Безысходность

                  

                                  Безысходность

 

 

29 января, 2049.

Безысходность? Ха! Что вы о ней знаете? Ничегошеньки вы о ней не знаете. Вы не можете даже представить, что такое безысходность. Потому что её не существует. Нет её на Земле! Конечно же, вы сейчас захотите оспорить и возразить мне и приведёте кучу примеров про болезни, стихии, войну; напомните про психологов, которые убеждают нас в том, что безвыходных ситуаций нет, потому что из любого сложного положения всегда найдётся выход; что у человека всегда есть шанс, есть возможность исправить критическую ситуацию — и выжить. Для этого нужна всего лишь сила воли, скажет вам любой психолог, и вера: вот что он вам скажет (и здесь я соглашусь: он по-своему будет прав, хотя отчасти). Он же и малейшего понятия не имеет о том, что такое безысходность. Я об этом уверенно заявляю, и повторяю: ситуации, при которых никакие силы воли и духа вам не помогут — есть! Но подобных примеров вам не предоставит ни один психолог. А если даже и сможет, выход из неё он вряд ли вам подскажет, так как выхода никакого не будет (хотя, пожалуй, если только такой: он предложит вам каким-то образом безбольно самоликвидироваться, чтобы в ожидании смерти вы не сошли с ума).

Никто, слышите, никто в мире не знает, что такое настоящая безысходность! Кроме меня. И я расскажу вам сейчас, что такое безысходность. Настоящая, мать её, безысходность.

Безысходность— это когда ты с детства мечтаешь о небе; стремишься, тренируешься, учишься и, наконец, добиваешься цели — становишься астронавтом; потом проходишь тщательный отбор и попадаешь сначала в десятку, затем в тройку и, в итоге, — ты первый и лучший из всех претендентов, кому доверяют совершить полёт в космос, тем самым позволяя тебе воплотить свои мечты в реальность; безысходность — это когда вместо того, чтобы через десять минут после старта благополучно выйти на заданную орбиту и совершить свой первый в жизни полёт вокруг Земли, твоя ракета, после сброса последней ступени, продолжает ускорение; а ты, закупоренный, как шпроты в консервной банке, вместе с ней отправляешься прямиком в открытый космос (всё потому, что где-то что-то пошло не так, кто-то что-то не досмотрел, перепутал и припаял проводок не к той клемме, либо ошибся в расчётах, не дописав один нолик в десятизначном числе); безысходность— это когда ты «прилипаешь» к иллюминатору и не можешь оторвать взгляда от увиденного снаружи, но не оттого, что твоя планета такая красивая, а потому что тобой овладевает паника, которая не даёт возможности ни шевелиться, ни здраво мыслить, ни адекватно оценивать своё плачевное положение, ни даже реагировать на радиопозывные из Центра Управления; безысходность — это когда Земля на твоих глазах уменьшается в размерах, постепенно превращаясь сначала в баскетбольный мяч, а затем и в монету, и всё продолжает, продолжает уменьшаться; это когда приходит понимание того, что ты обречён на смерть в полном одиночестве и больше не увидишь не то что своих близких и родных людей, но и свой дом — эту самую планету; безысходность — это когда ты наблюдаешь собственную трагедию, не в силах исправить ситуацию, и ежечасно впадаешь в панику и теряешь сознание; это когда ничего уже не исправить, хотя ты жив и здоров, и ноги и руки твои целы, и ты полон сил; безысходность, это страх перед нелепой смертью; это  положение, в котором ты оказался поневоле, и Земля тебе помочь уже ничем не может; безысходность — это бесконечные слёзы от бессилия и паники, и…

И твоя моча: она не стекает по ногам (здесь нет гравитации), а медленно пропитывает подштанники под скафандром, и по нательному белью горячим пятном подбирается к груди. Но тебе плевать на это обстоятельство, потому что тебе на всё вообще — плевать; и всё, на что ты сейчас способен, это выпученными глазами таращиться на Землю.

Которая медленно  удаляется от тебя (или ты от неё!).

Навсегда.

Вот, что такое безысходность.

К чёрту психологов!

И философов — к чёрту!

Жизнь — дерьмо, и пошли вы все — к чёрт!

 

Это случилось четыре дня назад. Старт был произведён 25 января в 01.34. по полудни. Был отличный солнечный день. Было не холодно.

 

30 января (год тот же).

Часто теряю сознание. Причина одна: страх и паника.

От одного этого слова — «безысходность», вспышкой мелькающего в голове, готов упасть в обморок (ха, если можно в моём случае падать!).

Четверо суток находился в каком-то ступоре, даже в шоке. Очухался только вчера, когда обратил внимание на бортовой журнал и привязанную к нему ручку «Спэйн Пэн». Хотя записи мы ведём с помощью электронного журнала, бумажный всегда имеется на борту (на случай отказа электроники). Решил использовать его в качестве дневника, чтобы разговаривать хотя бы с самим собой, так легче: на время забываешь обо всём… даже про иллюминатор.

Это самое сложное: заставить себя не смотреть вниз.

Потому что весь земной шар находится в поле моего зрения.

 

(позже)

Меня зовут Харди Аддерли. Я из Довера, штат Денвер. Военный лётчик, астронавт (ха, теперь уже бывший!). Закончил Академию ВВС США в Колорадо-Спрингс.

Я всегда считал себя смелым человеком. Но паника, которая возникает при осознании той перспективы, которая меня ожидает в будущем, плюс то, что ничего не могу предпринять, чтобы вернуться, — приводит меня в состояние ужаса. Никогда и представить себе не мог, что нет ничего страшнее, чем картина навсегда удаляющейся от тебя Земли.

Часто теряю сознание при одной только мысли, что я — обречён. А мысли, в которых отражены лица родных и близких, возникают ежеминутно.

Но других мыслей нет…

 

31 января.

В первые часы (или минуты, или сутки?) я ещё пытался хоть что-то предпринять и спасти ситуацию.

На 9 минуте полёта отделилась третья и, как я считал, последняя ступень ракеты. Но вместо покоя и тишины, которые должны были наступить после сброса, продолжал доноситься монотонный гул двигателя и ощущалась лёгкая перегрузка в 1.5G, хотя корабль уже вошёл в область полной невесомости, что указывало об ускорении — ракета продолжала движение. Я отстегнул шлем и первым делом поплыл (чуть не сказал «пошёл»!) в рабочий отсек к иллюминатору… Да так возле него и остался почти на пять суток.

Сразу меня ничего не напугало: Земля находилась рядом во всей своей красе, ночная, в огнях крупных городов; то тут, то там в небе вспыхивали молнии; показания приборов и датчиков, на которые я мельком взглянул, были в норме. Надрывно хрипела рация: сиплый беспокойный голос бесконечно повторял моё имя. Именно они, эти беспокойные нотки голоса диспетчера и породили во мне первую волну тревожности.

Я хотел было переключить тумблер и ответить Центру Управления Полётами, но ощутил вибрацию, точнее, увидел, как задрожали кабели и провода, а подвязанные к стенам мешки и различные предметы пришли в движение. Потом послышался выхлоп, и шум двигателя усилился. Я решил, что автоматически сработали вспомогательные двигатели (хотя по плану мне надо было самому ими воспользоваться и включить, если потребуется корректировка положения корабля на орбите). О связи с Землёй пришлось на время забыть: не до них было. Я пытался отключить движки, но ничего не получалось. Всё возрастающий шум продолжался.

Когда вернулся к иллюминатору, чтобы заглянуть в хвост ракеты и прояснить ситуацию, заметил странные изменения в линии горизонта Земли, на которую непроизвольно упал мой взгляд. Увиденное буквально приковало меня к стеклу, и я покрылся мурашками. С того момента мало что помню из происходящего далее. Так и остался висеть у окна, как теперь понимаю, почти на пять суток в полном ступоре. Лишь однажды отлучался, чтобы сделать попытку спасти себя. Всё остальное время — как во сне. В самом худшем сне, которой может придумать только больной разум.

 Линия горизонта еле заметно изгибалась по окружности, концами сужаясь к центру. Это говорило об одном: Земля уменьшается в размерах. Если так пойдёт и  дальше, то вскоре линия закруглится и оба её конца вскоре встретятся в южной точке земного шара, сомкнутся, обозначив шарообразную форму планеты, и Земля предстанет передо мной в полном размере. Осознание этого меня и сковало от страха. Покинуть НОО (Низкую Околоземную Орбиту) и оказаться на уровне орбит GPS, откуда вернуться будет очень сложно, — такое положение дел меня никак не устраивало. Я понял, что обречён, и в первый раз потерял сознание. На сколько по времени, не помню.

Очнулся от удара головой о край панели управления. Полетел к смотровому панорамному окну, который располагается в бытовом отсеке. Окно выступает над корпусом полусферой с радиусом обзора 360°, оттуда хорошо просматривается сторона, обращённая к Земле и хвостовая часть. Но лучше бы я туда не смотрел. Увиденное повергло меня и в ужас, и в отчаяние.

Насторожил меня своими размерами и сам корабль, да так, что у меня закралось сомнение: а не перепутал ли я ракеты на стартовой площадке, как авто на парковке возле супермаркета? В свой ли сел корабль? Или я что-то пропустил во время подготовки?

