"Души прекрасные порывы..."

Театр!
Любите ли вы театр так, как люблю его я,

то есть всеми силами души своей, со всем энтузиазмом, со всем исступлением, к которому способна пылкая молодость?!

Мы переступаем порог театра, оставляя за спиной слякотную городскую унылость, и оказываемся во власти Талии и Мельпомены. Нас неодолимо влечет вглубь мимо заслуженно-народных ликов на актерском иконостасе, мимо музыкальной залы со старинным роялем и парадными креслами с грациозно изогнутыми ножками, выстроившимися вдоль стен с ниспадающими тяжелыми портьерами из пурпурного бархата, и вот, мы достигаем театрального буфета. Есть время подготовиться к встрече с прекрасным.

Где ещё можно в столь утончённой и изысканной обстановке напоить душу восхитительной амброзией вечного искусства! Разве можно сравнить мир театра с полуподвальной пивнушкой, находящейся тут неподалеку, на углу Пушкинской со Столешниковым, где сначала надо непременно отстоять очередь на заплёванной лестнице, пока не приткнёшься, наконец, к липкому столику, расстелишь на нём обрывок газетки с костлявой рыбкой и будешь потом ревниво оберегать своё место, отлучаясь к автопоилке за новой порцией пива и отбиваясь от сумрачных личностей, вожделенно глядящих на вашу кружку с извечным российским вопросом: "Мужик, ты повторять будешь?"

Душа наша, жадная и страстная до впечатлений изящного, готова переплачивать гривенник за бутылку с благородным содержимым, столь же далеким от мутного пойла из автомата, как салон мадам Главари от той пивнушки.



Мы поднимаемся к себе в ложу на самый верхний ярус. Звучит увертюра, соседи спустились в партер в поисках свободных мест, никто теперь не мешает наслаждаться искусством, и в предвкушении прекрасного вечера мы открываем первую бутылку...

Оркестр играет для нас бессмертную музыку Легара, и мы помогаем дирижеру пивной бутылкой.
"Пойду к Максиму я, там ждут меня друзья..." – поёт на сцене граф Данило, поглядывая на нас, – и его чувства просты и понятны.

"Тут смех, тут блеск огней, весёлый круг друзей..." – подпеваем мы и салютуем графу полным стаканом.

Ей-богу, все на сцене со своими бутафорскими кубками в руках завидуют нам, сидящим с бутылкой настоящего пива, и с радостью променяли бы свой аристократический круг на нашу галёрку, чтобы вместе размять под пивко бочок воблы.
"...И на душе-е светле-ей!" – завершаает свою арию граф Данило, – и мы чувствуем его подлинное переживание, живой процесс создания образа в момент творчества на сцене в полном соответствии с системой Станиславского. Наши сердца бьются одним чувством, грудь задыхается от упоения пенным бокалом, и мы сливаемся в одно общее целое "Я" в гармоническом сознании беспредельного блаженства.

О, ступайте, ступайте в театр, живите и упейтесь в нём, если можете!

по В. Белинскому,
К. Станиславскому
и В. Липатову