Менгир

9 февраля 2012 — Владимир Романов

По вечерней долине

Небо раскатистым бегом

Разукрасило зарницы

Перламутровым светом.

В страну закатной грусти

Лики светлые мчатся.

Облачных стран перепутья

Рождают чертоги счастья.

И вместе с небесным шатром

Остывает закат – перламутр,

Душе грусть шлёт поклон,

Пепла ночи с туч вдохнув.

Облачных нитей вязь

Расписана рукою неба.

И лунный, холодный взгляд

Ищет ночлег свету.

Я закат седой вдыхаю,

Руки поднимая к свету.

Над миром поднимаюсь,

Туда, где кружит ветер.

Н пылью смеётся в лицо,

Он гладит меня игриво.

Он тихо шепчет: «Вперёд,

Пока ночь, закат не потушила».

Тихим шёпотом допел старик незамысловатую песенку и замолчал. В его глазах блестел закат. Падающее Солнце лазоревой небылью отражало бескрайний простор небесного купола. Розовые перлы сплелись меж редких облаков, скрывших дневное светило. Редкая птица нарушала покой порханием крыльев, царящий на вершине холма. Где вещим сном спит менгир, смотрящий своей фигурой в небо. Никто из местных жителей не знал, откуда и почему здесь стоит этот грубо высеченный высокий темно-синий камень. Его высота составляла более трех метров, а охват четыре мужские руки. От огромного, скошенного к верху небольшим овалом валуна тянуло мрачной древностью. Даже самые пожилые люди окрестных мест не помнили, чтобы их родители говорили о том, кто этот камень возвел на достаточно высокий холм. Высота, которого составляла более десяти метров. Все люди об этом менгире говорили, что сам Род его поставил и что это святое родовое место. От рода, родом заведено, не срамить сей камень, ибо он хранит здешние места от всяких худых случаев. Бывало, что при царской власти на этот камень покушались православные, ревнивые священники, грозились зарыть его, метили захоронить, а на месте возвести храм на крови. Но их угрозы так и остались словами, а свой храм христиане поставили неподалеку, в живописном заливе реки с необычным русскому уху именем Ганга. И с этим почти уже ставшим каноническим именем индийской реки, случайно заплутавшей в бескрайние просторы матушки Руси не все ясно. Люди лишь пожимали плечами, когда их спрашивал какой-то заезжий ученый о названии реки. Они в один голос повторяли: « От Рода это название».

Над холмом дружиной выросли клены, ясени и березы, одевшиеся в осенний наряд, лениво красуясь величием природной красотой.

Сидящий спиной к камню старик, подтянул ноги под себя и молча вглядывался вдаль... Вослед удаляющемуся свету. Где-то вдали послышались звоны колокольной вечерни, и завиднелась плеяда золотых куполов, цветущая под лучами заката и доносящийся баритон священника грустно провожал солнце к закату.

Протянув руки вперед и повернув ладони к свету, Емельян, словно водой, наполнял зарею их. А после умывался светом, повторяя снова и снова этот процесс. Давно ставший для него своеобразным обрядом к отходу ко сну.

Уже давно истрепался от времени и прошедших дорог его плащ. Он колыхался от прикосновения ветра. Длинные кудри отрывались от плеч в направлении, указанном движением воздуха. Холодный камень немного стонал, словно что-то шепча про себя старику, Валун был верным, но молчаливым собеседником. Он давал понять, что Емельян не один непонятый сожителями человек на протяжении всей жизни. Старик часто запрокидывал голову кверху и видел макушку своего собеседника. Камень оставался всегда безучастным слушателем Емельянских историй из жизни. Он лишь постанывал всегда, когда дул тихий ветер. Каменное тело наполняло расшатанное состояние старика твердостью, стойкостью и мужеством. Емельян всякий раз шел сюда, как на исповедь. Он чувствовал, как менгир наполнял его своею древней, немой мудростью. Ведь мужчина давно понял, что ум и мудрость совсем не одно и то же. За свою жизнь он поведал многое и видел собственными глазами, как казалось, умные люди творили такие глупости, а те, что были посмешищем в глазах авторитетов, находили такие мудрые решения для выхода из сложившихся с ними проблем, что мало какая академия способна была их разрешить. Он часто поражался находчивостью многих людей, но порой замечал и за собою такую хваткость. Впрочем, люди ее тоже замечали и не одобряли. Емельян взглянул на покрывающиеся пеплом облака, и птица грусти полоснула грудь от беспрекословного прихода тьме. Ночь наваливалась на небо огромным черным покрывалом. Казалось, эта занавесь приближалась из далекой неземной высоты с огромной скоростью. В молодости, зрелости и детстве мало кто, способен вдыхать так глубоко смену дня и ночи, но на склоне лет эта череда пропитает душу, как смола тряпку и полыхает сильным, едким огнем, красивым, но опасным.