Это был не просто огромных размеров космический аппарат, — это был небоскрёб. Хотя я точно помню, как мы с дублёром изучали строение совсем другого корабля, намного меньшего по размерам, чем этот. Может что поменялось непосредственно перед стартом? Обнаружили, например, неисправность какую, потому и заменили. Но это же полный бред! Чепуха даже не в том, что я мог не заметить подобной подмены, а в том, что при такой внештатной ситуации не поставить в известность самого пилота — абсурд! Хотя, признаться, во время транспортировки на стартовую площадку мне мало что было видно через шлем скафандра. К тому же, весь последний путь — от помещения, где меня проверяли медики и где меня запихивали в тяжёлый костюм — до самой кабины проложен через тоннели и шахту лифта, который доставил меня прямо к входу в капсулу. Увидеть мир, то бишь стартовую площадку, я мог только через пятидюймовую щель на пороге между шлюзом и площадкой лифта, и то, если бы задержался на пару секунд. Но провожатый, или конвоир, не позволит тебе расслабиться, а ощутимо подтолкнёт в спину, подгоняя: времени на экскурсии при таких мероприятиях, поверьте, нет.

Я снова вернулся к пульту управления и попробовал ещё раз отключить двигатель, но ничего не получилось: тумблер просто издавал щелчки, никак не реагируя на команду; кнопка аварийного отключения также не срабатывала, хотя показатели всех систем были в норме. В общем, мне не удалось остановить ракету и воспользоваться вспомогательными двигателями, чтобы изменить траекторию и развернуться. Я возвратился к иллюминатору и всё остальное время пассивно смотрел вниз.

Сутки или двое, не умолкая ни на секунду, хрипела рация, повторяя моё имя. Она сильно раздражала меня, и я её разбил. Мне показалось, что они там, в Центре, издеваются надо мной, пользуются моим несчастным положением, требуя переслать какие-то показания приборов. Они не пытались меня успокоить и обнадёжить, что-то подсказать и хоть как-то помочь. Спустя время, захотел было им ответить, но обратная связь больше не работала: никто меня не слышал.

«Харди, Харди, прекрати пялиться в окно и хныкать! Возьми себя в руки! Соберись и продолжи работу. Даже если ты обречён, ты останешься в памяти землян героем. Вытри сопли. Ты должен продолжить работу ради людей, семьи, ради науки, ради будущего космонавтики… Харди, возьми себя в…» — тут я с корнем вырвал провода передатчика, микрофоном разбил монитор, обесточил и поломал компьютер — основной бортовой компьютер, — тем самым навсегда уничтожив единственную связь с Землёй.

Меня съедала обида, я злился на всех: на планету, на её жалких людишек, на всех сотрудников космического агентства. Особенно на последних: им плевать, что я погибаю. Им важно одно: как можно больше выкачать информации, быстрее собрать последние данные работы всех систем корабля, «ради Америки и науки» выжать хоть какую-нибудь пользу из неудачного запуска.

От злости и отчаяния я потерял самоконтроль и уверенность на спасение. Вернулся к иллюминатору и впал в апатию, и больше вообще ничего не делал. До сих пор даже не ел. Всё время пялюсь на Землю.

Иногда появляются проблески в сознании, и я надеюсь, что меня ещё спасут: до боли в глазах всматриваюсь в облака, — а вдруг за мной послали спасательный экипаж? В один момент мне даже показалось, как что-то блеснуло над облаками, какая-то искорка. Только один раз. Я прождал шесть часов, не отрываясь, глядел на то место, надеялся, что это был отблеск лучей заходящего солнца, отражённых от корпуса корабля, который спешит мне на помощь. Но, к сожалению, наверное, то была молния в небе… В ту секунду мне так захотелось увидеть её над собой, эту молнию, стоя под дождём во дворе своего дома. Потом долго плакал, но без слёз — слёзы к тому времени кончились. Так и уснул, никого не дождавшись.

 

1 февраля.

Земля красивая. Зрелище завораживающее. Она, оказывается, небольшая.

Однажды я нашёл Дэлавер, родной Довер, знакомые взлётные полосы своей  авиабазы, южнее разглядел район Довер Бейс Хаузинг, Рейнтри-стрит, а потом увидел двор и синюю крышу своего дома. Представляете? Это с высоты двухсот, примерно, миль! А потом появилась белая пелена облачности, и я потерял из виду родные места.

Говорят, что такое иногда происходит с астронавтами, и они видят даже людей. Психиатры считают, что это обычные галлюцинации: мы видим то, что хотим видеть.

Ничего не делаю, постоянно прислушиваюсь к шуму двигателя, жду, когда он заглохнет. Смотрю в окно и... плачу. И мне не стыдно в этом признаваться: всё равно мои сопли никто не прочтёт.

Ничего не ем, но голода не ощущаю. Организм как отключился. Ещё как в первые часы помочился в скафандре, так больше в туалет не ходил. Впрочем, я же несколько суток ничего не ел и не пил. В голове каша из мыслей и картин прошлого… И будущего. Ко всему апатия. Хочется, чтобы поскорее прекратился весь этот кошмар. Ловлю себя на том, что часто поглядываю на столовый нож. Но желание убить себя подавляю журналом. Когда пишу — чуточку легче. Странно, конечно, зачем и, главное, ради чего я продолжаю жить? Наверное, включается защитная реакция организма, подавляющая самоуничтожение, хотя уже очевидно, что никакого смысла продолжать жить, у меня уже нет.

Господи…

Где ты?

 

(позже)

Смотрел на планету, на её завораживающую красоту. Я там родился и вырос, там мой дом, моя семья, друзья, работа и голубое-голубое небо. Она для меня сейчас является и надеждой на спасение, и убежищем, и защитой, и единственным безопасным местом во всей этой бескрайней вселенной. Теперь я отношусь к ней с такой безраздельной любовью, чувства которой там, внизу, так сильно никогда не испытывал. Когда мы на её поверхности, эти чувства так тонко не проявляются. Там мы уверены, что она рядом и никуда от нас не денется. Даже погибая, не теряем её навсегда, а вечным прахом остаёмся в её недрах. Нам это привычно, и мы не задумываемся над иным исходом, потому как никто и никогда не покидал намеренно Землю, чтобы умереть в другом месте. Закончить жизнь и быть похороненным на своей планете: ни это ли счастье? О, как я это понимаю. Но мы не ценим этого единения. Ведь она и мы — одно целое. Если бы вы знали, как это прекрасно: жить и умереть на Земле.

Но сейчас она, моя родина и любовь синенебая, предаёт меня и бросает умирать в бездну космоса…

 

2 февраля.

Земной шар стал размером с Луну.

Пытался отремонтировать рацию и связаться с Центром, но кроме бурлящих звуков, так и не услышал ничего (теперь корю себя за нервный срыв и разбитый компьютер).

Отключить двигатели не удаётся: панель приборов как неживая, тумблеры не слушаются команд, клавиши переключаются в холостую, не меняя параметры. Электроника словно зависла. В общем, остановить движение не могу.

Это холодное слово «безысходность»…

 

(чуть позже)

Был некоторое время без сознания. Может оттого, что неделю не ел и не пил? Или нервы сдают?

Наконец оторвался от смотрового окна — желудок дал знать о себе. Выпил много цитрусового сока. Вкус напомнил Флориду: в Орландо живут родители Линды, моей жены, и мы часто гостим… простите, гостили у них. Я пил сок и ревел, как маленький, выдавливая из себя мычание раненого быка. Хотелось домой, к семье, к детям, к Линде. Чуть позже подогрел что-то типа овощного рагу, но не доел, не пошло — стошнило. Теперь блевотина плавает разноцветными пузырями по всему кораблю.

Кстати, заметил, что во время приёма пищи тянет к иллюминатору, как дома на диван напротив телевизора.

 

(позже)

Земля становится всё меньше и меньше. Собираю волю в кулак.

Но зачем?

 

3 февраля.

Она уже как мяч. Больно смотреть. Страшно. Ещё этот бесконечный гул двигателя раздражает.  

Если бы их отключить…

Я окончательно убедился, что ни один прибор не работает. Все показатели застыли в том же положении, что и в день старта. Такое впечатление, что они расположены просто для вида, как симулятор приборной панели. Если бы пульт управления работал, мне, может, и удалось бы остановиться, отключив основной двигатель, и развернуться с помощью вспомогательных. Хотя бы остановиться, чтобы остаться на этой, пусть и высокой, орбите. Зависнув на высоте даже миллиона миль, у меня будет ещё шанс. Меня смогут вытащить отсюда.

Когда-нибудь.

 

4 февраля.

Сегодня поймал себя на мысли, что хочу жить.

Какое же, всё-таки, странное существо — человек: в любой, даже самой безысходной ситуации у него возникает в мозгу сигнал: «надо выжить!» Ха! Будто в моём случае, если я приму решение жить, смерть покорно отступит до глубокой старости.

Тем не менее, я отбросил мысли о самоубийстве и начал здраво рассуждать. Впервые по-настоящему почувствовал голод. Поел. Было больно, но вкусно. Разморило. Спал как убитый часов десять — накопилась усталость. Когда проснулся, стал думать, что делать дальше, насколько долго смогу протянуть?

