрьский очень серьезно попросил:

– Вы, лейтенант, не переживайте, что я без вашего присмотра побуду. Там меня найдется кому охранять, а вот здесь… Я при бойцах не стал лишнего говорить, но, кроме нашего доктора с его материалами, за вами и тот уцелевший из подвала. Вот его вы должны беречь больше, чем меня. И еще. В случае невозможности сохранить объект, вы знаете, как поступать…

Старший лейтенант Прошин, осознав последние слова Октябрьского, чуть заметно побледнел, но ответил без заминки и колебаний:

– Есть!

– Это касается не только раненого, – добавил Егор Алексеевич, – и доктор, и все материалы, что собрали… Или вместе в Москву, или – никто и никуда… 

Другие произведения автора:

Перекресток. Часть третья. Простая история. гл.31

Возвращение в Зурбаган 1

Перекресток. Часть вторая. Госпожа инспектор. гл.18