«Да... Странно, - подумал старик. – Сколько себя помню, я был чужим среди моих близких. Ну что ж... Такова доля людей, ищущих, и не находящих примирения себе. Сколько я ни задавал себе вопросов, вечно находя на них ответы – был и есть я – беглец от своей судьбы. Я прожил интересную и неоднозначную жизнь: падал и взлетал, плакал и «светил», выучил все знания, что давались мне, понял принципы развития того, что не смог узнать до конца. Но возник один лишь вопрос... Какой – и сам не могу сформулировать точно... А был ли я счастлив?» - его голос умолк, и мысли ветер унес вслед за солнцем. Старик вновь затянул свою песнь, только чуть погромче. Он обладал очень красивым тембром голоса. Бархатный баритон парил над высоким холмом. Он извивался вьюнком вокруг незамысловатой мелодии, придуманной им самим. Еще на войне Емельян часто пел песни, но тамошнее руководство четко, бдительно следило за репертуаром солдат, поэтому Емеля там смог поставить себе практически академический голос не представляя, как выглядит в теории музыка. Но он больше всего любил петь свои собственную музыку и заученные песни. Он знал, что не пишет высоких и грамотных стихов, но не позволял себе не записывать и не выучивать приходящие к себе образы, фантазии, мечтания. В его песне кружились огни надежды, птицы тоски, вихри воспоминаний и столпы символов, он понимал, что истинный смысл сочиненного никто не сможет узнать. Емельян считал, что так будет лучше, ибо боялся, что люди нагадят сильнее в душу, если глубже будут знать его нутро.

Неожиданно сзади чей-то голос оборвал мириад его мыслей. Он оглянулся, и увидел гурьбу молодежи, разжигающую костер. Парни гнались за девушками и вели их в круговой танец. Их руки сплетались ладонь в ладонь и под аккомпанемент гармошки, флейты и балалайки первые голоса воспевали песнь ветру. И вновь ветер разнес эхом разгулявшиеся звуки по округе.

Старик посмотрел на всех молодых людей поочередно, мысленно благословил каждого и обернулся проводить последние лучи, но от страха сердце его чуть было не остановилось.

Черный силуэт молодого парня и длинный плащ, покрывающий тело чуть ли не до земли, длинные волосы, словно крылья летучей мыши, развивались на ветру...

- Я вас напугал? Извините. – Сильный певучий голос парня прозвучал намного спокойнее, чем казавшийся черным лик, закрывший светило.

- Я было подумал, что сам Лукавый стоит передо мной. – Старик вытер испарину на лбу и продолжил: - А кто вы, молодой человек, будете? Я вас никогда не встречал в наших краях. Емельян попытался разглядеть странно одетого человека.

- Да, действительно, не встречали, хотя я вас вижу здесь чуть ли не каждый день. Вот и сейчас вы мечтали заново прожить кусок времени, что принято называть «жизнью». Разве я не прав?- иронично подметил незнакомец. Он походил на властелина страха.

Сидящий старик снял шапку и поправил свои длинные волосы. Он поднял голову и знаком предложил присесть рядом с собой стоящему подле парню. Тот с радостью принял его предложение и сел напротив, затмевая скрывающееся светило.

- А разве человек не имеет права мечтать?- тихо спросил старик.

