Равнодушие

РАВНОДУШИЕ

Автор Мари Уинтерз Хэйсен

(Из серии «Старые байки матушки Уинтерз»)

Look Away

После того как Чонси Мак-Дэйд погиб в аварии на шахте, его жена взяла маленького сына и покинула округ Лакаванна, штат Пенсильвания, чтобы найти работу на текстильной фабрике в городке Лоуэлл, штат Массачусетс. Вынужденная оставлять ребенка с хозяйкой, вдова работала многие часы в тяжелых условиях за низкую зарплату. Несмотря на финансовые затруднения, ей как-то удавалось сводить концы с концами, и когда Лиам подрос, то помогал матери, работая в местной таверне, где подавал еду, протирал полы и мыл посуду. Он был не только трудолюбивым работником, но и привлекательной личностью, что располагало  многих посетителей. К шестнадцати годам парень занял место за стойкой, где разливал напитки.

Однажды вечером, когда бизнес шел плоховато, он взял метлу и начал подметать пол. Во время работы Лиам стал насвистывать одну из любимых материнских песен «О, Благодать». Мелодия стала энергичной, и в конце концов он запел.

«Однажды я потерялась, но сейчас нашла себя…»

Лиам заметил, что половина присутствующих смотрит на него, и лицо покраснело от смущения.

– Простите, – извинился он. – Не заметил, что громко пою.

– Не извиняйся, – сказала в дверях кухни жена владельца таверны. – Все отлично.

– Вот именно, – согласился один из посетителей. – Спой-ка еще раз.

Бармен повторно исполнил «О, Благодать», а Пэдди Галахэр, хозяин заведения, его жена и другие посетители захотели послушать еще. Несмотря на то что Лиам не всегда посещал церковь, он знал несколько псалмов, но вместо них, вспомнив народные песни, которые распевали шахтеры в штате Пенсильвания, порадовал посетителей исполнением «Энни Лэри», а затем «Милыми берегами «Лох Ломонд». А после последнего припева «ни я, ни моя настоящая любовь никогда не встретятся снова на милых, милых берегах Лох Ломонд» обычно грубый Пэдди смахнул с глаз невольную слезу, сунул руку в карман и протянул певцу найденные монеты.

– Не нужно… – начал было возражать бармен.

– Ерунда, ты заслужил.

Некоторые присутствующие последовали этому примеру. Лиам удивился, когда в конце вечера, подсчитав деньги, обнаружил, что заработал на пении больше зарплаты в таверне.

Вскоре по Лоэллю прошел слух о таланте молодого человека. Каждый, кто никогда не ступал ногой в таверну, теперь заходил послушать его. Пэдди с радостью встал за стойку, чтобы работник мог развлекать все большее число посетителей. Вскоре Лиам стал так популярен, что даже завсегдатаи, которые  приходили в таверну поздно, не могли сесть за столик и вынуждены были стоять. С появлением дополнительного бизнеса, приносящего намного больше денег, Пэдди нанял двух посменных барменов и сделал Лиама певцом, при этом повысив ему зарплату.

– Не могу поверить, что мне платят за пение, – сказал матери молодой человек, когда та, уставшая, вернулась с фабрики после тяжелого трудового дня. – Теперь я достаточно зарабатываю. Бросай работу, я прокормлю нас.

–  Это очень великодушно с твоей стороны, сын, – ответила она, – но я не могу уйти с работы: мне никогда не найти другую. Кроме того, тебе нужно копить деньги. Никогда не знаешь, когда наступит черный день и тебе нужно будет на что-то опереться.

– Даже если мне пришлось бы потерять работу в таверне, это еще не означает конец света. Вот на прошлой неделе человек, который слышал, как я пою, сказал, что могу отправиться в Нью-Йорки и получить работу в одном из менестрель-шоу [i] .

Миссис Мак-Дэйд одобрительно улыбнулась и не стала беспокоить его своими сомнениям.

*   *   *

Мать Лиама прожила еще полгода и умерла в конце октября в возрасте сорока трех лет. Сын был безутешен, но заставлял себя развлекать публику.

«Я пою не потому, что счастлив, – постоянно твердил он, – а потому, что это моя работа».

Есть старое выражение: время лечит раны, что оказалось справедливым и в данном случае. К тому времени, когда зима подошла к концу и теплое солнце пробудило от сна весенние цветы, Лиам почти полностью оправился от своего горя. В чем-то ему помогло появление Кэтлин Кросби, дочери местного учителя. Парня познакомил с симпатичной девушкой ее брат, который частенько захаживал на обед в таверну.

