НАШЕСТВИЕ (14)

 

(продолжение следует)

Начало см. Агент НКВД




МОСКВА НАЧИНАЕТ ИГРУ С АБВЕРОМ

1.

Ранним мартовским утром Павлу позвонили из штаба дивизии, располагавшейся на передовой. 
– Сегодня двое ваших агентов перешли линию фронта, – сообщил начальник штаба. – Они находятся у нас. Забирайте.
– Как их фамилии? – спросил Павел.
– Кудин и Верховцев, – донеслось издалека.
– Сейчас высылаю машину, – ответил Павел, пытаясь вспомнить курсанта Верховцева, но такого на курсах не было.
Отправив в штаб дивизии лейтенанта Фосса, Павел занялся текущими делами. Возвращение Кудина-Панфилова его обрадовало – их полку прибыло.



Фосс вернулся ближе к вечеру. Павел увидел выходящего из машины Панфилова и с ним мужчину средних лет в коричневом штатском пальто, шапке ушанке и в белых валенках с кожаными накладками.

Войдя в кабинет, Панфилов доложил Павлу:
– Герр гауптман, агент Кудин с задания вернулся.
– Поздравляю с удачным возвращением, Кудин, – сказал Павел и спросил, указывая на стоящего у дверей мужчину – А это кого с собой притащили? 
– Он сам вам все расскажет, герр гауптман.
– Я представитель русского монархического союза «Мономах» Верховцев Владимир Александрович. Я направлен руководством нашего союза, чтобы наладить контакт с немецким правительством.
– И не меньше? – саркастически усмехнулся Павел.
– Об этом решать, конечно, вам, но ознакомившись с составом нашего союза, я думаю, вы измените свое мнение, – надменно ответил Верховцев.
– Хорошо, мы с вами поговорим позднее, герр Верховцев. Вас проводят в вашу комнату.

Вызвав к себе Сергея Дмитриевича, Павел попросил посадить гостя на гауптвахту под замок, а Панфилову предложил сесть на стул и рассказать о своем пребывании в тылу противника.

– Зря вы его так, герр гауптман, – сказал Панфилов. – Он к вам рвался со всей душой. Даже через фронт не побоялся перейти, а ведь мог отказаться.
– Докладывайте, Кудин, и помните, что наш разговор записывается на магнитофон, – приказал Павел агенту, не обращая внимания на его слова.

Рассказ Панфилова занял около часа. Говорил он, не торопясь, обдумывая каждое слово. Павел его не торопил. Ему было интересно, что придумали наши и какие «подвиги» организовали Панфилову.

По словам агента, его заброска прошла удачно. Он попал в один из районов Подмосковья в тяжелые дни, когда проводилась эвакуация учреждений, наркоматов и ряда предприятий Москвы, в дни полной неопределенности самих властей: будет или не будет сдана столица врагу. На всех дорогах было полно патрулей, проверяли документы на каждом шагу и у тех, кто драпал на восток, и у тех, кто шел навстречу потоку.
– Вы дали мне добротные документы, и я добрался до места без приключений. Поселился я не в самой Москве, а в Новогиреево у одной старушки, которая не собиралась покидать обжитое место. Да и уехать из Москвы в те дни было непросто – не хватало вагонов. Сделав отметки в документах в жилконторе и в комендатуре, я приступил к выполнению задания.

Павел помнил, что Кудину было приказано произвести взрыв на заводе, производящем некоторые комплектующие детали к реактивным снарядам «катюша». Местонахождение этого завода немецкими агентами было разведано и уточнено.
– Я предъявил командировочное удостоверение военпреда горьковского завода и свободно прошел на завод. Главный инженер показал мне цеха, где производятся те комплектующие…
– А завод разве не собирался эвакуироваться? – поинтересовался Павел.
– Они решили работать до последнего и эвакуироваться буквально последним эшелоном. Все необходимое для эвакуации у них уже было готово, герр гауптман. Но фронт требовал «катюш», и прервать их выпуск власти не могли. Где-то на востоке уже был готов другой завод, но там еще только осваивали производство этих деталей. Так пояснил мне главный инженер.
– Где? Где конкретно? 
– Главный инженер мне не сказал, а сам спрашивать я не рискнул, чтобы не вызвать ненужные подозрения до выполнения задания.
– Дальше.
Дальше Панфилов рассказал, как он на следующий день пронес мину на завод, как установил ее в электрощитовой. В результате взрыва производство так нужных для «катюш» комплектующих деталей было приостановлено почти на десять дней. В хаосе бегства начальства из столицы никто не хотел и не собирался решать вопросы по восстановлению электроснабжения завода.
– Потом я стал ждать прихода ваших войск, которые уже находились почти на окраине Москвы. Но не дождался. Мои документы устаревали. В любой момент я мог попасться. Хорошо, мне помогли товарищи Верховцева. Обеспечили новыми документами, но потребовали, чтобы я шел назад и взял с собой их посланца. 
– Как вы вышли на Верховцева?