- Да конечно… Вы же прошли три войны: Русско - Японскую 1905, Советско - Финскую и Великую Отечественную, от простого солдата на войне, до секретаря Политбюро в миру. Вы прожили яркую жизнь, отдали долг, – при этом слове парень усмехнулся, но старик иронии не заметил, - государству, а сейчас мечтаете, чтобы мир был не так жесток. Разве не вы боролись за такой мир, за такие идеалы от которых ныне страдаете? Вы же отстаивали и хотели чтобы мир стал таким вот, как сейчас!- незнакомец искревлённо улыбнулся. Его лицо отразило всю боль живущую в мире.

- А ты меня учить вздумал, сопляк? – старик взмахнул палкой, лежавшей рядом и обнаружил, что камня сзади нет. Он оглянулся – и его и вправду не оказалось на месте. Да и место это стало совсем другим. Густая, похожая на колодец, тьма накрыла вечер, превратив его в непроглядную ночь. На старика повеяло холодом, только холодом внутренним. Он дул, словно вырываясь из души наружу и срывая то что было там тёплое и светлое, а именно мечту в яркое будущее… всё же человек романтик, но свей натуре. Емельян почувствовал, как сам становится частью этой темноты. Холод ночи вливался в грудь и надевал его, как нить прошивает иглу через ушко. Еще никогда дикое одиночество не подпирало мужчину так жадно, как ныне. Он желал сейчас подняться на ноги и побежать домой. Мужчина помнил сейчас одну банальную истину, что любая беда посильна, если человек стоит на своих ногах. Но Емельян ощущал скованность тела, полное оцепенение и затвердение души. Страх обвивался змеей вокруг шеи. Он силился сжать пальцы в кулак и пронзить ударом парня, а может себя, чтобы вновь стать живым, как прежде. Странные ощущения замедленности времени почувствовал он в этот миг. Мужчина думал: «Ох, Емеля-Емеля», боясь что страх сможет почувствовать паренек.

- Нет, не учить. Но у меня несколько вопросов… Полагаю, можно? - парень взглянул с усмешкой на старика. В его удивительно мудрых глазах пылал огонь древней мудрости.

- Ну, коль хочешь узнать мое мнение, то отчего ж нельзя?- поёрзав на месте тазом, нервно ответил старик.

- Что для вас долг перед Родиной?- серьёзный тон парня немного напугал старика.

- Долг – это самое святое, что должно быть в человеке. Ведь человек жизнь свою оставляет на войне за то, чтобы мы с тобою сейчас говорили.

- Так, ваше видение по этому поводу понятно- речитативно отрезал незнакомец.

- А ты, сынок, прости, не ведаю, как тебя зовут...

- Скажем – Призрачный Свет- тем же безжизненным голосом ответил парень.

- Что? – с недоумением спросил старик. В нём росло напряжение от того, что незнакомец копался в его мозгах. А он это делал настолько глубоко, что Емельян начал подозревать парня в воровстве собственных мыслей.

- Ну ладно, Пересвет – это имя мне больше нравится, чем то, что написано в паспорте. Хотя придумали же… Без документа человек уже не человек пред остальными людьми…

- А что ты, Пересвет, подразумеваешь под долгом Отечеству? – перекладывая руками складки на своем кафтане, спросил старик.

- Нашему доблестному государству я должен лишь свою любовь и красноречие, хвалу и счастье – именно это вложили в меня родители и мои взгляды на этот мир. Но никак я не уразумею, должен ли я гибнуть за свою страну, если она даже пальцем не шевелит ради моего желания жить иначе, чем мои соседи. На всех углах мне вослед плюют, со всех сторон на меня пальцем показывают, а Родина, наша способствует этому задекларированному мнению большинства. Скажите мне с высоты ваших седых годов, что я не прав. Я могу погибнуть не на войне, а на улице, попавшись ортодоксальным усреднистам – даже не из-за того, что я – враг, а из-за другого – я не такой, как все. Что мне делать? Ведь Родина, страна, государство это всё мы! И мнения каждого человека складываются в одну цепочку, которая и гнёт граждан под своей тяжестью преград. Мнение это прихоть отдельно взятого кусочка времени… и не более… Как с этим жить?- парень резко умолк и чёрной птицей повисло молчание.

