Новые
МенюПять капитанов рейсом в осень
 |
Автор: Дина Немировская
Опубликовано: 3787 дней назад (12 июля 2014)
Сборник: Пять капитанов рейсом в осень
Рубрика: Без рубрики
|
0 Голосов: 0 |
(Сборник очерков о жизни и творчестве и стихов безвременно ушедших поэтов Астрахани.
Автор очерков и составитель сборника – Дина Немировская).
Пять имён. Пять недопетых песен. Пять судеб, о которых хочу рассказать. Пять безвременно ушедших поэтов Астрахани. Все они были моими друзьями, каждый из них оставил собственный след в литературе. Не только в астраханской. Забывать их нельзя. О них нужно писать и говорить. Чтобы – помнили.
ОЖИВИ МЕНЯ, МЁРТВОЕ МОРЕ!..
Оживи меня, Мёртвое море!
Ведь любой при тебе на плаву.
Глади волн твоих каждый покорен.
Только я неразумно живу.
Мне б смириться, притихнуть, забыться,
Воле моря отдаться пока,
Только вижу знакомые лица,
Там, где в небе плывут облака.
Лица тех, кто не дожил, хоть должен,
Не допел, не успел, не сказал.
Ощущаю рассерженной кожей
Глицериново-серный накал.
На волну навалившись неловко,
Всё пытаюсь куда-то уплыть.
Даже волжской суровой сноровке
Заволоченность не победить!
Не по нраву характер бунтарский,
Путы. Пятки чуть лижет волна.
Море Мёртвое, властвуй и царствуй,
Я тебе расскажу имена
Тех, кто не...
Ты похоже на Лету.
Ты красиво, спокойно, светло.
Море Мёртвое!
Сердцу поэта
Тяжело.
Оживи!
Тяжело.
(ДИНА НЕМИРОВСКАЯ)
«… А МОЖЕТ, ВСЁ ВЕРНУЛОСЬ, ЧТО СГИБЛО НАВЕКИ?..»
ЗАКИР ДАКЕНОВ
(31 декабря 1962 – 25 мая 1995)
…Я еле усидела на стуле в обновленной писательской организации, расположенной теперь уже совсем не там, где с моим однолеткой Закиром Дакеновым мы в буквальном смысле школьниками делали свои первые литературные шаги в здании астраханского Союза писателей на Советской, 8, а на третьем этаже Областной научной библиотеки имени Крупской, когда Сергей Золотов протянул мне чудом уцелевшую после переезда рукопись стихов Закира под названием «Пойте, чувства!». Рукопись, пожелтевшую от времени и безнадзорно провалявшуюся в Бог весть каких ящиках каких руководителей нашего творческого цеха более четверти века…
То, что стихи не были изданы при короткой, промчавшейся яркой кометой жизни Дакенова – печаль. То, что рукопись сохранилась чудом – радость. Я перебираю стихи моего одногодка, с которым нас по жизни связало нечто большее, чем сверстничество и дружба, и не перестаю удивляться – почему? Почему самые талантливые уходят первыми?
Дакенов Закир Мударисович (1962-1995) родился 31 декабря 1962 года в селе Корни Володарского района. Далее проживал в посёлке Яксатово, микрорайон «Юность». Учился в Литературном институте в Москве. Поэт, прозаик, автор повестей «Вышка», «Полетим, кукушечка, в дальние края», «Записки дворника», а также книги стихов «Белая улица», он нелепо и довольно мучительно погиб в конце мая 1995 года, упав с верхнего этажа пятиэтажного дома, самостоятельно оступившись. Подчёркиваю – оступившись, а не бросившись с балкона, ибо были у Закира такие строки: «Человек шагнул с балкона вниз…». Повторяю – самостоятельно, потому что точно знаю это. Повторяю дважды затем, чтобы лишних домыслов и кривотолков спустя девятнадцать лет после его гибели не возникало.
Закир рано ушёл из жизни (в 1995 году), но остались его чудесные стихи и проза. Невзирая на своё казахско-татарское происхождение, Закир принял православие. Лучший свой очерк он написал незадолго до кончины и как раз об Оптиной Пустыни. Смею привести здесь небольшой отрывки из этого очерка, который, по счастью, благодаря редакции «Астраханских известий» (№ 11 (219), 16 мая 1995 года, стр.5, рубрика «Монастыри России», успел увидеть свет при жизни автора:
ОПТИНА ПУСТЫНЬ
«В августе 1992 года, пройдя пешком несколько километров (денег от Москвы хватило только до села Перемышля), переступил я порог Свято-Введенской мужской обители, что в Калужской области. Называемая ещё Оптиной пустынью, по преданию, основана она была раскаявшимся разбойником Оптой в четырёх километрах от небезызвестного города Козельска. «Изыдох» же я оттуда в мир после Пасхи 1993 года, той самой Пасхи, когда на рассвете членом секты сатанистов были убиты трое иноков.
Закир за 9 месяцев пребывания в обители познакомился со многими иноками и паломниками (они же трудники), коих при обители живёт и трудится 50-60 человек, а летом – более ста.
В этом монастыре подолгу жил и молился Н.В.Гоголь, бывал Ф.М.Достоевский, заезживал Л.Н.Толстой.
Диакон Феофил был первым, кого он встретил, будучи в одной футболке, несмотря на холодные вечера. Диакон тут же отправил Закира ужинать в трапезную.
В трапезной в полном одиночестве наелся свекольного борща, чечевицы с салатом из картошки и моркови, хлеба монастырской выпечки (честное слово, вкуснее хлеба я не едал никогда и нигде) – и запил всё это монашеским чаем – отваром из каких-то целебных трав.
Сколько раз я давал себе слово встать в пять утра, отстоять всю Литургию (они в обители совершаются с пяти до девяти часов утра и с восемнадцати часов до двадцати трёх. Лично я не выдерживал более часу), исповедаться и причаститься, наконец. Никак не получалось! Будто некто, зная о моём намерении, вставлял палку в колёса: то вечером, когда перед причастием нельзя ничего есть, возникали откуда-то в моей руке то лакомый кусочек, то сигарета, а то, разбуженный вахтёром, который записывал кого и когда разбудить, валился на койку, такую уютную и тёплую… Батюшки разъяснили: сатана искушает, мешает, проклятый.
Каждый трудник при монастыре несёт данное ему послушание – так называется здесь работа, обязанность. И на любое назначенное тебе послушание нужно идти беспрекословно: «послушание паче поста и молитвы». В тёплое время года вместе с ещё несколькими трудниками моё основное послушание заключалось в разгрузке кирпича, ежедневно доставляемого в обитель шестью-семью МАЗами с прицепами – на восстановление Казанского храма, бывшего некогда огромным и величественным, а ныне похожего более на известный дом Павлова в Волгограде. Другие несли послушание на скотном дворе, на стройке, в гараже, на огороде и в саду, в котельной, на пилораме. Зимой же я нёс послушание на подсобном дворе, трудясь вахтёром.
(В Оптиной пустыни Закир Дакенов крестился, крестил его отец Сергий).
Не могу не рассказать об отце Сергии. Именно он крестил меня. И именно к нему приезжали и приезжают наркоманы со всех концов России, из ближнего зарубежья. Одни, уже исцелившись, приезжают поблагодарить и привозят с собой новых пациентов из числа своих друзей, другие, наслышавшись, приезжают сами. И не зря: уж не ведаю, как и чем лечил их отец Сергий, но знаю: болящие получают исцеление – это факт. Как факт и то, что его квартиру разграбили и сожгли наркодельцы».
Набираю на компьютере стихи с пожелтевших от времени страниц, но – живые, пахнущие юностью, талантливые, сочные, нервные, перебираю – и сожалею, что не успел вступить мой сверстник, самый талантливый из нашего поколения «семидесятников», в писательскую организацию, которой в этом году, как и мне, сравняется ровно пятьдесят…
Исполнилось бы в этом году пятьдесят лет и Закиру Дакенову, если бы не сбылись горькие его пророчества о том, что «…я обязательно буду приходить к вам, я иду к вам по белеющей в темноте дороге, и стены камыша шуршат тревожно со всех сторон, над головой шуршат, свежестью тянет, а я иду к вам, иду, иду, и ноги мои отяжелевшие шаркают устало – уже по асфальту, да, хорошо, что весь наш город (почти весь) специально покрыт твёрдым асфальтом: для того, чтобы ключ, выпав из кармана, звякнул бы громко об асфальт – услыхать чтоб можно было, как это хорошо придумали! Вообще в нашем городе много чего хорошего. Хорошо, например, что дома тут высокие, большие, не чересчур, конечно, большие, а прямо как раз: а то идёт, скажем, себе человек какой-нибудь, может, я, может, кто-нибудь из вас, неважно, идёт себе, задумался, глубоко-глубоко так задумался, до того задумался, что споткнулся вдруг о дом, и, споткнувшись, упал, разбился весь на кусочки, на осколки хрупкие, человек задумчивый! – и не склеить потом, не сшить, ничего уже не поделать, да и не сделаешь как-нибудь, всё равно уже не то будет, это очень хорошо придумано, что дома такие высокие, чтобы наш человек не споткнулся! – всё на свете придумано, и всё для человека, на благо ему: люди ходят, например, по улицам со специальной, просчитанной тщательностью, скоростью, а то иначе тут и там на улицах происходили бы столкновения, и ещё сделано так, что люди, которые попали на улицу и стали прохожими, вовсе не железные… что было бы, если… нет, всё придумано и сделано очень здорово: ведь людей пока ещё больше, чем машин. Да, хорошо, что люди такие мягкие, и это стало не так давно, до этого раньше я то и дело ушибался – на улице, в школе и дома (даже дома!) – я весь в ушибах был, живого места не было на мне, то есть, во мне, очень больно быть человеком, а потом вдруг, в один прекрасный день, - это был, в натуре, прекрасный день! (я шёл по этой, а может, по другой улице) – куда и зачем шёл я, сейчас уже не вспомнить ни за что, только одно хорошо помню: я тогда не был таким, как сегодня, как сейчас, на этой придавленной белым зноем улице, да, точно, по этой улице двигался я, и был весь я пустотой нагружен, тяжёлой такой пустотой нагружен я был, еле ноги переставлял, и к земле меня клонило, и сверху давило небо, и тоже пустотой своей оно давило, я не смотрел тогда в небо, только чувствовал тяжесть его пустоты…
Тут под ногами стало мягко и зыбко – это кончился асфальт, потому что в этом месте он всегда кончается: то ли не хватило той чёрной дымящейся жирной каши, похожеё на кашу из конопляных листиков, - кончилась вот на этом месте, или те люди, которые прокладывали асфальт, не захотели больше его прокладывать. В облом им стало, и они разошлись, кто куда, поэтому на этом месте асфальт всегда кончается, точнее, не всегда – раньше никакого асфальта не было, а была только широкая белая и рыхлая дорога: по сторонам посеревшие от старости двухэтажные деревянные дома, серые от пыли сутулые деревья с дребезжащей ржавой листвой, дорожка из красных, точнее, бурых оплывших кирпичей от калиток, прячущихся в воротах, до той дороги. Идёшь по дороге, и лёгкая пыль стелется из-под ног, оглянешься за тобой тянутся следы, большие-большие, точно шёл не ты, и чем дольше смотришь на эти оставленные следы, тем вдруг сильнее видишь эту их оставленность, и кажутся они – чем дольше смотреть, тем сильней – всё более не твоими, а кого-то другого, того, кто невидимо идёт за тобой, идёт, не отстаёт, не отстанет ни за что, идёт туда же, куда и ты, и всегда с тобой…» (отрывок из неопубликованной повести, которой автор не успел дать названия при жизни и которую потом успел опубликовать в альманахе «Зелёный луч» №2 Александр Сахнов) - хорошо всё-таки, что Закир оставил мне в том горестном мае 1995-го на хранение свою большую серую тетрадь!
Он завещал нам любить жизнь, и, видимо, нам суждено допевать и доигрывать за своих любимых, за любивших нас. И когда сыграны все нужные и ненужные ноты за "ушедших улыбаясь", без тайной злобной ухмылки, когда энное количество строк, в том числе и стихотворных, посвящено памяти ушедшего, настаёт время переиздать то, что он создал сам.
Трагически погиб Закир Дакенов в самом конце мая 1995 года - автор одной из первых, ещё в доразвальном Союзе изданных книг об армейском беспределе, лишь полушёпотом называемом тогда "дедовщиной", повести, опубликованной сначала в журналах "Парус" и "Степные просторы", а затем, в 1991 году, и в отдельном издании - книге "Вышка", выпущенной "Московским рабочим". Повесть была довольно широко отмечена критикой, в частности, известным прозаиком Русланом Киреевым, в творческом семинаре которого Закир учился в Литературном институте имени М.Горького. Сегодня можно в Интернете скачать и прочесть повесть «Вышка» о сто сорока одной странице бесплатно онлайн: http://fb2.mbookz.ru/index.php?id=31646.