 

6 февраля.

Система регенерации кислорода — вот что необходимо в первую очередь. Она функционирует исправно, слава богу. Баки, расположенные снаружи «небоскрёба», вселяют уверенность: кислорода в них хватит на пару лет точно.

Что касается солнечной радиации, на этом заостряться не хочется, — больная тема космонавтики. Надеюсь, что чем дальше от Солнца, тем меньше излучение.

Около двух часов занимался на велотренажёре. Если уж я собираюсь жить (существовать!), то надо гонять кровь, упражняться, иначе кости разрушаться в ближайшие полгода, а мышцы атрофируются.

Питание. Питание, тоже важный пункт самосохранения. Надо будет наведаться в грузовой отсек: сколько, интересно, там запасов еды, и на сколько её хватит?

Стараюсь чем-нибудь отвлекаться, подолгу не пялиться в окно. Земля совсем маленькая, чуть больше Солнца. Медленно уменьшается, потому что расстояние между нами увеличивается. Меня радует это, потому что кажется, что корабль останавливается. Но тихий гул из моторного отсека, монотонный свист вентиляции и напряжения аппаратуры развевают мои радужные надежды.

Тоска такая, что хочется выть волком.

Этот чёртов ядерный двигатель!

 

7 февраля.

Нервы ни к чёрту, но я стараюсь успокоиться и сосредоточиться. Необходимо погасить чувство паники, как учили эти чёртовы психологи в центре подготовки.

Там, внизу, всё, конечно же, намного легче. Там проще совладать с собой и страхами, потому что — безопаснее. На земле мы подсознательно понимаем: нас окружают люди и технологии, а не открытый пустынный космос. Все эти тренинги, ролевые игры, — всего лишь блеф, имитация. Кто, ну кто, скажите, из психологов хоть раз находился в подобной критической ситуации, в какой оказался я? Никто! Ни один из них. Я первый в мире, кто находится в таком положении. Да, согласен, множество различных жизненно опасных ситуаций происходит на Земле. Но отличие их от моей ситуации в том, что на Земле есть шанс выжить, и, что самое главное, после спасения остаться на планете и вернуться домой, начать привычную (или иную, в зависимости от тяжести травмы) жизнь. Утонул, например, в океане лайнер, в котором вы находились. Если останутся силы, вы продержитесь на воде до того, как прибудет помощь. Заболели смертельной болезнью — и тоже есть шанс оттянуть день смерти с помощью лекарств. А там, смотри, за это время, что вы болеете, изобретут вакцину или препарат, которым успеют вылечить вашу болезнь. Если в небе сломается самолёт — тоже можно остаться в живых. Даже при падении. И если ампутируют руки и ноги, — вы сможете продолжать жить с туловищем и головой.

У вас, в отличие от меня, имеется, по крайней мере, единственный шанс из миллиона!

А шанс, знаете ли, это и есть та самая надежда, которая рождает силу воли и стремление бороться за жизнь.

У меня же, как бы я усердно не старался справиться с эмоциями, как бы не подавлял панику и не пытался взять волю в кулак и адекватно оценивать ситуацию,  шансов вернуться домой никаких нет! Вот и вся горькая правда. Вариантов — ноль!

Ну и как вам, господа психологи, такая моя проблемка? Решаема? Может дадите дельный совет: как мне себя вести в такой ситуации и чем себя обнадёжить в ближайшее время, покуда не закончится провиант или не отключится энергоснабжение. Или пока регенератор кислорода не выйдет из строя. Эй, знатоки человеческой психики, советуйте! Хотите, пишите диссертации на моём примере. А что до меня, так я и не скрываю, и не стыжусь признаться: этот тест я не прошёл. Да, я сдался, раскис, как девчонка. Но меня же никто не видит и никто не слышит в этой консервной банке. За свою безвольность мне не стыдно. Эх, как жаль, что в ваших учебных пособиях не было подобного теста: улететь в никуда, и при этом сохранять здравый ум и чувство юмора.

А может свихнуться от своей безысходности, коли уж убить себя нет смелости? Тогда не будут докучать эти мысли: «господи, я не увижу их никогда… я не увижу их никогда… янеувижуихникогда… никогда… никогданикогданикогда…»

Я никогда не обниму Хелен и детей.

Я их больше не…

Это конец.

 

8 февраля.

Земля — застывший в чёрной пустоте безжизненный мячик пинг-понга. Часто обманываю сам себя, воображаю, что она на полдюйма увеличилась в размерах, и я падаю обратно.

Ха.

 

10 февраля.

Вчера рассматривал, так сказать, апартаменты, знакомился с обстановкой своего железного дома (гроба). Прошёлся по всем отсекам. Это точно не тот аппарат, который мы изучали, и где каждый болтик и винтик был знаком. Этот — совсем другой корабль.

В первую очередь обследовал грузовой отсек. М-да. Ну что сказать? Жить можно, господа. Я про то, что прожить тут можно долго (или выжить, как хотите). У меня полно еды. Далеко вглубь не полез, но то, что находилось перед глазами, успокоило. Продуктов хватило бы для экипажа из 10 человек, причём на год полёта, как минимум. Это не просто грузовой модуль — это трюм океанского танкера.

Очень много еды.

 

11 февраля.

Установил бортовой телескоп. Теперь смотрю на Землю через него. Клёво! США как на ладони. Очень приятно видеть прежние размеры. Но подавить ностальгию не могу, не получается: плачу постоянно, как только подумаю о семье.

Опять померещилось, будто различил родную улицу…

Грёбаный двигатель! Как же его остановить?

 

12 февраля.

Если бы не часы на моей руке, то не знал бы ни дат, ни время суток. Как у Бредбери, помните, в его рассказе «То ли ночь, то ли утро»? Вот так и у меня, увы, вечная ночь. И скука, и тоска. Благодаря часам я разделяю: когда день, когда полночь в Америке.

Записывать свои мысли, оказывается, ни чуть не легче: всё равно пишешь о том, о чём думаешь. А думаешь только об одном…

 

13 февраля.

Космос не интересный: ни дня, ни утра, ни зимы, ни осени. Нет даже луны. Только ночь. Только круг белого Солнца напоминает ещё о какой-то жизни, а в остальном — холод. Звёзды неподвижны, и не мерцают. Впечатление, что ты никуда не движешься, а висишь на месте. Пейзаж постоянно одинаковый, ничего не меняется снаружи. Это только в «Звёздных войнах» герои летят в звездолёте с огромной скоростью, а звёзды и планеты проносятся мимо, как светильники фонарных столбов вдоль автострады или огни деревень вдали.

Вся романтичность, вся поэтичность, которой манил меня космос с детства, испарилась. Вселенная теперь для меня стала самым холодным, неприятным и скучным местом. Запертый в полутёмной комнате навечно, — примерно такое же ощущение. Без сомнения, на необитаемом острове намного веселее, нежели в этой бесконечной чёрной пустоте, усеянной холодными белыми точками.

Ненавижу космос.

В нём нет никакой красоты и романтики.

 

14 февраля.

Сегодня День рождения у мамы…

 

(позже)

С Днём святого Валентина! С Днём любви...

 

16 февраля.

Снова обуяла паника (или надежда?), и я опять пытался вырубить двигатель. Нужна-то самая малость — остановиться. Только бы не отдаляться от Земли далеко, а застыть на месте. Болтаться вокруг Земли, пусть и на огромном от неё расстоянии, знаете ли, как-то спокойнее, нежели улетать в пустоту. Лучше находиться в поле видимости и досягаемости. Тогда имелся бы шанс, что со временем, пусть не сразу, пусть даже через годы, на Земле придумают способ, как вытащить меня отсюда и вернуть обратно домой.

 

(спустя два часа)

Сделал страшное открытие, которое лишило меня последней маломальской надежды на спасение. Приборы и датчики на панели управления показывают всё те же параметры, что и в первые часы после старта. Датчик высоты вообще остановился на цифре 99999 (не рассчитанный, видимо, на большую высоту!). Все остальные приборы застыли в одном положении (как звёзды за окном), как на учебном стенде. Я стукнул кулаком по панели: звук оказался не такой глухой, как от металлической поверхности, а какой-то пустотелый, как от фанерной доски. Ударил сильнее, — и тонкий пластик треснул. Ещё раз, и кулак провалился в пустоту. Господи! Это был всего лишь муляж! Представляете? Они не дали мне никаких шансов, ублюдки.

Корабль летит на автопилоте.

 

18 февраля.

Я пожалел, что психанул и разбил передатчик и компьютер. Рация была единственным целым прибором (не считая ЯРД и систем жизнеобеспечения) на ракете.

Эти твари с самого начала не планировали мой полёт с возвращением.

Моя миссия должна было продлиться 125 суток. Только зачем им нужна была человеческая жертва, не понимаю. Возможно, хотели изучить поведение, здоровье и то, насколько долго я смогу продержаться в экстремальной обстановке? Но что  определённо точно: они испытывали какой-то экспериментальный двигатель — то ли ядерный, то ли какой другой. Не сомневаюсь, что эта посудина напичкана «жучками», и они сейчас преспокойненько продолжают получать новые данные, как с «Вояджера». Он, кстати, давно как покинул нашу систему, но продолжает передавать информацию. Похоже, и эта железка нашпигована датчиками и камерами, и Центр бесперебойно получает сигналы.

