Агент Преисподней. Часть третья. Дикий Демон. I

Часть третья. Дикий Демон

 

…идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем – и возвращается ветер на круги свои…

…что было – то и будет, и что делалось – то и будет делаться, и нет ничего нового под Солнцем!

Книга Екклезиаста. 1:6, 1:9.

 

I

Зябкая ночная прохлада первых осенних дней пролилась на не успевший остыть от изнуряющего зноя прошедшего, какого-то особо жаркого, лета город, как подлинная благодать, принеся с собой облегчение от дневных, праведных и не очень трудов, от утомительного прищура глаз, от неестественной прохлады кондиционеров, гоняющих ароматизированный воздух по многочисленным конторкам, присутствиям и торговым представительствам, изо всех, порой последних сил пытающихся казаться солиднее и богаче, чем есть они на сам деле.

Но юной парочке, уединившийся в глубокой ночной тени на скамеечке в укромном уголке обширного городского парка, раскинувшегося у берега реки, не было никакого дела до дневных забот взрослых людей. Укрывшись в кружеве резких теней, отбрасываемых черными, казалось, листьями высоких кленов и давным-давно отцветших лип, невысокий, крепенький мальчишка, едва ли разменявший третий десяток жизненных лет, упоенно целовался с худенькой, спортивной девчонкой, удобно расположившейся у него на коленях, короткие и светлые, жиденькие волосы которой, благодаря странной подсветке сиреневых уличных фонарей и четким черным теням ветвей деревьев, казались мелированными, черно-белыми, как полосатая шкура зебры или вся человеческая жизнь.

Он и она весь вечер, начиная с самых первых, едва заметным дымком обволакивающих город сумерек, бродили по благоустроенному парку, взявшись за руки, иной раз обнимаясь на бетонных берегах маленьких искусственных прудиков, на ажурных горбатых мостиках, возле палаток с мороженым, чебуреками, плохо прожаренным шашлыком, пивом… и даже позволили себе выпить по бокалу шампанского, предлагаемого в разлив в одной из точек, торгующих спиртным. А когда вечер плавно и незаметно для них перешел в ночь, перебрались сюда, в укромное местечко, редко посещаемую в это время суток небольшую парковую площадь неподалеку от скоростной трассы, ведущей из города к местному знаменитому аэропорту, на скамеечку под раскидистой липой, укрывающей своей тенью от нескромных, да и любых посторонних взглядов, к расположившемуся в десятке саженей от них небольшому памятнику на гранитном, в рост человека, постаменте, изображающему какого-то средневекового испанского идальго – дон Кихота ли, дон Жуана или, может быть, самого Колумба – кто бы угадал с первого взгляда, не вчитываясь в маленькую латунную табличку, укрепленную в граните постамента.

Здесь, обрадованный тем, что девушка сама, без нудного уламывания и долгих уговоров, устроилась у него на коленях, мальчишка осмелел и чуток дал волю молодым рукам, осторожно, аккуратно и нежно оглаживая тонкий, легонький свитерок, одетый, кажется, прямо на голое тело девушки. А Некта, по-прежнему страстно и умело отвечая на поцелуи, поигрывая язычком вокруг чуть обветренных мужских губ, меланхолично размышляла, стоит ли переводить такой романтический, запоминающийся вечерок в ночное, откровенное буйство плоти, или, может быть, лучше все оставить, как оно есть, улизнув из парка под тысячелетним девичьим предлогом: «Мне пора домой»?

За прошедшие без малого девять лет своей второй жизни она совсем не изменилась внешне, оставаясь все той же семнадцатилетней пигалицей-блондинкой со спортивным телом и любопытными глазами, как и её напарник, Симон, оставался сорокалетним мужчиной, преображаясь лишь из строгого делового человека в костюме-тройке и с шикарной тростью, достойной любого музея, в лихого рокера в коже и толстых стальных цепях или невзрачного, отличающегося от толпы лишь кругляшами черных очков бухгалтера-трудягу предпенсионного возраста. Но внешняя неизменность Некты, подарок Преисподней, не касалась её души, взрослеющей и мудреющей не только с годами, но и с неожиданными происшествиями, периодически, как снег на голову, обрушивающимися на странную для посторонних глаз парочку: то ли либерально настроенный и молодящийся изо всех сил отец с дочкой-оторвой, то ли стареющий любовник с неуправляемой, хоть и приобретенной за большие деньги постельной игрушкой…

Сама же Маринка, превратившись в Некту, с годами начала осторожнее и внимательнее относиться к плотским утехам, будь то обед в роскошном ресторане или постельные игры в компании молодых мальчишек и девчонок. И постепенно рядом с любимым коньяком, изредка – кокаином, бесконечным, разнообразнейшим сексом появились, не вытесняя, но мило и непринужденно соседствуя: созерцание величественных картин старых мастеров, наблюдение за бесчисленными восходами и закатами солнца, философская оценка великолепной игры разноцветных граней драгоценных камней… утонченные взгляды, лукавые намеки, озорные фразы и грубоватые тяжелые удары клинков друг о друга.

Размышляя о том, до какой же степени довести сегодня свои отношения с молоденьким мальчишкой, начавшиеся с легкого флирта у станции метро и постепенно захватившие её юной романтикой, чистотой и честностью желаний, Некта едва успела краем глаза захватить, заметить, как неестественно шевельнулась четкая тень от небольшого памятника, будто бронзовая – нет, скорее уж мельхиоровая, ничуть не позеленевшая от времени – статуя неизвестного испанца двинулась с места, чуть поведя плечами и качнув укрепленной на бедре длинной шпагой без ножен… и уже через мгновение девушка стояла на ногах, ощущая, как мятный холодок страха опускается от её сердца к желудку. Из металлической фигуры неторопливо, с явственно заметным напряжением, преодолевая сильнейшее потустороннее сопротивление, появлялось нечто темное, поглощающее собой слабенький, но все-таки дающий четкие тени свет ближайших фонарей.

Не сразу сообразивший, что происходит нечто странное, но заинтересовавшийся неожиданной реакцией так понравившейся ему веселой девчонки ни с того, ни с сего вскочившей с его колен, казалось, без повода оттолкнув от маленькой груди нежные мужские руки, мальчишка вслед за Нектой поднялся на ноги, делая шаг вперед, невольно оказываясь ближе к памятнику, будто заслоняя, прикрывая собой хрупкое женское тело. В этот самый момент неизвестное существо окончательно преодолело сопротивление металла памятника и будто перетекло вниз, оказавшись на асфальте, рядом с гранитным постаментом, в полудесятке шагов от вскочившей со скамейки молодой парочки.