Чуть раньше журналом "Волга" была опубликована повесть Дакенова "Полетим, кукушечка, в дальние края" (№ 12, 1990), высоко оцененная тогдашним редактором журнала Михаилом Слаповским. В этой повести Закир в образе юной Жанны Лепестковой невероятным наитием предугадал свою собственную горькую судьбу.
Теперь уже неважно, кто смог тогда отправиться на похороны не дожившего и до 33 лет талантливого писателя в яксатовский микрорайон "Юность", а кого эта внезапная и нелепая гибель потрясла настолько, что тот надолго слёг сам.
Теперь важно одно - чтобы помнили. Или вспомнили - те, кто успел подзабыть. А особенно - чтобы узнало Закира, прочло не только о нём, но и его самого - новое, успевшее подрасти поколение читателей, с маниакальным упорством повторяющее ошибки нас, прежних, сейчас уже пятидесятилетних.
"Сапог воткнул в грудь тугой комок боли. Чёрный зигзаг - трещина в полу - дрожит и приближается... Сквозь зубы хочу втянуть в себя хоть капельку воздуха. Хоть капельку», - так начинается повесть "Вышка" Закира Дакенова, призванного в ряды Советской Армии в весенний призыв 1983 года. Он служил в конвойных частях внутренних войск, где овладел специальностью "вышкаря", и по его горькому признанию "с помощью и под неусыпным надзором старших товарищей в совершенстве освоил караульную службу».
Помощь и неусыпное внимание для смелого, искренне любящего Отечество, готового служить Родине и защищать её при первой тревоге парня, рождённого в селе Корни Астраханской области, на поверку оказались ударом кирзового сапога "старшего товарища" сержанта Хоменко, оглушившего героя повести новобранца Лаурова в первый же день армейской службы. Сколько же таких ударов сыпалось на Закира на протяжении двух лет!
"Повесть Закира Дакенова "Вышка" - ещё один шаг на пути к самоочищению. Только так можно исцелиться от страшных картин прошлого и настоящего", - писал в предисловии к публикации произведения главный редактор журнала "Парус" Василий Драговец.
После издания "Вышки" минуло более двадцати восьми лет. Кто знает, не в армии ли были зажжены угольки неприкаянности и отчуждения, спалившие доверчивое сердце её создателя? Недаром Александр Блок говорил о том, что «брать поэтов на войну – это всё равно, что соловьёв жарить». Показательно в этом плане стихотворение Дакенова, впервые опубликованное в сильно сокращённом варианте первая в газете "Комсомолец Каспия", 23 мая 1987 года:
СЫНЫ НЕВОЕВАВШИХ ОТЦОВ
Год-два до фронта не хватало
Отцам.
И только потому
В подъезды, парки и вокзалы
Внесли свою мы кутерьму.
Да, мы не грызли черствой корки -
Не прихватили тех морок.
Болели мы (как раньше корью)
Клешами, Фирсовым, Монро
Мужали мы в такую пору:
Впадало в дрему все вокруг.
Неизрасходованный порох! -
Он стал причиной наших мук.
Как мы о подвигах страдали,
Свершая их в тревожном сне!
Как улыбался нам Гагарин
Средь желтых фоток на стене!
Как нам арен недоставало,
Где б шло на бой добро со злом!..
И тишину глухих подвалов
Взорвал неистовый "музон".
Взревели дико мотоциклы,
Летя куда-то по ночам
Чем становился мир сонливей,
Тем громче тосковалось нам.
Мир застывал
Но вещь такая
Была вокруг, что чуть не все
Меняя, хапая, толкая,
Крутились белкой в колесе!
Мы стали, может быть жестоки
От впечатлений тех иных.
Учителя старались.
Только
С ухмылкой слушали мы их.
Он исчезал, тот мир, бесследно,
Что в наших детских жил мечтах, -
Терялся в кожаных браслетах,
Тускнел с булавками в штанах.
И вот брейк-данс - общенья способ,
И рок - "металл" и прочий "рок"
Богаче сделали запросы
Там, где богатство - не порок.
Идут юнцы в одеждах пестрых,
Рождая хохот и галдеж.
А взрослый мир им вслед плюется:
Мол, сволочная молодежь!
Мол, только шум и нету проку.
А мы, успевши повзрослеть,
С каких-то пор уперлись в "пробку",
И нам уже шумят вослед.
Свистят вовсю, как мы когда-то
Ах, нам ли это - неужель? -
Уже студентам и солдатам,
И, аж, начальникам уже.
Однако некогда нам охать.
Добро бы вовремя понять,
Что юность - зеркало эпохи
А что на зеркало пенять?
После гибели Дакенова в печати сразу появилось несколько публикаций о нём и его творчестве.
Одним из первых откликнулся на страшное известие Николай Ваганов в статье "О, эта ложка золотая!..", сыгравший, как и редактор "Астраханских известий" Игорь Бодров, в творческой судьбе Закира не последнюю роль:
«На рубеже своего тридцатилетия ушёл из жизни талантливый поэт и прозаик Закир Дакенов. Излишне говорить: безвременно. Можно и не говорить, что трагически. Смерть в таком возрасте хоть как – трагедия. Не хочется нашего земляка, коренного астраханца, Закира Дакенова, называть и астраханским поэтом и прозаиком. Ибо в такого рода названии есть что-то от провинциального комплекса неполноценности, против чего восстал однажды один из интереснейших поэтов страны, сказав: «Поэты не бывают областными, как небо не бывает областным».
Закир Дакенов поистине был мастером слова от Бога. Поэтому ему и так везло в плане его творческого самоутверждения. На страницах местных газет, в том числе и в «Комсомольце Каспия», стал публиковаться сразу, создав первые свои произведения. Послал стихи в журнал «Степные просторы» - вскоре напечатали. Обратился туда с рассказами – опубликовали тоже без обязательных в таких случаях проволочек. Может, потому, что журнал – казахстанский, а Закир – казах? Нет, и журнал «Сельская молодёжь» он завоевал с первого захода. И на очное отделение Литературного института поступил так, что сразу стал его знаменитостью. Ведь за него схватились ведущие семинары как поэты, так и прозаики. Всех пересилили известные писатели А.Приставкин и Р.Киреев. И не ошиблись.
В первый год учёбы в Москве Дакенов «пробивает» журнал «Парус», публикуя в нём повесть «Вышка». Затем с повестью «Полетим, кукушечка, в дальние края» появляется на страницах журнала «Волга» и выпускает в издательстве «Московский рабочий» отдельной книгой «Вышку». А параллельно печатает большие циклы стихов в коллективных сборниках молодой поэтической элиты страны, вышедших в издательствах «Советский писатель» и «Современник». И всё это в течение двух-трёх лет, прожив не более четверти века.
А потом «телега жизни» Закира Дакенова стремительно понеслась с горы. Бросив литинститут, он уходит в московские дворники, а оттуда – в Оптину Пустынь, и становится здесь кем-то вроде послушника. Но не выдерживает монашеской схимы и возвращается в дом родной – Яксатово. Как истинный профессионал, человек глубокого призвания, продолжает интенсивно работать над словом и со словом, публикуя в астраханских газетах не только замечательные стихи, но и прекрасные журналистские материалы. Однако жизнь его, словно «тройка коней оголтелая», продолжает свою стремительно опасную гонку под гору. Закир уже в который раз оказывается в больнице, выходит из неё и вновь туда возвращается, и опять выходит… И вот – конец.
В чём же дело? Что погубило человека, судьба которого могла быть такой блистательной? «Человек шагнул с балкона вниз» - вот какую, в частности, строку прочитал семнадцатилетний учащийся ПТУ Закир Дакенов на поэтическом семинаре в Саратове, оказавшись на нём в числе куда как более взрослых молодых астраханских поэтов. И когда его спросили: «Почему человек шагнул с балкона-то?», он ответил: - Курнул, в натуре.
Вон ещё когда Закир был «причащён» к тому, что недовольные новыми временами и нравами приписали исключительно перестроечному и послеперестроечному периоду нашей истории. И когда Дакенов рассказал о несчастной судьбе юной Жанны, тоже шагнувшей с балкона в его повести «Полетим, кукушечка…», то он как бы предсказал и свою долю. Сам он сорвался с балкона пятого этажа в своём родном Яксатово. Случайно или осознанно? Какое это имеет значение, если перед нами такой гордиев узел вопросов, которые лучше всего назвать роком…
В одном из своих стихотворений, посвящённых великому акыну, Закир сказал о его домбре так: «О, эта ложка золотая, что всех накормит и спасёт!» Такой золотой ложкой, дававшей и дающей многим духовную пищу, в руках Дакенова было его перо. Преклоним же скорбно голову перед его быстротечной, но полной смысла жизнью». (Николай Ваганов, Памяти Закира Дакенова, «Комсомолец Каспия» № 20 (5095) от 27 мая 1995 года, стр.5).
Просторно поле. Снег блестит.
Кусты позвенькивают слабо;
Их фиолетовые лапы
Мороз слегка посеребрил.
Листочек скрюченный возьми,
Возьми листочек конопляный,
Чтоб высверк солнечной поляны
В усталой памяти возник.
... Листочек пальцами растёрт.
Как запах нам щекочет ноздри!
Как будто всё,что было - возле,
Вот-вот как будто оживёт!
Мы - листья солнечной судьбы!
Давай друг к другу вновь прижмёмся,
Давай как прежде, без притворства,
И всё вернётся, может быть...
В свеченье мёртвенном земля,
Глаза от яркости той режет.
Как пусто! Как всё безнадежно!
Как чудно пахнет конопля! –
Привожу эти чудом обретённые мною стихи Закира я здесь вовсе не для того, чтобы пытаться вскрыть причины, так рано загнавшей моего друга в гроб. А для того, чтоб те, кто читает сейчас эти безмерно талантливые строки о горьком пороке знали, чем заканчиваются подобные пристрастия…
Затем в астраханских газетах появились воспоминания о Закире - сначала мои, потом Дмитрия Казарина ("Астраханские известия"), затем Вероники Карпычевой ("Степная новь"). И снова - стихи, посвящённые Закиру Александром Щербой, Сергеем Бендтом, Ольгой Марковой, Анатолием Проскуряковым, автором этих строк.
Но стихов самого Дакенова издавать никто не спешил. Да и по сей день не спешит… Так, единичные газетные публикации... Не успел Закир стать членом Союза писателей России! Погиб слишком рано... Не торопятся переиздавать и прозу Дакенова.
Отрадно, что в отличие от антологии "Где Волга прянула стрелою...", составленной явно наспех и без оглядки на наличие у авторов такого качества, как талант, творчеству Закира нахошлось место в альманахах и журналах, издаваемых Союзом писателей провинции ("Мосты" № 1,2; "Ойкумена"; "Зелёный луч"). Так состоялось переиздание одного из ранних прозаических произведений Дакенова "Парад-алле Антон Палыча", перепечатка из журнала "Простор" (№ 7 от 1987 года).
"У меня есть тайная гордость. Я был знаком с Закиром Дакеновым", - написал о своём собрате по перу Дмитрий Казарин, единственный, по всей видимости, из астраханцев, имеющий в домашней библиотеке экземпляр повести "Вышка" с авторской надписью. Свой личный экземпляр с автографом любимого друга автор этих строк передала в казахскую газету "Ак арна", да так и не получила обратно. Тем не менее, отрывки из дакеновской повести в газете "Ак арна" были опубликованы. Следует дополнить, что издательство "Московский рабочий" являлось Всесоюзным книжным издательством, и общий тираж повести "Вышка" составил 100 тысяч экземпляров. Книги Дакенова есть в разных уголках бывшего Советского Союза, поскольку поступили в 1991 году в продажу и не залёживались на полках книжных магазинов. Нет этих книг лишь на малой родине. В Астрахани.
Из теперь уже давних бесед со своим другом и сверстником отчётливо помнится, что Закир рано осознал: невозможно только через смерть соединиться с общим началом, слиться в нём, что нужно соединиться с ним здесь, сейчас, осознать и открыть Бога на этой земле, в этой жизни - вот путь спасения каждого из нас и путь спасения мира от зла.
"Самые талантливые уходят первыми..." - так назвал одно из своих воспоминаний о Дакенове Дмитрий Казарин.
Из моего поколения литераторов Закир ушёл первым. Самый талантливый...
Закира не стало в мае девяносто пятого. А в сентябре девяносто шестого ряды писательской организации пополнились аж четырнадцатью поэтами. На том памятном всем сентябрьском семинаре в члены СП России не было принято ни одного прозаика. Среди моего поколения тридцати-сорокалетних литераторов имеются так называемые поэты-«традиционалисты» и «чистые» лирики, наличествуют благородно-безумные и звукописно-ассоциативные представители авангарда. Есть у нас и историческая проза. Продолжают творить предводитель и последователи жанра «фэнтези» - некой смеси вымышленного, ирреально-космического и обыденно-бытового. А прозаика-реалиста дня сегодняшнего у моего поколения нет. Нет продолжателя Юрия Васильевича Селенского. Корни у нас есть. «А место пустое болит…»
Вершины всегда открывали –
На то нам и смелость дана.