- Быть как все - томно протянул старик, но внутренний голос шептал другие слова.

- Но ведь вы только что говорили, сами – я не такой, как все. Еще о поиске своем упомянули. А видя перед собой беглеца, вы изменили себе. Это ли не предательство? – парень встал и походил по кругу, наблюдая за молчащим стариком. Каждый шаг выдавал жажду получения ответа.

– Вы никогда не задумывались над тем, что каждый человек неповторим. Каждый из нас является отдельным организмом, и когда один уходит, на его место приходит другой организм, но второй не заменяет первого, а просто подменяет. С этим можно не соглашаться, говоря, что люди одинаково переживают чувства любви, ненависти, тоски, грусти, отчаяния, расставания, радости. Но отчего же тогда мы все, при своей похожести, так яро выступаем против всевозможных отклонений? Люди похожи на песчинок, попавших в воду. Они все стремятся на дно, чтобы лечь однородным слоем и быть вместе. Мы любим друг друга, но чаще всего это совершенно не понимаем за что, почему и ради чего… Вот в этом и вся загвоздка. А те песчинки, что остаются на поверхности воды гибнут первыми, при сливе. Вот над этим я размышляю бесконечно долго…

Вдали испуганно заскрежетала сова, и две пары зеленых глаз блеснули во тьме у подножия холма. Зыбкий холод вновь обуял Емельяна.

- Волки, - испуганно произнес старик.

- Не бойтесь, они не подойдут.

- Почем знаешь?- исказил голос старик, поняв, что перед ним не простой битник стоит.

Парень в ответ лишь улыбнулся:

- Ведаю. Ну, плавно перейдем ко второму вопросу. Что вам дает непонимание людей? И что больше съедает душу – их насмешки или душевные терзания?- его глаза пылали чем-то далёким, словно в зрачках горел огонь минувших тысячелетий.

- Ну ты, сынок, и вопросы сыплешь... Нужно жить своей жизнью, но полностью от людей не убежишь, ибо мы живем друг возле друга.

- Другими словами, если человек хороший, то его одежка совсем не красит? Получается, что он ее украшает. Ведь так гласит народная мудрость?

- Погоди сынок, дай маленько отдышаться и прийти в себя. Ты всё говоришь правильно, но одно дело перебирать мысли в своей голове, совсем иное – слышать их перевёрнутыми из уст другого человека- сказал старик глядя на сосредоточенного молодого парня. Он желал прочесть мысли неугомонного юнца, но не знал как это сделать.

- Но кто по ней живет?- перевёл парень снова разговор на прежнею тему.

- И тут ты прав, сынок, немногие…

- Знаете, почему я так уверен в своей правоте? Потому, что мыс вами живём в меньшинстве, и знаем себя. И последний вопрос. Но сначала разрешите коснуться вашего лба.

- Конечно – безучастно ответил старик.

Он чувствовал себя опустошенным. Этот хваткий незнакомец изрыл сердце старика так, как железный плуг пашет землю. Ему захотелось спать, ибо вся жизнь пролетела над ним. Автоматной очередью вставали обрывки воспоминаний и взрывались адскими вспышками зарубцевавшиеся раны души. Мужчина жаждал вкусить быт его родного дома. Внутри он почувствовал запах пирожков и парного молока. Крик родных внуков воспылал где-то в области сердца и сотни ошибок предстали пред ним, как яркие фотографии. Емельян глубоко вздохнул и решил отдаться на волю Пересвета и мысль старика наперед.