Однажды в воскресенье, единственный выходной день, Лиама пригласили на ужин в дом Кросби. Когда появилась Кэтлин, он не мог отвести от нее глаз. Рыжеволосая, зеленоглазая семнадцатилетняя красавица была видением для созерцания. Ее также привлек молодой человек. С согласия ее отца Лиам стал ухаживать. Многие воскресные вечера он проводил в доме Кэтлин и после ужина часто пел для семьи, даже нашел время, чтобы разучить любимый псалом мистера Кросби, и считал, что школьный учитель скоро станет его тестем.

Хотя благие намерения были понятны возлюбленной, он все еще не делал официального предложения, и вот однажды летним вечером 1853 года его пригласили на ужин. Семейную традицию в тот вечер нарушили тем, что не слушали пение в гостиной. Вместо этого решено было обсудить роман Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома».

– Ты читал роман госпожи Стоу? – спросил мистер Кросби ухажера дочери.

– Нет. Видите ли, у меня не так много свободного времени на чтение. Я работаю в таверне по двенадцать часов шесть дней в неделю.

– Очень плохо. Если когда-нибудь найдешь время, весьма рекомендую прочитать. Еще ни один роман не пронизан таким духом против рабства.

 – Ну, я не сторонник отмены, – признался Лиам.

Школьный учитель и двое его взрослых детей повернули головы и с недоверием посмотрели на гостя.

– Неужели ты сторонник рабства? – спросил мистер Кросби.

– Я ни за, ни против установленного порядка. Если честно, то меня это не интересует.

– Что? Миллионы чернокожих живут в неволе в скверных условиях, а ты считаешь, что тебе это не интересно! – в ужасе воскликнула Кэтлин.

–А с ирландцами обращаются лучше? Нас не с радостью приняли в Америке. У меня, может быть, и белая кожа, но вышел из семьи бедного шахтера. Отцу не так легко было, как и матери, и другим женщинам и детям, работающим на фабриках Лоуэлла. Я не вижу, чтобы кто-то захотел улучшить их жизнь.

– Это совсем другое, – возразил девушка. – Хоть и трудна была жизнь твоих родителей, но они были свободными и ходили куда хотели. Они не были чьей-то собственностью.

– Рабство, может быть, незаконно в Пенсильвании, но эти рудники такие же плантации, как на Юге, потому что владельцы загоняют рабочих в могилы. И пока ты сочувствуешь чернокожим, то подумай, никто из них не умер от «черных легких», собирая хлопок.

Учитель, чтобы всех успокоить, сменил тему разговора на Йенни Линд [ii] , «шведского соловья», чье недавнее турне по Америке вызвало много шума. Беседа перешла на Ф.Т.Барнума [iii] , человека, который убедил певицу пересечь Атлантику. Однако, как только речь пошла о «Генерале Мальчике с пальчик» [iv] и фиджийской русалке, [v] обсуждение было исчерпано, и в комнате воцарилось неловкое молчание.

Лиам, заметив поздний час, распрощался и покинул дом. Теперь его не только не приглашали, но и Кэтлин прекратила всякие взаимоотношения.

Со смертью матери и потерей надежды на брак Лиам не видел смысла оставаться дальше в Лоуэлле. За полгода он накопил денег, а затем бросил работу. Пэдди пытался уговорить остаться, но тщетно.

Ни шахтерские города Пенсильвании, ни фабричные штата Массачусетс не могли подготовить молодого Мак-Дэйда к жизни в Нью-Йорке. Это был город сильных контрастов. Грязные перенаселенные бандитские трущобы казались слишком далекими от особняков городской элиты.

«Это тот дом, в котором я когда-нибудь буду жить», – подумал он, смотря на искусно построенный таунхаус, которым владел известный промышленник.

Лиам глупо полагал, что, прибыв в Нью-Йорк, сразу же найдет высокооплачиваемую работу в менестрель-шоу, однако, когда он обходил театры, ему не предлагали даже прослушивание. Зная, что его скудные сбережения скоро иссякнут, он взялся за первую попавшуюся работу: бармен салуна в пользующемся дурной славой районе Файв-Поинтс. Как и в Лоуэлле,  посетители слушали его пение, и он собирал толпы. Прошел слух о его таланте, и однажды вечером менеджер нью-йоркского театра Никерброкер посетил салун, чтобы послушать народные песни, исполняемые барменом. Не удивительно, ему понравилось то, что услышал.

– Приходите в театр в пятницу, – сказал менеджер, когда покидал убогое заведение. – Посмотрим, сможем ли найти тебе работу получше и вытащить из Файв-Поинтс.