Некта успела заметить человекообразную уплотняющуюся с каждым мгновением косматую и чуть неуклюжую в первых движениях фигуру, больше похожую на вставшего на задние лапы неведомого черного медведя с размытыми невнятными контурами то ли морды, то ли лица... и взмах могучей безжалостной лапы чудовищного хищника, сметающего со своего пути неожиданное, нелепое препятствие – слабого и беззащитного человеческого детеныша, не вошедшего еще в должный для сопротивления ему возраст… и еще один взмах, теперь уже другой лапы, черным сгустком бездны устремившейся навстречу попытавшейся отшатнуться девушке.

А потом слабый свет фонарей и игра теней ночной парка – исчезли.

 

…из черно-серой, зыбкой ночной темноты, разбавленной ледяным звездным светом, слабо мерцающим на чистом не по-осеннему небе, неясным и расплывчатым, рыжеватым, лохматым пятном появился рукотворный огонь, приближаясь медленно и неуклонно, неотвратимо, как судьба… и через пару-другую минут стало видно, как…

…осторожно  ступая, косясь под ноги и тихонько всхрапывая, лошади неторопливо двигались по краю невысокого обрыва, всего в паре саженей под которым посверкивала рябью в звездном свете лента неширокой, быстрой и глубокой речушки. Стараясь держать повыше чадящий факел, пламя которого хоть как-то разгоняло вокруг всадников непроглядную тьму осенней ночи, совсем юный, с едва пробивающимся пушком на верхней губе и подбородке, воин, укутанный бурым, бесформенным плащом, под которым слева, у пояса, выступала рукоять меча, а за спиной горбатился невеликий, но такой нужный на службе заплечный мешок, ворчливо бубнил, вроде бы себе под нос, но с таким расчетом, чтобы слова его слышны были едущему чуть впереди спутнику с кирпично-красным, обветренным лицом бывалого выпивохи и рубаки, заросшим недельной щетиной и украшенным длинным, с сильной проседью, усами.

– Ну, вот, все, как люди, сейчас сидят с пивом у старого либа Мартина, тискают девок, а мы – тут, как неприкаянные души в Чистилище, бродим зачем-то в темноте… – мальчишка чуть привстал на стременах, разминая уставшую спину и слегка помахал факелом, подсвечивая идущую вдоль речного берега, едва заметную и днем тропинку.

– Всю прошлую луну ты дежурил в замке и каждый вечер щупал этих девок, небось, всех попробовал, – с легким смешком отозвался старший, не столько внушая молодому правила службы, сколько разгоняя сон и коротая за разговором время до рассвета. – А нынче пришел твой черед охранять границу…

– Чего её охранять-то? – просто ради того, чтобы не молчать в ночной тишине, отозвался юноша. – Кто эту речку у барона сопрет, что ли?

– Спереть, конечно, не сопрет, да и рыбу нынче по ночам никто беззаконно не ловит, – покивал-согласился старший, но тут же пояснил напарнику: – Вот только пару седмиц назад наш барон поссорился в очередной раз с заречным соседом, в кровь поссорился, не просто побранился на пиру… Теперь, понятное дело, ждет набега с той стороны…

Ветеран, опустив на мгновение поводья, махнул рукой в тяжелой и неуклюжей перчатке в сторону поблескивающей воды, обозначая направление.

– И ты думаешь, даже если соседи успели за две седмицы собрать войско, какой-то дурень станет переправляться ночью через Быстрицу? – поинтересовался юноша, останавливая лошадь.

– Да ты, я гляжу, стратег, – захохотал обидно старший. – Отчего ж еще даже и в десятники не выслужился? Гляди, наш барон любит сметливых мальчишек, да и не только мальчишек…

Молодой воин, поджав губы, уязвлено засопел на незнакомое словцо, сгоряча решив  высказать напарнику, как неблагородно с его стороны оговаривать своего сюзерена в тайном содомитстве, но тут же подумал, что за такие слова легко можно огрести от ветерана тупым концом копья по спине, и стал мстительно размышлять – не стоит ли по прибытии в замок рассказать тихонечко кастеляну о нехороших разговорах Стефана Длинноуса.

Короткую невольную паузу в разговоре двух стражников прервал негромкий, но явный в ночной тишине, отчетливо разносящийся над речной поверхностью плеск весла.

Юноша резко привстал на стременах, повыше подымая факел и стараясь утихомирить внезапно заколотившееся в страхе сердце – ему почудилось вдруг, как десятки широких, вместительных лодок, набитых угрюмыми, злыми воинами, жутко недовольными, что им не дали спокойно отдохнуть этой ночью, отчаливают от противоположного, низкого, заросшего камышом и осокой берега и на крыльях весел устремляются к баронской земле…

– Кто это? – невольно спросил он, не обнаружив на речной глади вражеской флотилии, вместо нее от их берега быстро отошел узкий челнок с единственным маленьким человечком в нем, усердно и умело взмахивающим веслом. – Лазутчик?..

– Какой тебе лазутчик, – проворчал старший, вглядываясь в пеструю темноту речной ряби. – Тут и без лазутчиков все про всех знают… а это… ох, это ж мельничиха…

– Какая мельничиха? – заинтересовался юноша, тут же забыв о всего лишь мгновение назад испытанном страхе. – Может, догнать её? Чего через реку шастает по ночам?

– Догони, – повернувшись к напарнику оскалился в причудливой насмешке Стефан. – Может, в жабу превратит за любопытство, или в водяного… дочка старого Ганса, говорят, та еще ведьма…

– Ведьма? – озадаченно протянул юноша, всматриваясь, как быстро, уверенно, пересекая речку чуть наискосок, чтобы течение не мешало, а помогало попасть в нужное место на противоположном берегу, двигается челнок. – А что же Священная конгрегация? Не может быть, чтоб не знала…

– Кто же ведает дела конгрегаторов? – серьезно нахмурился и понизил голос при упоминании известных борцов за чистоту веры ветеран, казалось, он побаивается их сильнее, чем мельниковой дочки. – Нам до них далеко, как до…

– Зачем же ведьма поплыла на ту сторону? – перебил его юноша, оживившийся случайным происшествием, еще не понимающий, что в жизни лучше держаться в стороне от всякого рода странностей. – Небось, ворожить там будет?..