                                                                                    

– Я вышел не на Верховцева. Старушка, у которой я остановился, оказалась бывшей фрейлиной императрицы Марии Федоровны, матери Николая Второго. Ныне она подвизается в гадании на картах, добывая себе тем самым хлеб свой насущный. К ней приходили разные люди. Однажды к ней пришли трое мужчин. Они ждали четвертого, но тот не пришел. А им требовался для игры в преферанс четвертый. Они пригласили меня. Мы познакомились. Один был полковник – заместитель начальника военного училища Дьяков, двое других – штатские: профессор Надеждин, хирург, начальник госпиталя и этот самый Верховцев, тоже инженер, но со студии документальных фильмов. За игрой мы мало-помалу разговорились. Я понял, что они настроены критически к Сталину, его полководческим талантам. Выяснилось, что Дьяков окончил Николаевское юнкерское училище, воевал еще в прошлую войну, был штабс-капитаном. По призыву Троцкого пошел в Красную армию. Командовал полком. Из-за своего происхождения и прямого характера и к пятидесяти годам так и не смог подняться выше полковника. У Верховцева родители вращались в высшем свете. Дед его был свитским генералом при Александре Третьем. Мать из княжеского рода Летаевых. Брат ее служил в деникинской контрразведке. Вместе с Деникиным эмигрировал и сейчас живет где-то на Западе. 



– Они сразу прямо перед вами так и раскрылись? – скептически спросил Павел. Он понимал, что Панфилов не по собственной воле притащил с собой представителя монархического союза, как и то, что союз этот мифический, и то, что эта игра затеяна Москвой и неспроста. Павел знал, что Верховцевым заинтересуется высокое начальство абвера, возможно, сам Канарис. И Верховцева, и Панфилова еще не раз будут допрашивать и с пристрастием. Павел пытался выявить в рассказе Панфилова несостыковки, которые могут насторожить абверовцев, поэтому он допрашивал его дотошно, вникая в самые мелкие детали.
Панфилов ответил: 
– Нет. Они приходили играть в преферанс два раза в неделю. Я тоже им признался, что мой отец в Саратове имел магазины, торговал бакалеей. В революцию он все потерял.
– Вы это выдумали?
– Ну, – кивнул головой Панфилов. – Но мой брат был у того бакалейщика мальчиком. Так что я хорошо знал о чём говорю.
– И все-таки странно, что они доверились вам, незнакомому человеку.
– А им показалось странным, что я, командир, сижу безвылазно в Москве которую неделю. Бабка оказалась человеком неглупым, и она им высказала свои подозрения, что я вроде как скрываюсь от НКВД. Ну, и нужно учитывать и то обстоятельство, что играли мы, попивая водочку. Нет, не до пьяна, но по три-четыре стопочки одолевали.

Наконец, Павел отпустил Панфилова, не найдя шероховатостей в его рассказе, и приказал доставить к нему Верховцева.

Рассказ посланца «монархического союза» не расходился с фактами, изложенными Панфиловым. 

– И все же, почему вы решились на то, чтобы открыться Кудину?
– Решал не я, – ответил Верховцев. – В нашем союзе есть люди повыше меня. Но нам с Дьяковым удалось заглянуть в документы Кудина и стало понятно, что с ними он далеко не сможет уйти – только до первого патруля. Мы побеседовали с ним на эту тему, и он признался, что приехав из Горького в Москву, как военный представитель завода, когда немецкие войска стояли уже у ее стен, он решил их дождаться. А потом, когда немцы начали отступление, уже было поздно, что-то менять, и он стал искать возможность добраться до фронта и перейти его. Мы пообещали ему помочь: обеспечить медицинской справкой, оправдывающей его задержку в Москве, и предложили вступить в наш союз с тем, чтобы он работал в его горьковском отделении…
– Ваш союз есть и в других городах? – прервал Верховцева Павел.
– В нескольких крупных: кроме Москвы и Горького, есть еще в Ярославле, Вологде, Мурманске и Свердловске. 
– Какую наживку чекисты кидают абверу, – мелькнула мысль в голове у Павла. – Это же мощная агентурная сеть в большинстве интересующих немцев городах.
А Верховцев продолжал:
– Но Кудин сказал, что ему непременно нужно перейти линию фронта и, в конце концов, признался, что он агент абвера. Тогда наше руководство решило помочь ему и заодно с ним отправить представителя нашего союза для того, чтобы связаться с немецким правительством, чтобы предложить Германии свою помощь в захвате Москвы при условии, что руководители союза получат крупные посты в новой администрации на освобожденной от большевиков территории. Меня союз направил, чтобы обсудить вопрос о переговорах нашего руководства с немецким правительством. Должен вас предупредить, что в моем распоряжении месяц, от силы полтора… 