Лиам, став новичком в театре, появился в хоре в гриме чернокожего. Первые дни в Никерброкере походили на стажировку. Несмотря на прекрасный голос, ему пришлось учиться танцевать, рассказывать анекдоты и играть на бубне. Через полгода работы в менестрель-шоу певец уже был готов к сольному выступлению. Он исполнял песню «О, Сусанна», в то время как Тэмбо и Боунс [vi] подыгрывали на банджо. Зрители наслаждались живым исполнением «Кемптаунских скачек» и «Реки Суони», но когда он медленно запел сентиментальную «Джини со светло-каштановыми волосами», то завоевал сердца слушателей. Спустя пять лет певец стал самой популярной звездой в Нью-Йорке.

*   *   *

Когда Лиам узнал о том, что труппе предложили шестимесячное турне по южным штатам, у него это не вызвало восторга. Отношения между Севером и Югом неуклонно нагревались, и он боялся, что рабство в конце концов приведет к насилию. Ему пришлось вспомнить разрыв с Кэтлин Кросби и узнать, как отчаянно аболиционисты станут действовать, чтобы положить конец этому явлению.

Однако теплый прием после первого же шоу в Ричмонде успокоил его. Поскольку труппа гастролировала по Вирджинии и штату Каролина, его оценка южанам возросла. Он считал их гостеприимными, любезными и деликатными, чем грубая аудитория в Никерброкере.

– Разве не ты хотел остаться в Нью-Йорке? – спросил Саймон Уиллис, когда двое мужчин сидели в поезде, идущем на запад.

Саймон, изображавший на сцене Боунса, родился, как и Лиам, в бедной семье и воспитывался в деревенской общине на северо-западе штата Нью-Джерси. У молодых людей, стремящихся к лучшей жизни, было много общего, и вскоре они стали близкими друзьями.

– Да, но тогда я не видел ничего лучшего. Дальше Пенсильвании нигде не был. Если честно,  хотел бы жить на Юге.

– Только не я. Здесь слишком жарко.

– Мне жара нипочем.

– Ты так говоришь, потому что начало марта и никогда не был в июле или августе.

– Я бы не против приобрести красивый дом в Чарлстоне или Саванне, – проговорил Лиам.

– Подожди, пока не увидишь французский район в Новом Орлеане и дома плантаторов вдоль Миссисипи.

Продолжая гастролировать по Джорджии, они говорили о южной кухне, красавицах в пышных юбках, запахе цветов магнолии и вкусе мятного джулепа. Не раз их разговор становился предметом обсуждения рабства. Несмотря на неприглядные стереотипы расистских карикатур рабов, которых они представляли на сцене, никто и не думал о положении порабощенного чернокожего населения Америки.

«Слава Богу, что Саймон Уиллис не аболиционист, как отец и братья Кэтлин Кросби. Уж тот, несомненно, прочел бы лекцию о зле рабства и испортил всю поездку». 

В общем-то, Лиам ничего не имел против афроамериканцев. В отличие от белых у него не было враждебности. На самом деле он испытывал к ним равнодушие. Действительно, после пересечения границы между Севером и Югом Лиам не обращал внимания ни на рабов, ни на свободных граждан. Для сына  шахтера они, должно быть, были невидимыми.

*   *   *

Покинув Новый Орлеан, который певец нашел столь же красивым, как Чарлстон и Саванна, труппа отправилась в Батон-Руж. Хотя длительность большей части остановок составляла минимум две недели, актеры дали три представления в новой столице штата Луизиана. Затем последовал Натчез, богатый город, хорошо известный обширными хлопковыми и сахарными плантациями, где каждое представление собирало полный зал.

Находясь в поездке четыре месяца, многие артисты сильно желали вернуться в Нью-Йорк. Лиам не относился к их числу. «Теннесси, Кентукки, а затем домой», — с горечью думал он, когда смотрел на лунный свет над Миссисипи с балкона гостиницы «Натчез-Блафф».

– Вот ты где! – воскликнул Саймон. – Я повсюду тебя ищу.

– Я сразу ушел из театра после окончания представления.

– Почему? У тебя свидание с одной из южных красавиц?

– Нет. Завтра у нас последнее выступление. Прежде чем уехать на север в Джексон, мне бы хотелось последний раз взглянуть на реку.

– Не выгляди мрачным. Возможно, через пару лет мы снова отправимся на Юг.

– Не будь так уверен, – скептически ответил Лиам. – Если этот человек, Линкольн, победит на выборах…

Саймон резко поднял руки вверх и воскликнул:

– Прошу, не говори о политике. Мне становится плохо, когда слышу о правах штатов и о законе «Канзас – Небраска» [vii] . Послушай, двенадцатый час, я умираю от голода! Пойдем, перекусим.