– Черный Лес там, – нехотя пояснил Стефан, указывая взмахом зажатого руке копья направо и дальше от продолжающего стремительно удаляться по речной ряби челнока. – Про него много разного и нехорошего рассказывают… такого, что повторять в ночном дозоре – негоже.

– Ты – и боишься? – искренне удивился молодой воин, опуская факел и старательно вглядываясь теперь уже в лицо ветерана.

– Сам бы забоялся, если бы хоть раз услышал половину тех историй, что рассказывают меж баронских крестьян и стражников про этот проклятый лес, – проворчал Стефан, даже и не подумав скрывать суеверный страх. – Вот вернемся в замок, спросишь кого из местных, кто всю жизнь прожил у Быстрицы, там и послушаешь, вместо того, чтоб по вечерам в трактире девок щупать, авось, наберешься малость ума…

Он отвернулся от речной ленты, перехватил поудобнее копье и тронул поводья, направляя лошадь дальше вдоль обрыва. Постояв на месте еще несколько мгновений, но все-таки убоявшись надолго оставаться в одиночестве, юноша последовал за ним… Блеклый свет факела, двигаясь над причудливо протоптанной вдоль берега тропинкой,  потихоньку тускнел, удаляясь с каждый лошадиным, неторопливым шагом, пока не скрылся окончательно за темной, загадочно шелестящей под свежим ночным ветерком маленькой ивовой рощицей… остался, будто повис в воздухе, сконденсировался над утоптанной землей, запах навоза и конского пота, сыромятной кожи и тронутого ржавчиной металла, увядающей осенней травы и живой, пропитанной рыбой и лягушачьей икрой, воды быстрой речки…

 

…больница была не из лучших. Это Некта поняла в первые секунды, еще не открывая глаз, лишь вдохнув густой, насыщенный болью и чужим страхом, тяжелый запах несвежего постельного белья, дешевых моющих средств, хлорки, далеких, но от того не менее пахучих подкроватных уток, наполненных человеческими испражнениями. Но среди этих отвратительных, душащих, выворачивающих нутро наизнанку запахов присутствовал и еще один, едва уловимый, знакомый, близкий, из тех, что с годами переходят в определение – родной. И не признать его, даже с закрытыми глазами, Некта не могла.

Симон, чуть сгорбившись в неудобной позе, сидел на краю больничной кровати, привычно скрестив руки на набалдашнике трости, и рассматривал опухшую, онемевшую левую часть лица девушки, наливающуюся жутковатой, мертвящей синевой, и возложенную на непонятных подставках, загипсованную почти до самой ключицы и зачем-то согнутую под прямым углом в локте руку.

– Я думаю, что тебя так переехал не простой смертный? – улыбнувшись уголком рта поприветствовал соратницу агент Преисподней. – Кажется, и десяток здоровых мужиков не способны нанести такие аккуратные травмы, даже если при этом ты не стала бы сопротивляться… ну, в виде эксперимента.

– Шудовише, – косноязычно отозвалась Некта, и её спутник сразу не понял, к кому должно относиться это слово – к автору травм или к нему самому, но девушка быстро развеяла возникшее, было, недоразумение: – Ты чудовище, Симон! Не мог подыскать для меня больницу поприличнее?

– Жить будет, может быть, не в ближайшее время и нерегулярно, но будет, – будто бы самому себе, удовлетворенно констатировал агент Преисподней. – А больницу я тебе не подыскивал, я тебя только-только сам отыскал в этой…

– И… дафно… я … фут… – с трудом выговаривая знакомые слова, поинтересовалась Некта.

– Говорят, со вчерашней ночи, – пожал плечами Симон, с удовольствием распрямляясь и даже слегка откидываясь всем телом назад, к спинке кровати. – Мне сообщили уже под утро, хорошо, что здешние медсестры оказались настолько любопытными, чтобы заглянуть в твой мобильный телефон…

– А эфот… Шаня… ш кофорым я… – онемевшая половина лица категорически мешала говорить, но девушка была упрямее собственных травм.

– А ты стремительно взрослеешь, я бы сказал, прямо на глазах, – усмехнулся агент Преисподней. – Пару лет назад весь твой интерес заключался бы в поисках обидчика, а теперь вот – заботишься о спутнике… Да, мальчишке повезло чуть меньше, он еще не очнулся после операции, говорят, его будто из-под самосвала вытащили, весь в переломах и ушибах. Но пока – прогноз положительный, а состояние хоть и тяжелое, но стабильное.

– Еще бы не из-под самосвала, – с трудом прошамкала Некта. – Там такое из статуи вылезло, что я и подумать не могла никогда, будто такое бывает. Жаль парнишечку, попал на чужой праздник, сам о том не подозревая…

– Похоже, ты приманиваешь к себе потусторонние неприятности, – задумчиво почесал нос Симон.

Девушка с трудом подняла с тощей подушки голову и огляделась – пустынные стены в выцветших, дешевых обоях, десяток кое-как заправленных и даже просто брошенных распахнутыми кроватей, чуть покосившийся фаянсовый рукомойник в углу, обложенный пожелтевшей от времени, местами потрескавшейся кафельной плиткой, широкие, просторные окна, полные сероватого света мглистого осеннего утра, видать, сегодня солнышко не порадует горожан своим присутствием.

– А где все? – зачем-то поинтересовалась Некта, отвлекая себя и собеседника от неприятной до сих пор темы встречи с неизвестным злом – ну, не могло же добро, пусть тоже неизвестное, этак садануть небольшую, хрупкую девушку лишь за то, что она стала свидетелем его появления в этом Отражении.

– Я попросил выйти, – сдержанно сообщил Симон. – Негоже, чтобы все слышали о твоих контактах с неведомым и невероятных приключениях на том и этом Свете…

– Просить ты умеешь, – согласилась Некта.

– Вежливая просьба, подкрепленная денежной купюрой, всегда вызывает уважение и желание её исполнить, – пожал плечами агент Преисподней.

Девушка осторожно пошевелилась, будто проверяя, может ли она двигаться или приговорена злой судьбой последние дни на этом свете пролежать парализованной, и, опершись о постель правой рукой, попыталась чуток приподняться, хотя бы полуприсесть…

– Может, не надо? – с легким беспокойством в голосе поинтересовался Симон, не делая попыток помочь своей спутнице, она вполне могла и возмутиться непрошенным услугам, как частенько бывало, правда, в совершенно иных ситуациях.