Вершинам всегда отдавали
Любимых своих имена.
И в мире большом оставляли
Надежду и светлую грусть…
Сквозь годы, сквозь синие дали
Я тоже к вершине стремлюсь.
Вершина – всей жизни причина!
Как зов подступающих дней.
Откликнется, знаю, вершина
На имя любимой моей.
В глазах закачается солнце
И ахнет душа, как взберусь!
И к солнцу навек прикоснётся
Надежда и светлая грусть, -
эти стихи Закира появились в газете «Волга», когда нам с ним было по шестнадцать…
Я разместила этот очерк на литературном портале «Изба-читальня». и вскоре появился отзыв Ольги Марковой:
«Прочитала Динины воспоминания, посвящённые Закиру стихи моих друзей - и вновь вернулась в былые годы, в литературную студию Николая Ваганова, чьим учеником считал себя Закир. Вспоминаю его по-мальчишески удивленное лицо, когда кто-то, не желая больше слушать длительное чтение им своих необыкновенных рассказов, перебивал на полуслове. Он выглядел в тот момент, как ребенок, которого в песочнице сверстники ударили совочком по голове и раздавили ногами сотворенные чудо-куличи. В его газах читалось непонимание происходящего. О, как бы мы все его слушали сейчас и как бы любили...
Но время беспощадно. А письмена возникают из небытия благодаря нашим совместным усилиям. Долой забвение, да здравствует тайнопись и музыка стихопрозы наших сотоварищей».
Долой забвение!
И ещё – из отзывов на опубликованные мною произведения Закира на различных литературных сайтах:
«Остро и жизненно правдиво. Мне кажется, что выпускнику Литературного института Дакенову, прошедшему армию в начале восьмидесятых, удалось достаточно талантливо описать проблемы новобранцев (армейский беспредел, дедовщину и т.п.). Вживаешься с первых же слов повести: "Сапог воткнул в грудь тугой комок боли. Чёрный зигзаг - трещина в полу - дрожит и приближается... Сквозь зубы хочу втянуть в себя хоть капельку воздуха. Хоть капельку»…" (из читательского отклика на повесть «Вышка», тоже сначала опубликованной в журналах «Парус» и «Степные просторы», а уж затем – отдельной книгой в издательстве «Московский рабочий»).
Стихи и повести навсегда оставшегося тридцатидвухлетним нашего талантливого земляка, написанные более двадцати пяти лет назад, поражают горькими пророчествами событий, происходящих ныне:
Вот стихи Закира Дакенова, опубликованные в сборнике «Молодая поэзия-89» (Стихи, статьи, тексты), М., Советский писатель, 1989, ещё при жизни их автора:
КОРНИ
Село называется Корни.
Без всяких пожаров, невзгод
Оно умирает покорно,
Как влагу, теряя народ.
Уходят отсюда. Уходят!
Штакетники падают ниц,
Дворы зарастают, и – холод
В провалах огромных глазниц.
Здесь детство моё прокатилось,
Как обруч, гонимый рукой!
Но память уж больше не в силах
Показывать сон дорогой.
Тот воздух хватаю, как рыба.
Как будто вся в дырочках грудь!
Нельзя ли поделать что-либо
И Корни спасти как-нибудь?
И мне отвечают учтиво,
Бумагами в тон шелестя:
- В том нет никакой перспективы,
Поделать что-либо нельзя.
Да, жалко Пизанскую башню,
Да, жалко «Титаник» на дне;
Но эта потеря… Как страшно
Остаться без главного мне!
Подобно качнувшейся кроне,
Живой и цветущей на вид,
Болят у которой не корни,
А место пустое болит.
Место пустое - болит...
Отмечу, что Закир щедро делился с друзьями обретёнными литературными связями. Так, например, он помог опубликовать стихи в столичном издании Владимиру Горжалцану, нынешнему жителю Торонто.
Отрадно, что в фундаментальном издании «Астраханские казахи. История и современность», выпущенном к десятилетию Астраханского областного общества казахской культуры и языка «Жолдастык» в 2000 году были опубликованы стихи Закира Дакенова «Корни» в оригинале, на русском языке, и в переводе Хаиржана Магмозова на казахский. Были напечатаны также стихи «В гостях» и «У порога».
В рубрике «Никто не забыт, ничто не забыто» спустя через три года после издания этой книги в газете «Ак арна» (2003, № 15, август, стр.3) вышла наша совместная с Галиной Урастаевой, также предпринявшей немало попыток к отдельному изданию книги Дакенова, статья «Думая о Закире, перечитывая его творчество…». Привожу отрывок, написанный Галиной, из неё полностью:
«Прошло три года, как вышла в свет книга «Астраханские казахи», а люди всё читают её, беря из библиотек, дождавшись своей очереди, листают, как только нужно подготовиться к мероприятиям или нужно найти материалы по «казахам».
Книга всколыхнула всех, люди поверили, что их история и дела, традиции и обычаи предков, биографии и поэзия, культура и образование не забыты, как не забыты и они сами, и их дети, и они понимают, что это нужно их внукам и правнукам.
…Сухонький, пожилой человек приходит и приходит ко мне, принося всякий раз литературные произведения своего сына, с надеждой смотрит мне в лицо и в то же время боится быть надоедливым, повторяя и радуясь, что в книге «Астраханские казахи» есть стихи его сына, поэта Закира Дакенова.
И каждый раз, когда я вижу его, мне почему-то приходят в голову слова «отец за сына», сына такого талантливого, но рано ушедшего из жизни.
Его памяти посвящены статьи в газетах Н.Вагановым, Д.Немировской, Дм.Казариным, М.Утежановым. «Самые талантливые уходят первыми…», «Ох, эта ложка золотая…», «Он завещал нам любить жизнь…» и другие.
Мударис-ага, отец поэта и прозаика, составил список стихов сына, их более 20. Я прочитала их все, и не раз. И мне они так понятны и дороги: про солдатскую службу и границу – ведь мои родные братья служили в армии, и я даже ездила к самому младшему; про село – ведь мой счастливое детство прошло там; про маму – боль утраты моей не проходит, хотя загружена всевозможными делами до предела…
Строки стихов Закира мудрые, пронзительные и поэтически прекрасные. Я выписала их для себя: «Я давно уж растревожил душу, всё равно мне жечь её теперь», «Как жить и за что умирать нам, мы как-нибудь сами решим», «На земле всей нету столько денег, чтобы время вдруг остановить», «Витай в небесах, но живи на земле», «Вершина – всей жизни причина».
Как мне кажется, я включила в книгу «Астраханские казахи» его лучшие стихи: «Корни» на русском и на казахском языке в переводе Х.Магмозова, «В гостях», «У порога». А взяла я их из газеты «Ак арна», спасибо Мажлису Утежанову, посвятившему в 1995 году Закиру Дакенову целую страницу. Сегодня я решила в номер дать стихи, которые можно условно назвать «сельские пейзажи»:
СЕЛЬСКАЯ СУМАТОХА
Солнышко, словно медный кумган,
Свет разливает – уходит туман.
Тянутся в трещинах склоны ложбин –
Лодочкой кто-то ладони сложил.
В нашем селенье – пятнадцать дворов
Улицы краем касается ров.
А под единственным деревом сник
В чёрном костюме белёсый старик.
Возле забора застыла коза.
А на заборе – вверх днищем казан.
Кот пробегает с цыплёнком в зубах.
Бабушка палку кидает – ба-бах!
Наземь – казан. Удирает коза.
Белый старик открывает глаза.
Ай, суматоха! Пятнадцать дворов
Шума такого не знали давно.
Эй, побегу я к соседу скорей! –
В нашем селе нет давно новостей.
ОЖИДАНИЕ
Старик казах навис над степью
На палке чёрной и кривой.
Недвижен, будто сросся с тенью,
Безмолвен, словно неживой.
А степь сияет ликом мокрым –
Расцеловал и скрылся дождь!..
- Скажи, ата, куда ты смотришь?
Скажи, ата, кого ты ждёшь?
- О, путник! Ты недавно вышел.
Ты всё постигнешь в свой черёд.
Я зрю, чего уже не вижу.
Я жду того, кто не придёт.
МЧИТСЯ, ДО НЕБА КЛУБИТСЯ…
(сам автор назвал это стихотворение «Веселье шайтана»)
Белая улица. Солнце.
Куры под зонтиком крыл…
Вдруг на глазах у колодца
Вихрем закрутится пыль!
Звонко ведро кувыркнётся,
Грянет набатом – беда!
В землю собака уткнётся.
Кинутся куры бежать.
Прах в небесах заклубится,
Высей преграды сломав…
«Это шайтан веселится» -
Помню я с детства слова.
Ах, до чего же он чёрный!
Хохотом, хохотом – пыль.
Что уж так весело чёрту?
Душу ли чью загубил?
В бешеной гуще завиты
Белых бумажек клочки,
Лица ль знакомые чьи-то? –
Кто разберётся тут – чьи…
Мимо завалинки нашей,
Мимо дряхлеющих лип
С шумом проносится страшным,
Как бы скрывает свой лик.
Где он? Опять остаётся
То же, что было уже:
Белая улица. Солнце.
Сумрак и скука в душе.
Дмитрий Казарин написал в статье-памяти о Закире: «Горько думать, что его литературное наследие останется невостребованным».
Сегодня я с уверенностью могу ответить: «Нет, оно востребовано!» Востребовано потому, что в межвузовском студенческом клубе г.Астрахани молодые ребята и девчата читают наизусть его чудесные стихи, востребовано, потому что помогают Мударису-аге и Савченко Галина Николаевна, библиограф отдела краеведения, и Губина Людмила Викторовна, заведующая этим отделом в областной научной библиотеке имени Н.К.Крупской, и помогаем мы все, думая о Закире, перечитывая его стихи и прозу.
Поэтическая душа – раненая душа, раненная особой отметиной, позволяющей ей видеть и воспринимать сущее острее и очень близко к сердцу.
Вот и Отец, выполняя свой, быть может, последний долг перед Сыном, хочет предостеречь нас: люди, будьте добрее, берегите поэтов, ведь они всегда нуждаются в нашей поддержке, в более внимательном отношении к дару Божьему, вкладывающему в их уста надежды наших сердец!»
Приезжал из Яксатова отец Закира и ко мне. Тогда я отдала ему всё, что бережно хранила, успев перенести наследие своего друга в электронный вид. Тогда я надолго покидала Астрахань и разместила все на тот момент имеющиеся у меня произведения на наиболее посещаемых литературных порталах, завела Закиру личные страницы и на «Стихире», и на «Прозире»:
http://stihi.ru/avtor/daken
http://proza.ru/2006/08/08-260
http://proza.ru/2006/08/08-261
Теперь я размещу там же чудом обретённую рукопись, составленную им не только при жизни, но лет этак за восемь до трагедии. Вот только переберу более, чем шестьдесят стихотворений вручную…
Эх, взять бы да и переиздать и «Вышку», и «Кукушечку…», и стихи, и повесть за 1994 год под названием «Небо в алмазах или пыль придорожная», и легендарные «Записки дворника», которые и по сей день ходят в Москве по рукам!..
И вышел я в город,
где ветер неистовый
Нёс облако пыли и шляпы с голов
Бегущих за ними прохожих,
на лицах
Которых чернели кружочки очков.
Прошляпив свои головные уборы,
Неслись они, пряча пустые глаза,
В одном направленьи
за целью убогой…
Тип, рядом стоящий,
мне что-то сказал.
Но ветра удар был особо отчаян,
И с плеч у него сорвалась голова,
И вдаль покатилась
со стуком кочанным,
И клацали зубы, съедая слова…
Я видел, как тело летело по городу.
Видать, дорожил головой своей жлоб!
И прежде, чем снова
надеть свою голову,
Он тёр рукавом перемазанный лоб.
… Я вышел из детства
и шёл, как по лучику
На всё, что творилось,
что видел вокруг,
Мне было плевать, как и многим попутчикам…
А лучик, мой лучик
рассеялся вдруг.
И дальше пошёл я.
Кругом были знаки.
И больше запретных…
А ветер всё злей!
О, я их усвоил. Теперь-то уж знаю:
Витай в небесах, но живи на земле!
СТИХИ ЗАКИРА ДАКЕНОВА ИЗ НАЙДЕННОЙ РУКОПИСИ:
* * *
Только дрогнула чуть занавеска
На окне, где когда-то… А может
Всё вернулось, что сгибло навеки? –
Даже фикус в кастрюльке всё тот же!
Вновь любуюсь окном в белом шёлке,
Вновь в груди что-то сладко заноет,
Ах, ещё бы – она через щёлку
Наблюдает, наверно, за мною.
Она выйдет ко мне! По ступеням
Я в прохладу подъезда спускаюсь.
Вот звоню и звоню с нетерпеньем:
Видно, ходит за дверью, босая…
Дама с сумками, пахнув ванилью,
Проходя, обронила мне сонно:
- Молодой человек, не звоните.