Эти уроды подставили меня.

Твари!

 

19 февраля.

Почему именно мне достался этот полёт?

Припоминаю некоторые сомнительные моменты, на которые во время подготовки не обращал внимания. Многие детали нам толком никто ничего не рассказывал, маленькие нюансы были покрыты научной, якобы, тайной. Мне и моему дублёру до́лжно было знать о целях полёта минимум информации. Главная наша задача, твердили нам, следить за приборами, поддерживать в рабочем состоянии основной компьютер, подкармливать каких-то микробов в контейнере и, за сутки до спуска, оставить на орбите крохотный спутник. Это всё, о чём мы должны были знать.

А на деле оказалось иные планы.

Господи, ну почему именно со мной такое случилось?

 

21 февраля.

Думать о будущем страшно. Находясь в замкнутом пространстве, в голове только одно: когда, когда... Когда?

Когда наступит конец?

И тут же ответ: когда закончится пища или воздух.

Что,интересно, вначале?

 

22 февраля.

Я поседел.

 

23 февраля.

Изучал кладовую. Всё переживаю: надолго ли хватит продуктов? Успокоился, когда разобрал первый ряд мешков с тюбиками и пакетами вторых блюд и освободил проход от коробок. Рассчитывал, что ещё пару ярдов пройду и наткнусь на стену. Но дальше открылся следующий стеллаж с тюками и ящиками, а за ним просматривался и третий. Всё забито едой от пола до потолка. Я так и не увидел, где заканчивается отсек. Еды достаточно. Если экономить и не обжираться, то намного дольше, чем я предполагал. Продуктов очень много.

Подозрительно много. Для одного пилота.

Если только он не будет болтаться один во вселенной десятки лет.

 

25 февраля.

Решил устроить праздник живота: весь день кушаю. И размышляю. И всё пока сносно: провизия есть, вода есть, физически себя поддерживаю (хотя и редко, но упражняюсь на тренажёрах), кислорода предостаточно (учитывая запасные). Но вот как, скажите, пожалуйста, справиться с нервами, с памятью, со страхом и отчаянием? Как?

Как бы я хотел сейчас посидеть с друзьями в пабе, напиться до чёртиков «Будвайзера». И забыть про всё.

 

(позже)

А можно ли смириться с безысходностью?

 

(ещё позже)

Как рабы в древнем Риме…

 

26 февраля.

От телескопа не отхожу, приближаю планету и наслаждаюсь видами, хотя мало что уже различимо. И нет той голубизны. Всё, что осталось от Земли, — холодный, белый шарик. Остаются последние мгновения, и со дня на день она даже через оптику станет неразличима и превратится в обычную звёздочку. Да, считанные часы.

Лишь Солнце всё ещё яркое, и напоминает о тепле.

Опять захотелось плакать. Безделье и замкнутое пространство сводят с ума. Одно и то же, одно и то же. И внутри, и снаружи.

 

1 марта.

Весна… На Земле наступила весна. Поздравляю, Хелен! Ты же любишь весну. Как там Эмми, как Мишель? Передавай им привет, милая. Будут спрашивать, где я, скажи как есть, правду: папа улетел в космос…

Навсегда.

 

4 марта.

А знаете, я ещё поживу. Да-да, поживу. А что? Еды полно, мне хватит её на несколько лет. Главное — воздух. Сколько смогу, столько и протяну. Пошли все на фиг!

 

7 марта.

Теперь и через телескоп Земля выглядит как большая яркая звезда. Через иллюминатор невооружённым глазом её уже не нахожу. Мало того, что я улетаю от неё с огромной скоростью, так она ещё и сама удаляется от меня по своей солнечной орбите.

Прощай, моя родная, прощай!

 

12 марта.

Сегодня День рождения Эмми, моей дочки. Ей стукнуло три. Вряд ли она запомнила меня.

С Днём рождения, девочка…

С каким превеликим удовольствием я выпил бы сейчас стаканчик «Джек Дэниэлс». Даже безо льда.

 

14 марта.

Главное — вода! Её надо экономить. Без неё я быстро сдохну. Но не сомневаюсь, что, как продуктами, так и ёмкостями с водой они обеспечили меня. Эти козлы должны были предусмотреть всё. Не для вида же соорудили такую громадину в 200 футов. Им надо, чтобы я как можно дольше протянул.

Но всё равно надо быть экономным.

Насколько же не поддаётся объяснению человеческая природа, в особенности его мозг. Почему мы боимся умереть даже тогда, когда знаем, что вот-вот умрём? И в самых критических, безнадёжных, смертельных ситуациях пытаемся выжить. Неужели подсознание знает нечто такое, что, возможно, произойдёт в будущем? Может этот страх перед смертью, понуждающий нас к борьбе за жизнь, он и есть тот самый один процент из миллиона, тот единственный шанс, который — даже в моём случае — может сработать. Нечто — или некто — внутри нас, быть может направляет, настраивает нас, говорит: подожди, потерпи, попробуй. Может оно знает заранее, что единственный шанс у нас есть, и им надо воспользоваться.

Считаете меня наивным? Пожалуй, это так. О каком шансе для меня может идти речь? Что — или кто? — может спасти меня в этой мёртвой бездне? Если только зелёные человечки встретятся на пути, когда я доберусь до обитаемой планеты, вроде Земли. Но сколько там по времени надо лететь до ближайшей звезды? Что там у нас рядом? Проксима Центавра? Насколько я помню, до неё примерно 4 световых года.

Ха! Внимание! Следующая остановка «Проксима Центавра».

Ха-ха!

 

17 марта.

Я помню тот день, даже утро, когда решил стать лётчиком. Мне было шесть лет, когда отец меня впервые взял с собой на авиавыставку в Балтимор. Он не был лётчиком, был обычным средним служащим в муниципальном совете, но любил авиацию, всегда интересовался самолётами и часто рассказывал, как мечтал им стать. Я никогда не спрашивал его, почему он им не стал, возможно, его страх высоты помешал в юности поступить в авиашколу. Поэтому мне не хотелось смущать его и напоминать об этом. Но именно тогда, на авиашоу, где я воочию увидел громадные крылатые машины, к которым прикоснулся руками, именно тогда я и загорелся мечтой о небе. Этот рёв двигателей, эти скорости, мёртвые петли новеньких истребителей, эти сумасшедшие пикирования и пролёты в шестистах футах над трибунами, — всё это выглядело так грандиозно. А для меня,  мальчишки, это явилось великим открытием нового мира, в котором гармонично сочетались и страх и смелость, красота и сила, гордость и свобода. Я до сих пор помню, как мои руки покрывались мурашками, когда военный истребитель-бомбардировщик Ф-35 произвёл вертикальный взлёт, а потом, покружив над авиасалоном, таким же образом плавно приземлился.

Не сомневаюсь, отец заметил в моих глазах те первые искорки любви к авиации и в будущем всегда поддерживал моё увлечение, а в дальнейшем — выбор профессии.

Но если бы тот авиасалон проходил не в Балтиморе, а где-то дальше от Делавэра, то отец бы не взял меня с собой, и мечта бы не возникла. И я бы сейчас не болтался в космосе, выброшенный Землёй ради долбаной науки, ради будущего человечества, мать его!

 

21 марта.

Я мало что смыслю в ядерной физике, но занозой сидит мысль и сверлит мозг: какой, интересно, размер у стержня, который вырабатывает энергию? Как долго будет происходить реакция распада?

У меня закралась надежда — смешно, но всё же, — а вдруг атомный карандаш малюсенький, и вскоре реакция прекратится, и двигатель перестанет работать. Пусть это и бредовая мысль, но она меня утешает. Остановиться хотя бы на краю солнечной системы, к примеру, на уровне орбиты Урана, и кружить в ожидании подмоги. Мало ли, вскоре на Земле придумают сверхскоростные двигатели и, пусть даже через пять — да хоть через десять лет, но за мной прилетят. Я бы протянул десять лет. Я бы ел раз в сутки по одному тюбику. Я бы смог протянуть.

Если бы добраться до реактора и выяснить, какой там источник энергии.

 

23 марта.

Моторный отсек разделён от жилого металлической перегородкой. Никакого входа. Единственная возможность подобраться к нему — снаружи. Или резать газосваркой изнутри. Но подобной аппаратуры на борту, естественно, нет. Ха, кто б додумался мне её положить? Они всё предусмотрели, всё. Закупорили основательно. Ни к каким системам управления допуска нет.

 

31 марта.

Находился в депрессии. Только спал и ел, спал и ел. И смотрел в телескоп, искал Землю. Её становится трудно найти. Теперь она — тусклое пятнышко, чем-то напоминающее месяц. Солнце наполовину освещает планету, потому шансов быстро поймать её в оптическое поле крайне малы. К тому же мешают окружающие мириады звёзд на её фоне, среди которых она теряется.

Сегодня часов пять выискивал Землю, но так и не нашёл.

Неужели всё кончено, и смотреть больше не на что.

 

4 апреля.