Но Некта уже взгромоздилась плечами и спиной на металлические прутья кровати, с трудом преодолевая сопротивление загипсованной руки и ослабшего, избитого тела – на левом боку, под обнажившейся маленькой грудью лиловела огромная гематома. Резко выдохнув, девушка заинтересованно уставилась на агента Преисподней и сообщила:

– У меня ничего не болит, Симон. Как такое может быть?

– Отходишь от наркоза, – пожал плечами мужчина. – Я же не уточнял, чем тебя в операционной обкололи и когда…

– Наркоз – все равно наркотики, – резонно возразила Некта. – А я ничего не ощущаю… ну, ни после кокаина, ни с другой дряни я так себя не чувствовала. Понимаешь, совсем нет боли, даже намека, а ведь – должно…

– Боль может помешать…

В роскошном шоколадного цвета костюме, в багровом галстуке с изящной золотой заколкой, увенчанной рубиновым астериксом в ноготь большого пальца размером, с лицом, опаленным вечным пламенем Преисподней, будто вырубленным в темно-красном граните, с высокими тонкими бровями над бездонной пропастью черных глаз, в широкополой черной шляпе, скрывающей непременные остренькие рожки на лишенной волос голове, за спиной Симона появился – тот самый бес, старый знакомый, что девять лет назад встречал на том Свете агента с напарницей и случайно примкнувшей к ним юной девчонкой, а чуть ранее – посылал самого Симона на спасение от ядерного удара талантливого рыжего мальчишки-программиста.

«Вот это дела, – мелькнула мысль в голове агента Преисподней. – Что же такое заставило не последнего – да что там – одного из высших иерархов Ада лично явиться в это злосчастное Отражение?»

– Рад видеть и приветствовать вас, экселенц, – склонившись, как сидел, в низком поклоне спрятал усмешку Симон. – Что привело вас в эту обитель человеческой боли и скорби?

– Не юродствуй, грешник, – на удивление кротко, без громовых раскатов, но все-таки сильным, глубоким басом с рыкающими нотками, отозвался Иерарх. – Без крайне серьезной причины вы меня здесь никогда не увидели бы…

– Я огорчена, что не могу вас приветствовать, как полагается, – неожиданно подхватила тон своего спутника Некта, пытаясь изобразить почтительный наклон головы.

– Шуты гороховые, – буркнул себе под нос бес, и стало ясно, что несмотря на всю серьезность происшествия, заставившего его лично явиться в забытое и Адом, и Раем тихое Отражение, к присутствующим Иерарх относится вполне дружелюбно, что он и подчеркнул еще раз, обратившись к девушке: – Мучимые болью души хорошо и удобно допрашивать, соблазнять, использовать, но для разговора с помощниками от последних требуется ясный ум и сосредоточенность на конкретном деле, чему боль может только помешать. Помни об этом, грешная Марина-Некта, всегда помни!

«Ого! Сверхэкстрим, – мелькнуло в голове девушки, похоже, именно так же подумал и Симон, хотя и в иных, более старомодных литературных выражениях. – Кажется, нас здорово повысили по служебной лестнице…»

– За последние годы я привыкла к прозвищу Некта, – изображая смирение, сказала пострадавшая от темных сил. – Этого будет вполне достаточно.

Бес, ухмыльнувшись, ну, точь-в-точь, как сделал бы это любой мужчина, разглядывающий полузакованную в гипс девчонку с обнажившейся грудью, безрезультатно пытающуюся изобразить на опухшей половине лица скромную гордость и удовольствие от появления высокого начальства, его завуалированной похвалы и признания неких заслуг.

– Договорились, Некта, – кивнул Иерарх теперь уже деловито. – Сейчас вы с Симоном постараетесь быстро и без суеты собраться, и мы вместе переместимся в какое-нибудь более подходящее для разговоров место. Мне не нравится здешний запах, да и вся обстановка в целом.

Девушка, лишь только речь зашла о каких-то куда-то сборах, едва не высказалась про отсутствие не только одежды, но даже и нижнего белья на себе, но в этот момент из-за спины Иерарха скользнул вертлявый, лохматенький бесенок с парой объемных пластиковых пакетов в цепких лапках.

– Здесь, здесь, –  суетливо затараторил нечистый, – здесь все ваши вещи, то есть не все, но те, что их милость велели прихватить из ваших апартаментов, чтобы вы смогли достойно выглядеть в присутствии его милости…

Бес, чуть брезгливо поморщившись, щелкнул пальцами, и лохматенький обитатель Преисподней буквально растворился в воздухе, оставив после себя лишь пару пакетов в изножии постели.

– Симон, думаю, ты и без моих напоминаний поможешь своей подруге одеться, все-таки с загипсованной рукой это сделать трудновато, – поставил точку в предварительном разговоре Иерарх, но тут же спохватился: – Ах, да… чуть было не забыл…

Он внимательным, обжигающим взглядом уставился на пострадавшую часть лица Некты, и в считанные секунды, прямо на глазах хоть и привыкшего ко всяким метафизическим штучкам, но все равно удивленного таким заботливым отношением Симона опухоль, грозящая вот-вот перерасти в огромный, в пол-лица, синяк, уменьшилась, рассосалась, превратившись в привычно ровную, чуть смугловатую от летнего недавнего загара кожу.

– Ух, ты, – с облегчением ворочая во рту языком, обрадовалась девушка. – Вот бы и руку так – раз, и уже все срослось, как не ломалось…

– Неблагодарные грешные души, – весело засмеялся в ответ Иерарх, довольный своей работой. – Вы никогда не поймете, чего это стоит, и всегда воспринимаете даруемые вам блага, как должное. С рукой тебе придется потерпеть, не все сразу.

Быстрым, но каким-то величественным, почти торжественным шагом бес покинул больничную палату, а Симон с легким унынием поглядел на высыпавшиеся из ближайшего пакета чулочки, колготки, трусики…

– Ты не грусти, – деловито сказала Некта, сбрасывая ноги на пол и усаживаясь на кровати. – Всякие трусишки-лифчики нам на фиг не нужны, если ты меня в ближайшее время не собираешься лично в сортир сопровождать… эх, жаль, у меня почти все юбки короткие, бестолковый бесенок, небось, про это не подумал…

Но, оказалось, подумал – бес-иерарх или мелкий бесенок, но кто-то из них проявил удивительную проницательность, укомплектовав второй пакет не только блузками и легкой ветровкой, но и полностью прикрывающей бедра, самой длинной из гардероба девушки, юбкой. Черные чулки на резинке и туфли тоже не оказались проблемой, а вот с блузкой пришлось помучаться до тех самых пор, пока Некта в сердцах не приказала агенту просто отрезать левый рукав под самый корень. Ветровку Симон просто накинул на плечи девушке, но после этого почти четверть часа ожидал, пока его спутница наведет макияж перед малюсеньким зеркальцем возле больничного умывальника, благо, сделать это было вполне возможно и одной рукой, а появляться «в обществе» ненакрашенной Некта категорически отказалась: «Лучше уж я голой выйду и в больничных тапочках чем без губной помады…»