- 1,2,3, - мы теперь, – голос стал более растянутым, - отправляемся к чертогам наших покровителей. Что вы видите? В голове старика всё поплыло Все жизненные сюжеты закружились в спираль. Они искажались все быстрее и каждый круг рождал новые видения, которые сменяли друг друга быстрее, чем мозг мог понять их. Тысячи запахов переплетались в отвратительный привкус жизни, роднее которого у человека нет ничего. Он представил как зарождается жизнь, как живо рождающая мужская жидкость проникает в чрево и взаимодействует с тамошней средой, а после начинает зарождаться чудо вселенной. Мажорная мелодия пронзила жизнь, и она рождается на белый свет. Бесконечная череда перевоплощений касалась сознания старика, и он ловил только те, за которые мог уцепиться мыслями. Остальные фантасмагории кружились в бездонной спирали, длилось это недолго, но ему хватило испытаний на сегодняшний день.

Но через минуту прояснилось сознание и мир вернулся на круги своя.

- Серые тени стоят в стороне, а белые и черные тянут меня через гладкое море и острые пики скал среди тумана, петляющего между деревьев, землей и ячменного поля, золотящегося на солнце. А меня все тянут и тянут. Я словно цепляюсь за каждый предмет и остаюсь в нём… Он… оставляет во мне отметины, ради которых мне хочется жить.

- А что слева от вас?- тихо, растягивая слоги спросил парень. Его голос звучал удивительно далеко, словно через толщу веков, посему эхом отзывался в ушах.

- Голубое небо и парящие в нем скелеты с военными наградами. Боже, какие они измученные! Эти солдаты напичканы пустотой, как баночки из-под консерв.

Горящее, залитое солнцем небо, яркие блики, отражающиеся лучи на медалях. Серые кости движутся в неком подобии танца. Их военные мундиры стали сгнившим тряпьём… В пустых глазницах виден лишь страх, лишь ненависть лишь ожидание покоя, но не сам покой… А вокруг пустота, бесконечные ряды облачной туманности, и голодные остервенившиеся хищные, нет скорее немощные птицы… Странно, я никогда не думал, что мир гадят немощные сильнее, чем обозленные. Я не говорю о немощных, которые стали инвалидами. Многие инвалиды находят в себе силы жить дольше, а многие здравые, ничем не обремененные люди перестают бороться и загнивают, как оставленная на солнце рана, как забродившее болото. Я не мог взглянуть на мир с такой высоты раньше, потому, что не видел в себе силы жить. Хотя и думал, что очень силен, а силу свою видел в жалости к себе. Вот почему человеку всегда нужно окунуться с головой в омут чужой проблемы. Чтобы иметь возможность оценить свое миро положение? Почему мы видим свои грехи лишь тогда, когда можем разглядеть их на других примерах? Неужели люди на самом деле так слепы, что не могут трезво оценивать то, ради каких идей их использует общество, государство. Политики, чиновники, друзья и враги? Да, Пересвет, я не скрываю, я был и есть сейчас таким же заблудшим в своих размышлениях человек, я живу до сих пор в плену своих границ, которых мне не разорвать. Мне жаль этих солдат. Они заложники системы, ради которой гибли. Они были лишь орудием и врятли смогли что-то изменить в мире, да и в самих себе тоже. Неужели мир такой плохой? Почему мы его не изменяем? Мы боремся за идеалы, а проливаем кровь. Ни ради какого зла не пришлось столько крови, сколько пролилось ее ради добра, веры в лучшее и прекрасное? Этот покой, который мы не можем достать? Мне плохо…

Боль… Боль… Боль… Но вдалеке виден покой и спасение, а эти люди не могут туда попасть. Они жили чужою судьбой… Они жили покорившись миру и тем кто свыше грозил кулаком…

- А справа? Старик поглядел сначала в одну, а затем в другую сторону.