Был уже поздний вечер, когда Павел закончил беседу с Верховцевым. Отправив посланца монархического союза в пустующую камеру гауптвахты, Павел поехал к Алексеевым.

– Завтра встретитесь напрямую с Панфиловым. Скажете ему, кто вы и сообщите, что он поступает в ваше распоряжение. Но прежде, чем это произойдет, его наверняка еще долго помурыжат. Павел рассказал Сергею Дмитриевичу о Верховцеве и монархическом союзе «Мономах». 

– Уточните у Панфилова, какие задачи ставит перед нами Москва относительно этого союза.

2.

На следующий день Павел по приказу подполковника Ганзля отправил Кудина и Верховцева в абверкоманду. Вернулись они через неделю с приказом подполковника Ганзля: провести ускоренное обучение Верховцева работе на рации и шифрованию. 

На вопрос Павла, поинтересовавшегося, как обстоят дела с переговорами, Верховцев недовольно ответил, что приказано пока держать связь с абвером, а членам союза выполнять разведывательные и, при необходимости, диверсионные функции.

В кургузом немецком кителе с короткими рукавами его аристократизм потускнел. Да и школьная фамилия Пуговкин, которую дал ему Павел, обижала его. Но успехи им в освоении работы на ключе были неоспоримы, и к середине марта он успешно сдал зачет.



Приехавший Ганзль определил перед союзом «Мономах» следующие задачи: активизировать среди населения и военнослужащих антисоветскую пропаганду; вести агитацию, особенно среди женщин, за немедленное прекращение войны, отнимающую у них женихов, мужей, отцов и сыновей; развернуть разведывательную, диверсионную и саботажническую деятельность; создавать подпольные боевые группы. При выполнении этих условий, германское руководство пришлет эмиссара для подготовки переговоров германского руководства с союзом.

Следующим вечером после недолгого прощального застолья Ганзль повез Верховцева на аэродром. Павел сопровождал. Уже на аэродроме перед посадкой в самолет появился еще один русский в шинели со знаками различия капитана. 

– Капитан Трухин полетит с вами, – сказал Ганзль. – Он специалист по проведению диверсий и террористических актов. Ваши друзья должны помочь ему легализоваться.

Взревели моторы самолета и через несколько минут «хейнкель» скрылся в ночном небе.

3.

Инна погибла за два дня до первомая. Ее при попытке убежать застрелили вечером патрульные солдаты и полицаи, заставшие ее с напарником за расклейкой листовок. 

Павел в тот вечер, приехавший к ней, ждал ее всю ночь, удивленный ее долгим отсутствием, хотя она обещала соседской девчонке Катьке вернуться до десяти часов вечера. Утром он отвез Павлинку к Эрике и Вале.

– Ее мать пропала, – сказал он девушкам. – Пусть Павлинка пока побудет с вами.

После этого Павел заехал к оберштурмбанфюреру Хазе, новому начальнику отделения СД, прибывшему в Крайск в конце января. Он ранее обещал ему обговорить вопросы по взаимодействию в борьбе против подпольщиков и партизан. Хазе был на месте. Они обсудили способы совместной работы против нарастающего сопротивления русских патриотов против немецких властей. Павел посетовал на неуловимость подпольщиков и сказал:
– Они растворяются в массе городских обывателей. Среди них тот кончик ниточки, за который можно было бы вытянуть всю цепочку бандитов.
– Была вчера такая возможность, – ответил Хазе. – Наш патруль вместе с полицаями застал вечером бандитов за расклейкой листовок. Но не смогли взять, бабу застрелили, напарник ее убежал... А уж они бы у меня заговорили…
- Я хочу взглянуть на нее, - сказал Павел.



…Труп Инны находился в морге. Павел узнал ее. Лицо ее было спокойно и слегка надменно. Ей уже не было никакого дела ни до войны, ни до СД, ни до Павла.

– Мы собирались повесить ее труп на площади с надписью «бандитка», – сказал Хазе, разглядывая обнаженное тело женщины, которое даже в смерти оставалось красивым.