Дурные мысли лезут в голову. Если сдохнут солнечные батареи (а они когда-то сдохнут, — так как я удаляюсь от Солнца!), мне придётся сидеть в кромешной тьме. Есть опасность, что батареи могут разбить астероиды. Один небольшой камешек, размером с ноготь, способен сам корабль разнести в дребезги на такой скорости. Сидеть в темноте мне не хотелось бы. Панорамное окно, конечно, будет спасать от полного мрака: через него ещё долго будут проникать солнечные лучи. Но когда и Солнце превратится в точку, тогда...

Надеюсь, если энергию вырабатывает атомный реактор, то он же питает и аккумуляторы.

Завтра у Хелен День её рождения.

Как ты там, милая?

 

7 апреля.

Нашёл себе занятие: два дня работал. Ну, не то что бы работал, а так, совмещал полезное с приятным: искал датчики, передающие сигналы и показания в ЦУП. Кое-какие обнаружил. Отсоединил. И ещё две нашёл, вмонтированные под крышки плафонов освещения видеокамеры. Тоже разбил их. Представляю, как они там рвут и мечут в бешенстве. Особенно Чарльз Хаффман, он же главный конструктор и руководитель полёта, рвёт, небось, волосы на голове. Так тебе, слизняк, получай теперь вместо картинки на мониторе — рябь от помех. Смотрите, придурки, космическую одиссею теперь по «Ютубу»!

Я вам не подопытная белая крыска!

 

9 апреля.

Часто снятся дети и Хелен. Просыпаюсь, и не сразу понимаю, что это был сон. Расстраиваюсь. Потом долго нахожусь под впечатлением. Хочется кричать от боли. Но такие сны заставляют жить. Попробовать пожить, по крайней мере. Продержаться в этой консервной банке, и вдруг что-нибудь, какое-нибудь чудо произойдёт. Случаются ведь чудеса?

А может бог есть? И он чудесным способом вернёт меня обратно?

Я попробую жить…

 

11 апреля.

Проснулся от грохота по корпусу. Испугался. Спросонья решил, что кто-то стучится в дверь (кстати, интересно, а есть ли здесь дверь вообще, если вход в капсулу, через который я заходил, закрыт снаружи, а изнутри нет и намёка на ручки или вентили!). Подождал немного – стук не повторился. Осмотрел все отсеки — может, что упало (Ха! Что может упасть в невесомости?). Снаружи, насколько позволял обзор, никого не было, никаких зелёных гостей. Обшивка корпуса, вроде, не повреждена. Вероятно, вскользь врезался маленький камень или льдинка.

Это стало причиной возникновения у меня новой устойчивой фобии: страха столкнуться с метеоритом или астероидом.

 

15 апреля.

Ещё нашёл видеокамеру, точнее, маленький глазок, размером с пуговицу на рубашке. Он находился внутри вентиляционной решётки. Я делал уборку, пылесосил, и доставал застрявшую там вакуумную упаковку от мясного рагу, когда заметил отблеск «зрачка». Земля лишилась ещё одного онлайн-сеанса. Я стянул трико и показал им задницу, перед тем как с корнем выдернуть камеру.

 

20 апреля.

Бог есть, господа!

Бог существует!

Верьте!

Я нашёл, я живу…

Они предусмотрительные. Они умники (я про тех, кто в Центре Управления Полётами). Они позаботились обо мне.

Но всё равно пошли вы все к чёрту!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

 

9 мая.

Я в запое!

Не помню с какого времени, но я в загуле!

Я нашёл сотни галлонов бурбона, господа!!! Сотни! Бутылок! Настоящего! Что ни на есть! Американского! Бурбона!!!

Это старый добрый «Фэмели Резерв»!

 

        Есть же Бог на свете!

        Значит, господа-а-а,

        Доживу я до рассвета,

        Ха-ха-ха-ха-ха-а-а!!!!!!!!

 

23 мая.

Сердце громыхает, как гром. Похмелье. Сроду столько не пил. Вторые сутки держусь, не пью. Надо сделать паузу. Непереносимое состояние. Особенно в невесомости. Голова раскалывается.

Это все от накопившихся нервов. Надо не злоупотреблять. Надо растягивать удовольствие.

И не просто удовольствие, а лекарство: лекарство против страха и депрессняка!

И спасибо тебе, Господи!

 

(немного позже).

Не помню когда точно, но примерно месяц назад я нашёл в грузовом отсеке клад. Да-да, настоящий клад!

За пятью рядами продуктовых мешков, за одним из раздвижных стеллажей обнаружился вход в ещё одно подсобное помещение. Оно так же битком набито всякой всячиной, но больше не едой, а столовыми приборами, фильтрами и кухонными запасными частями. Вся эта груда прикрывала сотню упаковок «Джек Дэниэлс». Я потерял дар речи. Потом пытался было сосчитать их количество, но на 1477 штуке сбился со счёта. Думаю, примерно тонна напитка в подсобке имеется.

Я словно ожил, заново родился! Смысл жизни мне представился в ином, оптимистическом свете. Ведь с помощью подобного «лекарства» я сумею подавлять ностальгию и депрессию, страх перед ожиданием конца и, что самое важное, постараюсь не сетовать на судьбу.

Первую упаковку я перенёс в рабочее помещение, откупорил бутылку и... невесомость нарушила кайф: первый глоток улизнул пузырём из горловины и полетел к потолку, где я нагнал его и проглотил. Потом вспомнил про трубку, специальное приспособление с клапаном, которую накрутил на горлышко и спокойно выдавил содержимое в себя.

О, этот знакомый вкус! Как пахнуло Америкой!

Как же я сразу почувствовал облегчение и успокоение. Я не сторонник спиртного и вовсе не любитель выпить, но именно сейчас, в таком моём положении, лучшего успокоительного, поверьте, не найти. Мне теперь не кажется всё таким грустным, хотя я понимаю, что бурбон, это всего лишь обман.

Вы, наверное, догадываетесь, что дело одной бутылкой не обошлось, и я впал в забытьё почти на месяц.

Кажется, начинаю мириться с безысходностью.

 

(ещё позже)

За вас, господа! За всех вас, кто остался на Земле!

А вот за вас, придурки из космического агентства, я ещё подумаю: пить или не пить? Но то, что вы позаботились о моём психическом здоровье, честь вам и хвала…

За всех вас, человеки!

 

31 мая.

Земля уже исчезла даже из поля зрения телескопа. Солнце стало раза в три меньше. Скоро его заслонит собой хвостовая часть корабля. Но сфера смотрового окна позволит наблюдать за ним ещё долго.

А в остальном снаружи всё тот же пейзаж: неподвижный мёртвый мир. То, что я мчусь с большой скоростью, никак не отображается в иллюминаторе. Все звёзды находятся в том положении, в каком были в первые сутки полёта. Ну хотя бы что-то шевельнулось или сдвинулось снаружи, сместилось бы хоть на дюйм, изменило положение.

Где я сейчас? Как далеко от Земли? На уровне орбиты какой планеты: Марса, Сатурна, а может уже Плутона?

 

1 июня.

Там наступило лето.

 

14 июня.

Я стал весь белый: седая голова и борода. Сильно зарос.

 

26 июня.

Сегодня сбрил бороду и побрил налысо голову. Последний раз брился и стригся перед стартом, 21 января.

Надо же, пролетело целых полгода!

 

23 июля.

Делаю паузу. Был в запое. Так и лето просплю, хи-хи! Шучу!

Но трезветь не хочу — сразу накатывает тревога. Надо просто уменьшить дозу. Да и убраться в доме пора. Кругом мусор летает, обёртки, ошмётки еды, крошки и ещё чёрт знает что. Половину событий не помню: как готовил еду, что делал, — ничего не помню.

Помню только сны. В основном кошмары.

Вслух разговариваю сам с собой. Однажды даже показалось, что общался с кем-то (не «белочка» ли это?).

Теперь боюсь сойти с ума, ведь алкоголь до добра не доводит. Но и трезветь не хочу. Трезвым смотреть на происходящее — свихнусь быстрее.

Пошли все к чёрту!

 

3 августа.

Сегодня у Мишеля День рождения!

Сколько ему? А, уже 8 лет. Большой.

Прости, сынок. За твоё здоровье!

 

25 августа.

Ура! Я добрался до противоположной стены грузового отсека! Расковырял все мешки с продуктами, всё до последнего пакета пересмотрел. Сам отсек имеет размер спортзала в колледже. Представьте себе такой спортзал до отказа набитый ящиками и мешками с едой. Земля основательно позаботились о моём долгом полёте!

Они намерено отправили меня в никуда. Планировали, что я буду как можно дольше отправлять им информацию. А грёбаные психологи с психиатрами с интересом бы наблюдали меня онлайн, изучая моё психическое состояние, чтобы впоследствии написать книгу типа «Психическое состояние человека во время непреднамеренного (или преднамеренного) полёта в дальний космос в связи технической неисправностью корабля». Ха!

Фиг вам! Я не дам вам такую возможность.

За продуктовый склад (спортивный зал), спасибо. Если не закончится электричество, чтобы разогревать пищу и не замёрзнуть, если не кончится кислород,  или я не сойду с ума, то, ребята, в этом железном гробу можно прожить лет десять как минимум.

Я проживу долго, и не сомневайтесь в этом. Эй, вы там, никчёмные конструкторы и учёные! Я буду жить, но вы этого не увидите никогда!