Никого нет, уехали сёдня…
Долго-долго спускаюсь я… Резко
Оглянусь я… всё верно. Всё верно…
Только дрогнула чуть занавеска
От попавшего в форточку ветра.
В ГОСТЯХ
Цветастые подушки,
Раскинут достархан.
Все навострили уши:
Читается Коран.
Как будто бы в кавычки
Затиснут я в углу,
И ноги с непривычки
Сложить всё не могу.
А старых лет и средних
Все гости в один лад
Скрутили ноги в крендель,
И ничего! – сидят.
Лишь я один, отчаясь,
Не примощусь никак,
Кручусь, верчусь, качаюсь…
Какой тут бишпармак!
Измученный, усталый,
Молю я об одном:
Когда тут самый старый
Благословит подъём?
Куда там! – друг за другом
Дают сурпу и чай,
А там – домбра по кругу…
Аллах мой, выручай!
Вот прокатился снова
От чьей-то шутки смех.
Я, хоть не понял слова,
Смеялся громче всех.
Смеялся, чтоб казаться,
Мол, тоже в доску свой!
... Как мне потом сказали,
Смеялись надо мной.
* * *
Белый полдень. Жара.
Голубь стонет под крышей.
Зной звенящий с утра.
Щели шторные рыжи.
А у нас – полумрак.
Полусон, полуправда.
Вот сидим по углам.
И не хочется – рядом.
Я – один гражданин.
Ты – одна лишь гражданка.
Ты глазами не жги,
И без этого жарко.
Это просто тупик…
Во дворе крикнул кто-то:
- Петька! Хлеба купи!..
Я те дам «неохота»!..
Голос детский заныл –
Петька этот ломался,
И заслушались мы
И услышали ясно
Тишину. Всю, до дна!
В этот полдень я понял,
Что её никогда
Нам с тобой не заполнить.
* * *
Ах, ветер встревоженной белкой
По крышам уносится прочь.
Из чёрного сыплется белое
И белой становится ночь.
Я вновь от тебя, тобой пахнущий,
И снег этот – чудо! – и жаль:
Куда же, зачем же ты падаешь? –
Что будет – ты знаешь едва ль.
Что вскоре пойдут все по городу,
Грязюку и небо кляня…
Но вновь запрокину я голову,
Снежинки губами ловя.
Так падай… Ну падай, пожалуйста,
Ты – новый, и этим хорош!
И даже неважным покажется
Пропавшее всё ни за грош.
Что путь мой усеян разлуками,
Что следом опять фонари.
Сияют, сияют сосульками
С замёрзшею розой внутри.
ВСПОМИНАЮ…
Сидели мы, и утро в окнах брезжило;
Светилось в лицах будущее смутно.
А за стеной кого-то словно резали, -
Соседка разговаривала с мужем.
Противный визг, когда он сдохнет, спрашивал,
А муж рычал, что ей башку отрубит.
… Мы улыбались, пред судьбой бесстрашные, -
Как хорошо, что мы друг друга любим…
ПРОЩАНИЕ
Самолёт уходит на закат.
Восемь без шести…
Будто рану в животе зажав,
Он убрал шасси.
Я остался с этой пустотой,
Без тебя один.
Что-то говорит мне постовой…
Сам ты проходи!
Кажется, я плакался в рукав –
Мокрым стал перрон,
И меня диспетчер обругал –
Испугался он.
Не ругайтесь! Вот он, самолёт.
Ах, прощай, прощай!
Катастрофа не произойдёт…
Всё, произошла.
Улетает боль моя – любовь
На закатный свет.
А за ней в просторе голубом –
Красный-красный след.
* * *
Ты снова стала обычной женщиной,
Но в том паденье не виновата, в общем.
Весь пол в осколках посуды бешеной…
То крах иллюзий, а не на счастье вовсе.
А настоящее – вот настоящее:
Приходит опыт, как опоздавший доктор.
И объясняет происходящее,
Как будто этим теперь спасёт кого-то…
Окно закрою, дожём уколотый.
Осины, чёрными блестя листами,
Дрожат – сегодня впервые холодно,
А первый холод, он ощутимый самый.
* * *
Луну сиянье рвёт на части,
И лает пёс, на клумбу сев.
А на столбе висит, качаясь,
С тоски повесившийся свет.
Стою, виновным в этом тайно.
Летит с балкона мой пиджак…
Мне то окно облаять тянет –
Прогнали, пёсик… Как же так?
И пёс срывается, заплакав;
Глаза сияньем исколов.
Ну что ты, милая собака? –
Ведь там же нету никого.
А вдруг и видит в своём лае:
На лунном камне, словно бред,
Сидит собака голубая
И лает радостно в ответ.
… Ах, только б стерва эта вышла!
Я б ей сказал тогда вблизи!..
И звонкий лай летит всё выше,
И свет – стеклянный взгляд висит.
ПРЕДЗИМЬЕ
Вот-вот зима, и верно будет лютой,
И как-то надо с нею быть в ладах…
Взломав асфальт, оранжевые люди
Готовят город к близким холодам.
А мы идём с тобой куда-то рядом,
Шагаем вдоль зияющих траншей.
Зачем, зачем докапываться правды? –
Она всей лжи бывает пострашней.
Ах, из чего слова твои? – любое
Мне обещает стольким обладать!
А на душе такое голубое,
Как тот просвет в тяжёлых облаках.
Смотри, как землю взрезали до мяса,
И в ямах трубы чёрные видны,
Как будто нервы вскрытые дымятся
И первый снег ложится без вины…
Давай же, дней сияющих любовью,
Наобещай отважно, так и быть!
Огромный город к сроку подготовят,
Но как и чем нам душу утеплить?
Так говори! Пусть верится обоим
В предзимний день. Чтоб хоть жалеть о нём!..
Благодарю за это голубое,
От всей души спасибо за враньё.
* * *
О, боже, за что так жестоко? –
Ведь я же всего-то хотел,
Чтоб рядом сидела ты только,
А я бы смотрел и смотрел.
Потом захотелось так много:
Ладошку твою тихо взять,
Как клавиши, пальчики трогать,
Вдыхая, как музыку, взгляд.
Потом мысль мне в душу закралась,
Неслыханна столь и дерзка:
К губам, словно к крылышкам алым,
Лишь раз прикоснуться слегка!
… Лицо твоё тонет в подушке,
Над полом рука, будто плеть.
И новая мысль меня душит –
Что – завтра? Что завтра хотеть?
РАНЬШЕ И ТЕПЕРЬ
День весенний на убыль.
Я смотрю на неё:
На горящие губы
И на прядей литьё.
Мы вдвоём с ней остались.
А со стенки «тик-так…»
То ли стрелки отстали:
Раньше было не так!
В миг такой, вспоминаю,
В грудь толкало: скорей! –
Только губы поймать бы!
Ну, а там – хоть сгореть.
А теперь я подумал:
- Что тут выйдет – как знать?
Надо выглядеть умным,
Что-то нужно сказать…
Всё вопросы, вопросы:
- А уйдёт – догонять?
Знать бы, что будет после –
Вдруг обман всё опять?..
И поэтому еле
Подбираю слова…
Раньше сердце болело,
А теперь – голова.
* * *
Брела по кладбищу малютка
В тени разрушенной стены.
Шуршала аленькая куртка,
В руках букет цветов степных.
Могилы горбились устало
С водою талой пополам.
Девчушка шла, цветы срывала
И прижимала их к губам.
А я стоял, ограду гладя,
В глазах дрожала пелена…
И привалился я к ограде!
А тут – она. Зачем она?
Был полон я вселенской скорби,
Вдыхал, читая имена
О том, что мне, быть может, скоро…
А тут – она. Зачем она?..
- Тебе на луг пойти, гулять бы,
Чем здесь бродить среди крестов…
Она сказала: - Что ты, дядя!
Здесь больше синеньких цветов.
* * *
Снег идёт. Как тогда… И опять наяву:
Мы на речке, продрогшие оба.
Я смотрю на тебя. Я куда-то зову
И любовь обещаю до гроба.
Белый снег. Белый снег…Неужель ты была?
Чёлку варежкой с глаз убирала
И вздыхала. Не шла. И, краснея, врала
И ледышки ногою толкала.
Всё, что было тогда. Уходил я, а ты…
Превращалась ты в точку на белом,
Точку в детстве моём! Но за мною следы –
Многоточья, хоть сколько ни бегал.
Невидимкою став, может, ходишь ты там?
Заклубится ли вьюга любая –
В снегопаде густом вдруг мелькнёт пустота, -
Вьюга твой силуэт огибает.
* * *
Мысль моя пришла ко мне под утро.
Дверь открыв, стояла под дождём
Я смотрел, не узнавая чудо,
А узнал, и – обдало огнём!
Что же ты мне сразу не сказала?
Что же не подашь ты мне руки?
Отчего под тихими глазами
Синие оттиснулись круги?
И от взгляда никуда не деться,
Потому что этот взгляд был мой!
«Я пришла к тебе на миг, как детство,
Я пришла, как из страны чужой.
Первым впечатленьем поделиться –
Сколько обошла домов! – поверь:
Двери есть, похожие на лица,
Лица есть, похожие на дверь,
Что обита равнодушной кожей,
С хитрою цепочкою стальной –
Можно видеть, даже слушать можно
И при этом не впустить домой.
Так я шла и шла на каждый свет,
И вернуться чтоб путём бесспорным,
Я бросала за собою зёрна
И они взошли! Хотя не все…»
Слушал я и жала сердце жалость –
Я тебя такою провожал!
Прямо в утро радостно бежала
И, как шарфик, смех не отставал.
«Я пришла к тебе на миг, как детство,
Чтоб прочесть в глазах твоих ответ.
Дай мне отдохнуть и отогреться
И скажи: идти вновь или нет?..»
ГРОЗА
Повисело облако над Волгой
Как воздушный шарик золотой:
После обернулось серым волком,
А потом шарахнуло грозой!
И промчался ветер что есть силы –
Закачался яростно тальник,
Потемнело… Дух перехватило!
А камыш как в панике поник.
Лопнул гром – и темень раскололась;
Каждая травинка на свету!..
И кричать хотелось во весь голос
Или падать, падать в пустоту!
…Над рекой густого ливня полог.
Не вернуть уже минуты той!..
Повисело облако над Волгой,
Словно детский шарик золотой.
* * *
Конец свиданья! До свиданья…
Автобус гадко-голубой
Пришёл назло без опозданья.
Лишь опоздали мы с тобой.
Ах, не успели, не успели!
И ни сказать, и ни понять…
Деревья, счастье в платье белом, -
Всё побежало от меня.
И только помню, как стояла
Фигурка тонкая в лучах –
Весь мир собою закрывала,
Хоть уменьшалась на глазах.
* * *
Гляну в эти глаза – те же ветры подули,
В этой звёздной росе, словно ночи июля…
Отчего и зачем столько чистого света? –
В них осталось навек отшумевшее лето…
В них рассветы летят и скрываются снова,
В них горит и болит то заветное слово.
В них однажды, застыв, песня дальнего лета
Всё молчит… И кричит фотографией этой.
* * *
Не с потолка вдруг и не наскоро
Пишу письмо к тебе, мой город.
Далёкий, солнечный и ласковый,
Ты ждёшь? Ведь я приеду скоро.
… Там Волги дали взгляд весь заняли
И песни льются чистотою!
И чайки белые, как ангелы,
Мерцают над водой святою.
Там фонари склонились астрами,
Наверно, что-то обещая…
Я возвращаюсь в мою Астрахань,
Как будто долг свой возвращаю.
За всё, что есть, иду в поклоне я.
А есть там – всё! И грусть, и радость.
Она – моя Страна Лимония,
Хотя бы тем, что в боль – отрада.
И песнь свою я лишь тебе спою,
Как я живу не одиноко! –
Мой город белою невестою
На берегу стоит далёком.
И поезда, и самолёты все
Встречает вновь и провожает…
Над нею - солнце алым лотосом
Для тех, кто рад, что приезжает.
* * *
Где алым лотосом рассвет
И лица светятся оконные,
Среди толпы идёт, как все,
Моя прекрасная знакомая.
Там солнце светится аллеями
И радость с каждым днём ясней…
А здесь у нас ревут метели
И стонут ели в тяжком сне.
… С такими чистыми глазами,
Что лужи вспыхивают все!
Вот будто устлан зеркалами
Весь путь твой долгий по весне.
Каких мне у судьбы наград просить?
Мне столько нужно на земле!
Но где найдёшь такие радости,
Чтоб о тебе мне не жалеть?
Хочу я в белое молчание –
Твоё письмо в словах простых…
Пришли акаций воркование
И запах вечера, где ты…
Ты очень, очень далека…
И море снега расстилается.
А сердце бьётся так… А как? –
На каждый шаг твой отзывается!
Пусть далеко сейчас от дома я,
Но вся душа судьбой полна!
А ты такая мне знакомая,
Как ожиданье и весна.
В БОЛЬНИЦЕ
Тишь. Покой. Говорить бы! Да не с кем.