Но заглянувший через загипсованное плечо девушки в краешек тусклого больничного зеркала Симон увидел там не привычно искаженное напряженной гримаской лицо, а пыльный монастырский двор и…

 

…плотный, неправильный чуток круг вспотевших, тяжело переводящих дыхание воинов в поддоспешниках, кожаных плотных безрукавках, легких шлемах… они с любопытством и зарождающимся задором разглядывали скрестивших клинки над специально политой, плотно утоптанной землей – молодого совсем парнишку в когда-то белой исподней рубашке, измазанной ржавчиной и следами смазки оружия, белые, длинные кудри которого метались вокруг рассерженного, чуть покрасневшего лица, а голубые глаза горели страстным желанием доказать противнику его неправоту… а вот явно дедовский, тяжелый и длинный меч своего визави раз за разом умело и привычно отбивал высокий, плотный мужчина в распахнутой кожаной безрукавке на голое тело, с коротко и неровно обрезанными волосами, в жесткой маске, предохраняющей лицо от случайных ударов во время тренировочных боев, он ловко орудовал эстоком, подставляя крепкий клинок под размашистые удары юноши, умело, без раздумий уходя в сторону и то и дело охлопывая клинком, довольно болезненно, противника по плечам и рукам. Но юноша лишь кисло морщился, получив очередной удар, делал шаг-два назад и вновь устремлялся в атаку, как молодой бойцовый петушок, забывая об обороне, стремясь во что бы то ни стало достать, наказать своего обидчика…

Столпившиеся вокруг них воины, радуясь неожиданной передышке в непременных ежедневных занятиях, нарочито громкими выкриками подбадривали юношу, при этом вполголоса, стараясь отвернуться от круга, в котором проходила схватка, ни на мгновение не усомнились в окончательной победе его противника… еще бы, храбрый юнец благородных кровей, ощутивший себя оскорбленным легким пренебрежением к его родословной со стороны командира, в серьезном бою вряд ли продержался бы и десятую долю того времени, за которое играющий, как кошка с мышью, ветеран решил, было, проучить наглого молодого дворянчика.

Бой с каждым мгновением неминуемо продвигался к своему логическому завершению – избитому до синяков юноше, кровной обиде, возможно, очередной жалобе на зарвавшегося простолюдина, пусть и исполняющего обязанности командира сотни, но неожиданно, сразу после очередной неудачной атаки, болезненного удара эстоком и ухода в сторону шагов на пять белокурого дворянчика, откуда-то сверху, будто с небес, раздался звучный, покрывший шум боя и невнятный говор собравшихся в круг воинов, голос:

– Винченцо! Либерум Винченцо! Не сочтите за труд! Подымитесь ко мне!

Все присутствующие в монастырском дворе, даже торопливо бегущий к колодцу маленький мальчишка-поваренок с огромной для него бадьей в руках, задрали головы, пытаясь разглядеть подавшего из окна второго этажа голос одного из высших иерархов не только самого монастыря, но и отделения Congregatio pro Doctrina Fidei, с давних времен базирующегося в этих древних стенах. И лишь названный либом Винченцо не поддался всеобщему любопытству, четко отсалютовав остановившемуся на полудвижении дворянчику и неожиданно резким, точным броском отправив эсток в замшелую колоду, на которой временами рубили мясо для воинского стола, а в прежние времена, говорят, и головы благородных бунтовщиков и высокорожденных еретиков. Клинок на пол-ладони вошел в окаменевшее дерево, вспугнув рой злых осенних мух, никогда не покидающих этого места, а Винченцо уже орал на весь двор командирским, зычным голосом:

– Коська! Воды мне! – и тут же, будто только заметив, набросился на переминающихся с ноги на ногу воинов: – Что встали, бездельники? Кто-то скомандовал перерыв? Или вы утомились, глядя на схватку? Работать, дармоеды! Работать!..

Спохватившись, стражники суетливо начали разбираться по парам для ежедневной отработки индивидуального мечного боя, а растерявшийся таким неожиданным исходом схватки с командиром местного отряда белокурый дворянчик застыл соляным столпом, опустив меч к ногам… Винченцо счел за лучшее не затрагивать гордое дворянское сердце своими распоряжениями и, срывая на ходу кожаный жилет и защитную маску с лица, направился в уголок двора, к колодцу, из которого его оруженосец, мальчишка Константин, прозванный Коськой, уже вытащил полное деревянное ведро ледяной воды.

– Лей! – распорядился сотник, чуть пригибаясь над длинной, пропахшей сыростью колодой, и, кажется, даже не вздрогнул, когда остуженная в недрах земли струя колодезной воды ударила по разгоряченному телу.

Не вытираясь, лишь подхватив из рук проворного Коськи застиранную серую рубаху грубого холста, Винченцо, одеваясь на ходу, прошел вдоль стены к тяжелым дубовым дверями, ведущим во внутренние помещения монастыря… в лицо ему пахнула темная прохлада, насыщенная ароматами высушенных трав… и изображение, потускнев и сморщившись, нехотя исчезло из зеркала…

 

Иерарх у окна больничного коридора казался драгоценным камнем в помоечной оправе бутылочного стекла среди суетливо перемещающихся мимо него больных в казенных, застиранных пижамках и халатах, в домашних потрепанных одежках, в шлепанцах на босу ногу, и даже среди изредка мелькающих деловито сосредоточенных врачей и нахмуренных медсестер в белых, не всегда чистых халатах. По непроницаемой маске лица беса невозможно было определить, как он относится к небольшой задержке грешных душ, посвященной макияжу Некты, хотя, по здравому размышлению, что значат пятнадцать минут для вечного существа? Рядом, но на строго определенном, почтительном расстоянии от Иерарха томился бездельем среди множества грешников, своих потенциальных клиентов, полубес, исполняющий обязанности свиты при своем владыке. Именно к нему в первую очередь обратился Иерарх, завидев Симон и Некту:

– Договорись с врачами, деньги не считай, но и не разбрасывайся, тут, кажется, в чести загребать все, что только дают…