Павел приказал пожилому и проспиртованному служителю мертвецкой немедленно накрыть тело простыней и ответил оберштурмбанфюреру:
– Не надо вешать ее на площади, пусть просто похоронят на городском кладбище. У нее брат заместитель начальника городской полиции Поплавский. 
– Ага, это Инка Поплавская, – сказал служитель. – И ейного брата Гошку знаю, блатягу.
– Вот и скажите ему.
Взглянув на Хазе, Павел спросил его:
– Герр оберштурмбанфюрер не будет возражать, если ее труп заберет брат? 
– Не возражаю. Пусть хоронит. Только по-тихому, без шума, – ответил Хазе. 

Вечером Павел сказал Эрике:
– Придется тебе съездить в Берлин. Пропуск я тебе выпишу. Отвезешь Павлинку к моей двоюродной сестре Лоре. Она, я уверен, примет девочку. Нельзя Павлинке оставаться здесь.
– А ты думаешь, ей будет лучше среди немцев? – спросила Эрика.
– Ты согласна поехать в Германию? Приказывать я тебе не имею права. 
– А ты прикажи, – улыбнулась Эрика. – Я, может, хочу, чтобы ты мне приказывал.

Павел написал письмо Лоре:

«Моя дорогая, прими, пожалуйста, девочку Паулину так, как если бы она была моя дочь. Отнесись дружески и к фройляйн Эрике. Пусть она немного отдохнет у вас, посмотрит Берлин. У меня все нормально. Соскучился по тебе и по Вилли. Пришли мне вашу фотокарточку. Передай привет старому Вилли. Как его здоровье? Целую. Твой Пауль».

Эрика уехала через три дня. Через девять дней она вернулась, проведя в Берлине меньше недели.

 ...– Соскучилась по тебе, а в Берлине ничего приятного нет, – сказала она Павлу. – Каждую ночь бомбежки такие, каких нет у нас. Много домов разрушенных. Зашли с Лорой в ресторан. Она сама удивилась, когда узнала, чем нас могут попотчевать в одном из лучших, как она сказала, берлинских ресторанов «Раабе Диле»: суп из костей с травой, мушель-салат, шпинат с картошкой. Правда, вино было неплохое и устрицы без карточек – жри вволю, но это не моя еда. А кофе – дрянь желудевая. Дорого вам, немцам, обходится война. 
– Как Павлинка отнеслась к перемене места жительства? – спросил ее Павел. 
– Спрашивала, почему с нами не поехала мама, но почти не плакала. Вилли был ей очень рад. Павлинка сразу взяла над ним верх и начала его учить русскому языку. 
– А что Лора?
– Приятная женщина. Павлинку приняла. Она сказала, что с удовольствием бы удочерила, но только с твоего позволения. У Вилли была бы очень милая сестренка. Но, конечно, твои родственнички живут роскошно. Я не ожидала. В первый момент, когда такси нас привезло к их вилле, я онемела и подумала, что ошиблась адресом. А дядя твой вышел обедать в мундире, при орденах, важный генерал. Он все расспрашивал меня, как немцам живется сейчас в России. Я ему рассказала притчу про мужика, поймавшего медведя. И рад бы бедняга освободиться от лап косолапого, да тот не выпускает его. Генерал посмеялся, но невесело. Еще на день приезжал муж Лоры, бригаденфюрер. Весь черный, страшный, и очень нервный.
– Не знал, что Диле получил бригаденфюрера, – удивился Павел. – Он теперь в Берлине?
– Нет, в Польше, – ответила Эрика и без всякой связи проговорила – А она тебя любит.
– Кто?
– Лора, – усмехнулась Эрика. – Женское сердце в этом не проведешь.

Когда она выложила все о своей поездке, Павел уединился и вскрыл конверт с письмом Лоры, написанное ее крупным ровным почерком на лист бумаги: 

«Милый и далекий, Пауль, я рада, что ты доверил мне свою девочку. Я поняла, что это не просто дочка твоей погибшей знакомой, это твоя родная дочь. Я догадалась? Пусть у Вилли будет сестренка, ведь в них есть общая кровь, твоя кровь. А Эрика девушка замечательная. Она любит тебя. Ты это знаешь? Мне жаль уступать тебя ей, но я уступаю. В Берлине становится страшно жить. Правда, на Карл-Хорст еще не упало ни одной бомбы, но они каждую ночь рвутся рядом с нами. У нас выстроено настоящее бомбоубежище с бетонной крышей и автономным электрическим освещением и с хорошей вентиляцией. У нас с Вилли отдельная спальня, но я не могу спать под землей. Целую. Твоя Лорхен». 


(продолжение следует)