Тянет светом большим от окна…
Ах, сестра! Ты откинь занавески,
Там, наверно, уже весна.
Хлынет свет и захватит дыханье.
И глаза посветлеют, как миг…
… А напротив, пришед
Автор очерков и составитель сборника – Дина Немировская).
Пять имён. Пять недопетых песен. Пять судеб, о которых хочу рассказать. Пять безвременно ушедших поэтов Астрахани. Все они были моими друзьями, каждый из них оставил собственный след в литературе. Не только в астраханской. Забывать их нельзя. О них нужно писать и говорить. Чтобы – помнили.
ОЖИВИ МЕНЯ, МЁРТВОЕ МОРЕ!..
Оживи меня, Мёртвое море!
Ведь любой при тебе на плаву.
Глади волн твоих каждый покорен.
Только я неразумно живу.
Мне б смириться, притихнуть, забыться,
Воле моря отдаться пока,
Только вижу знакомые лица,
Там, где в небе плывут облака.
Лица тех, кто не дожил, хоть должен,
Не допел, не успел, не сказал.
Ощущаю рассерженной кожей
Глицериново-серный накал.
На волну навалившись неловко,
Всё пытаюсь куда-то уплыть.
Даже волжской суровой сноровке
Заволоченность не победить!
Не по нраву характер бунтарский,
Путы. Пятки чуть лижет волна.
Море Мёртвое, властвуй и царствуй,
Я тебе расскажу имена
Тех, кто не...
Ты похоже на Лету.
Ты красиво, спокойно, светло.
Море Мёртвое!
Сердцу поэта
Тяжело.
Оживи!
Тяжело.
(ДИНА НЕМИРОВСКАЯ)
«… А МОЖЕТ, ВСЁ ВЕРНУЛОСЬ, ЧТО СГИБЛО НАВЕКИ?..»
ЗАКИР ДАКЕНОВ
(31 декабря 1962 – 25 мая 1995)
…Я еле усидела на стуле в обновленной писательской организации, расположенной теперь уже совсем не там, где с моим однолеткой Закиром Дакеновым мы в буквальном смысле школьниками делали свои первые литературные шаги в здании астраханского Союза писателей на Советской, 8, а на третьем этаже Областной научной библиотеки имени Крупской, когда Сергей Золотов протянул мне чудом уцелевшую после переезда рукопись стихов Закира под названием «Пойте, чувства!». Рукопись, пожелтевшую от времени и безнадзорно провалявшуюся в Бог весть каких ящиках каких руководителей нашего творческого цеха более четверти века…
То, что стихи не были изданы при короткой, промчавшейся яркой кометой жизни Дакенова – печаль. То, что рукопись сохранилась чудом – радость. Я перебираю стихи моего одногодка, с которым нас по жизни связало нечто большее, чем сверстничество и дружба, и не перестаю удивляться – почему? Почему самые талантливые уходят первыми?
Дакенов Закир Мударисович (1962-1995) родился 31 декабря 1962 года в селе Корни Володарского района. Далее проживал в посёлке Яксатово, микрорайон «Юность». Учился в Литературном институте в Москве. Поэт, прозаик, автор повестей «Вышка», «Полетим, кукушечка, в дальние края», «Записки дворника», а также книги стихов «Белая улица», он нелепо и довольно мучительно погиб в конце мая 1995 года, упав с верхнего этажа пятиэтажного дома, самостоятельно оступившись. Подчёркиваю – оступившись, а не бросившись с балкона, ибо были у Закира такие строки: «Человек шагнул с балкона вниз…». Повторяю – самостоятельно, потому что точно знаю это. Повторяю дважды затем, чтобы лишних домыслов и кривотолков спустя девятнадцать лет после его гибели не возникало.
Закир рано ушёл из жизни (в 1995 году), но остались его чудесные стихи и проза. Невзирая на своё казахско-татарское происхождение, Закир принял православие. Лучший свой очерк он написал незадолго до кончины и как раз об Оптиной Пустыни. Смею привести здесь небольшой отрывки из этого очерка, который, по счастью, благодаря редакции «Астраханских известий» (№ 11 (219), 16 мая 1995 года, стр.5, рубрика «Монастыри России», успел увидеть свет при жизни автора:
ОПТИНА ПУСТЫНЬ
«В августе 1992 года, пройдя пешком несколько километров (денег от Москвы хватило только до села Перемышля), переступил я порог Свято-Введенской мужской обители, что в Калужской области. Называемая ещё Оптиной пустынью, по преданию, основана она была раскаявшимся разбойником Оптой в четырёх километрах от небезызвестного города Козельска. «Изыдох» же я оттуда в мир после Пасхи 1993 года, той самой Пасхи, когда на рассвете членом секты сатанистов были убиты трое иноков.
Закир за 9 месяцев пребывания в обители познакомился со многими иноками и паломниками (они же трудники), коих при обители живёт и трудится 50-60 человек, а летом – более ста.
В этом монастыре подолгу жил и молился Н.В.Гоголь, бывал Ф.М.Достоевский, заезживал Л.Н.Толстой.
Диакон Феофил был первым, кого он встретил, будучи в одной футболке, несмотря на холодные вечера. Диакон тут же отправил Закира ужинать в трапезную.
В трапезной в полном одиночестве наелся свекольного борща, чечевицы с салатом из картошки и моркови, хлеба монастырской выпечки (честное слово, вкуснее хлеба я не едал никогда и нигде) – и запил всё это монашеским чаем – отваром из каких-то целебных трав.
Сколько раз я давал себе слово встать в пять утра, отстоять всю Литургию (они в обители совершаются с пяти до девяти часов утра и с восемнадцати часов до двадцати трёх. Лично я не выдерживал более часу), исповедаться и причаститься, наконец. Никак не получалось! Будто некто, зная о моём намерении, вставлял палку в колёса: то вечером, когда перед причастием нельзя ничего есть, возникали откуда-то в моей руке то лакомый кусочек, то сигарета, а то, разбуженный вахтёром, который записывал кого и когда разбудить, валился на койку, такую уютную и тёплую… Батюшки разъяснили: сатана искушает, мешает, проклятый.
Каждый трудник при монастыре несёт данное ему послушание – так называется здесь работа, обязанность. И на любое назначенное тебе послушание нужно идти беспрекословно: «послушание паче поста и молитвы». В тёплое время года вместе с ещё несколькими трудниками моё основное послушание заключалось в разгрузке кирпича, ежедневно доставляемого в обитель шестью-семью МАЗами с прицепами – на восстановление Казанского храма, бывшего некогда огромным и величественным, а ныне похожего более на известный дом Павлова в Волгограде. Другие несли послушание на скотном дворе, на стройке, в гараже, на огороде и в саду, в котельной, на пилораме. Зимой же я нёс послушание на подсобном дворе, трудясь вахтёром.
(В Оптиной пустыни Закир Дакенов крестился, крестил его отец Сергий).
Не могу не рассказать об отце Сергии. Именно он крестил меня. И именно к нему приезжали и приезжают наркоманы со всех концов России, из ближнего зарубежья. Одни, уже исцелившись, приезжают поблагодарить и привозят с собой новых пациентов из числа своих друзей, другие, наслышавшись, приезжают сами. И не зря: уж не ведаю, как и чем лечил их отец Сергий, но знаю: болящие получают исцеление – это факт. Как факт и то, что его квартиру разграбили и сожгли наркодельцы».
Набираю на компьютере стихи с пожелтевших от времени страниц, но – живые, пахнущие юностью, талантливые, сочные, нервные, перебираю – и сожалею, что не успел вступить мой сверстник, самый талантливый из нашего поколения «семидесятников», в писательскую организацию, которой в этом году, как и мне, сравняется ровно пятьдесят…
Исполнилось бы в этом году пятьдесят лет и Закиру Дакенову, если бы не сбылись горькие его пророчества о том, что «…я обязательно буду приходить к вам, я иду к вам по белеющей в темноте дороге, и стены камыша шуршат тревожно со всех сторон, над головой шуршат, свежестью тянет, а я иду к вам, иду, иду, и ноги мои отяжелевшие шаркают устало – уже по асфальту, да, хорошо, что весь наш город (почти весь) специально покрыт твёрдым асфальтом: для того, чтобы ключ, выпав из кармана, звякнул бы громко об асфальт – услыхать чтоб можно было, как это хорошо придумали! Вообще в нашем городе много чего хорошего. Хорошо, например, что дома тут высокие, большие, не чересчур, конечно, большие, а прямо как раз: а то идёт, скажем, себе человек какой-нибудь, может, я, может, кто-нибудь из вас, неважно, идёт себе, задумался, глубоко-глубоко так задумался, до того задумался, что споткнулся вдруг о дом, и, споткнувшись, упал, разбился весь на кусочки, на осколки хрупкие, человек задумчивый! – и не склеить потом, не сшить, ничего уже не поделать, да и не сделаешь как-нибудь, всё равно уже не то будет, это очень хорошо придумано, что дома такие высокие, чтобы наш человек не споткнулся! – всё на свете придумано, и всё для человека, на благо ему: люди ходят, например, по улицам со специальной, просчитанной тщательностью, скоростью, а то иначе тут и там на улицах происходили бы столкновения, и ещё сделано так, что люди, которые попали на улицу и стали прохожими, вовсе не железные… что было бы, если… нет, всё придумано и сделано очень здорово: ведь людей пока ещё больше, чем машин. Да, хорошо, что люди такие мягкие, и это стало не так давно, до этого раньше я то и дело ушибался – на улице, в школе и дома (даже дома!) – я весь в ушибах был, живого места не было на мне, то есть, во мне, очень больно быть человеком, а потом вдруг, в один прекрасный день, - это был, в натуре, прекрасный день! (я шёл по этой, а может, по другой улице) – куда и зачем шёл я, сейчас уже не вспомнить ни за что, только одно хорошо помню: я тогда не был таким, как сегодня, как сейчас, на этой придавленной белым зноем улице, да, точно, по этой улице двигался я, и был весь я пустотой нагружен, тяжёлой такой пустотой нагружен я был, еле ноги переставлял, и к земле меня клонило, и сверху давило небо, и тоже пустотой своей оно давило, я не смотрел тогда в небо, только чувствовал тяжесть его пустоты…
Тут под ногами стало мягко и зыбко – это кончился асфальт, потому что в этом месте он всегда кончается: то ли не хватило той чёрной дымящейся жирной каши, похожеё на кашу из конопляных листиков, - кончилась вот на этом месте, или те люди, которые прокладывали асфальт, не захотели больше его прокладывать. В облом им стало, и они разошлись, кто куда, поэтому на этом месте асфальт всегда кончается, точнее, не всегда – раньше никакого асфальта не было, а была только широкая белая и рыхлая дорога: по сторонам посеревшие от старости двухэтажные деревянные дома, серые от пыли сутулые деревья с дребезжащей ржавой листвой, дорожка из красных, точнее, бурых оплывших кирпичей от калиток, прячущихся в воротах, до той дороги. Идёшь по дороге, и лёгкая пыль стелется из-под ног, оглянешься за тобой тянутся следы, большие-большие, точно шёл не ты, и чем дольше смотришь на эти оставленные следы, тем вдруг сильнее видишь эту их оставленность, и кажутся они – чем дольше смотреть, тем сильней – всё более не твоими, а кого-то другого, того, кто невидимо идёт за тобой, идёт, не отстаёт, не отстанет ни за что, идёт туда же, куда и ты, и всегда с тобой…» (отрывок из неопубликованной повести, которой автор не успел дать названия при жизни и которую потом успел опубликовать в альманахе «Зелёный луч» №2 Александр Сахнов) - хорошо всё-таки, что Закир оставил мне в том горестном мае 1995-го на хранение свою большую серую тетрадь!
Он завещал нам любить жизнь, и, видимо, нам суждено допевать и доигрывать за своих любимых, за любивших нас. И когда сыграны все нужные и ненужные ноты за "ушедших улыбаясь", без тайной злобной ухмылки, когда энное количество строк, в том числе и стихотворных, посвящено памяти ушедшего, настаёт время переиздать то, что он создал сам.
Трагически погиб Закир Дакенов в самом конце мая 1995 года - автор одной из первых, ещё в доразвальном Союзе изданных книг об армейском беспределе, лишь полушёпотом называемом тогда "дедовщиной", повести, опубликованной сначала в журналах "Парус" и "Степные просторы", а затем, в 1991 году, и в отдельном издании - книге "Вышка", выпущенной "Московским рабочим". Повесть была довольно широко отмечена критикой, в частности, известным прозаиком Русланом Киреевым, в творческом семинаре которого Закир учился в Литературном институте имени М.Горького. Сегодня можно в Интернете скачать и прочесть повесть «Вышка» о сто сорока одной странице бесплатно онлайн: http://fb2.mbookz.ru/index.php?id=31646.
Чуть раньше журналом "Волга" была опубликована повесть Дакенова "Полетим, кукушечка, в дальние края" (№ 12, 1990), высоко оцененная тогдашним редактором журнала Михаилом Слаповским. В этой повести Закир в образе юной Жанны Лепестковой невероятным наитием предугадал свою собственную горькую судьбу.