Быстро склонившись в почтительном поклоне, полубес исчез, будто растворился, слился с толпой больных, а Иерарх продолжил раздавать указания, в этот раз ткнув пальцем в Симона:

– А ты разберись с полицейскими, кажется, им что-то надо от нашей пострадавшей…

И точно, возле соседнего окна терпеливо дожидался своего часа невзрачный, но крепенький мужчина в простом костюмчике без галстука, явно – полицейский оперативник низших чинов из местного отделения, в юрисдикцию которого изначально попал несчастный случай в парке. Симон, подойдя поближе, притормозил его любопытство небрежным движением, давая бесу и Некте отойти подальше в сторону выхода с больничного этажа на широкую псевдомраморную лестницу, ведущую вниз, на улицу, а сам достал из кармана ставший за прошедшие годы атрибутом едва ли не каждого человека в этом Отражении мобильный телефон и набрал давно и хорошо известный ему номер… после короткого разговора – «Здравствуйте, комиссар… помните ночь у фонтана, возле отеля «Две звезды»? Да, разумеется, все в порядке, но требуется ваша совсем небольшая помощь…» – Симон передал трубку оперативнику, которому вполне хватило прямого распоряжения начальника уголовной полиции города Северина Фогта, чтобы с облегчением в ближайшие мгновения забыть о странном происшествии в парке, как обычно, в местном полицейском отделении и без того хватало всяческих криминальных и полукриминальных дел.

Агент Преисподней догнал Иерарха и Некту практически одновременно с «расправившимся» с врачами полубесом у самого выхода из больницы, приметив напрягшуюся при их появлении на улице маленькую стайку репортеров, похожих на мелких падальщиков, готовых устремиться на остатки чужой добычи, чтобы вырвать из грязи, крови и чужой боли свой бутерброд с маслом. Казалось, они уже со всех ног рванули навстречу выходящим, подготовив к бою диктофоны, небольшие видеокамеры, телефонные аппараты, как неожиданное событие – резкий визг сирены, синие мигалки сразу двух машин передвижной реанимации отвлекли падальщиков от избранной цели.

Проводив взглядом группу молодых мужчин, старательно облепивших реанимобили и бесцеремонно пытающихся о чем-то заговорить с шоферами и врачами, Иерарх презрительно процедил сквозь зубы:

– Экие шакалы, однако… надо бы, вернувшись, посадить таких вот на диету из тухлой рыбы, раз настолько любят гнильцу при жизни.

Услышавший эту реплику Симон с трудом сдержался, чтобы брезгливо не передернуть плечами. Думается, большинство из тех любителей доносить до простых людей кровавые подробности автомобильных аварий, бытовых преступлений, серьезных природных и техногенных катастроф вряд ли продолжили заниматься этим делом, знай они, что после смерти их ожидает многовековая диета из тухлой рыбы, вкушать которую придется, скорее всего в местах максимально приближенных к выгребным ямам. «Ну, что же, – подумал философски агент Преисподней. – Ад бывает порой суров, но как часто он оказывается справедлив…»

Вслед за возглавившим небольшое сатанинское шествие полубесом Иерарх, Некта и Симон добрались и удобно устроились в салоне богатого, но неброского автомобиля, за рулем которого оказался играющий свиту нечистый. «Интересно, куда мы направляемся и о чем будем разговаривать в процессе езды?» – подумали, видимо, одновременно и Симон, и Некта, но даже у девушки не возникло желания высказаться на этот счет вслух, в конце концов, хозяин – барин, и бес, подаривший своим грешникам десять лет отдыха от адских мук, в полном праве использовать их без предупреждения и по собственному усмотрению.

Несмотря на множество автомобилей, скопившихся в этот ранний утренний час на дорогах города, умело и уверенно ведущий машину полубес практически ни разу нигде не притормозил, не говоря уже о том, чтобы застрять в неизбежной в последние годы пробке. Видимо, свитский нечистый умел не только разглядывать движущиеся по тротуарам симпатичные грешные души, преимущественно женского пола, и договариваться с лечащими врачами в муниципальных больницах, ибо минут через пятнадцать небыстрой, но какой-то особо проворной и ловкой езды по узким переулочкам, широким проспектам и просторным площадям, прошедшей в совершенном, полном молчании всех, находящихся в автомобиле, машина плавно притормозила в старинном тупичке, почти в самом центре города, под вывеской фешенебельного и широко известного, не всякому из богатеньких горожан по карману, ресторана «Старый город».

Выбравшийся из салона Симон чуть замешкался, помогая загипсованной Некте покинуть машину, а когда они распрямились, у только что пустынного входа в ресторан в почтительных позах, приветствуя прибывших, стояли Артифекс, курирующих здешнее Отражение от Преисподней и… высокая, стройная дамочка, блондинка лет тридцати, фигуристая – все при ней – одетая в строгий деловой костюм василькового цвета с маленькой, тощей папочкой в руках и ледяным взглядом серо-голубых глаз… лично ангел Фалет, представляющий в женском обличии противоположную сторону.

…наверное, никогда еще со времен основания этого старейшего в городе заведения, его не посещала в такое неподходящее время столь странная компания – при круглосуточной, без выходных и праздников, работе ресторана утренние часы, примерно с семи до одиннадцати, здесь издавна считались «мертвыми», предназначенными для оплачиваемого невольного отдыха официантам, поварам и швейцарам. И вдруг…

Первыми, левее и правее, на пару шагов опережая шествующего в центре Иерарха, будто расчищая для него проход в невидимой толпе, поспешали странный мужчина в раскрашенном нелепыми пятнами краски рабочем комбинезоне, с жиденькой, взлохмаченной бородкой и неожиданным огромным аметистом в золотой оправе, мерцающим лиловым светом на пальце правой, измазанной в свинцовых белилах, руки; чуть правее, гордо, но напряженно, как будто в предвкушении грандиозного начальственного разноса, вышагивала деловая белокурая женщина в строгом костюмчике, с великолепной укладкой, отменным маникюром, с умопомрачительными по стоимости золотыми часиками на левом запястье; чуть позади, опять же по обе стороны от явного центра компании шли – кое-как накрашенная, на скорую руку одетая худенькая девчонка лет семнадцати с помятым лицом и загипсованной по самую ключицу, согнутой в локте и нелепо торчащей вперед левой рукой и сорокалетний мужчина в короткой кожаной куртке со множеством блестящих и звенящих молний, с забранными позади, на затылке, в небольшой хвост черными длинными волосами. А замыкал процессию явно водитель, телохранитель и мальчик на побегушках идущего в центре очень солидного и грозного господина, так и не снявшего в дверях широкополую, черную шляпу-боливар.