- Родные, утопающие в слезах. Горящие иконы от безысходности. Огромный костер, толстые палена, древесный уголь и женщины носящие со всех сторон свои святыни. Немые лики Святых утопают в горящем жерле языков пламени. Женщины снимают с себя нательные кресты и бросают их в огонь. Жадное пламя съедает все, что попадает в него. А в небо взмывают души священных предметов. Как страшно видеть, что святые лики поднимаются в небо, покидая грешную землю. Ведь без них люди станут еще хуже. У людей не будет настоящего ориентира, к которому они могли бы стремиться. А что будет дальше? – старик замолчал. Он долго глядел, не отрываясь от огня своим печальным взглядом. Большие, позолоченные рамы икон, лежали огромным нагромождением в костре. Лиц святых не было видно, но внутри него играла соната боли. Трагическая музыка разрывала душу, хотелось самому исправить эту вакханалию, но Емельян боялся людского осуждения и побоев. Мужчина склонил голову и отошел. Идя над большим костром, он проклинал себя, но потом вспомнил, что также и сам поступал, когда был молодым. Он вспомнил, какими набожными были его бабушка и дед. Часы уходили ежедневно на их молитве. Они вечно пытались вести осмысленную духовную жизнь. Порой их порядочность и одухотворение напрягали Емелю. Родители же, совсем не были религиозны. Они нарочито высказывали свои убеждения, где не было место ни для царя, ни для Бога, ни для церквей. Они участвовали в октябрьской и февральской революциях, устраивали облавы на белых и верно служили своей идеи в первые годы СССР, Емельян вспомнил, как сам помогал таскать иконы и церковную утварь в такой же огонь. Слезы накатились на глаза. Боль усилилась и норовила задушить мужчину. Ему бы сейчас немного времени, и он всю жизнь исправил. Новое ощущение окрылило сердце мужчины. Страшный огонь по-прежнему съедал прошлую жизнь и в нем, сгорала совесть Емельяна. Люди вешают на свои стены фотографии политиков и картины с сюрреалистическими идеями на место икон. Они стали полагаться на них, понимая, что старый режим изжил себя. Новый век требует новых решений.

А где-то вдалеке по-прежнему горят свечи и лампады, мироточат иконы, висящие на полусгнивших деревянных стенах… С их глаз льются кровяные капли, но их не видно людям, ибо, внутри храмов нет никого… Все люди поверили в реальность атеизма, в его многополярность.

- А вы можете объяснить – почему?

- Да...

Старик упал на колени и закрыл лицо, вздёрнутым подолом своего плаща.

- Подождите. Я выведу вас из астрала. Вы приняли всё очень лично. Простите.

Старик вернулся в густую темноту ночи. Он ощутил себя продрогшим от внутреннего холода. Весь мир стал очень тесным для его желания жить иначе.

Густая тишина вновь воцарилась над простом ночного холма. Яркие россыпи звезд, словно блестящая, диадема, повисли над головой. Старик огляделся, вокруг все точно так же как было до сна. Лишь гуляшные песни танцующей молодёжи превратились в пьяные хохмы. От них повеяло тем же холодом.. Пощупав рукой по траве он вновь не обнаружил камня на месте, лишь огромная яма рдела пустотой на месте изваяния. Холод нарастал.

Старик схватился руками за голову, потрепал ее, одел снова свою шапку и посмотрел потупленным взглядом на парня. Он умолял поведать что же случилось с ним на самом деле. Но юноша объяснил, что не дело мужчине ныть возле него.

- Так что вы хотели сказать?- этот рефрен прорезал уши старика.

- Люди возносили там…- внезапно старик понял, что он нигде не был, никуда не перемещался, а оставался на месте, даже не шевелился- там картины с сюрреалистическими эскизами и портретами гос деятелей заменили веру. Верят люди им больше, чем прежним божествам… Отчасти я их понимаю, но категоричность пугает.

- Женщины верят тем людям больше, чем самим себе. Люди видят спасение там, где его нет. А сжигая иконы, они уничтожают свою душу, свою надежду. Но вера сама по себе спасает. Почему, для того, чтобы увидеть свои оплошности, нужно в пустую прожить свою жизнь? Пересвет, скажи мне, пожалуйста, ведь мы ходим по глубине моей души?- глаза старика блестели в темноте, отражая слезами, свет деревушки, - скажи мне это, паренек. Парень согласно кивнул головой. В этот момент он стал, каким- то очень грустным. Возможно, он ждал от старика чего то нового, где-то в глубине своей души надеялся на непохожесть Емельяна на других. Но Пересвет вновь убедился, что люди, даже в своей непохожести на других похожи друг на друга. Этот вывод опечалил парня и он погасил свой пыл. На что он надеялся и сам толком не мог объяснить, но внутри расцветала соцветие радости, когда Емельян упивался своей непохожестью. Очередная человеческая блудность завела древнего жителя камня в очередной ступор. Он обмяк, но продолжал сыпать на Емельяна свои вопросы.