Теперь уже неважно, кто смог тогда отправиться на похороны не дожившего и до 33 лет талантливого писателя в яксатовский микрорайон "Юность", а кого эта внезапная и нелепая гибель потрясла настолько, что тот надолго слёг сам.
Теперь важно одно - чтобы помнили. Или вспомнили - те, кто успел подзабыть. А особенно - чтобы узнало Закира, прочло не только о нём, но и его самого - новое, успевшее подрасти поколение читателей, с маниакальным упорством повторяющее ошибки нас, прежних, сейчас уже пятидесятилетних.
"Сапог воткнул в грудь тугой комок боли. Чёрный зигзаг - трещина в полу - дрожит и приближается... Сквозь зубы хочу втянуть в себя хоть капельку воздуха. Хоть капельку», - так начинается повесть "Вышка" Закира Дакенова, призванного в ряды Советской Армии в весенний призыв 1983 года. Он служил в конвойных частях внутренних войск, где овладел специальностью "вышкаря", и по его горькому признанию "с помощью и под неусыпным надзором старших товарищей в совершенстве освоил караульную службу».
Помощь и неусыпное внимание для смелого, искренне любящего Отечество, готового служить Родине и защищать её при первой тревоге парня, рождённого в селе Корни Астраханской области, на поверку оказались ударом кирзового сапога "старшего товарища" сержанта Хоменко, оглушившего героя повести новобранца Лаурова в первый же день армейской службы. Сколько же таких ударов сыпалось на Закира на протяжении двух лет!
"Повесть Закира Дакенова "Вышка" - ещё один шаг на пути к самоочищению. Только так можно исцелиться от страшных картин прошлого и настоящего", - писал в предисловии к публикации произведения главный редактор журнала "Парус" Василий Драговец.
После издания "Вышки" минуло более двадцати восьми лет. Кто знает, не в армии ли были зажжены угольки неприкаянности и отчуждения, спалившие доверчивое сердце её создателя? Недаром Александр Блок говорил о том, что «брать поэтов на войну – это всё равно, что соловьёв жарить». Показательно в этом плане стихотворение Дакенова, впервые опубликованное в сильно сокращённом варианте первая в газете "Комсомолец Каспия", 23 мая 1987 года:
СЫНЫ НЕВОЕВАВШИХ ОТЦОВ
Год-два до фронта не хватало
Отцам.
И только потому
В подъезды, парки и вокзалы
Внесли свою мы кутерьму.
Да, мы не грызли черствой корки -
Не прихватили тех морок.
Болели мы (как раньше корью)
Клешами, Фирсовым, Монро
Мужали мы в такую пору:
Впадало в дрему все вокруг.
Неизрасходованный порох! -
Он стал причиной наших мук.
Как мы о подвигах страдали,
Свершая их в тревожном сне!
Как улыбался нам Гагарин
Средь желтых фоток на стене!
Как нам арен недоставало,
Где б шло на бой добро со злом!..
И тишину глухих подвалов
Взорвал неистовый "музон".
Взревели дико мотоциклы,
Летя куда-то по ночам
Чем становился мир сонливей,
Тем громче тосковалось нам.
Мир застывал
Но вещь такая
Была вокруг, что чуть не все
Меняя, хапая, толкая,
Крутились белкой в колесе!
Мы стали, может быть жестоки
От впечатлений тех иных.
Учителя старались.
Только
С ухмылкой слушали мы их.
Он исчезал, тот мир, бесследно,
Что в наших детских жил мечтах, -
Терялся в кожаных браслетах,
Тускнел с булавками в штанах.
И вот брейк-данс - общенья способ,
И рок - "металл" и прочий "рок"
Богаче сделали запросы
Там, где богатство - не порок.
Идут юнцы в одеждах пестрых,
Рождая хохот и галдеж.
А взрослый мир им вслед плюется:
Мол, сволочная молодежь!
Мол, только шум и нету проку.
А мы, успевши повзрослеть,
С каких-то пор уперлись в "пробку",
И нам уже шумят вослед.
Свистят вовсю, как мы когда-то
Ах, нам ли это - неужель? -
Уже студентам и солдатам,
И, аж, начальникам уже.
Однако некогда нам охать.
Добро бы вовремя понять,
Что юность - зеркало эпохи
А что на зеркало пенять?
После гибели Дакенова в печати сразу появилось несколько публикаций о нём и его творчестве.
Одним из первых откликнулся на страшное известие Николай Ваганов в статье "О, эта ложка золотая!..", сыгравший, как и редактор "Астраханских известий" Игорь Бодров, в творческой судьбе Закира не последнюю роль:
«На рубеже своего тридцатилетия ушёл из жизни талантливый поэт и прозаик Закир Дакенов. Излишне говорить: безвременно. Можно и не говорить, что трагически. Смерть в таком возрасте хоть как – трагедия. Не хочется нашего земляка, коренного астраханца, Закира Дакенова, называть и астраханским поэтом и прозаиком. Ибо в такого рода названии есть что-то от провинциального комплекса неполноценности, против чего восстал однажды один из интереснейших поэтов страны, сказав: «Поэты не бывают областными, как небо не бывает областным».
Закир Дакенов поистине был мастером слова от Бога. Поэтому ему и так везло в плане его творческого самоутверждения. На страницах местных газет, в том числе и в «Комсомольце Каспия», стал публиковаться сразу, создав первые свои произведения. Послал стихи в журнал «Степные просторы» - вскоре напечатали. Обратился туда с рассказами – опубликовали тоже без обязательных в таких случаях проволочек. Может, потому, что журнал – казахстанский, а Закир – казах? Нет, и журнал «Сельская молодёжь» он завоевал с первого захода. И на очное отделение Литературного института поступил так, что сразу стал его знаменитостью. Ведь за него схватились ведущие семинары как поэты, так и прозаики. Всех пересилили известные писатели А.Приставкин и Р.Киреев. И не ошиблись.
В первый год учёбы в Москве Дакенов «пробивает» журнал «Парус», публикуя в нём повесть «Вышка». Затем с повестью «Полетим, кукушечка, в дальние края» появляется на страницах журнала «Волга» и выпускает в издательстве «Московский рабочий» отдельной книгой «Вышку». А параллельно печатает большие циклы стихов в коллективных сборниках молодой поэтической элиты страны, вышедших в издательствах «Советский писатель» и «Современник». И всё это в течение двух-трёх лет, прожив не более четверти века.
А потом «телега жизни» Закира Дакенова стремительно понеслась с горы. Бросив литинститут, он уходит в московские дворники, а оттуда – в Оптину Пустынь, и становится здесь кем-то вроде послушника. Но не выдерживает монашеской схимы и возвращается в дом родной – Яксатово. Как истинный профессионал, человек глубокого призвания, продолжает интенсивно работать над словом и со словом, публикуя в астраханских газетах не только замечательные стихи, но и прекрасные журналистские материалы. Однако жизнь его, словно «тройка коней оголтелая», продолжает свою стремительно опасную гонку под гору. Закир уже в который раз оказывается в больнице, выходит из неё и вновь туда возвращается, и опять выходит… И вот – конец.
В чём же дело? Что погубило человека, судьба которого могла быть такой блистательной? «Человек шагнул с балкона вниз» - вот какую, в частности, строку прочитал семнадцатилетний учащийся ПТУ Закир Дакенов на поэтическом семинаре в Саратове, оказавшись на нём в числе куда как более взрослых молодых астраханских поэтов. И когда его спросили: «Почему человек шагнул с балкона-то?», он ответил: - Курнул, в натуре.
Вон ещё когда Закир был «причащён» к тому, что недовольные новыми временами и нравами приписали исключительно перестроечному и послеперестроечному периоду нашей истории. И когда Дакенов рассказал о несчастной судьбе юной Жанны, тоже шагнувшей с балкона в его повести «Полетим, кукушечка…», то он как бы предсказал и свою долю. Сам он сорвался с балкона пятого этажа в своём родном Яксатово. Случайно или осознанно? Какое это имеет значение, если перед нами такой гордиев узел вопросов, которые лучше всего назвать роком…
В одном из своих стихотворений, посвящённых великому акыну, Закир сказал о его домбре так: «О, эта ложка золотая, что всех накормит и спасёт!» Такой золотой ложкой, дававшей и дающей многим духовную пищу, в руках Дакенова было его перо. Преклоним же скорбно голову перед его быстротечной, но полной смысла жизнью». (Николай Ваганов, Памяти Закира Дакенова, «Комсомолец Каспия» № 20 (5095) от 27 мая 1995 года, стр.5).
Просторно поле. Снег блестит.
Кусты позвенькивают слабо;
Их фиолетовые лапы
Мороз слегка посеребрил.
Листочек скрюченный возьми,
Возьми листочек конопляный,
Чтоб высверк солнечной поляны
В усталой памяти возник.
... Листочек пальцами растёрт.
Как запах нам щекочет ноздри!
Как будто всё,что было - возле,
Вот-вот как будто оживёт!
Мы - листья солнечной судьбы!
Давай друг к другу вновь прижмёмся,
Давай как прежде, без притворства,
И всё вернётся, может быть...
В свеченье мёртвенном земля,
Глаза от яркости той режет.
Как пусто! Как всё безнадежно!
Как чудно пахнет конопля! –
Привожу эти чудом обретённые мною стихи Закира я здесь вовсе не для того, чтобы пытаться вскрыть причины, так рано загнавшей моего друга в гроб. А для того, чтоб те, кто читает сейчас эти безмерно талантливые строки о горьком пороке знали, чем заканчиваются подобные пристрастия…
Затем в астраханских газетах появились воспоминания о Закире - сначала мои, потом Дмитрия Казарина ("Астраханские известия"), затем Вероники Карпычевой ("Степная новь"). И снова - стихи, посвящённые Закиру Александром Щербой, Сергеем Бендтом, Ольгой Марковой, Анатолием Проскуряковым, автором этих строк.
Но стихов самого Дакенова издавать никто не спешил. Да и по сей день не спешит… Так, единичные газетные публикации... Не успел Закир стать членом Союза писателей России! Погиб слишком рано... Не торопятся переиздавать и прозу Дакенова.
Отрадно, что в отличие от антологии "Где Волга прянула стрелою...", составленной явно наспех и без оглядки на наличие у авторов такого качества, как талант, творчеству Закира нахошлось место в альманахах и журналах, издаваемых Союзом писателей провинции ("Мосты" № 1,2; "Ойкумена"; "Зелёный луч"). Так состоялось переиздание одного из ранних прозаических произведений Дакенова "Парад-алле Антон Палыча", перепечатка из журнала "Простор" (№ 7 от 1987 года).
"У меня есть тайная гордость. Я был знаком с Закиром Дакеновым", - написал о своём собрате по перу Дмитрий Казарин, единственный, по всей видимости, из астраханцев, имеющий в домашней библиотеке экземпляр повести "Вышка" с авторской надписью. Свой личный экземпляр с автографом любимого друга автор этих строк передала в казахскую газету "Ак арна", да так и не получила обратно. Тем не менее, отрывки из дакеновской повести в газете "Ак арна" были опубликованы. Следует дополнить, что издательство "Московский рабочий" являлось Всесоюзным книжным издательством, и общий тираж повести "Вышка" составил 100 тысяч экземпляров. Книги Дакенова есть в разных уголках бывшего Советского Союза, поскольку поступили в 1991 году в продажу и не залёживались на полках книжных магазинов. Нет этих книг лишь на малой родине. В Астрахани.
Из теперь уже давних бесед со своим другом и сверстником отчётливо помнится, что Закир рано осознал: невозможно только через смерть соединиться с общим началом, слиться в нём, что нужно соединиться с ним здесь, сейчас, осознать и открыть Бога на этой земле, в этой жизни - вот путь спасения каждого из нас и путь спасения мира от зла.
"Самые талантливые уходят первыми..." - так назвал одно из своих воспоминаний о Дакенове Дмитрий Казарин.
Из моего поколения литераторов Закир ушёл первым. Самый талантливый...
Закира не стало в мае девяносто пятого. А в сентябре девяносто шестого ряды писательской организации пополнились аж четырнадцатью поэтами. На том памятном всем сентябрьском семинаре в члены СП России не было принято ни одного прозаика. Среди моего поколения тридцати-сорокалетних литераторов имеются так называемые поэты-«традиционалисты» и «чистые» лирики, наличествуют благородно-безумные и звукописно-ассоциативные представители авангарда. Есть у нас и историческая проза. Продолжают творить предводитель и последователи жанра «фэнтези» - некой смеси вымышленного, ирреально-космического и обыденно-бытового. А прозаика-реалиста дня сегодняшнего у моего поколения нет. Нет продолжателя Юрия Васильевича Селенского. Корни у нас есть. «А место пустое болит…»
Вершины всегда открывали –
На то нам и смелость дана.
Вершинам всегда отдавали
Любимых своих имена.
И в мире большом оставляли
Надежду и светлую грусть…
Сквозь годы, сквозь синие дали
Я тоже к вершине стремлюсь.
