Скрывая алый шрам закатной полосы, караванщик-ветер сгонял к горизонту
тучи, навьюченные ледяным дыханьем, — их к себе манила далёкая гроза,
наполненная клубами протяжного гула, распарывающего чрево тьмы яростными
бликами молний.
Теснилось дрожью эхо между исполинских кедров,
томно истекающих янтарной кровью солнца, — в ней густо застывала память о
минувшем.
Укутанный звериной шкурой, Луи-Ипполит Леруа* стоял у
входа в грот. В исступлённом ожидании он стонал, обернувшись к вершине
Альп, к её каменному оскалу, похожего на зубастую ловушку Люцифера. И
словно из гортани Сатаны, неспешно, горделиво являлась полная луна.
В глубине вертепа* пробуждалось и сгибалось в корчах осиное гнездо, скопище полнилось треском калёных жал.
В прелюдии экстаза Мастер содрогнулся.
— Пора. Лови мгновение — cárpe diém!
Лютый голод спешно сжирал всполохи огненных теней в слепых глазницах Леруа.
Змеёй шипела сера на его висках и клокотало измождение разлагавшейся плоти.
Скрипя
зубами, раз за разом срывал он остриё в рассаднике от каждой хищной
твари, вдевал чуть осязаемую нить, созданную его воображением, и творил.
Творил на ощупь, слагал, желая показать свою гениальную дикость,
поддаваясь непредсказуемым ритмам затворничества. Вгрызался в зуд,
крепил скрюченными костяшками пальцев паутину за слоем слой, нашёптывая
хищное, тут же забыв о жертвах.
Изгиб — петля — прокол — невидимая складка...
Щетина дыбилась по хребту...
Метнулись сколопендрой спрятанные вздохи, успели выдавить сакральный знак внутри наряда...
Агония смешалась и затихла.
— Я выскоблен...
Висела полая картина перед ним — фантом без головы, без рук, без стука каблуков...
Вишнёвый переплёт скользил эфиром, поджечь пытаясь чёрный мрамор виссóна* — готово платье Королеве Бала и в нём возможно всё!