Пойду выпью по этому случаю…

Не скучайте.

 

10 сентября.

Сплю, где попало. Про спальный мешок давно забыл. Просто вырубаюсь там, где нахожусь и летаю. Просыпаюсь в разных местах. Чаще от боли, когда натыкаюсь на углы или перегородки.

А вообще, я стал лентяем. В моменты протрезвления как посмотрю на всё вокруг после пьянки, аж плохо становится. Мусор после попоек всюду. Хуже, что он не на одном месте скапливается, как на Земле на полу, а летает кругом, по всем помещениям. Стыдно, конечно: я освинел настолько от бурбона, что иногда справляю нужду там, где нахожусь в тот момент. Представляете, какая вонь стоит здесь и как это всё выглядит?

Завтра начну уборку.

 

14 сентября.

Убрал. Ни разу не пил, только убирал. Два контейнера мусора выкинул в космос. Пришлось потратить три галлона воды для влажной уборки. Надо не зарастать грязью.

Телескоп разбит, переломан на две части. Наверное, я в ярости сломал его. Не помню.

Ну и ладно. Всё равно Землю не видно.

 

2 октября.

Снятся дурацкие сны. А может это галлюцинации. Списываю всё на бурбон, конечно. Но мозги стали тупить.

Вчера разговаривал с…  даже точно не могу описать — с кем, потому что ни разу такого не видел. Хотя нет, вру, видел в школьном учебнике по геометрии…

Короче, я разговаривал через стекло иллюминатора с… кубиками.

Чёрт! Как всё глупо выглядит.

Надо уменьшить дозу.

Я давно не подходил к тренажёрам.

 

17 октября.

У отца День рождения!

Поздравляю, батя! Прости, что огорчил… Зря ты взял меня тогда на авиашоу.

 

20 октября.

Мои наручные часы раздражают меня. Я живу земным временем. Земными праздниками, Днями рождениями. Они воскрешают события из моей прошлой жизни, будоражат память, бередят душу.

Может, легче будет жить в безвременье? Но тогда оборвётся последняя незримая нить, соединяющая меня в этом безвременном пространстве со временем Земли и вообще со Временем! Придётся гадать, какое время суток дома, в Довере, какое время года в штатах, какой год… Не станет ли потеря ощущения земного времени, благодаря часам, ещё более тяжёлым для меня испытанием и невыносимой мукой. Это же как разъединение с прошлым?

Разбить мой «Спидмастер» я вряд ли решусь. Вечный календарь чего стоит! Уничтожить часы,— значит остаться в полном одиночестве. Это будет уже не жизнь, а самое что ни на есть существование. Мир без Времени.

А вдруг я разобью их в порыве гнева, когда напьюсь, и какая-нибудь дата напомнит мне про хорошее событие?

 

(позже)

Спрятал часы от греха подальше в спальном отсеке, в выдвижном шкафчике. Там же хранятся фотографии моей семьи. Буду теперь доставать их только для того, чтобы обозначить в этом журнале дату записи.

 

25 октября.

Танцевал. Это был воздушный танец. Отталкивался рукой от стен и кружился вокруг своей оси, как балерина, выполняя пируэты. Это так легко, когда нет гравитации. Я танцевал и представлял, что в моих объятиях Хелен.

Это смешно. Но я так хочу домой...

 

5 ноября.

Проснулся от мерного постукивания по корпусу. Прильнул к иллюминатору… и в испуге отшатнулся — кубики различных размеров гранями ударялись о стекло. Их было пару десятков: одни возле окна, другие в нескольких ярдах в стороне. Так как я не чувствую скорости, казалось, что они просто висят. Нереальность картины происходящего снаружи напоминала сюжеты работ Сальвадора Дали. Но бо́льшую нелепость и абсурдность вызывали сами движения предметов, которые считаются нами неодушевлёнными. Мерные постукивания вызывали страх. Ведь такого быть не может! Но в то же время — такое происходило. Кубики были живые, и  целенаправленно стучали в стекло и мчались рядом с кораблём.

Я мечтал изменить пейзаж. Что ж, вот и получай, несчастный пропойца, тебя посетила белая горячка собственной персоной.

Не успел я понять происходящее, как сверху опустился  трёхфутовый жёлтый тетраэдр. Кубы, как послушные солдатики, разом отпрянули от окна и выстроились в ряд позади тетраэдра, как перед командующим армией. Затем геометрическая армия вдруг разом рассыпалась в пыль и исчезла, растворилась в темноте.

Похмелье, естественно, как рукой сняло. Признаюсь, я здорово струхнул. Тут же вернул себе хмельное состояние, выпив пинту бурбона залпом. Часов семь  всматривался в космос, но больше кубики не появлялись.

Если есть жизнь во вселенной, то, господи, прошу тебя, только не в таком виде!

 

6 ноября.

Так, на всякий случай, из наволочки сделал занавеску. Закрепил верхнюю часть канцелярскими булавками. Если кто заглянет, то меня не увидит. И я не увижу никого.

Надеюсь, что вчера меня посетили «белочки» (квадратные «белочки»).

Смотреть в иллюминатор теперь не хочется.

 

25 ноября.

День Благодарения.

Я приготовил закуску из тушёной индейки. Разогрел что-то, напоминающее фри, только в форме шариков, и отметил славный праздник. Как обычно, запивая бурбоном.

Хелен с детьми, наверное, сидят сейчас с родителями за праздничным столом.

Что они думают, интересно, про меня? Считают, скорее всего, что я мёртв.

Может лучше разбить часы?

 

1 декабря.

Зима. На Земле.

Солнце превращается в очень яркую крупную звезду. По моим расчётам через месяц-два оно ни чем не будет отличаться от остальных звёзд, кроме как яркостью.

Судя по фотографиям зондов, сделавших снимки Солнца на орбите Плутона, я нахожусь примерно между Сатурном и Ураном. И если это так, то скорость у меня не просто огромная,— она бешеная. Зонды добирались сюда в течение трёх десятилетий. А я в полёте 10 месяцев. Надо бы вспомнить астрономию, расстояния между планетами и вычислить скорость, с которой я лечу.

 

6 декабря.

Опять стучали в иллюминатор.

Я не решился одёрнуть наволочку.

 

(спустя два часа).

Теперь кто-то стучит в панорамное окно в рабочем отсеке. Я его не занавесил. Стучат настойчиво: как будто кулаком тарабанят в дверь. Причём в несколько рук одновременно. Похоже, стучащиеся знают, что хозяин дома.

Понимаю: если не посмотрю, кто там стучит, я точно свихнусь от страха.

Сейчас выпью для смелости и погляжу, кто это там ломится… Только бы не кубики, имеющие разум.

 

(спустя десять минут)

Лучше бы это были фигуры. Пусть живые, но, по крайней мере, кажущиеся безобидными. Одним глазом я выглянул из-за угла, и мне хватило увиденного на всю оставшуюся жизнь. Дрожь я испытываю до сих пор… Они не такие, какими мы их представляли! Не такие. Вообще.

 

7 декабря.

Я заткнул вчера уши берушами, чтобы не слышать стук. Когда уснул, не помню. Проснулся — снова стук. Онипытаются проникнуть внутрь через панорамное окно. Сучат чем-то, похожим… нет, это совсем не похоже на пальцы! Это и не ногти…

Стуки по всему корпусу. Их много.

Неужели такой бесславный конец! Так быстро.

А ещё столько еды! И бурбона...

 

??? декабря (не помню даты, поленился доставать часы, но точно ещё не Рождество).

Никуда не уходил из рабочего отсека с того самого дня, как Они появились. Сижу на месте. Боюсь. Просыпаюсь и пью, сплю, просыпаюсь и снова пью. Не закусываю. За закуской надо идти. А чтобы добраться до грузового отсека, надо миновать бытовое помещение. А там панорамный иллюминатор. Мне почему-то не хочется возле него проплывать. Я могу случайно посмотреть туда и… Нет, то, что есть здесь, на кухне, мне этого хватит на неделю.

Состояние полной измождённости. Слабость, тошнота, рвота. Я похудел в два раза. Под глазами мешки. Снова зарос. Борода клочьями свисает до груди. Усы козырьком бейсболки свисают к подбородку. Как я умудряюсь класть пищу в рот, минуя эти заросли, одному богу известно.

 

(потом)

Они уже здесь!

 

(проснулся я)

Мы — человечество — стремимся познать вселенную, пытаемся, и так мечтаем, найти Жизнь вне солнечной системы. У нас есть такая потребность, нам необходимо знать, что мы не одни в этом мире. Не для того ли, чтобы самоутвердиться и успокоиться в своём вечном одиночестве. Мы придумываем различные фантастические сюжеты, описывая вымышленных жителей других миров, рисуем их то ужасными на вид, то похожими на нас самих же. Мифы и сказки, загадочные и мало чем подтверждённые факты контактов с НЛО и пришельцами давно нас перестали пугать, так как мы подсознательно смирились с мыслью, что этому открытию вряд ли произойти в ближайшие, по крайней мере, миллионы лет.  Расстояния между звёздами, а значит и между возможными мирами, такое огромное, что никакие существа или организмы не быстро доберутся до нас. Пусть они будут рождены хоть с семью пядями во лбу, вряд ли создадут двигатель, способный мчать звездолёт со скоростью, в сотни раз превышающей скорость света, чтобы добраться хотя бы до соседней звезды, не то что бы до ближайших галактик.