Вершина – всей жизни причина!
Как зов подступающих дней.
Откликнется, знаю, вершина
На имя любимой моей.
В глазах закачается солнце
И ахнет душа, как взберусь!
И к солнцу навек прикоснётся
Надежда и светлая грусть, -
эти стихи Закира появились в газете «Волга», когда нам с ним было по шестнадцать…
Я разместила этот очерк на литературном портале «Изба-читальня». и вскоре появился отзыв Ольги Марковой:
«Прочитала Динины воспоминания, посвящённые Закиру стихи моих друзей - и вновь вернулась в былые годы, в литературную студию Николая Ваганова, чьим учеником считал себя Закир. Вспоминаю его по-мальчишески удивленное лицо, когда кто-то, не желая больше слушать длительное чтение им своих необыкновенных рассказов, перебивал на полуслове. Он выглядел в тот момент, как ребенок, которого в песочнице сверстники ударили совочком по голове и раздавили ногами сотворенные чудо-куличи. В его газах читалось непонимание происходящего. О, как бы мы все его слушали сейчас и как бы любили...
Но время беспощадно. А письмена возникают из небытия благодаря нашим совместным усилиям. Долой забвение, да здравствует тайнопись и музыка стихопрозы наших сотоварищей».
Долой забвение!
И ещё – из отзывов на опубликованные мною произведения Закира на различных литературных сайтах:
«Остро и жизненно правдиво. Мне кажется, что выпускнику Литературного института Дакенову, прошедшему армию в начале восьмидесятых, удалось достаточно талантливо описать проблемы новобранцев (армейский беспредел, дедовщину и т.п.). Вживаешься с первых же слов повести: "Сапог воткнул в грудь тугой комок боли. Чёрный зигзаг - трещина в полу - дрожит и приближается... Сквозь зубы хочу втянуть в себя хоть капельку воздуха. Хоть капельку»…" (из читательского отклика на повесть «Вышка», тоже сначала опубликованной в журналах «Парус» и «Степные просторы», а уж затем – отдельной книгой в издательстве «Московский рабочий»).
Стихи и повести навсегда оставшегося тридцатидвухлетним нашего талантливого земляка, написанные более двадцати пяти лет назад, поражают горькими пророчествами событий, происходящих ныне:
Вот стихи Закира Дакенова, опубликованные в сборнике «Молодая поэзия-89» (Стихи, статьи, тексты), М., Советский писатель, 1989, ещё при жизни их автора:
КОРНИ
Село называется Корни.
Без всяких пожаров, невзгод
Оно умирает покорно,
Как влагу, теряя народ.
Уходят отсюда. Уходят!
Штакетники падают ниц,
Дворы зарастают, и – холод
В провалах огромных глазниц.
Здесь детство моё прокатилось,
Как обруч, гонимый рукой!
Но память уж больше не в силах
Показывать сон дорогой.
Тот воздух хватаю, как рыба.
Как будто вся в дырочках грудь!
Нельзя ли поделать что-либо
И Корни спасти как-нибудь?
И мне отвечают учтиво,
Бумагами в тон шелестя:
- В том нет никакой перспективы,
Поделать что-либо нельзя.
Да, жалко Пизанскую башню,
Да, жалко «Титаник» на дне;
Но эта потеря… Как страшно
Остаться без главного мне!
Подобно качнувшейся кроне,
Живой и цветущей на вид,
Болят у которой не корни,
А место пустое болит.
Место пустое - болит...
Отмечу, что Закир щедро делился с друзьями обретёнными литературными связями. Так, например, он помог опубликовать стихи в столичном издании Владимиру Горжалцану, нынешнему жителю Торонто.
Отрадно, что в фундаментальном издании «Астраханские казахи. История и современность», выпущенном к десятилетию Астраханского областного общества казахской культуры и языка «Жолдастык» в 2000 году были опубликованы стихи Закира Дакенова «Корни» в оригинале, на русском языке, и в переводе Хаиржана Магмозова на казахский. Были напечатаны также стихи «В гостях» и «У порога».
В рубрике «Никто не забыт, ничто не забыто» спустя через три года после издания этой книги в газете «Ак арна» (2003, № 15, август, стр.3) вышла наша совместная с Галиной Урастаевой, также предпринявшей немало попыток к отдельному изданию книги Дакенова, статья «Думая о Закире, перечитывая его творчество…». Привожу отрывок, написанный Галиной, из неё полностью:
«Прошло три года, как вышла в свет книга «Астраханские казахи», а люди всё читают её, беря из библиотек, дождавшись своей очереди, листают, как только нужно подготовиться к мероприятиям или нужно найти материалы по «казахам».
Книга всколыхнула всех, люди поверили, что их история и дела, традиции и обычаи предков, биографии и поэзия, культура и образование не забыты, как не забыты и они сами, и их дети, и они понимают, что это нужно их внукам и правнукам.
…Сухонький, пожилой человек приходит и приходит ко мне, принося всякий раз литературные произведения своего сына, с надеждой смотрит мне в лицо и в то же время боится быть надоедливым, повторяя и радуясь, что в книге «Астраханские казахи» есть стихи его сына, поэта Закира Дакенова.
И каждый раз, когда я вижу его, мне почему-то приходят в голову слова «отец за сына», сына такого талантливого, но рано ушедшего из жизни.
Его памяти посвящены статьи в газетах Н.Вагановым, Д.Немировской, Дм.Казариным, М.Утежановым. «Самые талантливые уходят первыми…», «Ох, эта ложка золотая…», «Он завещал нам любить жизнь…» и другие.
Мударис-ага, отец поэта и прозаика, составил список стихов сына, их более 20. Я прочитала их все, и не раз. И мне они так понятны и дороги: про солдатскую службу и границу – ведь мои родные братья служили в армии, и я даже ездила к самому младшему; про село – ведь мой счастливое детство прошло там; про маму – боль утраты моей не проходит, хотя загружена всевозможными делами до предела…
Строки стихов Закира мудрые, пронзительные и поэтически прекрасные. Я выписала их для себя: «Я давно уж растревожил душу, всё равно мне жечь её теперь», «Как жить и за что умирать нам, мы как-нибудь сами решим», «На земле всей нету столько денег, чтобы время вдруг остановить», «Витай в небесах, но живи на земле», «Вершина – всей жизни причина».
Как мне кажется, я включила в книгу «Астраханские казахи» его лучшие стихи: «Корни» на русском и на казахском языке в переводе Х.Магмозова, «В гостях», «У порога». А взяла я их из газеты «Ак арна», спасибо Мажлису Утежанову, посвятившему в 1995 году Закиру Дакенову целую страницу. Сегодня я решила в номер дать стихи, которые можно условно назвать «сельские пейзажи»:
СЕЛЬСКАЯ СУМАТОХА
Солнышко, словно медный кумган,
Свет разливает – уходит туман.
Тянутся в трещинах склоны ложбин –
Лодочкой кто-то ладони сложил.
В нашем селенье – пятнадцать дворов
Улицы краем касается ров.
А под единственным деревом сник
В чёрном костюме белёсый старик.
Возле забора застыла коза.
А на заборе – вверх днищем казан.
Кот пробегает с цыплёнком в зубах.
Бабушка палку кидает – ба-бах!
Наземь – казан. Удирает коза.
Белый старик открывает глаза.
Ай, суматоха! Пятнадцать дворов
Шума такого не знали давно.
Эй, побегу я к соседу скорей! –
В нашем селе нет давно новостей.
ОЖИДАНИЕ
Старик казах навис над степью
На палке чёрной и кривой.
Недвижен, будто сросся с тенью,
Безмолвен, словно неживой.
А степь сияет ликом мокрым –
Расцеловал и скрылся дождь!..
- Скажи, ата, куда ты смотришь?
Скажи, ата, кого ты ждёшь?
- О, путник! Ты недавно вышел.
Ты всё постигнешь в свой черёд.
Я зрю, чего уже не вижу.
Я жду того, кто не придёт.
МЧИТСЯ, ДО НЕБА КЛУБИТСЯ…
(сам автор назвал это стихотворение «Веселье шайтана»)
Белая улица. Солнце.
Куры под зонтиком крыл…
Вдруг на глазах у колодца
Вихрем закрутится пыль!
Звонко ведро кувыркнётся,
Грянет набатом – беда!
В землю собака уткнётся.
Кинутся куры бежать.
Прах в небесах заклубится,
Высей преграды сломав…
«Это шайтан веселится» -
Помню я с детства слова.
Ах, до чего же он чёрный!
Хохотом, хохотом – пыль.
Что уж так весело чёрту?
Душу ли чью загубил?
В бешеной гуще завиты
Белых бумажек клочки,
Лица ль знакомые чьи-то? –
Кто разберётся тут – чьи…
Мимо завалинки нашей,
Мимо дряхлеющих лип
С шумом проносится страшным,
Как бы скрывает свой лик.
Где он? Опять остаётся
То же, что было уже:
Белая улица. Солнце.
Сумрак и скука в душе.
Дмитрий Казарин написал в статье-памяти о Закире: «Горько думать, что его литературное наследие останется невостребованным».
Сегодня я с уверенностью могу ответить: «Нет, оно востребовано!» Востребовано потому, что в межвузовском студенческом клубе г.Астрахани молодые ребята и девчата читают наизусть его чудесные стихи, востребовано, потому что помогают Мударису-аге и Савченко Галина Николаевна, библиограф отдела краеведения, и Губина Людмила Викторовна, заведующая этим отделом в областной научной библиотеке имени Н.К.Крупской, и помогаем мы все, думая о Закире, перечитывая его стихи и прозу.
Поэтическая душа – раненая душа, раненная особой отметиной, позволяющей ей видеть и воспринимать сущее острее и очень близко к сердцу.
Вот и Отец, выполняя свой, быть может, последний долг перед Сыном, хочет предостеречь нас: люди, будьте добрее, берегите поэтов, ведь они всегда нуждаются в нашей поддержке, в более внимательном отношении к дару Божьему, вкладывающему в их уста надежды наших сердец!»
Приезжал из Яксатова отец Закира и ко мне. Тогда я отдала ему всё, что бережно хранила, успев перенести наследие своего друга в электронный вид. Тогда я надолго покидала Астрахань и разместила все на тот момент имеющиеся у меня произведения на наиболее посещаемых литературных порталах, завела Закиру личные страницы и на «Стихире», и на «Прозире»:
http://stihi.ru/avtor/daken
http://proza.ru/2006/08/08-260
http://proza.ru/2006/08/08-261
Теперь я размещу там же чудом обретённую рукопись, составленную им не только при жизни, но лет этак за восемь до трагедии. Вот только переберу более, чем шестьдесят стихотворений вручную…
Эх, взять бы да и переиздать и «Вышку», и «Кукушечку…», и стихи, и повесть за 1994 год под названием «Небо в алмазах или пыль придорожная», и легендарные «Записки дворника», которые и по сей день ходят в Москве по рукам!..
И вышел я в город,
где ветер неистовый
Нёс облако пыли и шляпы с голов
Бегущих за ними прохожих,
на лицах
Которых чернели кружочки очков.
Прошляпив свои головные уборы,
Неслись они, пряча пустые глаза,
В одном направленьи
за целью убогой…
Тип, рядом стоящий,
мне что-то сказал.
Но ветра удар был особо отчаян,
И с плеч у него сорвалась голова,
И вдаль покатилась
со стуком кочанным,
И клацали зубы, съедая слова…
Я видел, как тело летело по городу.
Видать, дорожил головой своей жлоб!
И прежде, чем снова
надеть свою голову,
Он тёр рукавом перемазанный лоб.
… Я вышел из детства
и шёл, как по лучику
На всё, что творилось,
что видел вокруг,
Мне было плевать, как и многим попутчикам…
А лучик, мой лучик
рассеялся вдруг.
И дальше пошёл я.
Кругом были знаки.
И больше запретных…
А ветер всё злей!
О, я их усвоил. Теперь-то уж знаю:
Витай в небесах, но живи на земле!
СТИХИ ЗАКИРА ДАКЕНОВА ИЗ НАЙДЕННОЙ РУКОПИСИ:
* * *
Только дрогнула чуть занавеска
На окне, где когда-то… А может
Всё вернулось, что сгибло навеки? –
Даже фикус в кастрюльке всё тот же!
Вновь любуюсь окном в белом шёлке,
Вновь в груди что-то сладко заноет,
Ах, ещё бы – она через щёлку
Наблюдает, наверно, за мною.
Она выйдет ко мне! По ступеням
Я в прохладу подъезда спускаюсь.
Вот звоню и звоню с нетерпеньем:
Видно, ходит за дверью, босая…
Дама с сумками, пахнув ванилью,
Проходя, обронила мне сонно:
- Молодой человек, не звоните.
Никого нет, уехали сёдня…
Долго-долго спускаюсь я… Резко
Оглянусь я… всё верно. Всё верно…
Только дрогнула чуть занавеска
От попавшего в форточку ветра.