Едва успевший подскочить ко входу швейцар – из бывших унтер-офицеров морской пехоты, хоть и пожилой, но крепкий мужчина, способный и в его годы легко вынести на кулачках из зала пару-тройку перегулявших гостей – в недоумении и мистическом испуге застыл, выпучив глаза и приоткрыв рот, как выброшенная на берег рыбина, и успокоился лишь после того, как ощутил в своей ладони привычную купюру среднего достоинства, неимоверно ловко втиснутую туда замыкающим шествие полубесом. Одновременно с купюрой швейцар получил от нечистого ласковый, но очень серьезный совет: «Сделай так, чтобы часок-другой сюда никто не входил…», ослушаться которого не рискнул бы ни один человек, находящийся в здравом уме. А встретившийся на пути, уже практически в самом ресторанном общем зале, помпезном, сверкающем позолотой, натертыми полами изящного наборного паркета, карельской березой мебели, лепниной и грандиозным буфетом красного дерева, запыхавшийся в растерянности метрдотель получил небрежное, но веское и лаконичное распоряжение Иерарха: «Столик на пятерых…»

Мгновенно смененная скатерть хрусткой накрахмаленной белизной засияла над овальной столешницей, неизвестно откуда появившиеся, будто потусторонние призраки, официанты с чуть заспанными глазами, но в чистейших, тщательно отглаженных фраках осторожными движениями заводных механизмов отодвинули изящные полукресла от стола…

– Не так, – с легким раздражением буркнул Иерарх, заметив желание Некты присоединиться к своему старшему товарищу. – Ты – за Артифексом, Симон – рядом с ангелом…

Девушка с облегчением вздохнула, усаживаться подле своего ненавистника, ждущего подходящего момента для мести, ей совсем не хотелось, а вот рядом с бесом-куратором, пусть и пропахшим скипидаром и масляными красками – было вполне приемлемым.

– Симон, заказывай, – кивнул Иерарх, едва лишь его гости прикоснулись к сидениям.

«Ох, а мы тут еще и пить-есть будем?» – удивился неслыханному доселе нарушению всех правил писанного и неписанного этикета, возведенного едва ли не в ранг закона среди сил Тьмы, да и Света, пожалуй, но постарался скрыть свое недоумение агент Преисподней, тут же, безо всякого заглядывая в толстенную, в натуральной коже, книжицу меню, начав диктовать любезно склонившемуся к нему старшему смены официантов – дядечке пожилому, очень тонко чувствующему настроение любых клиентов.

– Коньяк для всех, пятидесятилетний, знаю, есть у вас такой, – перечислял Симон, пока шустрые помощнички старшего, расставляли на столе приборы, посуду, пепельницы, салфетницы. – Дамам к тому же шампанское, из коллекционных, бутылочку, но не спешите открывать. Бифштекс с кровью обязательно, что-нибудь легкое, из морепродуктов, сыры, фрукты… да, еще мне и юной девушке, пожалуйста, водки и соленых огурцов, а потом – картошки отварной и селедочки с лучком…

Профессионально привыкший ничему не удивляться и подать к столу хоть мороженное крем-брюле с тертым хреном в одной вазочке, старший официант самолично принес напитки, с профессиональной аккуратностью наполнил пузатые коньячные рюмки и водочные лафитники, после чего, отступив на кухню, попробовал в уме прикинуть самую скромную стоимость заказанного… получалось, как бы, не три его месячные зарплаты с учетом чаевых, привычно оставляемых в карманах официантов хозяином заведения. Иерарх даже не взглядом, легким поворотом головы отогнал от стола всех любопытствующих, жестом велев полубесу, скромно устроившемуся рядышком, но за соседним столиком, контролировать официантов и прочую ресторанную прислугу, лишь после этого молча, никому ничего не пожелав, выпил коньяк, будто простую воду, и проследил, как одним долгим глотком пьет водку Некта, туту же закусывая хрустким, таким аппетитным на вид соленым огурчиком.

Терпеливо, будто никакой срочности в сборе таких неожиданных персон в одном месте и не было в помине, Иерарх дождался, пока девушка смахнет с ресниц выступившую слезинку, окончательно прожует огурец и только после этого вперился в нее обжигающим, черным взглядом, коротко приказав:

– Говори.

Это ничуть не было страшно, разве что, самую капельку, ни малейшего дискомфорта Некта не испытала под необычно пристальным вниманием беса, но ей и в голову не пришло промолчать, отшутиться, просто попробовать уточнить – о чем же рассказывать? И в процессе короткого изложения событий девушка попыталась, было, сосредоточиться на собственных ощущениях за несколько минут до и в момент самого появления некой потусторонней сущности в Речном парке, и тут только сообразила, что никаких особых ощущений, предчувствий или чего-то подобного не было и в помине. Просто в промежутке между двумя страстными поцелуями нечто выскользнуло из памятника и… ударило её, хотя сам момент удара Некта, хоть убей, не помнила.

– Так что вы мне скажете? – спустя пару минут после завершения недолгого рассказа грешной души, Иерарх ожег взглядом обоих кураторов Отражения.

И – вот же чудеса – даже Фалет виновато отвел глаза, не говоря уж о несчастном маляре-Артифексе, готовом буквально залезть под стол, чтобы хоть на мгновение отсрочить полагающуюся ему кару.

А полномочный представитель Преисподней – и, похоже, не только её – то ли не дождавшись, то ли и вовсе не дожидаясь ответа от кураторов, продолжил, старательно изображая ярость, готовность испепелить нерадивых работников, заглушить их чувства всепоглощающим страхом перед высоким начальством:

– Вы – два идиота! Простенькая, незамысловатая, грешная душа сталкивается с Диким Демоном, весь Ад уже гудит, Светлая сторона трезвонит во все колокола, а вы… вы просто ничего не знаете о случившемся!!! Как могло такое произойти? Чем вы, вообще, тут занимаетесь, если не отслеживаете метафизические всплески проникновения? Как можно не заметить волну такой силы и спектра?! Нет, я могу, конечно, хоть в чем-то понять своего… у Артифекса в голове лишь краски и кисточки, он не бес – маляр, чтоб ему до конца Мира красить заборы!!! Но Светлая сущность чем занималась все это время?.. Ставила эксперименты над женским телом?

