Позавтракав, они с бабушкой, как правило, собирались на море, к тому месту, где на берегу из-под воды виднелись большие в зеленых водорослях камни, на которых и рыбачил дед.
Это как раз напротив здания милиции, возле железной дороги, по которой время от времени проносились поезда.
Чтобы преодолеть расстояние от здания милиции до моря, надо было перейти железнодорожные пути, спуститься по крутому, почти отвесному склону к морю, и пересечь полосу уже нагретого солнцем песка, достигнув, наконец, камней, где рыбачил дед.
Дед поднимался по склону, а также спускался к морю при помощи бамбукового спиннинга, опираясь на него. Улов деда бывал внушительным. Его объемистая сумка из кирзы всегда была наполнена рыбой.
Бабуся любила выращивать комнатные растения. Фикус, алоэ (столетник), герань красовались в разнообразных горшках на широком подоконнике веранды.
В комнатке, возле окна, на стене в углу у потолка на полочке блестела окладом иконка. Перед ней – лампадка, сбоку – вазончик с вербушкой. С полочки свисал уголок белой кружевной салфетки.
Под образом у окна находился сундук. А над кухонным столом, втиснутым в проем между окном и дверью, на стене висел черный диск радио.
Позднее, в начале шестидесятых старое радио сменили на новое, с регулировкой громкости. Бабуся ставила радио на широкий подоконник окна на маленькую табуреточку, чтобы на веранде, занимаясь стряпней, слышать его.
В середине комнаты размещался стол, накрытый клеенкой поверх белой вышитой скатерти. С потолка на стол свисала лампа под абажуром, освещая его поверхность, оставляя в тени все остальное.
По обеим сторонам стола вдоль стен, - слева от входа: размещались шифоньер и бабушкина кровать с кружевным подзором и ворохом подушек под такими же кружевными накидками; справа – деревянная тахта деда, заправленная солдатским одеялом, и, рядом с дверью, слева - печь.
У противоположной глухой стены, между тахтой и кроватью помещался комод, верхняя часть которого была прикрыта кружевной накидкой. На комоде в центре – настольное зеркало. Слева от зеркала – зингеровская швейная машинка в футляре. Справа – деревянная шкатулка с документами и фотографиями.
Приходя к бабусе, помогая ей при уборке, она всякий раз протирала и полировала комод тряпочкой, смоченной в растительном масле.
На стене возле комода были развешены многочисленные семейные фотографии в рамках разных размеров.
Бабуся всегда являлась инициатором их совместного визита в фотоателье, и благодаря ее стараниям теперь в их семье хранятся эти семейные фотографии.
От бабушки ей известны эпизоды, связанные со швейной машинкой «Зингер».
Это было накануне её замужества еще в Капустине Яре.
Время было смутное, неспокойное; и от лихих людей, время от времени внезапно появлявшихся в поселке, бабушке, не раз приходилось прятать свою машинку, бросая ее в подпол на картошку.
А вот случай произошедший в Махачкале,- тогда жилье деда и бабушки обокрали.
Воры, в их отсутствие, сбили навесной замок на входной двери и вынесли всё сколько- нибудь ценное.
Украли было и машинку, но потом бросили в грязи неподалеку: видимо, она оказалась для них непосильной ношей, - на нее, возвращаясь домой, и наткнулась бабушка.
Дед все время трудился, обеспечивал свою семью, внуков, считая это первоочередной своей обязанностью. Смастерил ручную тележку-тачку, на которой привозил продукты с рынка.
Когда дед покупал мясо, то кости после варки мяса не выбрасывались, дед сдавал их в обмен на изготовленный из костной муки столярный клей для своей работы
Вся мебель в жилье деда была сделана его руками, у него дома было много плотницких и столярных инструментов, он мастерил столы, комоды, сундуки, стулья, табуреты из благородных пород дерева (дуб, бук, береза). Соседи звали его чинить или мастерить мебель.
Дед любил слушать радио, особенно «последние известия», читал газеты, интересовался политикой и общественной жизнью.
Когда с дедом они проходили вдоль железной дороги, то, увидев куски антрацита, упавшие с проходивших товарных составов, он подбирал их и складывал в свою большую сумку из кирзы.
Как-то раз дед собрался на улицу 26 Бакинских комиссаров навестить своего знакомого и взял её с собой.
Два-три квартала они шли по правой стороне улицы мимо строений с четными номерами, пока не оказались у двухэтажного почерневшего от времени деревянного барачного строения, с таким же мрачным, как и дом, покосившимся забором.
Из калитки в заборе вдруг появилась женщина, у которой дед спросил про своего знакомого, и узнал, что тот недавно умер.
Весь обратный путь до дома дед молчал: чувствовалось, что он был очень расстроен.
В начале июня 1964 года деда в очередной раз госпитализировали в первую городскую больницу.