В ГОСТЯХ
Цветастые подушки,
Раскинут достархан.
Все навострили уши:
Читается Коран.
Как будто бы в кавычки
Затиснут я в углу,
И ноги с непривычки
Сложить всё не могу.
А старых лет и средних
Все гости в один лад
Скрутили ноги в крендель,
И ничего! – сидят.
Лишь я один, отчаясь,
Не примощусь никак,
Кручусь, верчусь, качаюсь…
Какой тут бишпармак!
Измученный, усталый,
Молю я об одном:
Когда тут самый старый
Благословит подъём?
Куда там! – друг за другом
Дают сурпу и чай,
А там – домбра по кругу…
Аллах мой, выручай!
Вот прокатился снова
От чьей-то шутки смех.
Я, хоть не понял слова,
Смеялся громче всех.
Смеялся, чтоб казаться,
Мол, тоже в доску свой!
... Как мне потом сказали,
Смеялись надо мной.
* * *
Белый полдень. Жара.
Голубь стонет под крышей.
Зной звенящий с утра.
Щели шторные рыжи.
А у нас – полумрак.
Полусон, полуправда.
Вот сидим по углам.
И не хочется – рядом.
Я – один гражданин.
Ты – одна лишь гражданка.
Ты глазами не жги,
И без этого жарко.
Это просто тупик…
Во дворе крикнул кто-то:
- Петька! Хлеба купи!..
Я те дам «неохота»!..
Голос детский заныл –
Петька этот ломался,
И заслушались мы
И услышали ясно
Тишину. Всю, до дна!
В этот полдень я понял,
Что её никогда
Нам с тобой не заполнить.
* * *
Ах, ветер встревоженной белкой
По крышам уносится прочь.
Из чёрного сыплется белое
И белой становится ночь.
Я вновь от тебя, тобой пахнущий,
И снег этот – чудо! – и жаль:
Куда же, зачем же ты падаешь? –
Что будет – ты знаешь едва ль.
Что вскоре пойдут все по городу,
Грязюку и небо кляня…
Но вновь запрокину я голову,
Снежинки губами ловя.
Так падай… Ну падай, пожалуйста,
Ты – новый, и этим хорош!
И даже неважным покажется
Пропавшее всё ни за грош.
Что путь мой усеян разлуками,
Что следом опять фонари.
Сияют, сияют сосульками
С замёрзшею розой внутри.
ВСПОМИНАЮ…
Сидели мы, и утро в окнах брезжило;
Светилось в лицах будущее смутно.
А за стеной кого-то словно резали, -
Соседка разговаривала с мужем.
Противный визг, когда он сдохнет, спрашивал,
А муж рычал, что ей башку отрубит.
… Мы улыбались, пред судьбой бесстрашные, -
Как хорошо, что мы друг друга любим…
ПРОЩАНИЕ
Самолёт уходит на закат.
Восемь без шести…
Будто рану в животе зажав,
Он убрал шасси.
Я остался с этой пустотой,
Без тебя один.
Что-то говорит мне постовой…
Сам ты проходи!
Кажется, я плакался в рукав –
Мокрым стал перрон,
И меня диспетчер обругал –
Испугался он.
Не ругайтесь! Вот он, самолёт.
Ах, прощай, прощай!
Катастрофа не произойдёт…
Всё, произошла.
Улетает боль моя – любовь
На закатный свет.
А за ней в просторе голубом –
Красный-красный след.
* * *
Ты снова стала обычной женщиной,
Но в том паденье не виновата, в общем.
Весь пол в осколках посуды бешеной…
То крах иллюзий, а не на счастье вовсе.
А настоящее – вот настоящее:
Приходит опыт, как опоздавший доктор.
И объясняет происходящее,
Как будто этим теперь спасёт кого-то…
Окно закрою, дожём уколотый.
Осины, чёрными блестя листами,
Дрожат – сегодня впервые холодно,
А первый холод, он ощутимый самый.
* * *
Луну сиянье рвёт на части,
И лает пёс, на клумбу сев.
А на столбе висит, качаясь,
С тоски повесившийся свет.
Стою, виновным в этом тайно.
Летит с балкона мой пиджак…
Мне то окно облаять тянет –
Прогнали, пёсик… Как же так?
И пёс срывается, заплакав;
Глаза сияньем исколов.
Ну что ты, милая собака? –
Ведь там же нету никого.
А вдруг и видит в своём лае:
На лунном камне, словно бред,
Сидит собака голубая
И лает радостно в ответ.
… Ах, только б стерва эта вышла!
Я б ей сказал тогда вблизи!..
И звонкий лай летит всё выше,
И свет – стеклянный взгляд висит.
ПРЕДЗИМЬЕ
Вот-вот зима, и верно будет лютой,
И как-то надо с нею быть в ладах…
Взломав асфальт, оранжевые люди
Готовят город к близким холодам.
А мы идём с тобой куда-то рядом,
Шагаем вдоль зияющих траншей.
Зачем, зачем докапываться правды? –
Она всей лжи бывает пострашней.
Ах, из чего слова твои? – любое
Мне обещает стольким обладать!
А на душе такое голубое,
Как тот просвет в тяжёлых облаках.
Смотри, как землю взрезали до мяса,
И в ямах трубы чёрные видны,
Как будто нервы вскрытые дымятся
И первый снег ложится без вины…
Давай же, дней сияющих любовью,
Наобещай отважно, так и быть!
Огромный город к сроку подготовят,
Но как и чем нам душу утеплить?
Так говори! Пусть верится обоим
В предзимний день. Чтоб хоть жалеть о нём!..
Благодарю за это голубое,
От всей души спасибо за враньё.
* * *
О, боже, за что так жестоко? –
Ведь я же всего-то хотел,
Чтоб рядом сидела ты только,
А я бы смотрел и смотрел.
Потом захотелось так много:
Ладошку твою тихо взять,
Как клавиши, пальчики трогать,
Вдыхая, как музыку, взгляд.
Потом мысль мне в душу закралась,
Неслыханна столь и дерзка:
К губам, словно к крылышкам алым,
Лишь раз прикоснуться слегка!
… Лицо твоё тонет в подушке,
Над полом рука, будто плеть.
И новая мысль меня душит –
Что – завтра? Что завтра хотеть?
РАНЬШЕ И ТЕПЕРЬ
День весенний на убыль.
Я смотрю на неё:
На горящие губы
И на прядей литьё.
Мы вдвоём с ней остались.
А со стенки «тик-так…»
То ли стрелки отстали:
Раньше было не так!
В миг такой, вспоминаю,
В грудь толкало: скорей! –
Только губы поймать бы!
Ну, а там – хоть сгореть.
А теперь я подумал:
- Что тут выйдет – как знать?
Надо выглядеть умным,
Что-то нужно сказать…
Всё вопросы, вопросы:
- А уйдёт – догонять?
Знать бы, что будет после –
Вдруг обман всё опять?..
И поэтому еле
Подбираю слова…
Раньше сердце болело,
А теперь – голова.
* * *
Брела по кладбищу малютка
В тени разрушенной стены.
Шуршала аленькая куртка,
В руках букет цветов степных.
Могилы горбились устало
С водою талой пополам.
Девчушка шла, цветы срывала
И прижимала их к губам.
А я стоял, ограду гладя,
В глазах дрожала пелена…
И привалился я к ограде!
А тут – она. Зачем она?
Был полон я вселенской скорби,
Вдыхал, читая имена
О том, что мне, быть может, скоро…
А тут – она. Зачем она?..
- Тебе на луг пойти, гулять бы,
Чем здесь бродить среди крестов…
Она сказала: - Что ты, дядя!
Здесь больше синеньких цветов.
* * *
Снег идёт. Как тогда… И опять наяву:
Мы на речке, продрогшие оба.
Я смотрю на тебя. Я куда-то зову
И любовь обещаю до гроба.
Белый снег. Белый снег…Неужель ты была?
Чёлку варежкой с глаз убирала
И вздыхала. Не шла. И, краснея, врала
И ледышки ногою толкала.
Всё, что было тогда. Уходил я, а ты…
Превращалась ты в точку на белом,
Точку в детстве моём! Но за мною следы –
Многоточья, хоть сколько ни бегал.
Невидимкою став, может, ходишь ты там?
Заклубится ли вьюга любая –
В снегопаде густом вдруг мелькнёт пустота, -
Вьюга твой силуэт огибает.
* * *
Мысль моя пришла ко мне под утро.
Дверь открыв, стояла под дождём
Я смотрел, не узнавая чудо,
А узнал, и – обдало огнём!
Что же ты мне сразу не сказала?
Что же не подашь ты мне руки?
Отчего под тихими глазами
Синие оттиснулись круги?
И от взгляда никуда не деться,
Потому что этот взгляд был мой!
«Я пришла к тебе на миг, как детство,
Я пришла, как из страны чужой.
Первым впечатленьем поделиться –
Сколько обошла домов! – поверь:
Двери есть, похожие на лица,
Лица есть, похожие на дверь,
Что обита равнодушной кожей,
С хитрою цепочкою стальной –
Можно видеть, даже слушать можно
И при этом не впустить домой.
Так я шла и шла на каждый свет,
И вернуться чтоб путём бесспорным,
Я бросала за собою зёрна
И они взошли! Хотя не все…»
Слушал я и жала сердце жалость –
Я тебя такою провожал!
Прямо в утро радостно бежала
И, как шарфик, смех не отставал.
«Я пришла к тебе на миг, как детство,
Чтоб прочесть в глазах твоих ответ.
Дай мне отдохнуть и отогреться
И скажи: идти вновь или нет?..»
ГРОЗА
Повисело облако над Волгой
Как воздушный шарик золотой:
После обернулось серым волком,
А потом шарахнуло грозой!
И промчался ветер что есть силы –
Закачался яростно тальник,
Потемнело… Дух перехватило!
А камыш как в панике поник.
Лопнул гром – и темень раскололась;
Каждая травинка на свету!..
И кричать хотелось во весь голос
Или падать, падать в пустоту!
…Над рекой густого ливня полог.
Не вернуть уже минуты той!..
Повисело облако над Волгой,
Словно детский шарик золотой.
* * *
Конец свиданья! До свиданья…
Автобус гадко-голубой
Пришёл назло без опозданья.
Лишь опоздали мы с тобой.
Ах, не успели, не успели!
И ни сказать, и ни понять…
Деревья, счастье в платье белом, -
Всё побежало от меня.
И только помню, как стояла
Фигурка тонкая в лучах –
Весь мир собою закрывала,
Хоть уменьшалась на глазах.
* * *
Гляну в эти глаза – те же ветры подули,
В этой звёздной росе, словно ночи июля…
Отчего и зачем столько чистого света? –
В них осталось навек отшумевшее лето…
В них рассветы летят и скрываются снова,
В них горит и болит то заветное слово.
В них однажды, застыв, песня дальнего лета
Всё молчит… И кричит фотографией этой.
* * *
Не с потолка вдруг и не наскоро
Пишу письмо к тебе, мой город.
Далёкий, солнечный и ласковый,
Ты ждёшь? Ведь я приеду скоро.
… Там Волги дали взгляд весь заняли
И песни льются чистотою!
И чайки белые, как ангелы,
Мерцают над водой святою.
Там фонари склонились астрами,
Наверно, что-то обещая…
Я возвращаюсь в мою Астрахань,
Как будто долг свой возвращаю.
За всё, что есть, иду в поклоне я.
А есть там – всё! И грусть, и радость.
Она – моя Страна Лимония,
Хотя бы тем, что в боль – отрада.
И песнь свою я лишь тебе спою,
Как я живу не одиноко! –
Мой город белою невестою
На берегу стоит далёком.
И поезда, и самолёты все
Встречает вновь и провожает…
Над нею - солнце алым лотосом
Для тех, кто рад, что приезжает.
* * *
Где алым лотосом рассвет
И лица светятся оконные,
Среди толпы идёт, как все,
Моя прекрасная знакомая.
Там солнце светится аллеями
И радость с каждым днём ясней…
А здесь у нас ревут метели
И стонут ели в тяжком сне.
… С такими чистыми глазами,
Что лужи вспыхивают все!
Вот будто устлан зеркалами
Весь путь твой долгий по весне.
Каких мне у судьбы наград просить?
Мне столько нужно на земле!
Но где найдёшь такие радости,
Чтоб о тебе мне не жалеть?
Хочу я в белое молчание –
Твоё письмо в словах простых…
Пришли акаций воркование
И запах вечера, где ты…
Ты очень, очень далека…
И море снега расстилается.
А сердце бьётся так… А как? –
На каждый шаг твой отзывается!
Пусть далеко сейчас от дома я,
Но вся душа судьбой полна!
А ты такая мне знакомая,
Как ожиданье и весна.
В БОЛЬНИЦЕ
Тишь. Покой. Говорить бы! Да не с кем.
Тянет светом большим от окна…
Ах, сестра! Ты откинь занавески,
Там, наверно, уже весна.
Хлынет свет и захватит дыханье.
И глаза посветлеют, как миг…
… А напротив, пришед