Потупив глаза в белоснежную скатерть, но не смея опустить, скрыть лицо, Фалет, отчаянно гримасничая, покрываясь натуральным потом, бледнея и краснея в доли секунды, напоминал сейчас застигнутую за мастурбацией монашку некогда примерного, благочестивого поведения. Про Артифекса даже и сказать было нечего, цвет лица его стал полностью совпадать с темно-зеленым, заляпанным разноцветными красками рабочим комбинезоном.

Однако, казни и прочие неминуемые меры воздействия на местных кураторов, как оказалось, откладывались. Иерарх, выговорившись, выпустив пар, собственное неудовольствие от необходимости личного пребывания в грешном мире, да еще и в забытом Темными и Светлыми силами тихом, спокойном Отражении, легким взмахом руки отогнал ринувшегося, было, долить ему в бокал коньяка официанта, наполнил сосуд янтарным напитком самостоятельно, выпил, уже не торопясь, смакуя чудесный букет, и продолжил разговор, резко сменив тональность и тему:

– След Демона еще висит здесь, но сама сущность исчезла, причем – не перешла в иное Отражение, такое было бы мне известно. Итак, у кого будут соображения по этому поводу?..

– Я думаю… мне кажется… – нетвердо, как неготовый к экзамену, крепко загулявший накануне, студентик, произнес ангел, поскребывая ноготками с отличным – это Некта сумела по-женски оценить – маникюром по накрахмаленной скатерти. – Он мог уйти в… Монсальват…

И вновь черными прожекторами буквально вспыхнули глаза Иерарха, но в этот раз Фалет покорно поднял взгляд… ментальный обмен информацией занял, наверное, доли секунды, но вот сама реакция ошеломленного беса задержалась. По лицу Иерарха пробежала гамма чувств, легко читаемая даже грешными душами Симона и Некты: здесь было и недоумение, и возмущение коварством Светлой стороны, и восхищение изобретательностью ангела, и озадаченность, и поиск возможных путей решения проблемы.

До сей поры спокойно и даже чуточку отстраненно – мол, каким это боком меня касается? – попивающий изумительный коньяк Симон ехидно улыбнулся и откровенно подмигнул своей спутнице по адскому отпуску – гляди во все глаза, когда еще такое увидишь, чтобы высший бес так откровенно выражал свои чувства?.. Но Некта и без этой подсказки слегка ошалело переводила взгляд с одного на другого присутствующего за столом персонажа, её краткосрочный опыт пребывания в Преисподней явно нуждался в такого рода пополнении багажа знаний.

– Экселенц, я так понимаю, что вырваться из ловушки Фалета никому из Темных никогда не удастся, даже если того же захочет сам ангел? – чуть вольготно, независимо откинувшись на спинку полукресла, поинтересовался Симон. – Поэтому наше присутствие здесь, за этим столом, начинает обретать реальный смысл…

– А я тебе говорил, что это не простой грешник, – пискнул откуда-то из-под стола в адрес Светлого Артифекс,  приписывая себе слова ангела, сказанные не так давно, каких-то лет семь назад на ночной площади у отеля «Две звезды».

– Я уже давно не сомневаюсь в твоей сообразительности, Симон, – покровительственно, но при этом совсем не уничижительно, констатировал Иерарх.

А вот до Некты, кажется, только-только дошел смысл этого обмена репликами… и смысл этот девушке категорически не понравился. Настолько, что, позабыв, благодаря потустороннему обезболиванию, о травмированной руке, блондинка резко взмахнула гипсом:

– Это вы меня опять к свиньям хотите отправить? Ну и мужчины пошли в наше время – слабую, беззащитную девушку выставляют против монстра, какого-то там Дикого Демона, а сами будут со стороны смотреть и еще, небось, ставки делать?..

Конечно, в чем-то Некта и переигрывала, высказывая свое возмущение таким поведением бесовской части Мира, но очень уж не хотелось ей вновь попасть в темный замок под беззвездным небом, к вонючему свинарнику, в узкие каменные коридоры, в общество грубых, закованных в броню воинов, с презрительной опаской относящихся к умертвию.

– Да вы хотя бы подумали, как я смогу справиться с этим Демоном? – продолжила вдохновленная вниманием собравшихся Некта. – Он меня – вон! – с одного удара на больничную койку уложил, если б не экселенц – то очень надолго, да и то – мы с ним не дрались, я Демону не угрожала, только и сделала, что появилась перед глазами. А мальчишка, который со мной тогда был, до сих пор в реанимации, по нему-то монстр, видать, правой, рабочей лапой отмахнулся.

– Вход в Монсальват один? – поинтересовался Иерарх, дослушав до конца высказывания грешной души. – Впрочем, понятно, что один… хоть и перемещаемый. Где он сейчас?

– Неподалеку от города, – пояснил чуток пришедший в себя после ментального обмена с Темной сущностью Фалет. – Переместиться недолго, но с нами – неживые, но живущие, это потребует…

– Торопится теперь некуда, разве Дикий Демон сможет уйти из замка? – с нарочитым удивлением поднял и без того высокие, едва заметные на темной коже брови бес.

– На местном транспорте мы затратим без малого три часа, – все-таки решился уточнить Фалет.

– Этого времени вполне хватит, – Иерарх оценивающе посмотрел на Некту, – чтобы привести в порядок тело грешной души, вот только и тебе, ангел, придется над этим постараться…

«Как и положено, моим мнением никто не интересуется, – посетовала не то, чтобы с грустью, но с привычной безнадегой, девушка. – Хорошо, хотя бы предупредили, а то в первый раз Симон меня просто подставил в ловушку, ни слова ни сказав…» Но вслух он произнесла совсем другое:

– За заботу о здоровье, конечно, спасибо, но вот как мне с тем Демоном-то сражаться? Может, оружие какое выдадите или заклинаниям научите, как положено? Да и с местными… они там все при мечах, копьях, а я – опять в одной юбчонке и чулочках, будто на вечернику к друзьям собралась или на прогулку какую с мальчиком, а не в Монсальват с чудовищами драться…

Иерарх с неожиданным вниманием прислушался к словам Некты, а потом легким движением руки подозвал скучающего за соседним столиком свитского полубеса:

– Для нас – транспорт посвободнее и поприличнее, чем ты в этот раз нашел, для Некты – одежду мужскую, в размер, всяких фасонов для полевых условий… и про обувь не забудь, знаю я вас, от и до делаете, если не напомнить…

 

Другие произведения автора:

Непредвиденное задание 6

Перекресток. Часть вторая. Госпожа инспектор. гл.22

Искажение. Ответная реакция