– Ступай один. Я догоню через несколько минут.

После того как Саймон скрылся в ночи, Лиам обратил взор на Миссисипи, по которой пароход направлялся вниз в сторону Нового Орлеана. Он закрыл глаза и прислушался к всплескам от водного колеса.

«Я буду скучать», – подумал он, когда открыл глаза и с тоской посмотрел на дом плантатора на другом берегу. От мысли вернуться в Нью-Йорк с переполненными, вонючими, многоквартирными домами и грязными улицами ему становилось тошно.

– В следующий раз, когда я приеду на Юг, то останусь, – поклялся он, не понимая еще, что дома с колоннами белых обитателей были также недосягаемы, как особняк Астора в Нью-Йорке.

Когда пароход проплыл, он решил присоединиться к Саймону, прежде чем лечь спать. По дороге в таверну, где ждал друг, он минул трех белых мужчин, чья пропитанная потом одежда говорила о них, как о простых работягах, которые в большинстве были докерами и грузили-разгружали пароходы. Трое тащили чернокожую девушку в кусты и срывали на ней одежду.

– Помогите! – кричала девушка, ее карие миндалевидные глаза молили Лиама, а мягкие, полные губы тряслись от страха.

Хотя его и нелегко было испугать и он никогда не убегал с поля боя, но три мужика против одного — вряд ли справедливо. Несмотря на сострадание к девушке, Лиам пренебрег положительными качествами своей натуры и отвернулся.

– Прошу, не оставляйте меня!

Певец продолжал идти, не обращая внимания на ее упорные мольбы.

– Так будь ты проклят! – злобно крикнула она, когда трое пьяных спорили, кто будет первым. – Проклинаю за твое бессердечие и трусость.

– Хватит болтать, малышка, – ­ предупредил один из нападавших и ударил ее по скуле.

«Молю Бога, чтобы ты узнал, что значит быть во власти таких людей», – подумала она и потеряла сознание.

*   *   *

На следующий день Лиам проснулся поздно, проспав до середины дня. Вчерашний сон неоднократно прерывался ночными кошмарами девушки-рабыни с мягкими, полными губами. Когда он, наконец, встал, то почувствовал угрызение совести.

«Нужно было ей помочь, но я был один.  Какая у меня возможность справиться с тремя мужиками?» – подумал он, оправдывая свои действия и успокаивая совесть.

Плотно позавтракав, Лиам упаковал в чемодан одежду и личные принадлежности. После вечернего представления труппа должна была сесть на поезд и отправиться в Джексон. Предвкушая неудобную поездку в поезде, он решил размять ноги и немного прогуляться. Лиам, выйдя на центральную улицу, прошел мимо нескольких рабынь, следующих за хозяевами. Показалось ли ему или нет, но они смотрели на него глазами, полными гнева.

«Нет, – заключил он. – Эти женщины боятся глядеть в глаза белому человеку».

И все же жуткое чувство того, что стал предметом ненависти, преследовало его. Впервые, будучи раньше очарованным довоенным миром в Чарлстоне, ему захотелось сбежать в безобидный Манхеттен. Но Джексон, как и Теннесси и Кентукки, – рабовладельческие штаты, – ждали его впереди, и последнее представление должно было пройти в Натчезе.

Направляясь в театр, он стойко переносил, как казалось, полные негодования взгляды мимо проходящей чернокожей девушки.

«Отвернись», – говорил он себе, как сделал прошлой ночью, когда напуганная девушка отчаянно нуждалась в помощи.

Лиам вошел в театр со служебного входа в задней части здания. Прибыв на место рано, ему не нужно было пробираться в гримерную сквозь толпу. За общим туалетным столом сидели лишь двое актеров. Он быстро переоделся и сел перед зеркалом, взял баночку с гримом и аккуратно стал накладывать краску на лицо. Покрыв щеку, он заметил перемены в отражении:  черты лица стали другими, более мягкими и похожими на женские. В зеркале он увидел ее лицо.

– Проклятье! – вырвалось у него, и он оттолкнул стол.

– Что случилось? – поинтересовался сидящий рядом партнер.

Лиам снова посмотрел в зеркало и увидел свое лицо в образе чернокожего.

– Ничего, – пробормотал он в ответ. – Думаю, что нужно пойти на свежий воздух.

Лиам вышел через служебную дверь в теплый миссисипский вечер и глубоко вдохнул. У него, потрясенного необычным случаем, не было никакого желания говорить с коллегами по сцене, южная ночь успокаивала, и он не уходил, пока зрители не заняли свои места и шоу не началось.