Мы смелые, когда про себя мечтаем встретить пришельцев. Но каково будет наше психическое состояние, когда вдруг лицом к лицу столкнёмся с инопланетным объектом, с неким живым организмом, который абсолютно не будет похож на нас. Он не будет восприниматься нашим сознанием как существо, способное жить и мыслить. Что, если внешность их в корне будет отличаться от тех фантастических вымыслов, которые рисовало нам наше воображение. Справится ли наш мозг, если встретится с тем, что неестественно, в чём нет никакой логики?

Предположим, что Мы — это чья-то мысль. Но кто Он, тот, чьими мыслями мы являемся? Каким образом мы это поймём? Как увидимтого, кто является нами, если мы — это его мысль? Мысль не может видеть своего хозяина? Согласитесь, что подобные мои мысли уже абсурдны.

Мы приемлем только себе подобных, пусть и ужасных на вид, но похожих на нас инопланетян: с органами зрения, с конечностями, с голосом.

Солнце не имеет разума. У молекулы водорода нет глаз. Геометрические фигуры не умеют рождаться из таких же геометрических фигур. Фотон — свет — не имеет мозга, контролирующего его существование. Ни одно живое существо не способно проходить сквозь стены и стёкла иллюминаторов.

Но Они прошли. Сначала пытались пробить обшивку и стекло, но потом просто просочились. И сейчас Они внутри корабля! Безглазыми поверхностями смотрят на меня. Просто стоят и смотрят. Как можно смотреть, не имея глаз? И как я это понимаю? Уже которые сутки Они стоят и смотрят. Как только я подношу бутылку ко рту, Они немного вздрагивают, как желе.

Так мы долго следим друг за другом, покуда я не сдаюсь и не проваливаюсь в сон. Просыпаюсь — картина та же: Они стоят (или висят, или лежат) передо мной, как стражи, в том же порядке. Хоть бы как-то проявили себя: заговорили, зашевелились, но лучше убирались бы к чёрту!

Зачем я столько пил?

Какой сегодня день?

 

Январь, 2050 год.

Не мечтайте встретить высокоорганизованных человекоподобных гуманоидов в тарелкообразных летательных аппаратах или интеллектуально развитых роботов. Они другие, совершенно не похожие на наши фантазии. Они непонятны, отвратительны, и не поддаются никакой логике. Они есть — и в то же время их нет.

И у Них мои часы. А может у Них  н а ш и  часы? Все земные часы.

С вечным календарём.

И Они знают наше время.

 

Скорее всего, февраль?

Наверное, прошло много времени. Последнее, что я помню, — одно из них поглотило меня в себя. Приблизилось вплотную, и я погрузился в Него, как в облако серого тумана. Ощущение, будто меня прооперировали. Ошмётки кусков тканей и кишок (скорее всего моих), каких-то сухожилий и кровяных шариков плавает повсюду. Не понимаю, как Оно смогло меня так аккуратно вывернуть наизнанку, что при этом я остаюсь живой! (Интересно, а мозги мои Они тоже вывернули?).

Всё бы ничего, даже то, что я превратился в чёрт знает кого, это терпимо. Но вот ручку в руке держать стало неудобно, она постоянно выскальзывает между пальцев (мышцы такие скользкие)…

 

??? 22 век ???

Может я давно сошёл с ума??? Ха-ха-ха!!!

Или это всё мне снится???

Они похожи на молекулы, только больших размеров!

Они, как мысли… Они знают мои мысли…

Они собираются меня куда-то переместить. Откуда я это знаю?

Не знаю.

 

?????? спустя тысячелетия.

Они вернули мне часы. Сегодняшняя дата… странная дата: 43 мая, 465738923 год.

И я, похоже, до сих пор живой. Но где я, не понимаю.

Надеюсь, это плохой сон. Или отменный старина «Джек Дэниелс». Я скоро отойду и проснусь в своей привычной железной посудине, как обычно, возле иллюминатора, с недопитой бутылкой в руке...

 

Я в космосе, друзья. Ха! Ну да, я же в космосе. Вне корабля. Без скафандра. При этом я спокойно дышу. И продолжаю записывать мысли в журнал. Не понимаю, как такое возможно!

Они летят вместе со мной. Мои мысли.

Они научили меня... не умирать.

Что Они сделали со мной? Теперь мой корабль, огромный, как мир. Я песчинка в нём. Я атом в молекуле воздуха. Ура-а!

Люди! Хелен! Отец! Эйнштейн! Вакуум не пустой! Космос кишит жизнью! Здесь нет пустоты! Здесь читают наши мысли.

Они знают мои желания. Они знают, чего я хочу. Они способны на всё. Даже вернуть меня…

ТАКОЕ ВОЗМОЖНО???!!!

Но как? Это же безысходность.

 

Ведь у Солнца нет разума, и оно не видит. А звёзды не имеют глаза…

 

 

 

                                      *               *                *

 

Джонотан Дженкинс пролистал оставшиеся несколько пустых страниц бортового журнала и, не найдя в нём больше никаких записей, закрыл его. Снял очки, протёр уставшие от чтения глаза. Снова взял в руки журнал, но не раскрыл его, а бережно положил на стол и накрыл ладонями, как бы оберегая драгоценную книгу от внешнего воздействия; задумчиво посмотрел в окно.

Через некоторое время что-то разбудило его от раздумий. Его указательный палец прочертил в воздухе над столом слева направо линию — появился экран монитора. Молодой мужской голос спросил:

— Слушаю, командующий.

— Пригласите Мура, — попросил Дженкинс.

— Будет исполнено, — ответил голос.

Росчерком пальца справа налево Дженкинс отключил связь, а потом набрал текст — в воздухе появился экран и данные, которые он запрашивал в архивном отделе. Пока загружались документы, он задумчиво смотрел в окно: на островки голубого неба в проталинах пышных белоснежных облаков.

Спустя пятнадцать минут в дверь кабинета постучали. Рональд Мур, тяжело дыша, вошёл в кабинет, вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал о прибытии. Три часа назад он уже заходил сюда, чтобы передать бортовой журнал, который обнаружили в рабочем отсеке древнего космического корабля, который этой ночью  доставили на Землю с помощью многоразового грузового буксира, перехватившего его в 50 тысячах милях от Земли.

Полгода военные и астрономы всего мира следили за приближающимся инопланетным (как считали вначале) кораблём. Он мчался со скоростью кометы, направляясь точнёхонько на восточное побережье Соединённых Государств Америки. Столкновение привело бы к катастрофическим последствиям на Земле, поэтому сначала было хотели сбить неопознанный объект, когда тот пересечёт орбиту Марса, но планы внезапно изменились. Молодой астроном из обсерватории на Гавайях сумел разглядеть на корпусе надписи и цифры, написанные на хорошо всем знакомом английском языке. Было принято решение произвести необходимые расчёты, сблизиться с космическим аппаратом и определить, есть ли на борту пилоты. Исследовательский зонд, находящийся на орбите Марса, направили к кораблю. Визуальный осмотр показал, что никаких признаков жизни на борту нет. Сам корабль двигался автономно, по инерции. Задействовать пришлось курсирующий на высокой околоземной орбите грузовой модуль-буксир, имеющий краны-манипуляторы и крытый ангар. Он был направлен навстречу нежданному гостю, чтобы сблизиться и остановить его, а затем транспортировать на Землю.

Сенсация, которую ожидал мир (НЛО, межпланетный звездолёт, инопланетяне!), не случилась. Оптимисты разочаровались, пессимисты облегчённо выдохнули: фух, войны миров не будет, и выбрались из наспех выкопанных подземных бункеров.

Космический корабль оказался земного происхождения. Возможно, он был построен и запущен в древности, и по не понятным причинам вернулся. Конструкция аппарата имела довольно примитивный вид. Главный государственный инженер-авиаконструктор Отто Брауэр высоко оценил ум и технологии предков, сумевших с помощью таких простых и некачественных материалов сконструировать звездолёт, который пролетал несколько тысячелетий и не разрушился, и каким-то образом сумел возвратиться по той же траектории в исходную точку — на место своего старта. Высеченные на корпусе цифры (когда их очистили от копоти и сажи) указывали дату постройки и запуска корабля: 2046—2049 г.г. и 25 января, 2049 г.

Древний космический аппарат доставили на авиакосмическую базу, от посторонних глаз спрятали в секретном ангаре, вокруг которого выставили трёхслойную охрану. По распоряжению главнокомандующего и военной комиссии комитета космической разведки было принято решение разрешить допуск внутрь корабля только двум доверенным лицам (во избежание утечки секретной или иной другой научной информации, представляющей ценность). Одним из таких лиц являлся Рональд Мур, заместитель главнокомандующего по космической разведке. Вторым человеком был представитель правительства и член Аэрокосмического министерства.

Всем не терпелось заглянуть внутрь и обнаружить что-то необычное или драгоценное, прибывшее из далёкого прошлого. Может даже какую внеземную букашку, хотя бы микроскопическую. В первую очередь интересовали, естественно, трупы пилотов, или хотя бы их мумии, возможно сохранившиеся благодаря безвоздушному пространству.