Вход в больницу - с улицы, там, в определенные часы была постоянная толчея; то очередь к окошечку во входной двери, чтобы передать передачу, то - на посещение. Белых халатов на всех не хватало, а без них в больничный корпус не пускали. Поднимаясь на второй этаж, уже с лестницы ощущался запах карболки и кипяченых шприцев.
Дед лежал в крайней палате на втором этаже, справа от входа с лестничной клетки в коридор. Они все не раз навещали деда в больнице, носили передачи, но чаще всего, - два раза в день,- к нему приходила бабушка.
Вот также 26 июня утром бабуся пришла к нему и принесла вишневый кисель.
Дед лежал не в палате, а в коридоре второго этажа больничного корпуса. На ее вопрос: почему,- ответил, что в коридоре ему лучше. Пояснил; в палате, где много людей, ему не хватало воздуха.
Он с аппетитом поел, сказал, что ему полегчало, бабуся обещала в обед принести вареников с вишнями.
Когда же она пришла к нему в обед, ей равнодушно сказали, что он умер.
О том, что умирающих пациентов медики выносили в коридор, бабушка узнала лишь после смерти деда.
Тело деда сразу же увезли на вскрытие в судебно-медицинскую экспертизу.
Похороны деда были на третий день. Весь путь до кладбища родные и провожающие следовали за медленно едущим грузовиком ГАЗ 51с опущенным задним бортом, где в кузове в гробу покоилось тело деда. Рядом у гроба сидели внуки.
В свои десять лет она в первый раз в жизни оказалась на похоронах близкого ей родного человека, своего любимого деда.
В те дни она впервые задумалась о смерти, обратив свой взор на высокое звездное небо; представив на мгновение, что и она вот также когда-то умрет, как и он.
И ее уже никогда и нигде не будет… Никогда!..
Сердечко ее сжалось от смятения и жалости: к себе, к умершему деду, к бабусе, к родителям…
Смерть деда явилась для нее трагедией, которую она, особенно первое время, болезненно переживала.
До получения квартиры от государства дед не дожил, а бабуся хоть и дождалась, но уже болела и в своей новой квартире на улице Калинина не прожила и года.
Ее болезнь обострилась осенью 1972 года.
После того как, выйдя на лоджию, чтобы развесить для просушки белье, она оказалась запертой на ней: - по нелепой случайности дверь лоджии неким образом сама собой закрылась на задвижку. Очевидно, порывом ветра дверь захлопнуло: задвижка сотряслась и сдвинулась.
И до прихода внука с работы ей пришлось провести несколько часов на открытой не застекленной лоджии, она замерзла, и к его приходу уже скверно себя чувствовала.
Еще в старом жилище на Ленина бабусю донимало левое плечо, то ноющее, то немеющее. Время от времени внучка массировала бабушкино плечо, и ей вроде бы становилось легче.
Состояние ее здоровья ухудшалось день ото дня, участковый врач написал направление в больницу (Р.К.Б.), где у бабуси почему-то дважды взяли пункцию (спинномозговую жидкость), якобы уточнить диагноз.
После пункций бабусе стало намного хуже, оставаться в больнице она не захотела и мама привезла ее домой.
Видимо, бабуся боялась умереть в больнице, как умер дед, среди чужих людей и больничных стен, очевидно, эта мысль не раз посещала ее; она горько сожалела о том, что в момент его смерти ее не было рядом с ним.
29 апреля 1973 года её не стало.
В сундуке у бабуси хранились новые вещи «на смерть», как она говорила. Зеленое платье в цветочек, которое сшила сама, беленький платок, нижнее белье, простые чулки, кожаные чувяки и вышитое гладью белое покрывало.
У бабуси был большой с кистями платок, очень нарядный белый ажурный, из натурального шёлка. В семье сохранилось фото, где бабушка с дедом и пятилетней мамой; и в левой руке у бабушки тот самый платок. Она надевала его исключительно по торжественным случаям, потому как очень им дорожила.
Второго мая ее хоронили. Похороны тоже были по старому народному обычаю: также медленно двигалась грузовая машина с гробом до самого кладбища и родные, и соседи медленно шли, провожая бабушку в последний путь. Только соседей было значительно меньше, нежели на похоронах деда.
Если в их старом дворе были все на виду, то на Калинина соседи расселились по всему большому дому, и многих из них стало не видно и не слышно.
Было тяжело осознавать, что со смертью бабушки окончательно ушло детство, и то замечательное незабываемое время, когда чувствуешь себя и легко и счастливо.
Поистине: со смертью стариков уходит детство, со смертью родителей – молодость.
Но остается память.
И пока ты живешь на свете, живет и твоя память о дорогих тебе людях, и сознание этого помогает тебе в трудные минуты жизни, что очень важно.
Незрима и прочна связь родства с ними, потому что ты - их продолжение.
Другие произведения автора:
Воспоминания из детства
Талант и нравы
Oриентиры 2
Это произведение понравилось:
Новые
Меню