- А вы можете объяснить, в чем виноваты фотографии? Почему они заменили собою иконы?

- Человеку свойственно верить. Во что другой вопрос. А безверие убивает. Поэтому и происходит смена ориентиров- старик не верил своим глазам и ушам. Ему показалось, что не он сам говорит эти слова. Слова на самом деле звучали из-под сознания, даже еще не готовые к осмыслению. Емельян немного испугался их, поскольку его речь взлетела над ним огромным степным орлом и накрыло холм своим давлением. Мужчина замолчал ненадолго, затем продолжил – На самом деле я хорошо понимаю этих людей, они устали от императорского режима, поэтому уничтожили все, что напоминало им о прошлом. Я бы даже не стал обвинять нынешний политический режим в теронии народа над своей памятью. Главные идеологи всего лишь подтолкнули людей к такому освобождению. Они просто подсказали, похлопали по спине одобрительно и решили все очень быстро. Затем эти же идеологии запугали народ, чтобы самим не повторить судьбу свергнутого царя. Боже, почему я не мог этого понять раньше? Что мешало мне прозреть? Или прозрение приходит лишь в момент смерти? – старческий взгляд искал понимания в глазах длинноволосого парня, но в выражении его лица был лишь тот холод, что душил Емельяна.

- А знаете, почему я не попросил вас взглянуть вперед?

- Там будущее?- ошарашенным голосом спросил он.

- Нет там будущего... Там свет необыкновенный, чистый и не обжигающий, там есть я, там есть вы и там есть все... Молодой парень исчез, а старик поглядел окрест.

Первый луч солнца коснулся неба. Оно обагрилось, и парень, стоявший возле, в одно мгновение стал каменным изваянием. Старик взглянул на солнце, улыбаясь ему. Он провел взглядом по округе, сел, облокотился о менгир и, в одно мгновение, его сердце перестало стучать. Удивительный покой разряжался по всему телу. Все старческие боли упорхнули перелетной стаей прочь из организма. Сейчас тело мужчины ощущало постгрозовую тишину, в которой была абсолютная свобода для сознания. Ничего не сковывало желания воспарить и отправиться вдаль, где можно водить хороводы облаков. Лишь осталось тонное чувство грусти расставания с родными. Нельзя было сказать, что тело горевало по тем людям, коих любили и жадно ждали старика вернуться домой. Удивительная тишина проникала во всякий уголок тела, она успокаивала и баюкала песню, что заупокойно шептала о вечном сне, вечном полете и вечной надгробной повязке, что накроет лицо в лифте меж мирами.

Утро наполнилось благоуханием лесной, дико-горящей осени, зажглось миллионами разноцветных листьев и запахами свежеиспеченного хлеба... Деревня просыпалась вместе с ласковой зарею, в ней колосилась та же бесконечная жизнь, что перетекает из одного животного в другое, из одного растения в другое. Совершенно равнодушная ко всем перипетиям, смертям, страданиям и изменением, эта удивительно красивая, но в, то, же время грозная, девушка шла по миру своим грациозным шагом. Она улыбалась всем живым существом в мире, и лишь Емельян не смог хлебнуть из чаши жизни живительный глоток силы, не протер руки рушником судьбы, сплетенным умелыми руками Мокоши.

Луч солнца опустился на холм, одинокая серая тень вступила на него и тихо, спокойно начала подниматься к светилу. Несколько пар чьих то огромных рук начали благотворно раскрашивать путь. С одной стороны цветущие растения, пахнущие всеми запахами мира, а с другой морок и холод, тьма и туман зияющие чернотой.. обвивали Емельяна в свои объятия.

Но все же сквозь миражи пробирались шёпотом слова: «По вечерней долине...»

10. декабря. 2007