— Рон, — командующий знаком руки пригласил Мура присесть. — Кого-нибудь обнаружили?

— Там пусто, — с сожалением ответил Мур, и покосился на журнал, накрытый ладонями начальника.

— Меня интересуют даже останки. — Сурово пояснил Дженкинс, сверля взглядом Мура.

— Никаких признаков пребывания на борту людей, нет, сэр. Кроме…

— Что, даже пепел растворился в вакууме? — Дженкинс вышел из-за стола, подошёл к окну. — Там находился пилот. Не испарился же он?

— Там полный хаос, беспорядок. Видно, что корабль управлялся пилотами… точнее, одним, судя по комплекту обмундирования. Но пилота нет…  

— Да, — перебил Дженкинс, — кораблём управлял… — он запнулся, сделав паузу, — да, там был один пилот. Мужчина.

— Да, сэр, и он, похоже, долгое время жил, судя по мусору.

— Выходит, предки лучше нас разбирались в системах жизнеобеспечения космических аппаратов, — зло усмехнулся главнокомандующий. — Но как, я не понимаю, в безвоздушном пространстве мог раствориться труп?

— Тоже не понимаю, сэр. Внутри ужасная вонь. Остатки продовольствия после взаимодействия с атмосферой начали тухнуть. Все найденные предметы, представляющие хоть минимальную ценность для изучения, мы собираем в герметичные контейнеры…

— А часы не находили? — стараясь не выдавать волнения спросил Дженкинс.

Мур сделал удивлённое выражение лица, и уточнил:

— Бортовые?

— Наручные часы пилота.

— Нет, сэр, пока не находили. Как только что-то подобное обнаружим, сразу известим вас.

— Нет, сразу доставьте в мой кабинет всё, что касается личных вещей пилота. Особенно часы. Если даже труп за столько веков испарился, то хоть часы должны же остаться. Не инопланетяне же их… — и главнокомандующий замолчал.

— Хорошо, сэр. Уже есть семейные фотографии пилота, мы нашли их в спальном кубрике.  Желаете, чтобы их доставили вам?

Дженкинс задумался.

— Да. Вместе с бутылкой бурбона… Надеюсь, бутылки сохранились? И…

— Да, конечно, они есть…

— …и подробным отчётом, всеми данными и полной информацией по всем запускам пилотируемых ракет за 2049 год. В особенности меня интересует миссия, стартовавшая в США двадцать пятого января в 01.34. по полудни. Мне нужны все имеющиеся сведения по этому запуску, по конструкции ракеты, по экипажу, найдите информацию и обо всех ответственных лицах, руководящих полётом. Мне необходимо знать цели и задачи этой миссии. В общем, всё что получится раскопать.

Мур покрылся испариной.

— Командующий, прошу прощения, но это далёкий от нас год, и вряд ли…

— Повторяю, — грозно прорычал Дженкинс, — предоставьте мне всю имеющуюся информацию. И никаких «вряд ли».

— Но на это необходимо время…

-— Я вам его предоставляю! Начинайте. Вместо себя назначьте кого-нибудь из своих помощников.

— Будет исполнено, командующий.

Как только Мур вышел, Дженкинс вернулся за стол. Открыл журнал. От высушенных временем пожелтевших и хрупких страниц веяло космическим холодом — дневник излучал запах вечности. Словно древние письмена волхвов, записи несчастного пилота представлялись командующему священными. Исповеди, хроника и невероятные события, описываемые Харди, являлись ни чем иным, как открытием вселенского масштаба, которое ненамного приоткрывало тайны мироздания и мироустройства.

Но прежде чем делать для себя некоторый вывод, Дженкинс решил дождаться доклада Мура из всемирной архивной базы данных по исследованию космического пространства, а также полный отчёт о самом космическом корабле и обо всех предметах, находящихся в нём. Он отдал распоряжение изучить каждый дюйм, исследовать каждую пылинку, восстановить, по возможности, всю имеющую аппаратуру, чтобы сопоставить записи пилота с реальными фактами и правильно понять происшедшую в прошлом либо трагедию, либо намеренный, и, безусловно, преступный, безвозвратный запуск пилотируемого корабля.

 

Прошли четыре дня. Мур вошёл в кабинет главнокомандующего и вручил тонкую папку документов. Бегло перелистав несколько страниц, Дженкинс вернулся к первой.

 

Миссия «Вега-1» (секретное название «Андромеда»), пилотируемый корабль «Фотон» (секретное название «Созвездие»);

Старт: 13.34., январь 25, 2049 год;

Место запуска: США, Флорида, мыс Канаверал.

Двигатели:

   основной: ядерный, жидкостный;

   вспомогательные: ионный.

Параметры: высота 162 фута, ширина 37 футов;

Стартовая масса (без ракетоносителя): 165 тон;

Полезный объём: свыше 130 куб. ярдов.

Корабль пилотируемый.

Экипаж: один пилот, Харди Аддерли; военный лётчик-астронавт; второй лейтенант, 27 лет, 2022 г.р.; место жительства и службы:  Довер, штат Делавер, США. Женат, двое детей.

Цель полёта:

а) испытание опытного образца жидкостного ЯРД в условиях длительного полёта в космическом пространстве;

б) физиологические исследования организма человека в условиях длительного пребывания в космическом пространстве; испытание психической и физической выносливости человека во время многолетнего полёта в космосе.

в) изучение дальнего космоса.

Заданное направление: Сириус (Альфа Большого Пса).

Проект засекречен. Обнародованная цель программы запуска для СМИ: обследование земной атмосферы, биоисследования беспозвоночных, выведение искусственного спутника GPS(U2). Длительность полёта: не ограничена.

Экипаж (пилот) о целях и задачах миссии не осведомлён.

Миссия считается не выполненной (потеря связи с кораблём в начале полёта; прекращение визуального наблюдения — 30 сентября 2056 года на расстоянии 6 астр. единиц от Земли).

Пилот награждён медалью Почёта (посмертно) в 01.10.2056 году.

 

Ниже приводился список людей, ответственных за полёт.

Дженкинс ещё раз перечитал документ.

— Часы, значит, так и не нашлись? — переспросил он подчинённого.

— Никак нет. Корабль обследован полностью, но часов нет.

Джонотан Дженкинс задумался. Было видно, что он чем-то расстроен.

— А почему так мало архивной информации?

— В то время использовали примитивные технологии. Это было на заре компьютерной эры. Карты, диски, оборудование, — они применяли дешёвый материал. Долго хранить информацию на таких носителях было трудно. До открытия нанозолотого покрытия дисков было ещё далеко. Серверы, возможно, дали сбой. Они вообще много информации потеряли в то время. То, что успели вовремя перенести на копии, то и осталось в архиве. По этой миссии это всё. О других американских запусках за тот год существенной информации нет.

— Жаль, — главнокомандующий посмотрел в окно. — Жаль, что на борту никого не оказалось.

Мур удивлённо посмотрел на командующего.

— Если бы нашлись часы, можно было всё это как-то объяснить… — Дженкинс забарабанил пальцами по подоконнику. — Но как и они могли испариться?

— Гм, я тоже не могу ничем это объяснить, сэр. Единственное предположение, что он самостоятельно покинул корабль.

Дженкинс подозрительно посмотрел на Мура.

— Но эта версия отпадает, сэр, — продолжил Мур, — так как пилот был замурован, как в консервной банке. Открыть люк можно было только снаружи. Других выходов из корабля нет. — Мур замешкался, почесал бровь. — И ещё одна деталь остаётся непонятной, сэр…

— Какая?

— Как он сумел развернуть корабль с неисправным управлением, точнее, не имеющего вообще никакого управления, и направить его именно по той траектории, которая была задана на старте, чтобы точно вернуться на то же место?

Дженкинс не стал отвечать, только окатил холодным взглядом Мура, понимая, что тот не знает истинных событий, которые произошли во время полёта, — заместитель не знал содержание бортового журнала и не знал подлинной картины происходящего на борту. «Да, Харди Аддерли покинул корабль, — размышлял Дженкинс, — тут всё ясно, как день. Но что, если сделал он это не самостоятельно? Если так, то получается всё, что он описывает в журнале, соответствует правде». Главнокомандующий почувствовал восторг, грудь наполнилась жаром в предвкушении какого-то знаменательного события, или даже открытия. Открытия вселенского масштаба. Он ощущал себя в шаге от ответа на вопрос, который не даёт покоя человечеству уже многие десятки тысяч лет.

— Мур, хочу спросить тебя.

— Я слушаю вас.

— Как ты считаешь, безвыходных ситуаций не бывает?

Мур ответил не сразу: — Ну, смотря какая ситуация. Разное бывает…

— Так вот знай: безысходности нет.

— Безысходности? — переспросил Мур, слегка скривив губы.

— Безысходность не существует, — повторил главнокомандующий.

А про себя подумал: «Мы не одни».

И эта мысль волновала его всю оставшуюся жизнь.

 

 

                                   К  О Н  Е  Ц.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Другие произведения автора:

Ностальгия по временам, в которых никогда не жил

Бессребреник

Блуждание среди стеллажей библиотеки