– Вот ты где! – воскликнул Саймон, когда увидел Лиама за кулисами. – Я думал, что ты собрался пропустить вечернее представление. И где же ты был?

– На улице.

– Просто не можешь оторваться от красоты Юга, не так ли?

– Полагаю…

Слова пропали, когда Лиам посмотрел на зрителей. Это чернокожий, сидящий в третьем ряду?

«Как глупо, – сказал он себе. – Только белым позволено находиться в театре».

– Ты в порядке? – спросил Саймон. – Выглядишь так, будто увидел призрак.

Оркестр, который стал играть классический менестрель, возвестил о начале представления и избавил Лиама от необходимости отвечать.

Во время прощального выступления в Натчезе певцу показалось, что увидел в зале лицо своей мучительницы. Дрожа от страха, он как-то сумел сохранить спокойствие. Однако после исполнения последней песни он вбежал в гримерную, не дождавшись вызова на поклон в конце представления. Лиам сел за столик, схватил тряпку и стал стирать с лица краску. Певец был в ужасе, когда под ее слоем показался  темный цвет кожи.

– Что за черт? – воскликнул он.

Когда Лиам отчаянно старался избавиться от грима, он услышал, как в комнате эхом раздалось проклятие рабыни: «Черт бы тебя побрал. Проклинаю тебя, бессердечного труса, и молю Бога, чтобы узнал, что значит быть в милости таких людей».

Краска была снята, но лицо оставалось черным.

– Эй, парень – закричал помощник режиссера, когда увидел, что в комнате сидит чернокожий. – Ты знаешь, что тебе нельзя здесь находиться.

– Но это же я, – крикнул певец. – Лиам Мак-Дэйд. Я певец менестрель-шоу.

– Да-да. А я Томас Джефферсон. Пошел вон, пока я не надрал тебе задницу.

Когда Лиам покидал гримерную, он слышал аплодисменты зрителей. Все исполнители покинули сцену и поспешили переодеться: они старались успеть на поезд до Джексона. Лиам подбежал к Саймону Уиллису в надежде, что друг узнает его.

– Что такое, парень? – спросил молодой человек из Нью-Джерси. – Тебя отправил сюда твой хозяин с посланием для кого-то?

– Ты не узнаешь меня? – спросил певец.

– Нет. Я не вожу дружбы с чернокожими.

– Это же я, Лиам Мак-Дэйд!

– Пошел вон, – сказал Саймон, отталкивая его. – Мне нужно успеть на поезд, и нет времени на глупости.

Когда Лиам увидел, что к нему приближается помощник режиссера, он выскочил через служебный ход и побежал на вокзал, но цвет кожи не позволил сесть в пассажирский вагон.

«Что делать? Что делать?»

Единственной мыслью было бежать, он направился к Миссисипи. По дороге, примерно в том же месте, где прошлым вечером насильно схватили девушку, он столкнулся с группой пьяных докеров.

– Посмотрите-ка, кто у нас здесь, – медленно произнес самый высокий.

– Ведь ты не станешь убегать, парень? – спросил человек пониже.

Лиам отчаянно пытался объяснить.

– Я не раб, а певец в менестрель-шоу, родом из Пенсильвании, где отец был шахтером.

– Похоже, что тебя бросили в угольную пыль, – сказал высокий, вызвав смех у остальных спутников.

– Я белый человек, честно! Это всего лишь грим. Он, должно быть,  обесцветил кожу. Я на самом деле певец в менестрель-шоу.

– Певец, да? – спросил тучный мужик. – Тогда послушаем, как ты поешь.

Лиам пытался исполнить песню Стивена Фостера, но слова не приходили на ум: от страха он их забыл. Высокий мужик, подкрепившись спиртным, схватил его за руку и потащил к росшему неподалеку раскидистому дубу. Один из спутников вынул веревку и перекинул конец через крепкий сук, в то время как его товарищ завязал другой конец вокруг шеи Лиама.

– Ты не можешь петь, черт возьми! – сказал высокий, наблюдая, как его сообщники будут вешать молодого человека из Пенсильвании. – Теперь посмотрим, как ты танцуешь.

Беспомощно хватаясь за веревку, которая перекрывала кислород, Лиам Мак-Дэйд видел лица, наблюдавшие судороги его тела. У всех были глаза, полные триумфа, и мягкие, полные губы, которые довольно улыбались.

Май 2018 г.

Другие произведения автора:

Роковое честолюбие

Ольга Святкова. ПАМЯТИ АРЧИМБОЛЬДО

Ольга Святкова. ТАНКА (цикл произведений)